Пролог.
Семья — это тот уникальный мир, где каждый человек и его история становятся частью большого повествования о жизни. Мы учимся любить без условий, прощать без оглядки и расти в духовном совершенстве.
Я родилась в довольно обычной семье и была единственным ребёнком. Родители дарили мне всё своё тепло, внимание и заботу, отдавали любовь без остатка. Я безмерно любила маму с папой и не могла представить жизнь без них. Они оба были просто потрясающими людьми.
Мой отец был высоким, статным и достаточно привлекательным мужчиной. Волосы цвета вороньего крыла контрастировали с бледной кожей; лицо отличалось резкими чертами: острый подбородок и скулы, словно выточенные искусным скульптором, придавали излишней суровости; сдержанные губы выражали слабую, искреннюю улыбку; пронзительные глаза цвета бушующего океана скрывали в себе целый мир.
Ричард был человеком контрастов. Весёлый и внимательный, он умел видеть радость в мелочах, заставлять улыбаться окружающих его людей. Добросердечный и творческий, он был творцом не только по духу, но и по жизни. Эксцентричный и целеустремлённый, он не боялся бросать вызов всему миру и страстно стремился к поставленным целям.
Я души в нём не чаяла...
Моя мама была женщиной удивительной красоты и изящества. Её маленький рост, едва дотягивающий до ста пятидесяти пяти сантиметров, придавал ей особую хрупкость и утончённость; чёрные длинные волосы ниспадали каскадом на её плечи, словно водопад ночи, создавая резкий контраст с выразительными васильковыми глазами; её полные губы украшала добрая улыбка; маленькое лицо с худыми щеками придавало детскую миловидность.
Кристен была олицетворением гармонии. Мягкая и нежная, её ласковый голос и тёплые руки приносили уют и спокойствие, наполняя атмосферу умиротворением и гармонией. Решительная и волевая, она была способна одним только взглядом заставить человека замолчать. Проницательная и рассудительная, женщина обладала хорошей интуицией и глубоким пониманием жизни, что позволяло ей видеть людей насквозь.
Я души в ней не чаяла...
Я была самым счастливым ребёнком. Тогда мне казалось, что ничто не способно нарушить наше семейное спокойствие, но это суждение оказалось ошибочным.
Тем вечером папа задерживался на работе, аргументируя это тем, что его нагрузили дополнительными обязанностями, поэтому он приедет позже обычного.
Мама замечала, что последнее время он словно сам не свой, но всячески старалась не демонстрировать своё беспокойство в моём присутствии. Несмотря на юный возраст, я всё прекрасно понимала и знала, что мужчине приходится несладко.
Начальник — зверь. Я убедилась в этом, подслушав их телефонный разговор прошлым вечером. Из трубки доносились грубые ругательства и непристойные речи. Этот мужчина оказался жёстким диктатором, который чрезмерно уверен лишь в своих убеждениях. Именно поэтому он мне и не понравился.
Время шло, секунды сменялись минутами, а минуты — часами, но папа всё не возвращался. Мама изрядно напряглась, когда неподалёку от нашего дома остановилось несколько огромных машин с чёрными тонированными окнами. Почуяв неладное, женщина отправила меня наверх, а сама осталась на кухне кого-то выжидать.
Когда этажом ниже раздался раскатистый грохот, у меня внутри всё непроизвольно содрогнулось. Я на цыпочках вышла из своей комнаты и спряталась за ближайшей стеной. Из моего «тайника» открывался прекрасный вид на всю гостиную, а вот непрошеным гостям, которые находились по ту сторону баррикад, было совершенно не видно моего укрытия. На руку играл полумрак, который царил на верхнем этаже нашего жилища.
По недолгому разговору стало ясно, что неизвестные настроены решительно. Они говорили, что пришло время взять на себя ответственность и поплатиться за все грехи. Я совершенно ничего не понимала. Не понимала, в чём виновата мама и наша семья.
