Жизнь после смерти

Берешь свою боль и крепко в нее цепляешься. Заталкиваешь ее поглубже — «Отбросы» (The Misfits).

На город колючими, нелюдимыми тенями опустилась ночь. Языки сумеречного мрака медленно, улица за улицей, пожирали сияющий тысячими огней мегаполис, клубились во дворах и переулках, инеем оседали на искривленных ветвях деревьев в парках, сгущались вокруг звенящих от напряжения электричества фонарей. На чернильном небосводе, подсвеченном городской иллюминацией, не зажглось ни одной звезды. Ночь, словно темное шелковое покрывало, бесконечным, недосягаемым куполом возвышалась над теряющимися в вышине, моргающими сигнальными огнями крышами преливающихся серебристыми отблесками небоскребов. Там, высоко над землей, невидимые, непостижимые, уродливые, причудливые, парили извечные обитатели потустороннего мира, бесплотные призраки. Незаметные простому человеческому глазу, они облепили стеклянные стены высоток, нескромно заглядывали в окна домов, раскачивались на деревьях и левитировали над фонарями, стараясь не приближаться к губительным лучам низковольтных лампочек. Тем временем внизу, в слепящем зареве горящих неоновых вывесок, рекламных стендов, витрин, в несмолкаемом шуме мчащихся по автотрассам автомобилей, в гомоне звуков и топоте ног разливалась стремительная, порывистая в своем начале, не замирающая ни на секундужизнь. С наступлением темноты мегаполис не только не вымирал, обессилев от дневной суеты, а, напротив, оживал, приобретая иные краски, иное течение событий. Преображался до неузнаваемости, утрачивая опостылевшую будничность, которую естественным образом заменила присущая ночному урбанистическому пейзажу магия и сказочность. На город колючими, нелюдимыми, но беззащитными перед вечным двигателем жизнедеятельности тенями, опустилась ночь.По широкой, извилистой и длинной, подобно реке, полной бурлящих, клокочущих вод, светлой, усеянной десятками тонконогих фонарных столбов, сверкающей красно-желтым улице торопливо шел высокий черноволосый юноша. Натянув до самых глаз выцветший, убогий шарф, больше похожий на старую тряпку, треугольником свисающий ему на грудь, засунув одну руку в карман не греющей спортивной куртки, а в другой держа опустошенную почти до дна банку пива, ссутулившись, парень темным пятном скользил среди прохожих. Мимо проносились заманивающие запоздалых посетителей суши-бары, пестрые кафе, источающие распаляющий аппетит запах кофе, различные магазинчики, ночные автоматы, забитые вещами первой необходимости, доступными за низкую плату, мелькали зеленоватые кабины банкоматов, однако остекленевший, погасший взгляд брюнета был устремлен далеко вперед. Каблуки кожаных сапог мерно постукивали по промерзлому асфальту. Пальцы, сжимающие жестяную банку с красивым изображением логотипа пивной компании, заледенели. Пряди длинной челки колыхались перед лицом, норовя испортить зрение.Внезапно, широко шагающий юноша резко остановился, встав столбом. Глаза его на миг потеряли неживую отрешенность, расширившись в выражении изумления и неверия. Парень спешно выдохнул, будто бы вытолкнув из легких несуществующий кислородный шарик, и в воздухе рассеялось полупрозрачное облачко пара. Секунду брюнет колебался, стоит ли ему совершить только что пришедшее на ум действие, и, опустив шарф, крикнул:— Хиёри!Идущая впереди него девушка в сером драповом пальто замедлила быструю походку и обернулась. На плечах ее лежал кроваво-красный шарф, в руках была маленькая дамская сумочка. Овальное, с правильными чертами лицо обрамляли прямые каштановые волосы, отливающие мягким теплым оттенком. Девушка непонимающе повертела головой, вскользь прошлась недоуменным взглядом серых глаз по фигуре молодого человека, недовольно фыркнула и пошла дальше. На этот раз немного быстрее. Ято устремился следом за ней, исчерпав свой неожиданный интерес к незнакомке. Сердце Бога Бедствий, секунду назад колотящееся и стучащее с частотностью громыхающих по рельсам колес поезда, сжалось, замерло, затем продолжило медленно биться о стенки грудной клетки. Обознался. Он обознался. В какое-то безумное, нереальное, отчаянное мгновение ему показалось, будто та девушка впереди — Хиёри. Уж больно она была похожа на нее и ростом, и фигурой, и цветом волос. Но это была не Хиёри. Ябоку невесело усмехнулся сквозь вернувшийся на прежнее место шарф: без сомнения, его сознание, договорившись с воображением, решило сыграть с ним злую шутку. Очень злую и очень жестокую. Ведь это, наверное, ненормально — углядеть в толпе незнакомых людей знакомые аметистовые глаза? Случайно найти ту, что далека от него ровно настолько же, насколько он сам далек от первопричины всех своих проблем? Конечно, это пустое. Просто он вновь ошибся. Принял неверное решение и получил отрицательный результат. Так бывает, когда ты загнан в угол, и у тебя сохранилось немножко сил, капля уверенности и бескрайнее море самобичевания, с притоками лихорадочной мозговой активности.Божок отхлебнул из банки остатки безвкусного, дешевого, неприятно-холодного пива, неловко смял жестянку в окоченевшей руке и выбросил в ближайшую урну с мусором. Банка жалобно брякнулась на грязное и вонючее дно урны. Во рту загорчил вяжущий язык остаточный привкус дрянного солодового пойла. В груди болезненно заныло, стягивая ребра и делая вдохи частыми и неровными. Замерзшая рука скользнула в карман. Ято по-прежнему шел, а мимо него, словно яркие картинки из детской книжки, мелькали разрозненные и в то же время целостные составляющие общего образа мегаполиса. Внутри было пусто. Он был опустошен. Казалось, попутный ветер, свободно гуляющий вокруг, пронизывал его насквозь, надрывно завывая где-то в самых потаенных закоулках его души, и молодой Бог внимал этому вою, противоречивому спутнику его ночной прогулки. Ярость и гнев, последовавшие после невнятного рассказа Кофуку, а позже набравшие обороты после откровений Юкине, смолкли. Выгорели, как выжженная солнцем трава. Дав волю неукротимым эмоциям, раздиравшим его тогда на части, выплеснув свою злость и немного остудив свой пыл, юноша теперь мог более-менее мыслить здраво. И он пришел к выводу: пусто. Глухо, как в танке. А случай с псевдо-Хиёри лишь сделал пустоту еще невыносимее, нестерпимее. Если бы эта незнакомка действительно оказалась ею, он бы немедля прижал ее к себе, крепко, до потери пульса, молясь, чтобы их встреча не оказалась несбыточным сном. Если бы это была она, он бы поклялся ей, что пожертвует самым роскошным и блестящим будущим, только бы она улыбнулась привычной мягкой и понимающей улыбкой и сказала, что все хорошо. Но незнакомка не была ею, поэтому все трезвые мысли можно было с легкостью послать к чертям и обозвать бредом. А вот отсюда рождался новый виток ненависти, презрения и отвращения. Крохотный огонек ядовитого ощущения неудовлетворенности, мести теплился под окаменевшим сердцем, не разгораясь в полноценный пожар и не затухая до потрескивающих углей.Брюнет миновал прозрачные, хлопающие от ветра двери, ведущие ко входу в еще работающее метро. Из раскрывшихся стекляшек высыпали редкие трудяги-полуночники, допоздна засидевшиеся за бумажной волокитой в офисах и возвращающиеся по домам глубокой ночью. Бледные, обескровленные, с застывшими лицами и мертвыми глазами, они походили на зомби, вырвавшихся из лаборатории какого-нибудь злого гения. Они были так же пусты и безразличны ко всему, как и прошедшее мимо них божество. Тот мельком взглянул на них, те, уставившись в неопределенную точку в перспективе, вовсе не обратили на него внимания. Ято добрался до небольшого мрачного парка, отгороженного от общего полотна улицы высокой вычурной оградой, обогнул его и свернул в неприметный, плохо освещенный проулок. Юношу с двух сторон обступили плотные стены жилых многоэтажек, окружили крохотные, будто затерявшиеся в траве светлячки, огоньки квадратных окон. Молодой Бог старался перемещаться быстро, дабы подкинуть выделяемого расходуемой энергией топлива в замерзающую печушку своего тела. Врут те, кто говорят, что Богам не холодно. Ему — холодно. И в физическом смысле, и в душевном. Наверное, холод, тянущийся из наполненной до краев гнетущей чернью души, расползался по венам вместе с кровью, смешивался с сухим, безснежным морозцем извне и в губительном симбиозе промораживал Ябоку насквозь. Ято машинально шмыгнул носом и выдохнул. Тряхнул головой, отбросив со лба волосы, и позволил себе зябко вздрогнуть. Странное дело, алкоголь — добрый друг, который всегда помогал ему расслабиться — более не согревал и не освобождал сознание от чрезмерных раздумий. Пиво лишь бесполезно плескалось в желудке, не вызывая ни чувства легкости, ни опьянения. Да и захмелеть с одной банки было бы глупо, конечно. Он вообще неразумный Бог. Бог, не сумевший уследить за собственным орудием и теперь страдающий от своей недальновидности.Гуляние на ночь глядя не было сгоряча запланированной прихотью. Парень ушел из дому не ради того, чтобы развеяться, выпустить пар и попробовать самому, как советовал Сэкки, прийти в нормальное состояние. «Нормальным» то, что сейчас болело в груди, назвать нельзя, просто буйная, неуравновешенная стадия ярости перешла в спящий режим, прибавив рассудку немного трезвости. Юноша ушел потому, что хотел найти ответ на давно волнующий его вопрос: была ли гибель Хиёри чисто несчастным случаем? Все ли произошло так внезапно, случайно, по причине неудачно сложившихся обстоятельств? Быть может, ее становление священным орудием, похищения были заранее продуманны и кем-то приведены в исполнение? А Бездомная — лишь подмастерье, выполнившее всю «грязную» работу? Искать ответы он мог только у единственного известного ему интригана и любителя поиграть человеческими судьбами, Отца. Скользкой, жалящей, как гадюка, личности. Каждая их встреча проходила, подобно кукольному театру: хитрый кукловод и глупая марионетка. Отец всегда умел давить на чувства, вгрызаться в душу и выворачивать ее наизнанку, обнажая спрятанную глубоко внутри беззащитность и беспомощность перед тем, кто создал Бога Бедствий, и Ято нечего было предъявить в отместку. Каждый их разговор будил в юноше неприятное ощущение того, словно он прикоснулся к некоей гадости, после которой стоит непременно вымыть руки. Каждое меткое, нацеленное на разрушение его стальной оболочки слово Отца разъедало и бередило самые сокровенные воспоминания и переживания брюнета. Как выстреленная в упор пуля, безболезненно входит в сердце, а затем разрывает его на ошметки. Однако сегодняшнее рандеву, решил божок, пройдет иначе. Его слабость и уязвимость его чувств не имеют значения, когда на кону жизнь Хиоки. Той, о которой он обещал заботиться, и той, которую обещал оберегать.Дойдя до самого конца проулка, Ябоку остановился перед подъездом последнего десятиэтажного дома. Над козырьком подъезда нависали пристроенные с фасада здания прямоугольные, закругленные по краям балконы. Парень, вопреки предшествующим убеждениям в решительности и неотступности при общении с Отцом, почувствовал прокатившийся по внутренностям мандраж. Бог Бедствий не скрыл от Юкине своих намерений. Уходя, он, нарушив стабильную систему таинственных исчезновений, предупредил мальчика о том, куда и к кому держит путь. Возможно, не нужно было излишне волновать и без того нагруженного эмоциональной ношей мальца, но и утаивать от него правду сейчас, в критический момент, было бы нехорошо. Парень уже и так порядком заврался. На обветренных губах брюнета промелькнула едва заметная улыбка: разумеется, узнав о свидании с «папашей», Сэкки вначале обозвал его спятившим полудурком, которому, видите ли, мало досталось приключений на собственную задницу, а потом — и это было очевидно — попросился взять синки с собой. Ято еле отмахнулся от настойчивых упрашиваний подопечного, рассыпаясь в отговорках, обещаниях вернуться целым, а не разрубленным по кускам, и утверждениях о том, что Юкине нечего там делать. Хорошо ли это или плохо, юноша не забыл, какой неподдельный интерес и азарт проявил его родитель относительно Сэкки, с каким увлечением тот рассуждал о достоинствах Юки, поэтому строго-настрого запретил мальчишке даже думать о совместном походе. Он не мог лишиться еще и Юкине, своей главной опоры и поддержки в данной ситуации.