Глава вторая
На самом деле меня поразило громом через месяц после первой встречи.
Мы с Биллом, Брайаном и Мэри сидели в комнате отдыха первокурсников и пили кофейную бурду, на которую с нас раз в семестр собирали по три фунта. В одиннадцать утра в комнате отдыха всегда было полно народу, который хотел за свои деньги получить что-нибудь такое, чтоб потом не стошнило.
- Завтра в «Сент-Эдмунд Холле» «Антоний и Клеопатра», - вдруг сказал Брайан. Мы часто жаловались на скудость культурных мероприятий (не признаваясь, что особенно их и не ищем). - Как думаешь, это хорошо? - спросил он.
Мэри фыркнула в чашку.
- Ты у Лизы спроси, - ответила она.
- А ты что - смотрела? - спросил Брайан.
Я густо покраснела и уткнулась в свой кофе. Ну почему Мэри такая?
- Вообще-то я действительно там буду, - призналась я. - Но, к сожалению, не могу сказать, хорошо это или плохо. - И быстро добавила: - То есть вряд ли представится возможность - я сама буду на сцене.
- Вот здорово, Лиза! - с жаром воскликнул Брайан. - Что ж ты не говорила? - Он повернулся к Биллу и Мэри. - Вот это да! Наша Лиза - артистка. Теперь-то мы уж точно должны пойти.
- Ну-ну, - покачала головой Мэри.
- Она не разрешает смотреть на свою игру, - пояснил Билли и, прежде чем я что-то успела пикнуть в свое оправдание, добавил: - Говорит, что она от этого начинает стесняться и путать слова.
Все точно. Я начинала путаться в словах, если среди зрителей был кто-то из знакомых.
- Лиза, я понятия не имел, что ты играешь! - удивленно воскликнул Брайан. - А еще жалуешься на недостаток культурной жизни! А теперь выясняется, что ты тайком играешь Шекспира!
Я пожала плечами.
- И какую роль? - спросил он.
- По-моему, кого-то из копьеносцев, - несколько свысока заявила Мэри.
- Вообще-то я играю Клеопатру, - поправила я.
- Ого! - Брайан всплеснул руками. - Это же главная роль. Погоди-ка, ведь это самая важная роль в пьесе. Ты играешь главную героиню и ничего нам об этом не сказала!
- Я считаю, Клеопатра должна быть красивой и смуглой, - сказала Мэри, глядя на свои ногти, словно кошка, нацелившаяся на любимого в семье попугайчика. - Во-первых, у нее не было веснушек.
- Я буду в гриме, - напомнила я Мэри. - И потом, нет у меня веснушек. О чем ты?
- Во-вторых, волосы у нее черные.
- Не дразни ее, Мэри, - перебил Брайан. - Я уверен, Лиза отлично подходит для этой роли.
- Сомневаюсь, - сказала я честно.
- Она так стесняется, что учит роль под душем, - сказала Мэри. - Чтобы никто не слышал из-за воды.
- Ничего подобного, - запротестовала я. Хотя на самом деле я так и делала, после того как мой сосед Грэм, студент матфака, нажаловался, что постоянное заучивание текста вслух отвлекает его от алгоритмов. Однажды они с деканом вломились ко мне в комнату в самый разгар сцены со змеей. Сначала я расценила это как комплимент. Видимо, моя предсмертная агония разыграна с крайней степенью убедительности. Но декан вернул меня к действительности словами о том, что следующий такой спектакль увенчается не аплодисментами, а солидным штрафом.
- Как же так я ничего не знал! Разве можно скрывать свой талант от друзей? - спросил Брайан.
- Да я не уверена, что это талант, - объяснила я. - И ничего я не скрывала. Просто не хочется всех доставать своими проблемами. Это все мое личное дело.
- Но ты играешь в пьесе, - напомнил мне Брайан. - Это уже не твое личное дело.
- Да меня уговорили, - соврала я. - Все равно текст этот есть в программе. Не надо будет потом учить.
- Но тебе ведь хоть немного хочется играть на сцене, - настаивал он.
Я пожала плечами. Еще как хотелось сыграть Клеопатру. Пока Мэри всем не разболтала, я страшно гордилась тем, что мне доверили такую большую роль. Правда, я не была уверена, что справлюсь, и не хотела, чтобы близкие люди ежедневно дразнили меня актрисой. Близкие - это Мэри, Билл и Брайан. А если им не понравится моя игра? Если я сыграю так плохо, что они потом не будут знать, как смотреть мне в глаза. Я не смогу играть дальше, если каждый день буду обедать с самыми строгими критиками.