На вопрос, есть ли в доме кто-то ещё, женщина ответила утвердительное: «Нет».
И это было враньё. Впервые в жизни мама бесстыдно соврала!
Старые доски подо мной предательски заскрипели, вследствие чего амбалы, которые внаглую ворвались к нам домой, обернулись в мою сторону. Я замерла, не в силах пошевелиться. Один из них глядел мне прямо в глаза...
Его радужки имели глубокий серый оттенок. Никогда не встречала столь пронзительных, холоднокровных и непоколебимых серых глаз. Они отражали бездну жестокости и ненависти. Кровь стыла в жилах не только от его неистово хищного взгляда, но и от глубокого шрама, который украшал левую часть лица.
Не выдержав, мама выхватила из ближайшего ящика огромный кухонный нож и крикнула одно-единственное: «Беги!» Женщина бросилась на смертоносного убийцу, пытаясь таким образом задержать его и выиграть для меня немного времени.
Но я не послушала её. Стояла на месте как вкопанная, наблюдая за ужасающей картиной... Он причинял ей боль, отчего мама душераздирающе кричала. Невзирая на все признаки поражения, женщина не прекращала бороться. Она не теряла надежду, слепо верила, что этот подонок ощутит на себе всю её мощь и ярость. А я стояла и боялась пошевелиться, сделать очередной вдох, словно надеялась, что если перестану двигаться, они утратят возможность видеть потенциальную жертву.
Мама боролась, а я смотрела на неё со смятением в глазах.
Мама кричала не своим голосом, а я стояла в полнейшем оцепенении, чувствуя, как внутри всё разрывается на части.
Мама не сдавалась, а я с ужасом восхищалась её отвагой и желанием защитить меня.
Не прошло и минуты, как женщина замертво упала на пол, захлебываясь в собственной крови. Она хлестала в самые отдалённые уголки комнаты, окрашивая их в яркие багровые оттенки, оставляя после себя запах тяжёлого металла, привкус омерзительной солоноватой терпкости.
В тот момент, когда Кристен обмякла и приложилась головой к окровавленному полу, я поняла, что она мертва. Мамы больше нет. Её душа в скором времени покинет тело, а огромное доброе сердце не забьётся вновь.
Моё собственное остановилось в ту же секунду. Остановилось в унисон с её сердцем.
****
Меня нашли спустя три дня. Соседка Хлоя решила заскочить в гости, но увидев весь тот ужас, который царил на пороге нашего дома, сразу же вызвала полицию. Офицер Дейкер обнаружил меня в кладовой. Я неподвижно сидела в тёмном углу и, кажется, даже не дышала.
Что ощущала? Смутно помню...
Панический ужас, эмоциональный шок, глубокое отчаяние, бесконечную обречённость и сжирающую изнутри скорбь.
Я стояла и смотрела, когда мама нуждалась в моей помощи. Я должна была попытаться сделать хоть что-то, но из-за банального испуга стояла на месте и просто-напросто наблюдала за её страданиями! Я могла помочь ей, но не воспользовалась возможностью! Эти мысли терзали меня на протяжении долгих мучительных часов.
В тот же день меня направили в больницу, где доктора оказали медицинскую и психологическую помощь. Заключения травматолога были весьма утешительными, чего нельзя сказать о психотерапевте.
Спустя две недели интенсивного «лечения», психолог, с которым я совсем не шла на контакт, заявил, что мисс Нэри абсолютно здорова! Боже, он действительно воспринимал меня, как здорового и счастливого ребёнка!
В тот момент мне было плевать абсолютно на всё. Той ночью мой мир рухнул, превратился в сплошные руины из пепла. Я находилась на грани пропасти. Мне не хотелось жить. Последней надеждой был отец, но за всё то время, что я пребывала в больнице, он ни разу не пришёл навестить меня...
Я угасала. Угасала с каждым прожитым днём, пока не оказалась в детском доме. После переезда моя жизнь превратилась в самый настоящий ад.
