Клетка
Маркус шёл впереди, но не слишком быстро, как будто давал мне время рассматривать. Или наоборот — оценивал, что я успею заметить. Он молчал, но иногда бросал на меня короткие, косые взгляды, от которых становилось чуть не по себе.
Коридор был длинный, тянулся вдаль, как в каком-то отеле, только здесь не было ни картин, ни цветов. Высокие двери стояли одна за другой, все одинаковые, с тёмными ручками. Пахло... свежестью и опасностью. Словно всё вымыто и вычищено так тщательно, что за этим скрывается не забота, а расчёт.
Мы были на втором этаже дома. Внизу, в подвале, всё казалось давящим и влажным. Здесь же свет падал мягче, но это был холодный свет — как от зимнего солнца, которое греет только на вид.
Маркус остановился у одной из дверей, вынул ключ. Замок щёлкнул тихо, почти вежливо, и он распахнул её, жестом предлагая войти.
Я шагнула внутрь — и невольно задержала дыхание.
На первый взгляд, всё выглядело уютнее подвала. Белая кровать, аккуратная тумбочка с лампой, маленькое окно с решёткой, даже шкаф и узкий столик у стены. Но в этой «уютности» было что-то фальшивое. Всё слишком чистое, слишком ровное, как в гостиничном номере, в котором никто ещё не жил. Ни одной детали, которая бы выдавала чьё-то присутствие. Ни фотографии, ни книги, ни даже кружки на столе.
Маркус остался в дверях, не заходя. Его тёмный силуэт перекрывал свет из коридора, и в этом было что-то... охраняющее, но и замыкающее.
— Проходи, — сказал он, и его голос был тихим, но твёрдым.
Я сделала ещё шаг. Почувствовала, как он задержал взгляд чуть дольше, чем нужно. Не как Каэль — в его взгляде не было холода или оценки, но и теплом это назвать нельзя. Скорее... вниманием.
Маркус вошёл за мной и первым делом проверил замок. Пальцы привычно коснулись ручки, потом — металлического язычка изнутри. Он не сказал ни слова, просто кивнул самому себе, будто отметил что-то важное.
— Ела сегодня? — его голос был тихим, почти ровным. Без холодка Каэля, без наглой насмешки Диего.
Я хмыкнула, стараясь, чтобы в голосе прозвучал сарказм:
— Если хлебнуть воздуха считается, то да.
Он не отреагировал, будто такие ответы слышит каждый день. Вместо этого шагнул к столику и поставил туда бутылку воды и небольшой бумажный пакет. Запах донёсся сразу — тёплый хлеб, что-то мясное. Я почти ненавидела себя за то, что желудок предательски сжался.
— Не думай, что это... жест доброты, — сказал он, но без жёсткости. — Просто нужно, чтобы ты была в состоянии держаться на ногах.
— Как трогательно, — вырвалось у меня.
Он чуть скосил глаза, но промолчал.
Я решила рискнуть:
— Кто он? Тот, что был за столом.
Маркус откинулся на стену, сложив руки на груди. Пауза растянулась так, что я уже подумала, что он проигнорирует вопрос. Но потом он ответил:
— Человек, с которым лучше не разговаривать... если хочешь дожить до завтра.
— Значит, его зовут Ренато? — спросила я тихо, ловя едва заметную реакцию.
Он перевёл взгляд на меня, и на секунду его лицо стало мягче. Почти... человеческим. Но он всё же отвёл глаза:
— Тебе лучше не произносить это имя.
Я нахмурилась.
— Почему?
Маркус не дал прямого ответа. Вместо этого сказал:
— Держись подальше от Диего.
— Это ещё почему? — я прищурилась.
Он снова помолчал, глядя в сторону.
— Потому что... я знаю, что говорю.
В его тоне не было угрозы — только усталость и уверенность. Это странно задело.
Почему я хочу ему верить?
Я почти видела, как слова «он может быть союзником» медленно складываются в моей голове. Это было опасно — начинать искать в этих людях что-то человеческое. Но всё же... в этот момент он казался другим.
Дверь за Маркусом закрылась тихо, почти бесшумно, но всё равно прозвучала как щелчок затвора.
Я осталась одна.
Я медленно обвела комнату взглядом.
Маленькое окно с решёткой, через которое видно только кусок серого неба и угол крыши привлекло мое внимание.
Это место должно казаться уютным... но оно не моё.
Оно — как декорация в витрине. Для показухи.
Тюрьма с обоями и покрывалом.
Я подошла к окну и коснулась решётки. Холодный металл обжёг пальцы. Часть меня хотела проверить — можно ли расшатать крепления... но даже по взгляду Маркуса раньше было ясно: они всё проверили.
