21
Народу на дороге было мало, и все плелись куда-то, из одного магазинчика в другой или просто "плыли" по улице с телефонами в руках, абсолютно не страшась машин. Как люди раньше жили без гаджетов? Иногда Шаст представлял, если бы у всех в наше время забрали технику. Как бы мы стали жить?
Арсений провел его в переулок. Тот самый, где впервые в жизни он дал Тоше попробовать спиртное, где Сергей побил его и где Шастун хотел подарить ему поцелуй...
В самом конце слева находилась железная дверь. Арс открыл ее ключом. Невольно Шаст вспомнил эпизоды из фильмов с такими незамысловатыми, на первый взгляд, местечками. В итоге они оказывались барами, закрытыми кафе, клубами и все в этом духе. Но казалось подозрительным, что дверь была заперта. Не было никаких песен и голосов, смеха. За дверью оказалась железная, поросшая ржавчиной лестница, окончание ее растворялось во тьме. Попов закрыл створку сразу, как только они зашли. Каждый шаг отдавался эхом от голых кирпичных стен. Лестница была крутой — упасть с нее легко, за перила браться противно — их не вытирали лет эдак пять, не меньше. Внизу, где холод пробирал до дрожи, ждала еще одна дверь. На этот раз деревянная, без ручки. Арс толкнул ее, и та с гро-о-о-омким протя-я-я-яжным устраша-а-а-ающим скри-и-и-ипом отошла в сторону. Заброшенная комната. Просторная, почти пустая, с парой больших стареньких диванчиков. Из-под дырявых занавесок, намертво прибитых к стенам, выглядывали непристойные фразы и "шедевры" искусства того же характера. А на полу — паркет из прошлого века: потемневший от грязи и съеденный плесенью.
— Ну вот мы и пришли! — радостно объявил Арсений, будто представлял брюнету роскошные хоромы. — Располагайся.
Антон упал на диван и с удовольствием растянулся на нем. Мышцы расслабились, тело пробирала приятная дрожь. И все же... его волновало спокойствие Арсения. Он как ни в чем не бывало уселся на диванчик напротив, откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Однако кое-что Тоше оставалось непонятным.
— Почему ты не вернулся к отцу? Я думал, сразу побежишь к нему и...
— И что? — Язвительный ответ и колкий взгляд в сторону парня. — Брошусь перед ним на колени? Как у бога, начну вымаливать прощение? Может, мне еще разрыдаться или хотя бы выдавить из себя пару скупых слезинок?
— Но он ведь болен. — В свои слова Шастун пытался вложить как можно больше чувств. Хотел, чтобы они звучали четко, могли добраться до Арсения. Но он был словно глухая стена!
— И что? Ему абсолютно ничегошеньки не мешает собрать манатки и уехать.
Шаст не выдержал дерзости Попова. Это верх бесчувственности. Неужели даже самый дальний уголок его души не всколыхнулся, когда он услышал о болезни отца? Брюнет просто непонимал, как можно быть таким безучастным, как можно настолько отказаться от чувств, влюбиться лишь в себя и позабыть о близких, когда они нуждаются в твоей помощи.
— Он ведь столько сделал ради тебя! Он ведь твой отец, родная кровь!
— А вот тут я бы поспорил...
После этих слов Антон ждал очередную довольную улыбку или ухмылку. Но нет. Арсений был серьезен. Неожиданно для него он нахмурился, слегка приоткрыл рот в явном намерении о чем-то рассказать, но почти сразу сомкнул губы. Похоже, сомнения все еще не отпускали его.
— Он мне не родной отец.
Нет, не может этого быть. Внешне они так похожи! Похожи, но абсолютно разные одновременно. Шаст с самого начала, как только увидел их вместе, почувствовал какую- то пропасть между ними. Дело было не в проблемах, иных интересах и вкусах, нет... Тогда он не мог объяснить испытываемых им чувств, не мог даже мысленно озвучить их: слова разбегались, как напуганные крысы. Сейчас его опасения оправдались.
— Моя мама была простой девушкой, родилась в обычной семье, — продолжил Арс мрачно, но сам он будто ожил, вспоминая свою мать. — С деньгами были большие проблемы. Она подрабатывала редактором в местной газете. После смерти бабушки маленький домик перешел к ней, и она его продала, выкупила контору, в которой работала, ибо та находилась на грани разорения.
Мама целыми днями только и занималась поднятием бизнеса, и спустя год о газете заговорили. Она набирала обороты, вложения окупались, мама узнавала все новых и новых людей. Однажды контору сожгли. Жизнь мамы вновь началась с чистого листа. И тут она познакомилась с одним человеком. Криминальный авторитет, вор и убийца. Но... все сложилось так, что мама и он полюбили друг друга. И родился я. Отец не хотел, чтобы сын узнал о его занятиях. Я никогда не видел его вживую. Мама рассказывала, что папа занимается благотворительностью, работает на совесть и из-за постоянного загруза не может приехать. Первые шесть лет моей жизни ей удавалось все хранить в тайне, а потом... его убили в перестрелке. Тогда в слезах мама рассказала мне правду. В тот день умерла часть меня... даже не так: она почернела, прогнила насквозь и въелась в душу так, что ее не отлепить, не оторвать, не вырезать!