Глубоко вдохнув, будто бы вместе с ночным воздухом набирая в легкие побольше смелости, Ято закрыл глаза, абстрагировался от реальности бытия и мысленно попробовал представить себе тот этаж, где находилась квартира Коуто Фудзисаки. Божок бывал здесь однажды, когда Отец сам привел его в свой дом, но довольно-таки неплохо запомнил это место. Пройти через дверь подъезда не представлялось возможным, ибо она открывалась с помощью мудреного видеодомофона, и неизвестного парня в спортивном костюме, звонящего ночью в чью-то квартиру, вряд ли кто-нибудь впустил. Зато телепортация оказалась самым оптимальным решением проблемы. Сформировав перед внутренним взором достаточно четкое изображение нужной части многоэтажки, божок тут же буквально растаял в единой ослепительной искре и в следующий миг попал в широкий, светлый, с выкрашенными в голубой цвет стенами и темно-синим ковролином на полу, коридор. Справа и слева тянулись вереницы серых дверей, на каждой из которых висели латунные таблички с номером квартиры. Брюнет взглядом пробежался по всему коридору, припомнил номер квартиры Фудзисаки и неожиданно бесшумной, кошачьей поступью зашагал к пятой двери справа от его исходной точки. Позднее время, отдыхающие жильцы дома и вероятность быть застигнутым врасплох каким-нибудь шибко подозрительным соседом его не заботили. Встав напротив искомой двери, Ято вдруг осознал, что не испытывает ни малейшего волнения. Внутренний мандраж затих, как море после шторма, и наступила опостылевшая пустота. Пусто. Пусто в сердце. Над встрепенувшимися чувствами возобладала жесткая уверенность, неотвратимость неизбежного столкновения. Юноша нажал указательным пальцем кнопку звонка.Открыли ему не сразу. Несколько минут пролетели в гробовой тишине, после чего за дверью послышались неторопливые шаркающие шаги, заскрежетал отпираемый дверной замок. В образовавшемся проеме возникла светловолосая голова хмурого молодого человека. Взгляды голубых и темных глаз — первый спокойный и холодный, второй недовольный и удивленный — пересеклись.— А-а, это ты, Ябоку! — Парень расплылся в слишком добродушной улыбке и раскрыл дверь пошире. Позади его плеча молодой Бог углядел горящие и в прихожей, и в гостиной люстры. Похоже, он его не разбудил. — Я-то думал, кто бы это мог быть? Уж не грабитель ли? Заходи!Коуто прошел вперед, божок последовал за ним. Сквозившая в голосе Отца фальшь не впечатляла. Ято до сих пор не мог смириться с наигранностью и неестественностью его полубожественного «папочки». Фудзисаки провел гостя в довольно симпатичную и приятную глазу комнату, наказав тому располагаться со всеми удобствами и чувствовать себя, как дома, а сам отправился на кухню. Пока Ябоку с постным лицом рассматривал работающий телевизор, где на плазменном экране мигали сводки круглосуточных новостей, и раздумывал, как долго его Отец прячется в теле обычного среднестатистического школьника, вышеупомянутый хозяин квартиры вернулся с двумя бутылками содовой в руках.— Присаживайся, — молодой человек гостеприимно махнул одной из бутылок в сторону мягкого кресла-«груши». — Что ты как не родной?Однако брюнет не сдвинулся с места. Черная, одинокая и неприступная фигура Бога Бедствий резко контрастировала на фоне житейского благополучия и уюта. Фудзисаки лукаво прищурился: смурной вид его отпрыска явно намекал на бушующие в душе божка противоречия, конфликт между разумом и сердцем. Что ж, неудивительно, он всегда был излишне эмоционален и чувствителен.— Ну, не хочешь, как хочешь, — пожал плечами светловолосый и протянул содовую юноше. Запотевшая бутылка газировки осталась в руке первообладателя. Парень вальяжно развалился в ранее предложенном сыну кресле, откупорил ту бутылку, что предназначалась лично ему, сделал несколько глотков и внимательно поглядел на Ято: — Позволь узнать, какая беда привела тебя ко мне домой поздней зимней ночью, сын мой? Что же стряслось такого невероятного, что ты наконец-таки вспомнил о своем отце?Коуто Фудзисаки негромко рассмеялся, вовсе не обремененный нагнетающим обстановку молчанием собеседника, и этот дерзкий, насмешливый смех эхом отозвался в затылке брюнета. Тихо-тихо, едва шевеля костлявыми узловатыми пальцами, его сдавил нарастающий прилив гнева. Спокойствие кануло в лету. Но в отличие от всепоглощающей ярости, этот гнев сочился из самой глубины его души, отравляющим ядом растекаясь под кожей. Ябоку выдержал сияющий великолепной бездушностью взгляд Отца. Уголки его губ незаметно дрогнули.— Я пришел для того, — сухо и сдержанно заговорил юноша, — чтобы узнать об истинной причине смерти Хиёри. Ты обещал, что ничего ей не сделаешь, что не станешь вмешиваться в ее жизнь, но я тебе не верю. Ты наврал мне.Истина в первой инстанции. Теперь, озвучив главную цель их встречи, Ято еще больше убедился, что Фудзисаки замешан в творящемся последние два месяца дерьмище. Тот разговор на кладбище, где он распинался в искренних сожалениях и соболезнованиях, строил из себя невинную овцу, ошибочно принятую за волка, только доказывал неоспоримую, по мнению молодого Бога, причастность папаши ко всем проблемам.— Да Бог с тобой, Ябоку! — Изумленно вытаращился парень и даже зачем-то перекрестился бутылкой. В глубине темных глаз плескался неподдельный ужас. Казалось, он настолько был ошеломлен серьезным обвинением брюнета, что даже показательно подавился содовой. — Как тебе вообще пришла в голову подобная мысль?! Откуда мне знать, как скончалась бедняжка Хиёри-тян?! К счастью, я не был свидетелем того поистине трагического случая, так с какого перепугу ты вообразил это?!— Прекрати ломать комедию! — Воскликнул Ято, вдребезги разрушив чудом хранимое самообладание. Театр одного актера его достал. Будь он хоть трижды глуп и наивен, он не позволит Отцу вторично выставить его мнительным дураком-параноиком. — Думаешь, это смешно — издеваться над судьбами близких мне людей?! Наверное, тебе просто не понравилось, что у меня появились друзья, храм, для тебя я стал слишком самостоятельным! Ты знал, что Хиёри была полупризраком, зависела от меня и поэтому всегда была рядом, и это тебя взбесило! Ты попытался избавиться от нее!Точно так же, добавил про себя божок, как и от Сакуры. Он предоставил Хиоки небольшой срок, в течение которого она свободно общалась с ним и с Юкине, а по прошествии этого срока взял и вырвал ее из замкнутого круга их импровизированной «семьи». Уничтожил, как побочный, отвлекающий фактор. Бесконтрольная власть над судьбой божка — то, чего он с таким рвением добивался все эти не годы — столетия. Сакура посмела заглянуть Ябоку в душу, раскрыть его сердце и понять его неловкие, по-детски наивные и открытые чувства и расплатилась за любознательность. Отец не просто заставил его отобрать имя, но и собственноручно убить ее. И уже сейчас, по прошествии нескольких веков, повзрослев, переосмыслив многие ценности и приоритеты, Богу Бедствий в кошмарном сне не снилось, как вообще возможно убить Хиоки. Для Отца, надо сказать, отнять чужую жизнь, это пустяк, не достойный того, чтобы насчет него заморачиваться.Улыбка и шуточный задор Коуто не исчезли. Лишь взгляд сделался цепким, пристальным, прикованным к синим, затуманенным злостью глазам юноши. С досадой покачав головой, будто перед ним стоит какой-то умалишенный проходимец, которому чужды искренние речи светловолосого, Фудзисаки поставил бутылку на пол и скрестил руки на груди, приняв недоверчивую позу саркастического циника. Ах, ах, ну и закатил же сыночек ему истерику! «Ты, мол, уничтожил Хиёри», сквозящая в звенящем, готовом вот-вот оборваться голосе ненависть, горящий взор орла, неужели до него еще не дошло, что папочка старается ради его же блага? В конце концов, он растил беспощадного, безжалостного и послушного Бога, а не упрямца-нюню, который, кажется, в любой момент расплачется и начнет кусать локти от безысходности. Что же это за ничтожество, прибежавшее к нему в ночь выяснять отношения насчет обычной смертной... ладно, уже мертвой девчонки?— Может, сыграем в игру? — как ни в чем не бывало осведомился молодой человек, указывая на лежавшую на журнальном столике приставку. - Я никак не могу пройти нужный уровень, а ты мог бы мне помочь.Ято почудилось, что его мозг вскипит до максимальной температуры, раздуется и лопнет. В висках зашумело, голова стала чугунной, ладони сами собой сжались в кулаки, так, что ногти вонзились в кожу, по телу пробежал нервный импульс. Неприкрытая издевка злила еще сильнее, доводя до белого каления. Самое время заканчивать эту, несомненно проигранную им борьбу, и выяснить наконец то, что его интересует.— Ты убил Хиёри, не так ли? — кровь отхлынула от лица божка. Его затрясло. Сама формулировка заданного вопроса сводила его с ума. — Ты убил ее, а потом, когда я сделал из нее синки, натравил на нее Нору. Скажи мне, ведь это правда, черт побери!Коуто Фудзисаки неопределенно хмыкнул, состроив недовольную гримасу. Снова Мидзучи попалась на мелочи. Уж если взялась мстить, делала бы это тихо и незаметно, нет, обязательно нужен пафос! Ревнивая женщина...— А что конкретно ты хочешь от меня услышать? — тон светловолосого и манера общения в одночасье изменились, как по мановению волшебной палочки. Пропали куда-то веселость, благодушное снисхождение и театральное легкомыслие. Губы парня, растянувшиеся в улыбочке, сомкнулись в тонкую линию. На переносице пролегла морщинка. — Я всего-навсего проводил эксперимент с Кистью Ада, кто бы мог предположить, что бедная Хиёри-тян окажется в том месте и в то время, когда я экспериментировал? Считай, несчастный случай. А Мидзучи...— Что?! — перебил собеседника молодой Бог. Сердце его замедлило ритм равномерных ударов, а по позвоночнику проскользнул холодок. — Несчастный случай и Кисть Ада?! Думаешь, я поверю в эту чушь?! Да Хиёри была одним из твоих экспериментов! Ты знал, что она беззащитна, что потеряй она свою нить жизни, и мигом сыграет в ящик! Ты знал это! Почему ты считаешь, что имеешь право влезать в мою жизнь?! Почему решил, что можешь не задумываясь отнимать у меня тех, кто мне дорог?! Почему именно Хиёри?! Что плохого она тебе сделала?!— Потому что благодаря мне ты появился на свет, — спокойно ответил Коуто. — Кстати, с Мидзучи разбирайся сам, я здесь ни при чем. Я же предупреждал, что она сильно ревнует и советовал тебе поберечь Хиёри-тян. Между прочим, — добавил Фудзисаки, — это ты виноват. Эх, не завидую я ей, Мидзучи весьма изобретательна, когда дело касается мести...Чаша терпения Ято была переполнена. Брюнет, неприлично выругавшись, бросился вон из квартиры. Застой сменился озлоблением — внутри все кипело и бурлило с новой силой. Отец, Нора, эксперименты, Кисть Ада, все обрывки разговора смешались в полную неразбериху, в какофонию чувств и эмоций и в гегемонию гневного безрассудства. Юноша бежал по лестницам, не чуя ног, и вспомнил о телепортации только тогда, когда оказался на первом этаже. Тяжело дыша, весь на взводе, он оглянулся назад: Отец, естественно, его не провожал, но этого и не требовалось. Бог Бедствий узнал ответы на все свои вопросы, коих было немало. Несмотря на недоверие к «папе», он вполне допускал возможность того, что Хииро могла действовать без чьей-либо указки, по собственной воле, и сейчас самой актуальной проблемой было освобождение Хиоки из плена этой обезумевшей синки.****

