Жизнь после смерти

По старому обветшалому храму гулял, надрывно завывая, холодный ночной ветер. Проблески лунного света, выглядывая из-за сгустившихся над крышей туч, металлическим сиянием проникали сквозь прямоугольный проем входа, миновали треснувший каменный алтарь и безликими тенями поползли по стенам заброшенного святилища Сугавары Митидзане. Выложенный разбитой в некоторых местах плиткой двор, по периметру которого располагались непонятные каменные статуи, больше похожие на чьи-то надгробия, засохшие деревьица, растущие вдоль дорожки, ведущей к крыльцу храма, довершали унылый ансамбль забвения. Здесь больше не толпились набожные верующие, гремя монетками и соря пожеланиями, не кричали взволнованные перед экзаменами школьники, размахивая дощечками-эма, не молились старики, сложив ладони с зажатыми между пальцев четками и низко опустив головы. Светлое состояние духовного единения с божеством исчезло. Однако время от времени сюда все-таки наведывался один настырный посетитель. Он не молился, не просил  исполнить его желание и не писал эма. Он не стремился ни к какому единению с божеством, ибо сам являлся Богом. Незваным гостем, приходившим к храму ночью и уходившим отсюда с первыми лучами солнца. Это было его место, его личное убежище, где он мог спокойно уединиться, предавшись нечастым размышлениям о неприятном прошлом и туманном будущем. Что ж, о нарушении прав частной собственности он, видимо, не подозревал.

Под ногами громко зашуршали полуистлевшие, смешанные со снегом и грязью, прошлогодние листья. Звенящую, застывшую в самом сердце святилища тишину разорвали звуки чужих неторопливых шагов, позвякивающих подошвами и пряжками изношенных тяжелых сапог. Бессовестный вторженец расплывчатым, смешавшимся с ночной тьмой силуэтом прошелся по дорожке, остановившись около деревянного сосуда, стоявшего с левой стороны от крыльца и наполовину наполненного святой водой. А может, святости там уже и не было, лишь остатки растаявшего снега. Вздохнул. Зябко потер руки, согревая неровным дыханием отчего-то замерзшие ладони — Боги, вообще-то, не должны мерзнуть. В воздухе повисло прозрачное облачко пара — ночка сегодня выдалась морозная, не в пример по-весеннему теплому сэцубуну. Похлопав в ладоши, попрыгав, плотнее закутавшись в весьма тонкий и неподходящий для такой погоды шейный платок и ни черта не согревшись, юноша воровато огляделся по сторонам. Ярко-голубые глаза, освещенные луной, засияли еще ярче, будто бы два маленьких голубых огонька. Не то чтобы он ждал, что кто-то сию секунду явится, дабы выставить его вон, посчитав за воришку, или из-за угла внезапно выскочет Тэндзин, меркантильно напомнив ему о неоплаченном кредите бывших ночевок в одной из частей «филиала» Бога Знаний. Привычка. Просто он приходил сюда по привычке. И для очищения от скверны. Ято, сам себе напомнив причину тайного визита,  размотал с шеи не греющий, но нагретый теплом его кожи платок, свернул ткань несколько раз и опустил своеобразную примочку в сосуд. Поморщился, чувствуя, как от ледяной воды неприятно свело зубы, затем, тщательно отжав теперь уже мокрую тряпку, свободной рукой расстегнул куртку, приспустив ее с плеч, и приложил компресс к выпирающей на шее косточке сзади. Скривился, тихо ругнувшись: от влаги кожу болезненно защипало; святая вода миллиметр за миллиметром пожирала корочкой засохшую скверну. Для удобства, юноша наклонился вперед, оперевшись локтем о край сосуда.

Он думал, что это никогда не повторится вновь. Нет, не так — надеялся. Сначала надеялся, что это не повторится, потом был в этом уверен. Но все пошло по кругу. Как во сне. Несколько лет тому назад он точно так же, склонившись над мутноватой гладью целебной воды, оттирал растущую с каждым днем, сжигающую его изнутри миазму. Тогда он был зол, расстроен и объят пылающей, пульсирующей болью. Тогда он думал о том, как ему спасти себя. И Сэкки. Орудие, которое досталось ему слишком легко, чтобы потом не расплатиться за бесценную находку. Правильно, все имеет свою цену. Даже люди, даже орудия. К сожалению, Ято осознал эту истину очень поздно, когда задолжал, и расплачиваться пришлось поистине адскими мучениями. Лишь теперь, переосмыслив свое отношение к окружающим, он понял: сам виноват. Юкине изначально не был плохим или испорченным ребенком, каковым казался на протяжении всего их знакомства вплоть до церемонии омовения. Он был... одиноким. Ненужным. И он это чувствовал. Агрессия, сильные внутренние переживания, эмоциональная неустойчивость, пошлость — не были чертами его характера, но чертами, присущими многим подросткам, в частности мальчикам. Когда Юки злился, то желал, страстно желал доказать свою правоту, право на существование. Когда он боялся, тем самым невольно приоткрывая завесу своей души, то показывал себя настоящего — несамостоятельного, отчаянно нуждающегося в чьей бы то ни было опеке, требующего участия паренька. Конечно, главную роль в его поведении сыграло его прошлое. Сэкки не помнил, кем был до момента смерти, однако на подсознательном уровне воспроизводил все то, к чему тогда привык. Лгать и красть. Двоякая ситуация: с одной стороны, Бог Бедствий, возможно, упустил какие-то важные факторы в начальном воспитании мальчишки, с другой — он специально ждал, когда тот, наконец, познает все свои грехи и раскается. Собственно, ради этой практики, которую он, между прочим, не применял к предыдущим синки, Ято терпеливо сносил неразумные выходки Юкине, стараясь не замечать разрастающейся на теле скверны, и мужественно перенес наитяжелейшее омовение, при этом едва ли не распрощавшись с жизнью.

