КАПКАН // 18+

POV: Амелия

Этот ужин был пыткой.
Весь вечер я просидела в обтягивающем чёрном платье, которое мешало дышать, на каблуках, от которых горели ступни, и с приклеенной на лицо дежурной улыбкой. Каждый взгляд, каждое слово — выверенные по заезженным правилам этикета, как того требовал отец.

Я ненавидела такие вечера. Ненавидела его партнёров, этот холодный блеск в их глазах, когда они смотрели на меня, будто я товар, которым можно торговать. И ненавидела своего отца за то, что он снова втянул меня в этот фарс.

Я тяжело вздохнула, уставившись в боковое окно машины. Ночной город постепенно редел, уступая место пустынной трассе. Улицы были тёмными, лишь редкие фонари и свет луны вырывали из мрака очертания обочины.

— Амелия, — голос отца прорезал тишину. Он сидел за рулём, не отрывая взгляда от дороги. — Ты специально весь ужин пыталась сделать что-то не так?

Я медленно повернулась к нему.
— Я просто была собой. Зачем ты вообще потащил меня на эту встречу?

— Ты моя дочь. Моя наследница. — Его брови нахмурились, руки крепче сжали руль. — И ты обязана продолжить моё дело.

— Но что, если я не хочу? — мой голос сорвался на повышенный тон.

Он бросил на меня быстрый взгляд в зеркало заднего вида.
— Этот бизнес основан твоим прадедом. Его продолжал твой дед, потом я. И ты — не исключение.

— Почему я не могу сама решать, как мне жить? — слова вырывались слишком быстро, будто боялись, что я не успею их сказать. — С тех пор, как мамы не стало, ты всё решаешь за меня. Думаешь, что знаешь лучше, но это моя жизнь!

На его лице промелькнула тень раздражения.
— Ты забыла, чьей семьи ты часть? Хочешь разрушить нашу репутацию?

Я хотела ответить, но что-то привлекло мой взгляд. В боковом зеркале — чёрный внедорожник с тонированными окнами. Он держался слишком близко, словно прилип к нам.

Отец тоже заметил. Его челюсть напряглась.
— Пристегни ремень, — бросил он сквозь зубы и резко свернул на боковую дорогу.

Я почувствовала, как сердце ускорило ритм.
— Папа... что происходит?

— Всё в порядке, — сухо ответил он, но голос был напряжённым. — Просто пристегнись.

Я послушно защёлкнула ремень. Внедорожник свернул за нами.

Отец надавил на газ. Мотор заурчал громче, стрелка спидометра поползла вверх.

— Это кто? — спросила я, вцепившись пальцами в сиденье.

— Не оборачивайся, — резко сказал он. — И не задавай вопросов.

Но я всё равно бросила взгляд в зеркало. Чёрный силуэт машины приближался. Фары слепили глаза, заставляя щуриться.

— Папа... — мой голос дрогнул.

— Держись.

Резкий поворот в сторону. Шины визгнули, запах жжёной резины наполнил салон. Внедорожник снова оказался за нами.

— Ты их знаешь, да? — Я пыталась перекричать рев мотора.

— Это не твоё дело! — его голос был почти криком. — просто сиди и молчи! Не задавай вопросов! Потом! 

Я почувствовала, как меня бросает из стороны в сторону. Сердце колотилось, в висках стучало. Внедорожник начал набирать скорость. Он был прямо за нами.

— Папа, он нас догоняет! — я сжала край сиденья, ногти впились в ткань.

— Я вижу! — рявкнул он, выруливая на встречную полосу, чтобы обогнать редкую фуру. — Держись крепче!

— Кто это? — я почти закричала, перекрывая шум мотора. — Ты их знаешь!

— Это не важно! — он бросил быстрый взгляд на зеркала и резко вернул машину обратно на свою полосу.

— Не важно?! — я почувствовала, как злость пробивается сквозь страх. — Ты всегда так! Никогда ничего не объясняешь! Просто решаешь за меня, будто я ребёнок!