Пока Мэри не вынудила меня раскрыть карты, я намеревалась дождаться, по крайней мере, пяти одобрительных рецензий и только потом пригласить друзей на свой спектакль. Пять хороших рецензий. Звучало солидно, но вероятность осуществления приближалась к нулю. Хотя бы потому, что студентов-критиков, которые могли прийти на спектакль, было только четверо.
- Я правда очень хочу посмотреть, как ты играешь, - пытался убедить меня Брайан.
- И мы, - подхватили Мэри и Билл нестройным хором. - Если Брайану можно идти на спектакль - мы тоже пойдем. Так будет честно.
- Нет, ни за что, - сказала я в отчаянии. - Вы хотите, чтобы я все напутала? Пожалуйста, не ходите. Вам будет неинтересно. Я умру от стыда.
- Не зарывай талант в землю, - произнес Брайан с еврейской назидательностью.
- Я не зарываю. Я только не хочу, чтобы вы ходили смотреть. По крайней мере, сейчас. Послушайте, я же знаю, как будет: Мэри и Билл будут строить мне рожи. Один раз я их пустила. Я играла няню в «Ромео и Джульетте» и чуть не лопнула от сдерживаемого смеха, увидев в заключительном акте задумчивую физиономию Билла в последнем ряду. К счастью, все подумали, что меня сотрясают сдерживаемые рыдания, - и сноб из газеты «Изида» написал, что это произвело впечатление. Кто примет меня всерьез, если в трагических сценах меня будет трясти от смеха?
- Я больше не буду, - пообещал Билл, но обещаниям Билла я не верила с тех пор, как он решил с Нового года каждый день после спортзала переодеваться, так чтобы его дивной мускулатурой можно было любоваться только по особым случаям. Он держался до пятнадцатого января.
- Верится с трудом. Кому еще кофе? - спросила я, отчаянно пытаясь заговорить о другом. О чем угодно, кроме спектакля. К счастью, мне на помощь пришел Брайан.
- Я принесу, - сказал он. - Но только если ты нам разрешишь посмотреть, как ты играешь.
- Ни за что! - завопила я. - Я же только что объяснила...
- Да шучу я, шучу. - Брайан поднял руки. - Не хочешь - не придем. Мы не хотим нарушить творческий процесс.
- Жаль, - вздохнула Мэри. - Я бы посмотрела, как ты изо всех сил стараешься не расхохотаться.
- Не доставай ее, Мэри, - предостерег Брайан.
Я облегченно вздохнула.
Чего кривить душой, я испытала легкое разочарование, когда назавтра перед началом спектакля не увидела в зале никого из них. В тот день я встретила Билла в столовой, и он сказал мне, что они сразу же после ужина идут есть карри (я уже говорила, что столовская еда способствовала похуданию). Но я догадалась, что он пускает меня по ложному следу. Я по-прежнему не сомневалась: вся троица будет сидеть в последнем ряду и прикрывать ухмыляющиеся физиономии программками в жалкой попытке остаться незамеченными. Но их не было. Во всяком случае, я их не увидела, потому что, прежде чем я успела подробно рассмотреть зал с безопасной позиции за занавесом, зажглись огни рампы и я уже не видела ничего, кроме сцены.
В университете были сотни театральных трупп. В большинство из них я записалась еще на Неделе первокурсника, но в конце концов моим уделом стала крошечная труппа под названием «Подвал» - только там меня не завернули сразу. Во всех остальных, едва я начинала изображать появление отважной Виолы в Иллирию и после кораблекрушения, меня прерывали вопросами: не хочу ли я помогать за кулисами? или открывать занавес? и умею ли я шить римскую тунику? Члены «Подвала» отнеслись более снисходительно к моим актерским способностям. Большинство из них сидело на транквилизаторах, что, вероятно, сработало мне на руку. Я мечтала о сцене с детства. Я думаю, что меня зацепило в первый раз, когда нас с братом Колином премировали билетами на мюзикл «Энни» на Рождество 1981 года. Колину история храброй сиротки не понравилась. По его мнению, там было слишком много пения и девчонок. Но я была в восторге, и последующие полгода громко распевала песни из мюзикла в надежде, что какой-нибудь влиятельный господин услышит мое пение с улицы и пригласит в актерскую школу. Разумеется, этого не случилось. В Солихалле ничего подобного не случается, зато моя мать записала меня в драмкружок при местной церкви, где готовилась собственная версия «Энни». На прослушивании я старалась изо всех сил, но главную роль дали дочери церковного сторожа (она страшно фальшивила, но у нее был подходящий цвет волос). Я дала согласие на роль одной из приютских, но в день премьеры сказала, что заболела ангиной, и ни разу не играла.