Парень взглянул на тряпку — на куске ткани чернело размытое пятно. Еще не все. Прополоскав платок, он вновь прижал его к шее. Вместе с исчезающей миазмой рушилась вся его железная уверенность и надежда. Главным его страхом, навязчивой мыслью последних дней было ухудшающееся состояние Хиоки, молодой Бог искренне переживал за нее, только вот помочь ничем не мог. Не уберег от поистине трагической гибели, не помог справиться с нахлынувшими трудностями новоприобретенной жизни. Ее мучили воспоминания? Аномалия, невероятное явление, но, допустим, это можно было объяснить с точки зрения того, что она была наполовину мертва еще до смерти. Бред-бредом, ее ненормальное, раздельное существование земной оболочки и души вообще не укладывалось в общие законы Дальнего берега. Но он-то, он-то мог же проявить чуть больше заботы или уделить ей чуть больше внимания? Поговорить по-человечески, а не набрасываться на нее, как придурочный, крича что-то про обман? Мог, конечно мог. Однако, как известно, после драки кулаками не машут — он собственноручно довел всю эту эпопею до повторного апокалипсиса, получив очередное заражение, с одной лишь небольшой разницей — в случае Юки то были меры перевоспитания, в случае Хиёри — его личная безалаберность. Юноша глубоко вдохнул свежую ночную прохладу, жгучая боль начала понемногу затихать. Интересно, подумал он, а как события разовьются дальше? Постепенное осквернение, потом мутация в аякаси, а потом очищение, которое он, скорее всего, не переживет? А как ему дальше вести себя с ней? Как предотвратить участившиеся видения? Как объяснить, что она может всецело довериться ему и рассказать о том, что ее терзает? Потому что Ято-то в курсе того раздрая, царившего в ее слабеющей душе, а Хиоки, наоборот, отрицает очевидное, делая упор на его прошлое, будто бы она очень хочет узнать, кем он был. Хватит уже и того, что синки вспомнила его настоящее имя. Это оказало огромные влияние на дальнейшее восстановление ее памяти.

Легкий перезвон позолоченных колокольчиков, висевших на ториях, отвлек внимание Ябоку, сосредоточенного на собственных раздумьях. Интуиция подсказала ему, что он здесь больше не один, и парень, обернувшись, пристально вгляделся в темный квадрат пространства между колоннами ворот. Никого. Странно, удивился брюнет, неужто его воображение решило сыграть с ним злую шутку? Он ушел, когда все обитатели жилища Кофуку давно улеглись спать, поэтому маловероятно, что кто-то внезапно проснулся, обнаружил его отсутствие и пошел искать его неизвестно где посреди ночи. Повернув голову обратно к сосуду, юноша оцепенел. На краю емкости, без труда балансируя на корточках, сидела Нора. Буквально в ту же секунду, как их взгляды встретились, темные, неживые, отражающие блики лунного света глаза девочки стальным клинком впились в скорее опешевшего от неожиданности, нежели изумленного Бога Бедствий. На ее губах расцвела привычная, приевшаяся за столетия, неестественная улыбка. На его лице не дрогнул ни один мускул. Парень опустил сжимаюшую платок руку, отведя глаза. С Хииро опасно долго поддерживать зрительный контакт — она, как никто другой, умела морально давить на психику.

— Тебе плохо, Ято? — мягко прошелестел ее голос; цепкий взгляд скользнул сначала по руке, затем по мокрым от воды и пота кончикам волос, прилипших к шее Ябоку. Уголки ее губ дрогнули. — Позови же меня.

Она всегда появлялась в его жизни невовремя. И всегда именно в те моменты, когда он был наиболее уязвим. Характер Ято не отличался наличием слабой силы воли или нехваткой внутреннего стержня, но Нора каким-то невероятным образом находила прорехи в его, казалось бы, прочной броне, защите от пагубного воздействия ее неведомых чар. Находила и, подобно червю, извиваясь, выкручиваясь, окольными путями добиралась или, лучше сказать, влезала к нему в душу, заставляя его проигрывать неравную психологическую схватку. Однако сейчас он ни коим образом не желал оказаться в числе побежденных. Неважно, зачем она пришла, он не примет установленные ею правила поединка.

— У тебя нет моего имени, — спокойно парировал молодой Бог, готовый к любым ее выходкам. Меж тем кончиками пальцев Ято дотронулся до кожи, осторожно прощупывая остатки миазмы. Сдержал рвущийся из горла облегченный выдох: скверна была очищена. — Возвращайся к Отцу.

— Глупый, — Хииро с сожалением покачала головой, показывая свое разочарование. Спрыгнула с бортика сосуда, неторопливо обойдя склонившуюся фигуру Бога Бедствий и оказываясь у того за спиной. Ябоку, не упуская из виду каждое ее действие, не шелохнулся, когда она позволила себе подойти ближе и дотронуться холодной ладонью до его плеча.