Размеренное тиканье настенных круглых часов, висевших в гостиной, периодически нарушающее безмолвную тишину, раздражало. Ленивый ток времени, которое словно специально тянулось медленно, неспешно, едва-едва отсчитывая секунду за секундой, нервировало. Размазанная за стеклом окна тьма долгой зимней ночи — немногословной и депрессивной спутницы ожидания — действовала на психику. В гостиной сидели четверо: мужчина, девушка, мальчик и царившее между ними молчание, раздувшееся, подобно мыльному пузырю, и целиком поглотившее весь дом. Каждый из присутствующих был погружен в глубокие раздумья, акцентировав свое внимание на общей проблеме и испытываемых в определенный момент чувств, касающихся этой проблемы. На котацу одиноко остывали забытые фарфоровые чашки с кофе. Быстрорастворимый напиток из бодрящей, приятно пахнущей жидкости превратился в холодную невкусную бурду. Рядом с чашками стояли точно такие же одинокие и забытые тарелки, полные риса - за прошедший час к позднему ужину никто так и не притронулся. Лишь сероватые кольца сигаретного дыма вились под люстрой, застывали, а затем, рассеиваемые сквозняком, пропадали. Время шло, часы тикали, дым новыми завитками устремлялся к беленому потолку, но ничего ровным счетом не менялось. Три фигуры по-прежнему сидели в задумчивых позах, устремив пустые взгляды в пол.