Затем пубертатный период, а также мысль о том, что мой прыщавый лоб, скрываемый под уродской длинной челкой, увидит куча народу, надежно ограждали меня от сцены. В трех школьных постановках я участвовала в качестве помощника режиссера. Никто не спрашивал, хочу ли я играть, потому что все думали, что мне нравится тянуть за веревки, открывающие занавес, но я следила за исполнительницами главных ролей и знала, что могу сыграть лучше их. Я выучила все реплики и отрепетировала их в спальне перед зеркалом на случай, если главная героиня и дублерша неожиданно заболеют. Но однажды я сказала себе: хватит робеть.
К моменту поступления в университет я еще не вполне справилась с робостью, но на прослушивание все же пошла, потому что прочла статью в «Космополитен» или в другом таком же полезном журнале о том, как бороться с фобиями. Снова ставьте ногу в стремя, говорилось там. Самое смешное, что я боялась не публики как таковой. Меня волновало мнение людей моего круга, особенно моих знакомых. Если бы сэр Ричард Аттенборо увидел меня в роли Клеопатры и сказал, что это ужасно, мне было бы все равно. В школе мою театральную карьеру сгубило опасение, что моя игра покажется ужасной моим одноклассникам. Теперь меня преследовала мысль о том, что так же подумают друзья по колледжу.
Перед актерами «Подвала» я выкладывалась от души, потому что они все были незнакомые и казались мне обычными и неинтересными. Они, можно сказать, упросили меня играть в их труппе, предположив, видимо, что у меня нет отбоя от предложений из других театров. На самом деле только одна труппа позвала меня на повторное прослушивание - они искали на роль копьеносца для «Юлия Цезаря». В «Подвале» мне предложили роль няни в «Ромео и Джульетте», и я решила, что лучше все-таки быть крупной рыбой в мелком пруду.
Длинноволосый, патлатый режиссер труппы по имени Род решил ставить «Антония и Клеопатру» после того, как по его инициативе летом поставили кошмарную пьесу каталанского автора про тайный код синтаксических структур предложения (по крайней мере, я так поняла содержание), получившую ужасные рецензии практически во всех университетских изданиях с последующим падением всякого интереса к спектаклю, что практически разорило труппу.
Пришлось сделать шаг навстречу массовому зрителю, а пьеса «Антоний и Клеопатра», где любовь и смерть присутствовали в равных пропорциях, наверняка должна была привлечь публику. Я одобряла выбор пьесы, но сомневалась в выборе места. Подвал «Сент-Эдмунд Холла» великолепно подходил для интимных сцен (от него и пошло название труппы), но зрители в нем не помещались, а смена декораций в тесноте и полумраке сцены превращалась в настоящий ад. Я забыла сказать, что труппа «Подвала» была так мала, что мы нередко играли по две роли, и даже ведущим актерам приходилась заодно таскать декорации. Мне это было особенно сложно, потому что в моем костюме была масса толщинок спереди и сзади, и с каждым спектаклем их почему-то становилось все больше. Я знала, что у меня не очень женственная фигура, а Клеопатра уже успела родить детей до встречи с мужчиной своей жизни, и тут уж я начала сомневаться, кого я играю: царицу Египта или кого-нибудь из телепузиков.
За костюмы отвечала Филидда, исполнявшая также роль моей служанки Хармианы. Роль служанки для нее была некоторым понижением по службе, потому что, когда мы играли Ромео и Джульетту, она исполняла роль Джульетты, а я - няни. Я тоже пробовалась на роль Джульетты и, наверно, получила бы ее, если бы на Ромео не выбрали бойфренда Филидды. Когда объявили, что именно Грег будет играть романтического героя, я поняла, что мне не грозит упасть в обморок с балкона. Не получи Филидда роль Джульетты, она могла бы уйти из труппы вместе с дорогостоящим осветительным оборудованием, купленным ею по беспроцентному кредиту у своего фантастически богатого отчима.
- Бородавки не забудь наклеить, - сказала Филидда, когда я стала гримироваться перед премьерой.
- Я не уверена, что у Клеопатры были бородавки, - заколебалась я.
- Тогда у всех были бородавки, - заверила она меня. - Представляешь, какая мерзость могла их укусить в пустыне? А бубонная чума?