— Знаешь, я тебя совсем не узнаю, — тоненькие пальчики с розовыми ноготками плавно заскользили вверх, едва ощутимыми прикосновениями прошлись по влажному вороту футболки, как бы невзначай задевая только что «вылеченное» место. — Ято, которого я знала, никогда бы не стал дорожить жизнью человека и тем более не стал бы подвергать себя осквернению.

Наконец, юноша, не выдержав, резко дернулся вперед, уперевшись животом в край чана с водой и на несколько мгновений избавившись от навязчивых прикосновений синки.

— Я стал другим, — отстраненно проговорил он, — я изменился. Если ты пришла, чтобы напомнить мне о прошлом, то хочу тебя огорчить — попытка не удалась.

Мидзучи, улыбнувшись шире, прильнула к нему всем телом. Какое-то приторно-сладкое, безумное чувство охватило ее, когда плечи парня напряглись. Интересно, сколько еще он сможет продлевать иллюзию свободы и самостоятельности? Она знает каждый темный уголок его души, каждую порочную, истинно правильную мысль, ей нужно лишь слегка подтолкнуть его в верном направлении, использовать безпроигрышный, грязный прием.

— А если я пришла сюда, чтобы напомнить тебе о Хиёри Ики? — с придыханием прошептала Нора, губами касаясь мочки его уха. — Если я пришла сюда, чтобы понять, насколько она и Сэкки лучше меня?

Маленькая бледная ладошка осторожно, словно девочка могла спугнуть его, накрыла судорожно вцепившуюся в бортик руку божка. Щекочущее ухо теплое дыхание участилось. Попался. Снова. Мидзучи искусно расставляла для него ловушки, лишая всякой возможности сбежать. Теперь ее намерения были ясны, как день — Нора планировала манипулировать им с помощью Хиёри.

— Она ранила тебя, Ято? — не унималась брюнетка, теснее прижимаясь к его спине. Улыбка победительницы исчезла, сменившись томным давлением в часто вздымающейся груди. Пожалуй, будь у нее его имя, знак бы горел огнем, принося поистине упоительную, ни с чем не сравнимую боль, причиняемую ее обладателем. — Брось ее. Люди такие непостоянные, изменчивые, эгоистичные... Возьми лучше меня. Позови меня, Ято.

Нельзя. Нельзя смиренно выслушивать весь этот абсурд. Явную, откровенную ложь, прикрытую философскими размышлениями о человеческой сущности. Был бы у него шанс, Ябоку непременно заткнул бы себе уши, чтобы не слышать ее призывного голоса, не чувствовать рваного дыхания и забыть об обманчивом тепле ее тельца, отчаянно жмущегося к его собственному. Юноша закрыл глаза, мгновенно представив возникший перед мысленным взором образ Хиоки. Чем она лучше Норы? Тем, что она единственная, кто понимает — понимала важность ее участия в его судьбе. Обещание, данное в порыве ее праведного гнева, храм, подаривший ему надежду на радужное будущее, возвращение из Ёми... Да, быть может, как орудие, Хийо не проявляла столь же блестящих способностей, коими обладал Сэкки, но как... Как человек, как его подруга, как одно из самых близких ему существ, она была бесценна. В этом-то вся суть, она — единственная.

— К чему ты клонишь? — последовал встречный вопрос. Ято не дурак, сам прекрасно понимал, к чему вела Нора, однако, даже будучи пойманным в ловушку собственной слабости по отношению к Ики, по-прежнему не желал сдаваться. — Я что-то неясно тебе объяснил? Или я, как попугай, должен повторить тебе снова, что не вернусь ни к тебе, ни к Отцу, что не верну тебе твое имя и что не призову тебя?

Мидзучи не скрыла саркастической усмешки. Такой наивный. Думает, она явилась, чтобы упрашивать его. Ее цель куда глубже и серьезнее, нежели он предполагает.

Встав на мысочки, чтобы дотянуться до лица Ято, Хииро оставила нежный, но бесчувственный, как и весь ее фарс, поцелуй на его щеке. Затем еще один. И еще. Легкие касания ее губ очертили линию скулы, прошлись по виску. Потом спустились ниже, к острому подбородку. Бог Бедствий не сопротивлялся, и девочка упивалась моментом своей власти над ним, превосходства и доминирования над его чувствами. Это было приятно, настолько, что разгоняло кровь по ее венам и набатом звенело у нее в голове. Это было смело — раньше она бы не прибегла к таким вольностям, касаться и целовать своего Бога. С одним только исключением: ныне он не ее Бог. А Хиёри Ики и Сэкки!

— А что, — волнующе зашептала Мидзучи, — если Хиёри Ики исчезнет? Если я устраню эту помеху, ты вернешься к Отцу?

Ее провокация подействовала на задумавшегося брюнета отрезвляюще: юноша молниеносно оттолкнул девочку и перемахнул через емкость с водой, будучи теперь на противоположной от нее стороне. Прежде светло-голубые глаза его потемнели, наливаясь гневом и яростью; вертикальные зрачки сузились в две незаметные на фоне синевы линии. Внутри зароптало нечто темное, подавляющее его самоконтроль и великодушное терпение. На челюсти проступили желваки.

— Это угроза? — прошипел божок, сверля девочку взглядом, полным ненависти. Она добилась, чего хотела — затронула запретную для нее и Отца тему. Захотела угрожать, а, Нора? Шантажировать его самым дорогим, неприкасаемым? Ну, пусть попробует.