Юкине, вырвавшись из крепких объятий прострации, моргнул, по очереди посмотрев то на Кофуку, то на Дайкоку, и сплел пальцы в замок, положив руки на колени. Отсутствие хозяина напрягало, натягивая струны отнюдь не железных нервов до предела. Неизвестность и неопределенность настораживали, путая мысли и попеременно сбивая с единого паршивого настроя. Мальчика вовсе не устраивала идея Бога Бедствий насчет ночного визита к абстрактному персонажу под названием «Отец». Также, ему совершенно не нравилась непримиримая категоричность, с какой Ято отказал ему в совместной прогулке. Однако еще больше его заботила та неожиданная перемена, произошедшая в поведении божка. Сэкки, зашуршав рукавом клетчатой рубашки, потянулся к одной из чашек. Соприкосновение с посудой неприятно похолодило пальцы. Синки отпил немного угольно-черного кофе и поморщился: несмотря на добавленный сахар, напиток был просто отвратительной горечью. Мальчонка нахмурился. Ято отреагировал на чрезвычайную новость именно так, как он и предполагал: после десятиминутной порчи чужого имущества их комната напоминала старый, заваленный хламом чердак. Конечно, говоря начистоту, экспрессия Ябоку не только впечатлила его, но и испугала, потому как Юки ждал справедливых обвинений со стороны хозяина. Ждал и надеялся, что не расплачется у него на глазах, не выставит напоказ свою слабость. И все его страхи, оправданные, неоправданные, пошли прахом, когда божок, пересилив себя и свое отчаяние, дал ему обещание непременно спасти Хиоки. Это воодушевляло.