- Разве это было при Клеопатре? - спросила я.
- Возможно.
- Все-таки я не понимаю, зачем они нужны. Это же отвлекает зрителя.
- Род хочет, чтобы наша постановка «Антония и Клеопатры» была самой реалистичной из всех университетских постановок, - терпеливо объяснила она. - Бородавки - это его идея.
- Хорошо. - Меня одолевали сомнения, но я прилепила одну бородавку на кончик носа, и тут же с облегчением подумала, как хорошо, что никого из моих друзей нет сегодня в зале.
- А сама ты бородавки клеить не собираешься? - спросила я, видя, как она рисует себе толстые черные круги под глазами, превращая тихую провинциальную девушку в разъяренную гурию. - Если у Клеопатры были бородавки, наверняка у ее служанки тоже были бородавки.
- У меня есть, - ответила Филидда, показав мне крохотную припухлость на подбородке. - Теперь сиди смирно, я подведу тебе глаза.
Я закрыла глаза и отклонила голову назад.
- Сиди смирно, - повторила Филидда, подходя ближе и держа карандаш для глаз как кинжал. - Если ты дернешься, я могу выколоть тебе глаз.
- Я не дернусь, - пообещала я.
- Нет, ты дернулась, Лиза, - сказала она и ткнула карандашом в глаз.
- О-о! - я выпрямилась, прижав ладони к лицу. - Ты ткнула меня карандашом!
- Я тебе говорила, не дергайся! Больно? - спросила она удивительно бодрым голосом. - Хочешь, я позову Рода и скажу ему, что ты не можешь играть?
- Сначала посмотри, что у меня с глазом!
- Открой! - Филидда оттянула мне веко. - Ну как, видишь?
- Нет, ты же закрыла мне глаза пальцами.
- О черт, прости, - сказала она, не убирая пальцы. - Ох, Лиза. Какой ужас. Премьера «Клеопатры», а ты не можешь играть.
- Могу, - возразила я, отталкивая ее руки. Все плыло передо мной как в тумане. Хотя она ткнула меня в левый глаз, слезы лились из обоих и казалось, что они болят оба. - Да как он выглядит, этот чертов глаз? - спросила я ее.
- Ой, Лиза, ужасно. Действительно ужасно. Даже не знаю, что тебе сказать.
- Лучше дай зеркало.
- Думаю, тебе лучше не смотреть.
- Дай мне зеркало!
Прозвенел звонок, приглашая публику занять места. Меньше чем через две минуты после того, как поднимется занавес, я должна быть на сцене, пленительная и гордая, а тут грим течет у меня по лицу, как разлившаяся нефть в Ниагарском водопаде.
- Уже звонок, - завопила Филидда, как будто я его не слышала. - Боже мой, Лиза. Что делать? Давай, я сыграю роль Клеопатры, да? А ты Хармиану. У меня парик длиннее, и тебе будет легче: у нее меньше текста.
- Что у вас такое происходит?
Это Род пришел узнать, почему мы не явились на медитацию, которая проводилась перед каждым спектаклем.
- Мы читаем мантры.
- У Лизы ужасная травма, - объяснила Филидда. - Клеопатру буду играть я. Какой кошмар.
Но для нее это был совсем не кошмар. Я вдруг подумала, что Филидда могла специально ткнуть меня в глаз, чтобы забрать роль себе. Как-никак, ее Грег играет Антония, и все слышали, как Филидда сомневалась, что он сможет симулировать любовную сцену.
- Я буду играть, - возразила я. Сквозь туман в глазах я увидела на лице Филидды выражение глубокого неодобрения.
- Тебе же плохо, Лиза, - зашептала она.
- Мне хорошо. Я отлично вижу правым, а ко второму акту и левый наверняка отойдет.
- Родни, ей плохо, - сказала Филидда, срываясь на визг. - Она может от шока забыть текст. А вдруг она споткнется или еще что-нибудь?
- Вот тогда и будешь играть, - сказала я. - Я справлюсь. Знаешь, как я ждала этой роли. Сделай-ка мне повязку на глаз.
Поняв, что за кулисами меня не удержать, Филидда, ворча, принялась за дело. Я думала, повязка будет незаметной и ее прикроют египетские косы, но когда подняли занавес, на сцену в премьерном спектакле вышла Клеопатра с большой нашлепкой из пластыря на весь глаз. Но по крайней мере она отвлекала от бородавок.