— Вовсе нет, — брюнетка выдержала этот взгляд, глазом не моргнув. Отсчет до финальной стадии, когда она сломает его непоколебимую волю, начался. — Я лишь спросила, вернешься ли ты, если я избавлю тебя от этого человечского отброса. Разве я угрожаю?

Опять включила «хорошую девочку». Бог Бедствий нервно вздрогнул, сжав руки в кулаки. Миг, и он уже схватил улыбающуюся Нору за ворот кимоно, максимально приблизившись к ее бесстрастному лицу. О, три волосины Тэндзина, как же ему хотелось содрать эту отвратительную улыбку, содрать вместе с белой, восковой маской ее безразличия, заставить ее страдать! Однако он, увы, не мог исполнить это сиюминутное желание, так как был безоружен. Грубо говоря, беззащитен.

— Пошла прочь, — грубо приказал он, приподняв кукольное тельце синки над землей. — Убирайся. Не лезь в мою жизнь и жизнь Хиёри. Я не позволю тебе и пальцем тронуть мои орудия.

—Ты не позволишь? — насмешливо переспросила Хииро, вывернувшись из его хватки. — То есть я могу убить ее?

— Ты что, плохо слышишь?! — рассвирепел юноша, не постеснявшись отвесить ей хлесткую пощечину. Белоснежная щека девочки налилась кровью. Парню казалось, он сейчас голыми руками свернет ей голову. Сердце бешено заколотилось в груди, пробиваясь наружу, сквозь грудную клетку.

— Давай заключим договор, — предложила неожиданно брюнетка, поправив помятое кимоно. — Ты вернешь мне имя, а я сохраню жизнь твоей дорогой Хиёри Ики.

Ложь. Он знал, что она безбожно лжет ему и предаст его при первой же возможности. Так всегда было. И будет. Посчитав дальнейший разговор бессмысленным, Ято молча направился к воротам. Пора домой, а то еще Хиоки и Юки и вправду беспокоиться будут, проснувшись и не найдя ни записки, ничего, что бы указывало его предположительное местонахождение. За спиной он услышал тихий, но вкрадчивый голос Хииро:

— Ты сам сделал выбор.

****

Уютная квартирка на четвертом этаже высотного моноблочного дома производила приятное впечатление. Светлая, чистенькая, аккуратная, с современным дизайном и дорогой мебелью. Ято даже присвистнул от зависти к таким апартаментам. Не разуваясь, он простучал мощными каблуками сапог по скользкому ламинату до гостиной, где его ждали хозяева столь роскошного жилья. В просторной комнате, освещенной многорожковой причудливой люстрой, на диване сидела пара: пожилые мужчина и женщина. Оба были седыми, с глубокими морщинами на посеревших лицах и потускневшими от пережитых невзгод глазами. На стеклянном журнальном столике перед ними стояли две чашки с горячим чаем, а рядом с женщиной, вальяжно усевшись на подлокотник дивана, была Нора. Девочка, не прекращая улыбаться, держала пожилую даму за руку, а мужчина шептал старушке что-то успокаивающее, придерживая ту за дрожащие плечи. Бога Бедствий невольно передернуло, каким кровожадным взглядом Бездомная глядела на несчастную хозяйку дома.

Что ж, надо признать, он — полный кретин. Он вновь повелся на хитроумный развод Мидзучи, практически вынудившей его подчиниться ее правилам игры. Выражение «кто платит, тот и заказывает музыку» отлично подошло бы к нынешнему положению вещей, однако, расплатившись за свои прошлые грехи, Ябоку, к сожалению, музыку заказать так и не смог. Почему? Потому что дороже Хиоки и Юки у него ничего не было, и юноша, умом понимая явный подвох и непременный обман со стороны Норы, не мог позволить себе рисковать их жизнями. В конце концов, он их хозяин, он ответственен за их судьбы и как бы ему не хотелось избежать проигрыша, теперь он вынужден смириться с разгромным поражением. Хииро не шутила, когда говорила, что убьет Хиёри — для нее убийства, как для больного астмой лишний глоток воздуха, она создана для того, чтобы убивать. Хиёри стала бы просто очередной жертвой. Безумие, не правда ли? Очертя голову снова броситься в водоворот грязи и крови, последовав за Бездомной, своеобразным проводником в тот багровый мир, от которого он отказался. Но иного выхода не было: ради Хийо божок готов был стать кем угодно, убийцей, аякаси, ёкаем, лишь бы она больше никогда, ни при каких обстоятельствах не сталкивалась ни с его папашей, ни с Хииро.

Увидев вошедшего брюнета, убитая горем женщина расплакалась пуще прежнего, исступленно теребя в скрюченных пальцах промокший насквозь от слез платок. Ято знал, почему она плачет. Знал, какое желание она попросит исполнить. Знал, что должен будет сделать. Знал, и груз вины и отвращения к самому себе сдавливал его тяжелое сердце, напрягая и без того готовые вот-вот лопнуть нервы. Вежливо кашлянув, молодой Бог остановился возле столика, не глядя на довольную Мидзучи.

— Вы... Это вы исполняете любое желание за пять йен? — осведомился мужчина, устало потерев переносицу. — Вот, — он вынул из кармана брюк потрепанную фотографию и положил снимок на стол, — пожалуйста, прошу вас, накажите этого человека.