Отец оставил нам письмо, в котором признался, что именно он поджег мамину контору, так как накануне должна была выйти разоблачительная статья о нем. Мама плакала днями и ночами. Но тут на пороге нашего дома появился странный худощавый человек в черном и оставил нам сумку. Там были деньги. Много денег. И записка: "Это на возрождение бизнеса. Прости". Мама сделала все именно так. И вновь подъем — у нее, а у меня — престижная школа. Я наконец ни в чем не нуждался. А потом появился он, мой нынешний "отец". Помню, как он заигрывал с мамой, подошел с бокалом шампанского на каком-то мероприятии. Тогда он показался мне отвратительным. После этого он начал приходить к нам домой, и уже вскоре мама вышла за него замуж. Я был вне себя от ужаса, злости и обиды. Какой-то мужчина будет вершить мою судьбу! Пусть он был обеспечен, но именно таких людей стоит бояться.
Мама погибла у него на глазах, хотя ее можно было спасти. И вся эта забота —полнейшая ложь. Я не верю ему! Он просто хочет опровергнуть череду слухов, что бросил сына, вот и все. Так что меня ни капельки не волнуют его проблемы.
Все гораздо хуже, чем Шастун предполагал. Арсений — сын криминального авторитета. Саркастическая часть его подумала: ясно, в кого он пошел. Теперь парень отчасти мог понять чувства Арса и причины его неприязни к отцу.
— Но ты не видел его тогда, за решеткой. Не видел выражения его лица. Если бы он хотел просто отмазаться от грязных слухов, то сделал бы это хладнокровно, не задумываясь о твоих чувствах, не затрагивая свои.
Арсений внимал каждому его слову. Это удивило брюнета и прибавило уверенности. Он сел рядом с ним и начал говорить решительнее. Арс не сводил с парня глаз. Антону было страшно потерять верную мысль, ибо, когда Попов смотрел ему в глаза, он забывал обо всем на свете.
Бледная кожа, ярко-голубые глаза, губы цвета молодой гвоздики, темные брови и круги под глазами – какое прелестное сочетание! Арсений был красив, словно сам Бог лепил его лицо и тело, вкладывая в свое творение сил больше, чем в остальных. Но это было не совсем так, ведь, даровав Арсению редкую внешнюю красоту, о которой мечтают многие, он забрал у него часть красоты внутренней. А есть те, кто симпатичен далеко не каждому, но за этой неприглядной оболочкой скрывается необъятный и прекрасный внутренний мир.
Ну вот, Шастун все же стал жертвой его чар.
— Отец пытается остаться с тобой. Будь у него личная цель, стал бы он подвергать себя опасности? Давно вернулся бы в Амстердам и рассказал всем, какой ты плохой сын. Но он не делает этого. Раскрой глаза, Арсений: папа любит тебя как родного! Ты должен ему помочь хотя бы из чисто человеческих побуждений.
— Ты такой моралфаг, Антон, — устало ответил Арс. Он закатил глаза, закрыл лицо руками, будто слова Антона были полнейшим бредом. Как же с ним сложно!
— Если он не дурак, то вернется в Амстердам как можно скорее. Меня он все равно не найдет, нет смысла зря терять время.
— Ты невыносимый эгоист!
— Только сейчас это заметил?
— Мне казалось, ты изменился после издевательств в школе. — Шаст вскочил с места, теперь смотря на Арсения сверху вниз.
Сделал несколько демонстративных громких вдохов, дабы показать Попову, как бурлят во нем чувства.
Но, кажется, он и без этого все понимал. Парень становился невыносимым, Шастуну было сложно даже разговаривать с ним. Он не знал путей отступления ровно так же, как и наступления, чувствуя дискомфорт рядом с этим человеком.
Их интересы не сходились ни в чем. Мировоззрения были абсолютно диаметральны. Они – противоположности. Антон и раньше осознавал это, особенно после его реакции на случай с учительницей. Но сейчас, когда столкнулся с откровенным эгоизмом Арсения... Ему стало плохо. Ужасно обидно. Он разочаровался. Его надежды были уничтожены. Еще хуже становилось при мысли:
"Так за что же я люблю его? За что?".
— И что же ты собираешься делать? – наконец спросил брюнет.
— Ждать, пока он уедет.
Быть рядом с Арсением сейчас бессмысленно. Он ушел сразу же после его холодного ответа. На улице Шастун пришел в себя. Свежий воздух остудил его пыл, и в голову начали приходить здравые мысли. Одна из них выделялась особенно четко, она так и просила своего воплощения в жизнь. Антон вернулся в домик. Нашел бумажку, ручку и принялся писать. Рука дрожала. Он все еще сомневался, стоит ли ему делать это, но иного пути не было. Этот поступок решит все.