Я старалась не думать о том, что выгляжу, как после десяти раундов с Франком Бруно. На самом деле резь в глазу помогла мне собраться и удачно продемонстрировать ярость в нужных местах. Конечно, не все шло гладко. Антоний чуть не погиб раньше срока, когда с софита сорвался один из тяжелых прожекторов и грохнулся прямо ему под ноги - в разгар беседы с Цезарем. Между актами выяснилось, что Хармиана подозревает Антония в шашнях с первокурсницей, и бедняга стал так зажиматься, что публике было в пору задуматься, как его вообще угораздило заинтересоваться женщинами.
Несколько раз я слышала, как в зале охают и гудят, и надеялась, что это реакция на мою игру, а не на повязку или бородавку, которая свалилась с носа на ноги Хармиане, когда она коленопреклоненно внимала моему плачу по Антонию. Во время короткого перерыва за кулисами Филидда швырнула мне бородавку с таким отвращением, словно она была настоящей.
- Из-за нее я запорола свои лучшие реплики, - проворчала она.
- Больше не буду ее приклеивать, - ответила я.
- Нет, так надо. Для достоверности. Только теперь на щеку.
- А не покажется странной такая блуждающая бородавка?
- Я гример, мне виднее.
- А по-моему, она тебе идет, - сказал Грег, незадачливый Филиддин Антоний. - Физические недостатки зачастую придают девушкам особую прелесть.
- Ты так думаешь? - спросила я.
- Конечно нет, - отрезала Филидда.
- У нас есть деньги скинуться на ужин? - спросил Грег, чтобы сменить тему.
- Нет. Вообще-то вы все должны мне по три фунта за заказ места сбора.
- Что? - спросил Грег. - Уверен, Лоуренсу Оливье никто такого не говорил.
- Уверена, что Лоуренс Оливье не забывал текст, выпендриваясь перед девицей в первом ряду, - оборвала его Филидда.
- Какой девицей в первом ряду? - наивно спросил Грег.
- Прекрасно знаешь, о ком я. Такая, с грудью торчком.
- Что? - изумился Грег.
- Либо ей было приятно тебя видеть, либо в зале было холодно. Неужели ей не на что купить лифчик?
- Здесь действительно очень холодно, - попыталась я спасти Грега. - Мои груди тоже торчали как два наперстка.
Роковая ошибка. Грег немедленно уставился на мою грудь. Филидда метнула убийственный взгляд на мой единственный целый глаз.
- Как ты позволил ей прийти сегодня сюда, в день моей премьеры, - продолжила она, отворачивая Грега от моей груди. - Как я могу погрузиться в прекрасный текст Шекспира, когда эта сидит в первом ряду и напоминает мне о том, чем ты занимался, пока я сдавала экзамены.
- По-моему, пора давать звонок к началу второго акта, - вспомнила я. Мне надоело слушать их перепалку, и вообще я хотела еще успеть в индийский ресторан на вафли с далом. Во время спора я еще раз глянула в зал в поисках кого-нибудь из знакомых. Никого. Я должна была радоваться, что они не увидят меня в гриме с этими бородавками и всем прочим, но почему-то не обрадовалась. Они действительно не пришли. Почему я так расстроилась?
- Вот возьму и на самом деле покончу с собой, - с пафосом заявила Филидда.
- Филидда, прекрати издеваться! - взмолился Грег.
Я подумала, что хорошо бы проверить, что в корзине со змеями, для сцены смерти Клеопатры, змеи действительно резиновые (это была не такая уж глупая идея - Филидда изучала зоологию и могла достать ядовитых ящериц). И вообще за реквизит отвечала я.
Слава богу, спектакль закончился без реального самоубийства. После того как Цезарь произнес заключительное слово о гордости египетской царицы и ее римском возлюбленном, все, кто не умер от укуса змеи, склонили головы в знак скорби и так стояли до тех пор, пока игравший римского императора Род не выпрямился, давая сигнал к восторженным аплодисментам (неожиданным при таком небольшом количестве зрителей), а также к моему воскрешению и к выходу на поклоны. Обычно публика ждала, пока прозвучит последняя фраза, и только потом награждала нас аплодисментами... но в этот раз было не так. Выверенная пауза была нарушена громкими хлопками и криками из доселе пустовавшего последнего ряда.
- Браво! Бис! Да здравствует одноглазая царица Египта!
Красная роза пролетела надо мной, лежащей замертво. За первым цветком полетел другой, третий, пока их не набралось на моем теле... думаю, не меньше дюжины. Я села и, прищурясь, посмотрела в зал. Мы еще даже не собрались к выходу на аплодисменты. Многие актеры еще не вышли на сцену. Это было совершенно неожиданное поведение для обычно спокойных, почти впадающих в кому, любителей Шекспира.