— Да-да, пожалуйста, — всхлипывая, вторила своему супругу женщина, — мы готовы заплатить вам любые деньги, сколько угодно, только восстановите справедливость! Наша дочь, наша любимая девочка, погибла от рук этого маньяка! Мы... Мы обращались в полицию... Его поймали, однако суд признал его психически невменяемым и отменил смертную казнь за совершенные преступления. Его заключили в тюремную психбольницу. Это несправедливо! — Надломленный голос отчаявшейся матери прерывался рыданиями: — Он заслуживает смерти! Почему, ну почему он должен жить, когда наша дочь мертва?!

Юноше нечего было ей ответить. Возможно, если бы родители Хиёри выжили в той автокатастрофе, они бы задавались точно таким же вопросом: почему? С единственной разницей - почему он, Ято, должен жить, когда она мертва? По идее, он все равно неживое, эфемерное существо из мира мертвых, однако раз он существует, значит живет. А Хиёри? Способен ли он создать для нее аналогичную счастливую жизнь по ту сторону границы между живыми и мертвыми? Способен ли он заменить ей всех, кого она любила и потеряла? А воспоминания? Сможет ли он удержать ее, если она вспомнит все, что с ней приключилось? Черт бы побрал эту Хииро! Вечно влезет туда, куда ее не звали, вывернув его наизнанку!

— Хорошо, — помедлив, проговорил божок, забирая фотографию, — я услышал ваше желание.

Зрачки Норы лихорадочно расширились, в предвкушении предстоящей работы. Девочка слезла с подлокотника и встала слева от парня, вложив свою руку в его. Ябоку тут же выдернул кисть из ее цепких пальчиков.

— Возьмите, — старик достал кошелек и пошуршал несколькими крупными купюрами денег. — Мы хотим, чтобы наша девочка покоилась с миром.

— Достаточно одной монетки, — брюнет выудил из кучки банкнот круглую монетку с отверстием в центре. — Я не столько стою, сколько вы думаете.

Настрадавшиеся, ободренные единственной надеждой, представшей в виде «Бога по вызову» в спортивном костюме, бедные родители согласно закивали головами. Пять йен — такова цена человеческой жизни и кровавого возмездия.

Прямоугольное здание городской тюремной психо-неврологической больницы неприступной крепостью высилолось над остальным комплексом построек, расположенных на территории тюрьмы, окруженной высокой стеной с колючей проволокой. Повсюду горели электрические фонари, подсвечивая холодным светом тоскливый пейзаж этого забытого Небесами места. Добраться сюда было несложно, забраться внутрь больницы - проще простого. Однако Бог Бедствий, стоя перед стеной и вглядываясь в черные квадраты забранных решеткой окошек, все равно ощущал сильный внутренний мандраж. Хладнокровие и бесстрашие, присущие его былому характеру безжалостного убийцы, исчезли, испарились куда-то, уступив место липкому страху и волнению. Страху оттого, что Хиёри и Юкине, узнав о его падении во тьму, о новой связи с Бездомной, отвернутся от него. Волнению же оттого, что он... отвык убивать.

— Не медли, Ято, — поторопила раздираемого противоречиями юношу Хииро. — Исполни мое собственное небольшое желание.

Божок бросил на нее поистине жуткий взгляд: бессильная ярость, боль, нерешительность, неуверенность и печаль смешались воедино в глубине узких зрачков. Да, конечно, он Бог, он обязан выполнять любые желания, чьими бы они не были, и желанием Норы или, скорее, условием, при котором та пообещала не причинять вреда Хиоки, было убийство. Она хотела вновь окунуться, погрязнуть в чужой крови, сдерживаемая его рукой. Но по-прежнему оставался нерешенным один нюанс...

— Я же уже говорил, что забрал у тебя имя раз и навсегда, — раздраженно гаркнул брюнет, на что девочка нетерпеливо фыркнула:

— Хочешь, назови меня другим, — невзирая на ночной морозец, синки обнажила плечи, беззастенчиво спустив кимоно вместе с косодэ до уровня локтей. Под пестрым красноватым узором множества иероглифов, покрывавших каждый сантиметр ее кожи, было почти не видно обнаженной груди с темно-розовыми, затвердевшими от холода сосками. — Выбирай: Аки, Мику, Саки, Мидзу...

Пока она перечисляла все имеющиеся у нее имена, молодого Бога охватило пренеприятное чувство грязи, словно бы его окунули лицом в сточную канаву. Аки, Мику, Саки, Мидзу... Она принадлежала стольким владельцам, стольким служила, что он в итоге сбился со счету, сколько же у нее имен. Сердце защемило больнее, когда юноша вспомнил о двух верных, по-настоящему преданных ему орудиях, ради которых он сейчас подтвердит свой статус злого божества. Минуточку... Мидзу?!

— Мидзу, это же имя, которое принадлежит Отцу! — Ябоку попятился назад, замахав руками. — Ты хочешь, чтобы я назвал тебя его именем?!

— А что в этом такого? — как ни в чем не бывало спросила девочка, соизволив надеть кимоно обратно. Глаза ее заблестели. — Мидзуки. Назови меня Мидзуки. Ну же!

Бог Бедствий засомневался. Он бы ни за что не осмелился посягнуть на собственность Отца. Во-первых, потому что среди Богов не принято призывать синки с помощью других имен, во-вторых, потому что если он узнает, тут уже возникнет гораздо более серьезная проблема. Перед Ято встал сложный выбор: отказаться и потом крупно пожалеть об этом (впрочем, жалеть он все равно будет), трясясь за Хиёри, или же навлечь на себя гнев Коуто Фудзисаки. Как бы то ни было, Отец имел над ним неоспоримую власть, посколько лишь благодаря ему Ябоку появился на свет. Так что же ему предпочесть?

