Ночь, в которой он заговорил
POV: Амелия
Дверь открылась без стука — просто и уверенно, как будто это его комната, а не моя.
Маркус вошёл, будто для него даже не существовало необходимости спрашивать разрешение (хотя так на самом деле и есть). Широкие плечи, уверенный шаг, спокойное, но тяжёлое выражение лица.
— Каэль и Диего уехали, — сообщил он коротко, без предисловий. — Только мы вдвоём.
Тон был нейтральным, но в его взгляде было что-то цепкое, будто он изучал мою реакцию, выискивая мельчайшие признаки эмоций.
Я сделала вид, что мне всё равно, но внутри ощутила, как сжимающее горло напряжение слегка отпустило. Диего нет. Хоть на время можно дышать свободнее.
— И надолго они? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал просто любопытно, а не с явной надеждой.
Он слегка приподнял бровь, но ответа так и не дал. Только лёгкий уголок губ дёрнулся, будто он что-то знал, но намеренно держал это при себе.
— Достаточно, — сказал он, обрывая тему.
Я прикусила язык. Он всегда говорит так — будто каждое слово дозировано. Как будто даже простая информация может стать оружием в чьих-то руках.
Внутри зашевелилось неприятное чувство — он, возможно, единственный, кто мог бы дать мне ответы, но не собирался этого делать.
Мы стояли в молчании.
Он смотрел на меня так, будто оценивал, смогу ли я выдержать ещё хоть каплю.
Я выдержала его взгляд, хотя внутри всё кипело.
Я хотела что-то сказать, но он резко сменил тему:
— Тебе стоит пойти в душ.
— В душ? — я хмыкнула. — Это приказ или забота?
Маркус чуть склонил голову, и уголки его губ едва заметно дёрнулись.
— Назови, как хочешь.
Я медленно подошла, и он открыл дверь, пропуская меня вперёд.
Мы шли по длинному коридору второго этажа. Его шаги позади звучали чётко, ровно — как метроном, который задаёт ритм. Я бросала короткие взгляды на двери по пути.
На лестнице я почувствовала лёгкий запах кофе и чего-то острого, доносящийся снизу.
Первый этаж выглядел иначе.
Большая гостиная, соединённая с кухней, — просторная, но в ней было что-то... показное. Мебель новая, полы блестят, но нет ни одной детали, которая бы выдавала личность хозяина. Как будто это декорация, сцена для спектакля.
Мы миновали пару дверей.
Ванная оказалась неожиданно светлой. Белая плитка, большое зеркало, аккуратно сложенные полотенца. Он остался снаружи, облокотившись на стену.
— Я жду, — сказал он просто, и в этом «жду» не было ни намёка на спешку, ни на то, что он куда-то торопится.
Душ смыл с меня только грязь, но не тяжесть мыслей.
Тёплая вода была почти болезненной на коже — ссадины, еще не зажившие раны , ожгли, напоминая, что всё это не сон.
Когда я вышла, он всё так же стоял на том же месте, как будто вообще не двигался всё это время.
— Пошли, — коротко сказал он, поворачиваясь к лестнице.
...
Маркус пришёл в мою комнату.
В руках у него был поднос, от которого тянуло запахом жареного мяса и тёплого хлеба.
Он поставил его на маленький столик у окна и, к моему удивлению, не ушёл. Вместо этого взял стул из угла и поставил его напротив кровати, разворачивая так, чтобы видеть меня под прямым углом.
— Ужин, — сказал он просто, как будто это что-то само собой разумеющееся.
Я осторожно приблизилась и села на край кровати. Под крышкой тарелки оказалась курица с рисом, несколько кусков свежего хлеба и стакан воды.
Никакой вилки. Ложка и нож.
— Не боитесь, что я вот этим ножом... — я выразительно подняла его.
Маркус чуть приподнял бровь, но уголок его губ дёрнулся, будто он усмехнулся.
— Думаешь, успеешь, прежде чем я отреагирую?
Я положила нож обратно.
— Стоит хотя бы попробовать.
Он молча достал из кармана свой собственный контейнер с едой и открыл его. Запах был другим — острым, с нотками перца. Он ел медленно, маленькими кусками, при этом не спуская с меня глаз.
— Не обязательно сидеть и сторожить меня, — сказала я, отломив кусок хлеба. — Я ведь в запертой комнате.