Я вернулась к столу и уставилась на пакет с едой.
В голове снова прозвучал его голос: «Просто нужно, чтобы ты была в состоянии держаться на ногах».
Не «чтобы ты жила». Не «чтобы ты ела».
А держалась на ногах. Для чего? Для кого?
Я вспомнила его взгляд, когда я сказала имя Ренато. Едва заметное напряжение. И — почему-то — мягкость. Как будто он... боялся за меня. Или мне только хочется так думать?
Ренато.
Я повторила это про себя, и внутри что-то неприятно сжалось.
Теперь у моего страха есть лицо и имя.
Отец всегда говорил, что деловые люди бывают опаснее любого оружия, но он никогда не называл конкретных имён. Теперь я знаю одно.
Знаю, что сорванная сделка — это не просто «не сработались». Это что-то большее.
Если Ренато здесь ради меня... значит, я — часть старого долга?
Часть сделки, в которой я никогда не участвовала, но за которую теперь должна расплачиваться.
Я посмотрела на дверь. Она выглядела тонкой, но я знала — за ней всегда будет кто-то. Маркус? Диего? Кто-то другой?
Я опустилась на кровать. Матрас был жёстким, но ровным. Одеяло пахло порошком и чем-то стерильным. Слишком чисто, слишком аккуратно.
Как будто меня хотят стереть — сделать частью этой комнаты.
И всё же... мысли возвращались к Маркусу.
Он не обязан был предупреждать меня о Диего. Не обязан был приносить воду и еду. Он мог бы просто молчать и выполнять приказы.
Но он сказал.
И это — самое опасное.
Потому что в таких местах вера в чужую доброту может стоить слишком дорого.
Я открыла пакет, достала пластиковый контейнер и начала есть. Медленно, почти машинально, но всё же ела.
И тут вспомнила.
Моя маленькая победа.
Тот самый крошечный, ржавый гвоздь, который я прятала в подоле старого платья. Не оружие, не план побега — просто кусок металла, который напоминал: у меня ещё есть хоть что-то своё, хоть капля контроля.
Теперь его нет.
Он остался там, в той тёмной, сырой одежде, которую, наверное, уже выбросили.
И вместе с ним — ощущение, что я могу хоть что-то решить сама.
POV: Каэль
В кабинете стояла тишина, густая и вязкая, как дорогой мёд.
Я сидел в полумраке, опершись локтем о подлокотник кресла, и лениво вращал бокал с виски в ладони. Лёд давно растаял, оставив в янтарной жидкости едва заметные серебристые разводы. Я мог бы выпить всё одним глотком, но не спешил. Любая спешка — признак слабости.
Мягкий свет настольной лампы выхватывал из темноты резные края стола и блеск металлических деталей пистолета, лежавшего рядом с документами. Внутри кабинета всегда было прохладно — кондиционер работал чуть сильнее, чем нужно, и это держало меня собранным.
Мысли возвращались к ужину.
К тому, как он смотрел на неё.
Ренато всегда умел быть вежливым, почти учтивым, но я видел, как за этой маской пробивается его настоящее выражение — хищное, оценивающее. Он всегда рассматривал людей как предметы, ресурсы, инструменты. Но сегодня в его взгляде на неё было ещё что-то... любопытство, приправленное желанием поставить на место.
И это меня раздражало.
Я не собирался защищать её. У нас не такие отношения. Но сама мысль о том, что Ренато думает, будто может играть на моей территории, действовала на нервы.
Он слишком легко вошёл в дом, слишком быстро взял инициативу.
И слишком близко подошёл к ней.
Щелчок двери выдернул меня из мыслей.
Диего вошёл без стука, как всегда. Он был из тех, кто не признаёт чужих границ, и делал это не только из-за наглости, но и чтобы проверить, как далеко он может зайти.
Закрыв за собой дверь, он прислонился плечом к косяку, руки в карманах, лицо — с той ухмылкой, от которой у большинства людей мгновенно пропадало желание продолжать разговор.
— Девчонка теперь в комнате? — спросил он, лениво, будто речь шла о пересадке мебели, а не о человеке.
— Да, — ответил я коротко, не поднимая взгляда от бокала.
— Удобно, — хмыкнул он.
Я не спросил, в каком смысле «удобно». С Диего на такие вопросы лучше не напрашиваться — он всегда найдет способ перевести ответ в плоскость, которая тебе не понравится.
— Что думаешь о вечере? — спросил я, глядя на него исподлобья.
Диего оторвался от косяка, сделал пару шагов внутрь, как будто зашёл в бар, а не в мой кабинет.
— Думаю, ты видел то же, что и я. — Он прищурился. — Он её трогал. Говорил, как будто она уже его.