— Ко мне, Мидзуки! — силуэт Хииро растворился в ослепительном сиянии, и длинный, узкий клинок с инкрустированной позолотой гардой ткнулся в раскрытую ладонь божка. Форма Мидзу впечатляла богатством и красотой, но, увы, не содержанием. Соприкоснувшись с рукоятью меча, юноша не испытал ничего, кроме неудержимой страсти к убийствам и леденящей кожу безэмоциональности. Диаметрально противоположное ощущение по сравнению с Сэкки или Хиоки.

«Приятно снова работать с тобой, — ласково промурлыкала Нора, сдержанно рассмеявшись. — Ябоку»

— Не взаимно, — прошептал брюнет. Моральные терзания, связанные с неправильностью его поступка, и душевные метания прекратились. Ято, сам не зная почему, вдруг обрел полное спокойствие духа, граничащее с прострацией. Вернулось утраченное хладнокровие. Боль в сердце затихла; казалось, оно вообще перестало биться и горячить вены кровью. Не было прежнего азарта, возникающего перед сражением, наоборот, Богу Бедствий стало безразлично, кого он убьет и за что. Была ли то магия Мидзучи? Удалось ли ей открыть те самые, темные уголки его души с порочными желаниями? Черт его знает. Главное, думал парень, это выполнить условия договора и поскорее вернуться домой, забыв сегодняшнюю ночь, как страшный сон.

— Идем, — скомандовал божок, крепко сжав Мидзуки. Через полсекунды он телепортировался туда, где находился преступник и их нынешняя жертва.

Это была крохотная больничная палата, все убранство которой составляли железная кровать, прикроватная тумбочка и стул. На самой кровати спал беспокойным сном одетый в стандартную тюремную униформу мужчина лет тридцати-сорока с редкими черными волосами и массивной челюстью. Грубые черты его некрасивого лица были обезображены неприятным сном; мужчина постоянно вздрагивал и ворочался.

Когда Ято сделал несколько осторожных шагов к преступнику, мужчина резко раскрыл ошалевшие сонные глаза и подскочил на постели. Не дав ему времени прийти в себя и разглядеть внезапного ночного пришельца в своей палате, Ябоку быстрым, неуловимым движением клинка перерезал ему горло. Кончик меча прошел сквозь шею, фактически отрубив узнику голову. Фактически, потому что ни крови, ни отрубленной головы, покатившейся бы по полу, не последовало. Хииро или, лучше сказать, Мидзуки изрядно постаралась совершить убийство аккуратно и молниеносно. Скрипнуло железное дно кровати; мертвое тело завалилось обратно на спину. Выпученные, подернутые пеленой глаза мужчины уставились безжизненным взглядом в потолок.

«Видишь, как просто исполнять желания», — похвалила божка Нора.

— Заткнись! — Огрызнулся юноша, отряхивая клинок. — Просто заткнись!

Вернувшись к каменной тюремной стене, Бог Бедствий отозвал Бездомную, и девочка, улыбаясь, материализовалась в пространстве. Брюнет не взглянул на нее, опустив голову и потупив взгляд; ему хотелось вновь попасть в храм Тэндзина и отмыться святой водой от всего этого дерьма. Он выполнил условие, он пошел у нее на поводу, однако неизвестно, сдержит ли она свое обещание или все-таки постарается насолить Хиёри. Норам нельзя доверять. Хииро — категорически запрещено. Но из двух зол, где на одной чаше весов находились его подопечные, а на другой — крах его новоприобретенной репутации Бога Счастья, Ято выбрал меньшее.

— Спасибо тебе, Ято, — Мидзучи, приподнявшись на мысочках, невесомо поцеловала юношу в плотно сжатые, побелевшие губы. Парень отмахнулся от нее, вытер губы тыльной стороной ладони и, не попрощавшись, побрел прочь и от синки, и от тюрьмы. Домой, к ждущим его заботливым Юкине и Хиёри.

— Надеюсь, я смогу исправить последствия... — Пробормотал он себе под нос.

****

Первое, что почувствовала Хиёри, это тепло. Ей было очень тепло и уютно, даже слегка жарковато, словно ее закутали в ватное одеяло. Но ведь у нее нет ватного одеяла, сонно подумала девушка, и спать на полу на футоне не так уж и тепло... Второе, что она почувствовала, это некоторую тяжесть в районе своей талии, будто бы на ней спало какое-то домашнее животное. Но ведь у Кофуку, продолжала думать синки, медленно пробуждаясь, нет домашних животных... Третье, что она почувствовала, это чье-то горячее ровное дыхание, щекочущее ее затылок. Но ведь она засыпала одна, откуда взялось какое-то дыхание за спиной?.. Решив не заморачиваться и сославшись на причуды объятого сном сознания, Хиоки лениво перевернулась на другой бок и привычно обняла руками подушку. Твердую, большую подушку. Волосатую. Дышащую. В одежде. Секундочку... Длинные ресницы шатенки трепетно дрогнули, и заспанные аметистовые глаза открылись, являя ей замечательную картину: рядом с ней нос к носу лежал, посапывая, никто иной, как Бог Бедствий!