Сзади фары внедорожника мигнули — коротко, но настойчиво. Он держался на опасно близком расстоянии.

— Сейчас не время для этого разговора, Амелия! — его голос был натянут, как струна.

— Конечно! — я нервно рассмеялась, хотя смех прозвучал истерично. — Как и всегда, да? Когда мама умерла, ты даже тогда ничего не сказал! Когда твой бизнес начал вонять грязью — молчал! И сейчас молчишь!

Отец резко повернул руль, уходя от попытки внедорожника прижать нас к обочине. Машину тряхнуло, я ударилась плечом о дверь.

— Всё, что я делаю, — чтобы защитить тебя! — его голос стал хриплым, как будто каждое слово давалось с усилием.

— Защитить? — я сжала кулаки. — Это не защита, это контроль! Ты всё скрываешь, а потом удивляешься, что я ненавижу этот мир!

Сзади раздался визг шин — внедорожник снова вырвался на встречную, набирая скорость, чтобы обогнать нас.

— Ты не понимаешь, с кем мы имеем дело! — он бросил машину влево, уходя от удара.

— Так объясни! — я крикнула, срывая голос. — Скажи хоть раз правду!

— Если я скажу, ты уже не сможешь жить так, как жила раньше... — он замолчал на секунду, уклоняясь от очередного манёвра преследователей. — И, возможно, не сможешь жить вообще.

После этих слов в салоне воцарилась тишина — вязкая, как густой туман. Я слышала только глухой гул мотора и своё собственное сердцебиение.

Внедорожник снова пошёл на сближение. Его фары слепили, превращая всё вокруг в ослепительно-белое пятно. Он держался в опасной близости, словно хищник, выжидающий момент, чтобы вцепиться в добычу.

Отец резко вывернул руль влево, но водитель чёрной машины повторил манёвр. Мгновение — и он оказался рядом, так близко, что я смогла рассмотреть царапины на его боковой панели.

Щелчок в груди — страх сжал сердце. Я инстинктивно вцепилась в ремень безопасности.

Внедорожник ударил нас в бок. Глухой, рвущий звук металла. Машину дёрнуло, меня бросило в сторону двери, плечо болезненно встретилось с холодным пластиком.

Ещё один удар — сильнее. Мы потеряли траекторию. Колёса завизжали, скользя по асфальту.

Всё вокруг словно замедлилось. Я видела, как из разбитого зеркала заднего вида летят мелкие осколки, мерцающие в свете фар, как крошечные осколки льда.

Машину развернуло боком к дороге. Удар об обочину выбил из лёгких воздух. Голова мотнулась, в глазах на секунду потемнело.

Но на этом не закончилось. Внедорожник снова врезался в нас, и всё рухнуло в хаос. Мы крутились, словно игрушка в руках разъярённого ребёнка. Свет фонарей и фар мелькал пятнами, чередуясь с чернотой.

Глухой треск. Лобовое стекло пошло паутиной трещин, затем взорвалось градом осколков. Холодный воздух ворвался в салон, ударив в лицо.

Запах — острый, металлический, запах крови. Я не сразу поняла, что она моя.

Последний толчок. Машину швырнуло в кювет. Мы замерли, криво, под углом. Мотор ещё хрипло урчал, но вскоре стих.

На секунду повисла мёртвая тишина. Только моё дыхание — рваное, сбивчивое.

А потом — шаги. Чёткие, тяжёлые. Хруст стекла под подошвами.

Я повернула голову и увидела силуэты. Чёрные, высокие, в масках. Один поднял металлический предмет — звук был знакомым, щелчок затвора.

Выстрел. 

Я не успела закричать. Кто-то распахнул мою дверь, и холодный ночной воздух хлынул внутрь.

— Нет... — выдох сорвался с моих губ.

Маска приблизилась. Запах чего-то резкого, химического. Ткань прижалась к моему лицу. Я дёрнулась, но руки были слишком сильны.

Последнее, что я почувствовала, — как земля уходит из-под ног, и чьи-то руки, крепкие и чужие, подхватывают меня.

А потом — темнота.

...