Воодушевление, правда, улетучилось сразу же, стоило Богу Бедствий рассказать о своем запутанном, не совсем бредовом, но чересчур сложном и непонятном плане. Юкине много раз возвращался к вопросу об «Отце», строя всевозможные догадки и предположения, однако ничего путного из своих умазаключений не извлек. Единственное, что ему было известно, это то, что «папа» Ябоку — человек, каким-то непостижимым, таинственным образом сумевший бесконечно продлевать свою жизнь и поэтому, спустя немало веков, до сих пор живой. Еще он знал, что божок, начиная с малых лет и до недавнего времени, был вынужден исполнять весьма неординарные, а то и абсолютно бесчеловечные приказы своего создателя. Из всей скудной информации мальчик понял одно — сколько бы Ято не кичился свободой, вседозволенностью и причастностью к лику всемогущих «святых», он боится «Отца» и того влияния, которое тот на него оказывает. Тогда вытекал логичный и обоснованный вопрос: зачем он сунулся в логово жутковатого «папаши»? Неужели он в самом деле вытрясет из того скудные крохи сведений касательно смерти Хиёри? Неужели этот непременный разговор даст ему какие-нибудь подсказки, как спасти ее? Юкине чувствовал, что с каждой новой мыслью бездонный мешок вопросов пополняется. Вообще, считал парнишка, нечестно играть в «героя» в одиночку, рановато списывая его, священное орудие, со счетов.