Рука юноши, обнимавшая ее за талию, сползла ниже и теперь частично покоилась у нее на бедре. Пряди иссиня-черных волос хаотично разметались по ее подушке. Парень спал в одежде — расстегнутая спортивная куртка, белая футболка и треники и выглядел таким умиротворенным, что Хийо, невзирая на мигом вспыхнувший на щеках румянец, невольно умилилась отраженному в расслабленных чертах божка спокойствию. Орудие на автомате потянулась кончиками пальцев к его голове, провела ими по мягким, отливающим синевой прядкам и дотронулась ладонью до его щеки. Тоже мягкая. И гладкая. Брюнет зашебуршился. Хиёри испуганно замерла. Дыхание ее участилось. Стоп. Это же он обнимал ее и дышал ей в затылок, так? Девушка приподнялась на локте, внимательно разглядывая спящего нахала. Ну, гад, сейчас он у нее получит!

— Ах ты подлый извращенец!

Ято даже зевнуть не успел, как его буквально смело пинком ноги куда-то к стене, хорошенько приложив башкой о бетонную поверхность. Молодой Бог громко выругался от прострелившей черепную коробку боли. Очумелые спросонья голубые глаза в замешательстве воззрились на выросшую перед ним, сверкающую злобным взглядом, растрепанную девицу в розовой пижаме. Парень залип, пытаясь осмыслить, в чем дело.

— Ты... Ты... — Хиёри не хватало слов, чтобы описать все ее возмущение. Уперев руки в бока, она сдерживалась, дабы не отвесить наглецу еще пару-тройку затрещин. — Какого черта ты забыл в моей кровати?!

В ее кровати? Ябоку начал что-то смутно припоминать. А ведь и правда, вернувшись ночью домой, он, разбитый и подавленный, уставший, хотел, было, тихонько пробраться к себе в комнату, но наткнулся на Хиоки. И дьявол его знает, зачем решил прилечь рядом с ней. Наверное, потому что тогда ему хотелось убедиться, что с ней все в порядке. Что вот она, живая, целая и невредимая. К тому же, после выходок Норы, ему было необходимо крепко-крепко обнять ее и ощутить ее тепло. Беззвучно извиниться за то, что снова предал их с Юкине доверие. Возможно, это действительно было неправильно, забираться к ней в постель, но ведь и ничего ужасного не случилось. Чего сразу бить-то?

— Ты меня скоро в могилу сведешь, — обиженно надулся юноша, кряхтя, поднимаясь с пола. Ябоку не переставал удивляться, откуда в маленьком женском кулачке столько сокрушительной силы. — Ну, прости, если я тебе помешал.

Божок доковылял до котацу и плюхнулся в низкое кресло. Утро было ранним, поэтому гостиная, за исключением его и синки, пустовала. И слава Небесам, порадовался он, не хватало еще визжащей Нищебожки, которая не применула бы подколоть его всякими двусмысленными шуточками.

Свернув матрац и накинув на смущающую пижаму халат, Хиёри уселась напротив хозяина, всматриваясь в непроницаемое выражение его лица. Сонливость как рукой сняло, и теперь она могла рассуждать нормально. С Богом Бедствий явно происходило нечто странное. Допустим, учитывая его наклонности настоящего извращенца, она могла еще как-то, через пень-колоду, объяснить неожиданное пробуждение в его объятиях. Тем более, что не так уж это было и неприятно... Шатенка активно замотала головой, прогоняя неуместные сейчас мысли. Однако если раньше он бы начал троекратно извиняться, болтать всякую чепуху, краснеть и увиливать от прямого ответа, то ныне он вел себя крайне отстраненно. Обиделся, это было видно, но больше не обмолвился ни словечком. Молчаливость была не в его характере.

— Ято, что случилось? — синки облокотилась о столешницу котацу, сократив расстояние между ней и собеседником. — Ты опять не ночевал дома?

Она не слепая, заметила — штанины его треников были сплошь заляпаны грязью, а футболку украшали разводы желтых пятен. Хоть бы переоделся, изверг.

Молодой Бог повел плечом, мол, неважно, где он был и что он делал, не будет же он сознаваться, что встретил ночью Нору, впоследствие использовав ее для того, чтобы убить человека. Пускай он воспользовался ею ради Хиоки, это не оправдывало его поступок. Однако Хийо не спешила сдавать позиции. Докоснувшись до руки юноши, она заставила его заглянуть ей в глаза.

— Давай не будем играть в молчанку, — серьезным тоном предложила шатенка, буравя его пронзительным взглядом. Краски сгущаются, кажется, у Ято опять наметились неразрешимые проблемы, разруливать которые придется им втроем. — Твоя ночная прогулка как-то связана с появлением Норы? Ты ее видел? Она напала на тебя? Рассказывай, Ято! Хватит сидеть с постным лицом и поджатыми губами!

— Ничего у меня не постное лицо! — Отвертелся божок, убрав руку. — И с губами все в порядке! Хочешь проверить?

— Ято! Прекрати поясничать!