— Я здесь не для того, чтобы сторожить, — ответил он спокойно. — Просто ужинаю.
Просто ужинаю.
Но его поза, лёгкий наклон головы, то, как он время от времени бросал короткие взгляды на дверь, — всё это говорило, что он здесь именно для того, чтобы быть рядом.
Мы ели в тишине несколько минут.
Я чувствовала, как он меня изучает — не так, как Диего, без этого мерзкого намёка на обладание, но всё равно... слишком пристально.
— Ты не спросила, что было в том подвале до того, как тебя перевели, — вдруг сказал он, будто невзначай.
Я замерла с ложкой на полпути ко рту.
— А должна была?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Может, тебе было бы интересно.
— Звучит так, будто ты хочешь, чтобы я спросила.
— Нет, — он поднял взгляд от своей еды. — Я хочу, чтобы ты понимала, куда попала.
Я медленно опустила ложку, решив, что больше есть не хочу.
— Ты собираешься объяснить?
Маркус посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом.
— Нет.
Я чуть хмыкнула.
— Ты любишь говорить загадками.
— Иногда прямые ответы опасны, — его голос был всё так же ровен, но в нём проскользнуло что-то тяжёлое.
Мы снова замолчали, но на этот раз тишина казалась гуще. Я не выдержала:
— Что сделал мой отец?
Он отложил вилку, опёрся локтями о колени и наклонился вперёд.
— Скажем так... он пообещал больше, чем мог выполнить. А теперь расплачиваешься ты.
В его словах не было осуждения, но и утешения тоже.
Я почувствовала, как где-то внутри всё сжалось, но внешне постаралась не показать ни страха, ни злости.
— И ты считаешь это справедливым?
— Я считаю это фактом, — сказал он, возвращаясь к еде.
Мы доели в молчании.
Он забрал свой контейнер и мою посуду (конечно , не мог же он оставить мне нож) и, уже на пороге, поставил на край кровати пакет с вещами.
— На смену, — коротко сказал он, глядя куда-то мимо меня.
— Это тоже часть сделки? — не удержалась я.
Маркус обернулся, его глаза задержались на мне чуть дольше, чем нужно.
— Иногда полезно принимать то, что дают, без вопросов.
Дверь закрылась за ним мягко, но звук защёлки прозвучал громче, чем всё, что он сказал.
Я переоделась медленно, словно растягивала момент, в котором могла позволить себе хоть каплю комфорта.
Чистое нижнее бельё, которое мягко касалось кожи. Свободные штаны, немного длинноватые, так что ткань собиралась у щиколоток. Простая серая футболка, чуть великоватая на плечах. Они пахли не домом и не мной — запах нового магазина, едва уловимый аромат упаковки и свежей ткани.
Остальные вещи я сложила в шкаф, аккуратно, словно боялась помять. Этот порядок не был привычкой, это было чем-то вроде обряда. Мне казалось, что, если всё будет лежать правильно, мир тоже хоть на секунду станет на место. Пакет с осколками я спрятала среди одежды.
Я села на кровать, подогнула ноги, обхватила колени руками. Мои пальцы чувствовали мягкость чистой ткани, но в голове крутились совсем другие картины.
Я вспоминала путь до ванной.
Коридор второго этажа тянулся длинной, прямой линией, и каждый его метр отдавал чуждой тишиной. Стены — гладкие, холодные, с редкими картинами в тяжёлых рамах. Пахло смесью свежести и чего-то металлического, едва уловимого, но цепляющего нос. Несколько дверей по обе стороны, все закрытые. Только одна приоткрыта — и в щели мелькнул тусклый блик металла. Оружие? Инструменты? Я не успела рассмотреть, но запомнила.
Лестница вниз — широкая, с деревянными перилами, ведущая к первому этажу. Там всё другое: просторная гостиная, соединённая с кухней. Большой стол, за которым можно рассадить сразу десять человек.
Я заметила несколько дверей на первом этаже. Одна — в глубине коридора, массивная , из тёмного дерева, с тяжёлой ручкой. Даже не подойдя близко, я поняла: за ней — кабинет Каэля.
Я прокручивала этот путь снова и снова, как план маршрута. Если придёт момент... если появится хоть малейший шанс — я должна знать, куда бежать. Где можно спрятаться. Какая дверь, возможно, будет не заперта. Я запоминала мелочи: скрип ступеней, щель под дверью, за которой шёл свет.