— Как бы с Яточкой чего не случилось... — подала голос Богиня Нищеты, с затаенной в синиве глаз грустью поглядев на Сэкки. Она понятия не имела, куда делся Ябоку, ибо юноша, переговорив с белобрысым синки, запершись в их комнате, после ушел безо всяких объяснений. А волнение девушки час от часу росло и крепло. — Что-то его долго нет... Хоть бы он не натворил бед.

Дайкоку, неловко затянувшись дымом, поперхнулся и закашлялся. Красноречивый взгляд мужчины показывал не совсем изумление, а, пожалуй, несогласие со словами хозяйки. Чтобы Бог Бедствий не натворил бед? Какая наивность! Это его призвание, его стихия, сила, этот прохиндей в трениках на большее, нежели на создание бед и катастроф, не способен. Прямо под стать Кофуку.

— Гораздо важнее, — сказал Юки, — чтобы когда наш кретин вернется, он был в состоянии отправиться спасать Хиёри. Ничто другое меня не интересует.

Мальчонка намеренно говорил с напускной резкостью. Меньше всего ему хотелось тревожить сейчас хозяина своими личными «заскоками», доводя и так рассерженного божка до кондиции неуравновешенного психопата. Нищебожка ни о чем не догадывалась. Несмотря на вполне приемлемые увещевания блондина о том, что Богиня может поспособствовать их освободительному плану, находящемуся еще на стадии разработки, Ято наотрез отказался делиться с ней секретами об Отце. Почему — не пояснил. Просто приказал орудию держать язык за зубами и свалил. Впрочем, просидев без сна почти всю ночь и загоняясь по поводу и без, Сэкки рассудил, что и он не лыком шит и что ему тоже есть, с кем поговорить. Вряд ли у этого источника найдется полезная информация, однако помощь и дружеский совет Юки обеспечены.