Стадия возмущения и смущения Хиёри достигла апогея: орудие покраснела до кончиков волос, нижняя губа нервно дрогнула. Нет, он ее за дуру держит! Или сам придурком прикидывается! Вчера, когда они вернулись из Такамагахары, Кофуку поведала им о том, что видела возле калитки своего дома Бездомную. Та просто стояла и ждала чего-то, а когда Богиня Нищеты спросила, что ей нужно, исчезла. Несложно догадаться, что поджидала она Ябоку. Воспоминания, преследование Норы, ночные гуляния божка, все смешалось в какую-то единую неразбериху, в которой сама девушка ни черта не понимала, однако идиоткой, от которой утаивают правду, быть не хотела. В конце концов, несправедливо: хозяин может знать об орудии все, а орудие не знает о хозяине ничего.

— Я жду ответа, — напомнила она, немного успокоив свое разбушевавшееся недовольство.

Брюнет тяжко вздохнул. Снял куртку. Оттянул ворот майки. Пятерней взлохматил и так встрепанные темные космы. Только-только очистился от скверны, а Хиёри снова подавляет его своими неудержимыми эмоциями. Вот и что ему сказать? Что? «Знаешь, я, мол, ходил в ночной ларек за пивом»? Или «скитался по крышам домов, любуясь луной»? Блин, да сущий бред!

— Слушай, полегче, Хиёри, — невесело усмехнулся парень, загнанный в угол собственной ложью, — я, вообще-то, все чувствую. Хочешь опять довести меня до скверны?

Упс!.. Проболтался! Бог Бедствий так и замер, не смея шевельнуться, широко распахнув испуганные глаза. Лысина Тэндзина, кто ж его за язык-то тянул? Не было бы счастья, да несчастье помогло... Сам себе, считай, подлянку устроил, еще и Хиёри присовокупил сюда. Зачем, зачем он ляпнул про скверну? Может, Хиёри не будет сильно переживать по этому поводу? Призрачная надежда парня растаяла вместе с побледневшим лицом собеседницы и ее задрожавшими губами. Твою же мать!..

— Из-за меня... — залепетала шатенка, моргнув несколько раз, стараясь поверить в услышанное. — Из-за меня ты подхватил скверну?! Это из-за тех воспоминаний, да?! Мне... мне следовало сдержаться... Ято, — спохватилась девушка и потянулась к ошеломленной физиономии напротив, — тебе очень больно? Все настолько плохо? Честно, я не хотела... Я больше не буду... Кофуку же предупреждала, чтобы я не заставляла тебя мучиться...

— Нет-нет-нет, Хиёри, тайм-аут! — Божок отскочил от котацу, как от огня. — Все в порядке! Слышишь, все хорошо! Там было всего-то небольшое пятнышко, я уже очистился святой водой! Со мной все будет нормально!

Чем больше он тараторил, тем сильнее заставлял синки нервничать.

— М-м-м, пойду, сварю кофе, — юноша поспешил ретироваться, пока еще чего доброго не наплел. То, что кофе у него получается отвратительным и безвкусным и что вообще не время для кофеманства, его заботило меньше всего. Главное свалить и предоставить Хиоки возможность успокоиться.

— Ты лжешь, — глухо пробормотала Хийо, примерзнув к своему месту. — Когда ты, наконец, начнешь говорить правду? Когда ты сможешь довериться мне? Почему ты лжешь, не отвечаешь на мои вопросы и уходишь от разговоров? Потому что я никудышное орудие?

Ято промолчал. Переживания его подопечной были отчасти ложными, надуманными, отчасти правдивыми. Ее печаль и горечь пронизывали его с ног до головы, но он твердо уверовал, что ни при каких условиях не расскажет ей то, что она так жадно желает узнать. Это значило бы потерять ее навсегда.

— Я за кофе. Через пять минут буду.

— Ябоку!

Молодой Бог оцепенел, не дойдя до кухни считанные метры. Он совсем забыл, что во время посещения Такамагахары ей открылось его настоящее имя. Забыл и пожалел о своей недальновидности. «Ябоку» обладало поистине немыслимой властью над ним. Во всяком случае, когда к нему так обращался Отец и... Хиёри. Теперь Хиёри. Брюнет запоздало повернулся обратно к синки. Обомлел. Хиоки не плакала, нет, но у нее был такой несчастный вид, словно ее выбросили на улицу, как надоевшее домашнее животное. Мда, он мог поздравить себя с приобретением звания последнего засранца. Коим он, пожалуй, и являлся.

— Хиёри... — Бог Бедствий присел рядом с ней. Неуверенно приобнял рукой за плечи, прижал к груди. Хийо не отреагировала на эту ласку, помутневшим взглядом разглядывая свои коленки, затянутые розовой, в цветочек, тканью пижамы. Божок слегка потряс ее, призывая обратить на него внимание. — Хиёри, на самом деле это я должен просить у тебя прощения. Ты правда хочешь узнать, где я был этой ночью?

— Мне все равно, — обронила Хиёри.

— Не говори так, — строго оговорил ее юноша. — Ты сама себе противоречишь. И я чувствую твое состояние. Однако это не значит, — быстро спохватился он, — что я обвиняю тебя в чем-то, я лишь предупреждаю, чтобы ты не изводила себя дурацкими придумками.

— Ближе к делу.

Хиоки подняла на него глаза, и Ябоку понял, что не может больше врать. Не должен и не может. Не скажет — потеряет ее, скажет — тоже потеряет. А что делать? Как ему объясниться? Он зашел слишком далеко, заврался настолько, что уже запутался в бесконечных отговорках. Выхода у него не предвидится, поэтому, хочет он, не хочет, а повиниться придется.

— Я... — Брюнет глубоко вдохнул, затем выпалил на одном дыхании: — Убил человека.

— Что?!