Я медленно сделал глоток. Терпкий вкус обжёг язык, разливаясь теплом по горлу.
— Ренато всегда играет в свою игру.
— А ты? — спросил он, словно проверяя реакцию.
Я ничего не ответил. В его вопросе не было смысла — мы оба знали, что я тоже играю. Просто в другую.
Ненадолго наступила тишина. Я откинулся в кресле, сцепил пальцы и бросил в пустоту:
— Маркус.
— Что Маркус?
— Он ведёт себя странно.
Диего приподнял бровь, изображая удивление.
— По-моему, он всегда был слишком серьёзным.
— Серьёзность — это одно, а... излишнее внимание — другое, — сказал я.
— К девчонке? — ухмылка Диего стала шире. — Ну, может, у него вкус такой.
Я не стал спорить. Диего любил делать вид, что всё вокруг сводится к примитивным желаниям. Иногда он был прав. Иногда — нет. Но я знал, что именно в таких шутках он прячет то, что действительно думает.
Он прошёлся по кабинету, глядя на полки с книгами и старые фотографии. Никогда не трогал их, но всегда смотрел — как будто искал что-то, что выдаст обо мне больше, чем я готов сказать.
— Хватит ждать, Каэль, — произнёс он, повернувшись ко мне спиной.
— Я и не жду.
— Ждёшь. — Он обернулся, глаза блеснули. — Она здесь не просто так.
Я чуть приподнял подбородок.
— Я знаю.
— Так чего мы тянем?
Пара секунд тишины. Я дал себе время, чтобы решить — прямо сейчас или позже. Умение ждать часто спасало мне жизнь. Но иногда затяжка давала сопернику шанс ударить первым.
Поставил бокал на стол.
— Пора, — сказал я. — Хватит сидеть сложа руки. Мы должны что-то от неё узнать.
— Я займусь, — мгновенно отозвался он, шагнув ближе.
— Но без лишнего шума, — добавил я, чуть замедлив каждое слово, чтобы он услышал предупреждение.
Диего наклонил голову, изображая покорность.
— Конечно.
Я усмехнулся краем губ. Это его «конечно» всегда означало одно: он сделает по-своему.
Возможно, на этот раз мне это даже на руку.
Когда он вышел, я остался сидеть в тишине, глядя на дверь.
Мысли снова вернулись к ужину. К её взгляду, когда Ренато тронул её за подбородок. Она не отводила глаз, хотя я видел — внутри у неё всё дрожало. И это... почему-то зацепило.
Я поднял бокал, сделал последний глоток и подумал, что, возможно, эта игра будет куда сложнее, чем я планировал.
Я потянулся к сигарете, но так и не закурил. Запах виски и старой мебели вдруг потянул за собой память. Не резким рывком, а медленно, словно кто-то осторожно приоткрыл дверь в прошлое.
Мне было шестнадцать, когда я понял, что назад пути нет.
Не было никакой «романтики улиц», о которой любят рассказывать те, кто никогда там не жил. Было холодно, грязно и... страшно. Всегда страшно.
Я рос в квартале, где твоя жизнь стоила меньше, чем пачка сигарет. Мать... Она пыталась держаться, но работа на двух работах и пустой холодильник не давали ей шансов. Отец ушёл задолго до того, как я научился понимать, что значит слово «семья».
В тот вечер я возвращался домой через старый переулок за фабрикой. Там всегда пахло железом и чем-то горьким, как пережжённый кофе.
Трое парней старше меня курили у стены. Я их знал — работали на местного барыгу по кличке Сантос. Один из них окликнул меня.
— Эй, малой. Пойдём, кое-что поднимем.
Я мог пройти мимо. Мог сделать вид, что не слышал. Но я остановился.
Дома меня ждал пустой стол и мать, пытающаяся улыбнуться, будто всё в порядке. А тут — шанс. Даже если грязный.
Мы пошли. Дело оказалось простым: забрать пакет у одного и отнести другому. За это мне сунули в руку две купюры — тогда они казались целым состоянием.
Через неделю я сделал это снова. Через месяц — уже знал имена людей, которым лучше не смотреть в глаза. Через год... я стал своим среди тех, кто умел убивать, не меняя выражения лица. Забавно... прошло уже 15 лет.
Сантос сказал однажды:
— Ты быстрый. И ты не задаёшь лишних вопросов. Это ценится.
Я тогда не знал, что «ценится» — значит «используется».
Но уже было поздно.
Вернуться назад — всё равно что прыгнуть в реку с камнем на шее. И я выбрал плыть вперёд.
С тех пор я не верил в случайности. Люди, которые появляются в твоей жизни, всегда приходят за чем-то. Всегда.