- Так. Это уже не мне, - сказала Филидда, вставая на ноги, когда неожиданно к цветам на сцену приземлились шорты, сопровождаемые таким оглушительным свистом, что я чуть не оглохла. Увы, я уже догадалась, что это буйство имеет отношение только ко мне.
Я осторожно подняла брошенные штаны и повертела их в руках. Фиолетовые шорты. Только один человек в мире мог носить такие штаны просто так, без всякой задней мысли. Более того, это были белые шорты, которые были когда-то выкрашены в темно-фиолетовый цвет в университетской прачечной, и еще спустя месяц вся выстиранная там одежда выходила бледно-сиреневой.
Это был Билл.
Теперь, когда прожекторы погасли, я хорошо видела, что он стоит в конце зала, засунув пальцы в рот, и собирается в очередной раз оглушительно свистнуть. Рядом с ним стояла Мэри и относительно спокойно аплодировала. С другой стороны стоял Брайан с последней длинной розой из тех, которые он метал с такой точностью. Потом они побежали по проходу, как будто мы рок-группа, а они собираются забраться на сцену. Филидда повернулась ко мне, подняв брови.
- Я запишу, что ты должна мне три фунта, - сказала она. Помимо костюмера она была еще и бухгалтером труппы. С этими словами она ушла не попрощавшись.
- Это было так здорово! - воскликнул Брайан, хватая мою руку и целуя ее. - Ты играла прекрасно, великолепно, к тебе применимы все эпитеты, которые мог бы придумать человек, изучающий английскую литературу, а не экономику.
- Ты хорошо играла, - сказал Билл.
- Да, неплохо, - сказала Мэри. - Особенно хороши были бродячие бородавки. А что у тебя с глазом?
- Это Филидда. Ткнула карандашом для глаз.
- Кошмар. Я думала, что она ударит, когда ты очень натурально целовалась с Антонием.
- Еще как натурально. Я ревновал, - сказал Брайан, заставив меня покраснеть до корней волос. - Ты прямо пылала от страсти, царица Клео.
В тот момент я действительно запылала и постаралась прикрыть париком раскрасневшиеся щеки.
- Но я не видела вас в зале, - пробормотала я.
- А-а-а! - воскликнул Билл. - Это Брайан придумал. Как только ты вышла на сцену, мы тут же спрятались за спинки кресел и сидели там до конца первой сцены, чтобы ты нас не увидела, подумала, что мы не пришли, и не спутала текст.
- Правда, ты была великолепна, - не унимался Брайан.
- Да. Ну что, идем есть карри? - перебила Мэри. Она либо очень проголодалась, либо ей надоело поздравлять меня со спектаклем. Как бы то ни было, идея была неплохой. Я уже не могла выслушивать похвалы, и мне не терпелось снять парик.
- Я думала, вы не придете, - сказала я Брайану, когда мы направлялись в «Тандури Найтс», где давали самое лучшее и самое дешевое карри в Оксфорде.
- Неужели я мог это пропустить, - сказал он. - Увидеть свою знакомую на сцене? Это был триумф, Лиза.
- Невероятно, как тебе удалось сдержать Билла и Мэри, - добавила я с благодарностью.
- Они знали, что я бы очень разозлился, если бы они испортили тебе этот важный вечер. Знаешь, я восхищаюсь людьми, которые в свое свободное время могут научиться так играть, - сказал он. - Ты была даже лучше, чем Лиз Тейлор в кино. Ты, Лиза Джордан, особая, очень талантливая и бесконечно удивительная девушка.
- Да ладно, не преувеличивай, - пролепетала я.
- Ты знаешь, я говорю правду, - сказал он.
- О!
Он посмотрел мне прямо в глаз и на повязку.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная?
Никто не говорил мне раньше ничего подобного, и мне пришлось стукнуть его. Только по руке... и только слегка. Но все равно его нужно было стукнуть. Неужели Брайан не понимал, что англичане делают комплименты с сарказмом и иронией? Я вся горела, пока мы шли до ресторана, и все еще была цвета фуксии перед тем, как попробовать знаменитое фирменное блюдо - цыпленка «тикка махани». Я даже не особенно смутилась, когда Билл сказал мне, что я забыла снять бородавки.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная!
С таким же успехом Брайан Корен мог бы признаться мне в любви.