Но как бы я ни пыталась сосредоточиться на доме, мысли всё равно возвращались к Маркусу.
Он вёл меня вниз без слов, но его присутствие ощущалось почти физически. Высокий, сдержанный, с этим напряжением в плечах, которое сразу читаешь как опасность. Он умеет смотреть так, что внутри всё сжимается. Как будто он видит сразу, что ты за человек, и готов сделать выводы без суда и следствия.
И всё же... в нём есть что-то, что я не могу объяснить.
Он не сказал ничего лишнего, не задал вопросов, не полез с угрозами. Просто дал мне возможность вымыться. Оставил еду.
Когда он говорил про отца, в его голосе мелькнула интонация... нет, не жалости — это было бы слишком громко сказано. Но в ней было что-то мягкое, будто он знает, что мне и так достаточно тяжело.
Я пыталась разложить его на привычные категории: враг, союзник, просто исполнитель чужих приказов. Но с Маркусом всё сложнее. Он словно стоит где-то на границе этих ролей, и я не понимаю, в какой момент он может переступить черту.
Он выглядит как человек, который может сломать шею за секунду.
Но и как тот, кто может прикрыть в самый неожиданный момент.
А может, это всё часть игры. И самое опасное — поверить в обратное.
Маркус снова появляется в дверях, так же тихо, как и ушёл.
Я поднимаю на него взгляд, нахмурившись.
— Ты что, забыл что-то? — спрашиваю, пытаясь скрыть раздражение.
Он спокойно прислоняется к косяку, руки в карманах.
— Нет. Я останусь здесь. Всю ночь.
Я моргаю, не сразу понимая.
— Зачем?
— Приказ, — отвечает коротко, будто этого достаточно. И, судя по его лицу, для него — действительно достаточно.
Я отворачиваюсь, притягиваю одеяло повыше и решаю не тратить силы на спор. Он останется — и я ничего с этим не сделаю.
Я закрываю глаза, стараясь отключиться, но его присутствие чувствуется в каждом вдохе.
Он сидит на стуле у стены, почти без движения, но время от времени его взгляд цепляется за меня, и я ощущаю его, даже не открывая глаз.
— Когда я был пацаном, — вдруг говорит он, нарушая тишину, — я тоже ненавидел, когда кто-то оставался рядом, пока я сплю.
Я чуть приоткрываю глаза.
— И что?
— Не мог заснуть, — он пожимает плечами. — В голове шум, мысли гоняют кругами.
— Знакомо, — бормочу, натягивая одеяло почти до подбородка.
— И вот однажды, — продолжает он, — ко мне в комнату зашла сестра. Просто села рядом и начала рассказывать историю... про море. Про то, как оно шумит. Она говорила медленно, и я... просто вырубился.
Он замолкает, будто решает, стоит ли продолжать.
— Так что, если хочешь, могу и тебе что-нибудь рассказать. Не про море. Но так, чтобы ты забыла, где ты.
Я не отвечаю, но в груди что-то странно сжимается.
Не потому, что мне хочется этой истории. А потому, что за все эти дни никто здесь не говорил со мной, чтобы просто... успокоить.
Я отворачиваюсь и закрываю глаза, но не сплю. Его тихий, ровный голос продолжает тянуть нить своей истории, и вдруг я сама не понимаю, зачем это говорю:
— Расскажи что-то... о себе.
Маркус замирает. Даже в темноте я чувствую, как его взгляд упирается в мою спину.
— О себе? — в его голосе лёгкая настороженность, будто я попросила о чём-то, что требует осторожности.
— Просто... что-нибудь, — добавляю тихо, почти шёпотом.
Он не сразу отвечает. Потом всё же откашливается и начинает:
— Я вырос в маленьком городке. Ничего особенного. Дом у дороги, рядом пустырь... Летом мы с пацанами гоняли по нему на старых велосипедах, зимой строили крепости из снега. Мать работала на фабрике, отец... — короткая пауза, — его почти не было.
Он говорит без эмоций, сухо, как будто пересказывает чужую биографию, но я ловлю себя на том, что слушаю, затаив дыхание.
Ничего лишнего. Ничего, что могло бы помочь мне. Просто несколько штрихов — и образ его детства становится яснее.
Где-то между его фразами я перестаю различать слова.
Сон тянет вниз, веки тяжелеют.
Последнее, что я слышу, — это его ровное дыхание где-то рядом.