С превеликим нетерпением дождавшись рассвета, превратившего небо за окном из черного в грязно-серое, синки засобирался в дорогу. Времени у них, как это ни прискорбно, не вагон и маленькая тележка, соответственно, следует поторопиться. Высунуться на улицу в кромешную темень пареньку не позволяла паническая боязнь темноты, а вот на рассвете, когда разгулявшиеся за ночь аякаси маленько угомонились и притихли — пожалуйста. Тем более, что его вечерние компаньоны разошлись по своим делам. Нищебожка, которая к утру клевала носом от усталости, ушла на боковую, пожелав Юкине сладких снов и поменьше переживать за «Яточку», а Кокки, которого даже бессонница измором не взяла, сгинул на кухне. Таким образом, Сэкки был полностью предоставлен самому себе. Орудие накинул куртку, взял с собой мобильный телефон и вышел на улицу. В голову мгновенно ударила одуряющая свежесть утреннего морозца. В сердце затрепыхалась глупейшая, робкая надежда на лучшее.

Храм Бисамонтен располагался на пересечении двух многолюдных улиц. Выстроенный с не меньшей роскошью, чем святилище старика Тэндзина, отделанный каменной плиткой, храм производил поистине внушительное впечатление. И хотя на чугунных прутьях ограды не гнездились в бешеном количестве дощечки-эма с пожеланиями прихожан, отчего-то само это место излучало ощутимую духовную силу, невидимую, но пронизывающую от макушки до пят энергию и холодное величие божественного явления. Окружающая энергетика не подавляла, напротив, очутившись во внутреннем дворе святилища, Юкине почувствовал небывалый физический подъем. Будто он не залипал полчаса тому назад в позе лотоса, уставившись в никуда. Несмотря на дикую рань, несколько одетых в белые кимоно синки расчищали территорию храма Бисамон от грязи, заледенелых комьев снега и посыпали специальной солью залитую бетоном дорожку, ведущую от ворот к крыльцу. Среди ранних пташек, трудящихся во имя чистоты и порядка, выделялась маленькая черноволосая пухленькая девочка чуть младше самого Юки, с усердием махавшая метлой. Ее-то мальчонка, стесняясь, и позвал, осведомившись насчет того, может ли его принять его наставник.

— Кадзумы-сана в это время не бывает в храме, — застенчиво залепетала малышка, тряхнув короткими пушистыми волосами, по форме похожими на мини-взрыв, — но я могу проверить, может быть, он уже вернулся.

— Д-да уж, будь добра, — девочка дружелюбно улыбнулась и тут же побежала исполнять просьбу неожиданного гостя, а блондин, отвернувшись, понял, что краснеет. Он не привык, чтобы другие дети относились к нему, совершенно незнакомому им человеку, с такой теплотой.

Двое оставшихся во дворе орудий, маленькие светленькие девочки-близняшки, невозмутимо продолжили заниматься делом. Изредка они бросали любопытные взгляды в сторону насупевшегося визитера, однако, то ли по причине детской застенчивость, то ли из-за нежелания прерывать почти что оконченную работу, подойти и поздороваться девчонки так и не осмелились. Совсем не как синки Тэндзина, подметил Юкине, вспоминая, как их с Хиоки буквально задавили щебечущие юницы Митидзане. Хотя, судя по прошлогоднему любованию цветением сакуры всей божественной компанией, священные орудия Бисамонтен отнеслись к Сэкки весьма дружелюбно. Ну и ладно, подумал мальчик, ему все равно сейчас не до пустозвонной болтовни и сплетен.

Ждать пришлось долго. Юки успел замерзнуть до мозга костей и теперь, дабы согреться, мерил шагами огромную площадку перед главным входом. По мере того, как светлел и наливался сыростью небосвод, то тут то там слышались первые трели утренних птиц. Увы, вместо бодрости, которая, казалось, была естественна на фоне свежего холодного воздуха и птичьего пения, на парнишку снизошло завязывающее кишки в скользкий узел, сдавливающее грудную клетку чувство тоски. Он тосковал по Хиёри. Как она? Что с ней происходит? Вдруг Нора вздумала подвергнуть ее каким-нибудь пыткам? Хийо же не овладела в совершенстве магией синки... Она беззащитна. Немудрено, что на почве таких безрадостных мыслишек у мальчонки развилась «манечка». Нескончаемые «а вдруг», «а если» сплошной стеной атаковали замученное сознание, отчего паренек боялся даже, что не сумеет повидаться с Кадзумой.

К счастью для него, пухленькая смешная малышка-синки со «взрывом» на голове уже вприпрыжку бежала навстречу Сэкки, а за ней, как всегда строгий, сдержанный и крайне собранный, медленно вышагивал Чоуки. Бледное, осунувшееся и безгранично усталое лицо шатена было недовольным: брови нахмурены, губы поджаты, очки еле-еле держатся на тонкой переносице. Правда, узрев своего любимого ученика, снедаемого нервным томлением, юноша немного смягчился и позволил себе улыбнуться.

— Я и не думал, что ты осмелишься сунуться прямо в логово Виины, — с долей усмешки проговорил синки Богини Войны, приветственно пожав ледяную руку Юкине. — Да и время, знаешь ли, не для посещений.

— И-извините, Кадзума-сан, мне нужно было срочно с вами поговорить, — гордо задрав голову, объявил Юки. — Мы... можем отойти куда-нибудь в другое место?