Я открываю глаза.
Сначала — только тьма, вязкая и липкая, как смола.
Потом тусклый жёлтый свет медленно выцарапывает из мрака расплывчатые контуры.

Голова... чёрт... Она будто раскалывается изнутри. Каждое биение сердца отдаётся глухим стуком в висках. Я ощущаю, как что-то липкое и стянутое покрывает мою кожу. Пальцами не дотронуться, но я знаю — это кровь, засохшая, превратившаяся в тёмную корку на лбу и щеке.

Я моргаю, пытаясь сфокусироваться.
Большое помещение. Высокие потолки. Стены обшарпаны, краска облезла местами до голого бетона. Запах — затхлый, с примесью сырости и ржавчины. В воздухе витает тяжёлый металлический привкус, от которого першит в горле.

Где-то в углу капает вода — кап... кап... кап — ровно, монотонно, словно метроном. Этот звук раздражает, но одновременно помогает осознать, что я не сплю.

На потолке — лампа под металлическим плафоном, вся в пыли и паутине. Она тускло мигает, будто готова погаснуть в любой момент. Вокруг тени, длинные, кривые, похожие на руки, которые тянутся ко мне.

Я пытаюсь пошевелиться — и только тогда понимаю.
Ноги стянуты к ножкам стула грубой верёвкой, так туго, что кожа под ней саднит. Запястья за спиной связаны ещё крепче — верёвка врезается в кожу, оставляя тупую, но настойчивую боль.

Я резко дёргаюсь, но стул лишь тихо скрипит, и мышцы отзываются резким спазмом. Бесполезно.

— Боже... — выдыхаю я почти беззвучно. Голос сиплый, чужой, словно не мой. Горло саднит, будто я кричала часами.

Я опускаю взгляд. Мои ноги — в синяках и ссадинах, кожа местами разодрана, кровь запеклась пятнами. Платье висит неровными лоскутами. Туфлей нет. Ступни грязные, покрытые пылью и мелкими царапинами.

Что с отцом? Он жив?.. Эта мысль пронзает меня холодной стрелой. Сердце замирает на секунду, а потом начинает колотиться так, что я почти слышу его глухие удары. Если он умер... если они... Я глотаю, но ком в горле только растёт.

Я снова смотрю вокруг, в поисках хоть чего-то — окна, двери, щели, через которую можно выбраться. Вдоль одной стены стоят ржавые металлические шкафы, дверь одного приоткрыта, и внутри виднеются старые тряпки и какие-то инструменты. В другой стороне — груда деревянных ящиков, некоторые с выбитыми боками. Пыль лежит толстым слоем, но кое-где на полу — свежие следы. Мужские ботинки. Широкий шаг.

Сердце сжимается.
Я прислушиваюсь.
В здании тихо, но эта тишина ненормальная — она словно ждёт.

Я закрываю глаза на секунду, делая глубокий вдох, и тут же морщусь — воздух тяжёлый, пахнет бензином, пылью и чем-то ещё... чем-то острым, химическим.

Надо выбраться... Надо думать... Я дёргаю руками, пытаясь хоть немного ослабить верёвку. Запястья начинают ныть сильнее, верёвка режет кожу. Я чувствую, как в пальцах медленно начинает пульсировать кровь, но путы остаются крепкими.

Вдруг где-то за стеной раздаётся глухой стук.
Я замираю, вслушиваясь.
Шаги. Тяжёлые, размеренные. Один, второй, третий. Скрип досок.

Моё дыхание сбивается.
Нет... Нет, нет...

Шаги становятся громче. Теперь я слышу, как что-то металлическое звякнуло — возможно, ключи.
Глухой скрежет — и дверь, которую я даже не заметила в тени, медленно открывается.

Свет из коридора режет глаза, и в нём появляется силуэт. Высокий. Широкие плечи. Шаг уверенный, неторопливый, будто он знает, что я никуда не денусь.

Я вжимаюсь в спинку стула, стараясь дышать тише, хотя сердце бьётся так, что его, кажется, можно услышать.

Он переступает порог.