Кадзума отрицательно покачал головой и развел руками.

— Госпожа отпустила меня с совещания не более, чем на пять минут, поэтому выкладывай все, что тебе есть рассказать, прямо здесь.

Шатен многозначительно покосился на девочку-синки, которая сообщила ему о ждущем во дворе храма посетителе, изъявившем желание непременно побеседовать с Чоуки, и брюнетка, поняв молчаливый приказ удалиться, низко поклонилась, стрельнула глазками в обаятельного светловолосого мальчишку и вернулась к своим товарищам, закончившим уборку территории без нее. Синки Вайшраваны и синки Ябоку остались относительно наедине друг с другом. Сэкки сделал глубокий вдох, прикрыв глаза, собрался с мыслями и начал:

— Вам не показалось, что этой ночью призрачные бури участились, Кадзума-сан?

Юноша призадумался, приложив ладонь к подбородку. Его подопечный задал верный вопрос: только что на всеобщем собрании орудий шла речь о множественных «очагах», полных аякаси, сетью разбросанных по городу, о свирепствующей этой ночью буре в даунтауне. Перед тем, как он покинул собрание, составлялся новый эффективный план по быстрому уничтожению вылезших на волю тварей.

— Показалось. Весь вечер я и Кураха вместе с госпожой прочесывали северный район города, однако стоило нам закрыть одну воронку, как тут же возникала другая. Ты что-то знаешь обо этом?

Блондин замялся, ковырнул носком кроссовка землю и потупился. Существовало два варианта дальнейшего развития ситуации: либо Чоуки, узнав первопричину всех творящихся в округе аномалий, повесит всю ответственность на Ято, отказав ему в помощи, либо, внимательно выслушав долгую историю мальчонки и, возможно, проникнувшись ее трагизмом, согласится дать хотя бы совет, оказать моральную поддержку. И первый, и второй варианты являлись исключительными, третьего хода не дано. Юкине смело заглянул в обеспокоенные, темно-зеленые, практически черные из-за сумерек глаза собеседника — пан или пропал.

— Боюсь, — серьезным тоном заявил парнишка, — мой рассказ не уложится в пять минут.

Так и случилось. Юки говорил долго, вкрадчиво, поясняя каждую непонятную деталь длинной истории, однако некоторая торопливость все же проскальзывала в его звонком, натянутом голосе. Кадзума действительно слушал его с присущим ему вниманием и спокойствием, но на лице синки четко прослеживались все его эмоции: от недоумения и изумления до мрачности и отвращения. Сэкки поведал ему, как Бездомная вынудила Бога Бедствий заключить с ней неравный договор, манипулируя угрозами в адрес Хиоки, как Хиёри вернула себе воспоминания, как она искренне радовалась, что вспомнила каждого обитателя проклятого дома Кофуку, как они с Юкине, вопреки угрозам, посетили школу Ики и храм Сугавары Митидзане, как по дороге домой на них-таки напала Нора, открыв воронку и окружив ребят призраками, и как Хиёри в итоге оказалась в плену у злобствующей Хииро. Про пришедшего в неописуемое бешенство божка он также упомянул.

— Если это возможно, — продолжал белобрысый синки, — я бы хотел попросить вас о помощи. Во-первых, сам я не знаю, куда запропастился мой хозяин-дебилоид, потому что ушел он уже очень давно и до сих пор о нем ни слуху ни духу. А во-вторых, я, честное слово, понятия не имею, где нам искать Хиёри. Может, ее вообще нет в мире людей. Вы же — основа силы Бисамон, вам известно абсолютно все, вы руководите и направляете другие орудия, может быть, вы узнаете, где прячется Нора.

Последнее предложение мальчик произнес с такой надеждой, верой в незаурядные способности наставника, что шатен невольно улыбнулся. Горько улыбнулся, потерявшись в калейдоскопе разрозненных событий, красочно описанных синки Ябоку. Ну и дел же наворотил этот раздолбай Ято! Мнит себя чуть ли не предводителем божественного пантеона, а в реальности не может справиться с одной-единственной бывшей синки. Хотя, он должен был признать, что Нора не впервые вставляла палки ненависти в колеса жизни Бога Бедствий. Чем он мог помочь? Приплести сюда Виину? Она скорее удавится, чем согласится расхлебывать кашу, заваренную ее недавним врагом. Отношения-то у них держатся на кончике ножа...

— Я... пока что не имею права даже советовать тебе что-либо, — изрек, наконец, потрясенный Чоуки, указательным пальцем поправив сплозшие очки. — Прежде всего следует дождаться Ято, а потом втроем обсудить похищение Ики-сан. Но я уже говорил, что не могу сейчас покинуть храм...

— А днем? — спешно поинтересовался блондин. — Днем вы сможете?

Юноша вздохнул, ослабил узел фиолетового галстука, входящего в стандартную униформу орудий, созданную Бисамонтен, и озадаченно почесал затылок.

— Да, — решительно провозгласил шатен. — Я приду к вам днем. Если не смогу — надеюсь, мобильник Ято будет доступен.

Молодой человек попрощался с Сэкки и, круто развернувшись на каблуках, пошел обратно к крыльцу святилища Вайшраваны. Противоречивые чувства, сомнения и предположения одолевали парня.