Я не жила.
Я выживала.
Каждый божий день мне приходилось бороться за себя и свои права. Подростки постарше чувствовали своё превосходство, а смотрительницам было попросту плевать, что дети помладше страдают от постоянных издевательств и психологического прессинга со стороны старших.
Мне потребовалось около двух лет, чтобы ощутить собственные возможности, научиться защищать себя и отстаивать положенный кусок чёрствого хлеба. Вот так из маленькой доброй девчушки я превратилась в злобную, обиженную на весь мир девушку.
Ни для кого не секрет, что маленьких деток любят куда больше, чем разъярённых подростков. Никто не хочет связывать свою жизнь с неуправляемым ребёнком. Все хотят воспитать достойного человека, а не агрессивного выходца из ада.
Я осознала это спустя три года. Молодые пары даже не смотрели в нашу сторону. Их внимание было направлено на детишек помладше.
Когда воспитательница Ида приказала зайти к ней в кабинет после обеда, я, хоть и нехотя, но доела отвратную овсяную кашу, от которой хотелось блевать, и неспешно поплелась в кабинет к нянечке-суке. Ранее она никак не реагировала на мелкие разбои внутри коллектива. Не понимаю, почему сегодняшний случай, в центре которого оказалась я, её так взволновал? Я всего лишь сломала руку парнишке, который внаглую решил полапать меня за задницу. Как женщина, она должна меня понять. Но, по всей видимости, всё куда серьёзнее. Я покалечила её любимчика — Фреди, чего Ида мне никогда не простит. Возможно, у этих двоих тайный роман? Иначе как объяснить такое особое отношение?
Стоя напротив двери, я даже стучать не стала. Нет, это не связано с общей невоспитанностью, просто не считала нужным проявлять уважение к человеку, которому плевать на мои ценности.
Миновав порог скудного кабинета, я встретилась с ядовитым взглядом зелёных глаз. Светловолосый мужчина лет сорока пяти с интересом начал рассматривать меня со всех сторон, что вызвало ощущение некого дискомфорта. На вид незнакомец был одет довольно солидно: классический костюм сидел на нём словно вторая кожа; на ногах начищенные до блеска лаковые туфли; на плечах дорогое драповое пальто бежевого оттенка.
— Присаживайся, Вивьен, — безразлично фыркнула женщина, не обращая на меня совершенно никакого внимания. Я уже и забыла, когда в последний раз она обращалась ко мне по имени.
Амнезия длинною в шесть лет? Сомневаюсь.
— Решили сдать меня в полицию или психушку? — резко выпалила я. — Не выйдет! Ублюдок получил по заслугам. Я не собираюсь вымаливать прощение, уяснили?
Ида непонимающе захлопала глазами, выражая искреннее удивление, но я-то понимала, что это всего лишь игра на публику. Будь мы здесь совершенно одни, женщина безжалостно впилась бы в ненавистное ей лицо, намереваясь отомстить за молодого любовника.
Она невзлюбила меня с того момента, когда я впервые перешагнула порог этого проклятого учреждения.
— Собирай вещички, мерзавка, — процедила сквозь зубы она. — Ты переезжаешь.
— Да неужели?! — я издала истерический смешок. — Куда? В карцер? С удовольствием!
Я протянула руки незнакомому мужчине, представляя себя в роли опасной уголовницы. Наверняка он работник какой-нибудь психбольницы или детской колонии. Впрочем, какая разница? Моя жизнь настолько ужасна, что не столь важно, где нести никчёмное существование.
Он лишь довольно усмехнулся, осторожно хватая меня под локоть и сжимая в массивной руке миниатюрную ладонь. Весьма странное отношение к социально-опасному человеку, не так ли? А где же смирительная рубашка или жёсткие наручники? Неужели я поеду как белый человек голубых кровей? Вот это честь!
Собирать было нечего. Пару футболок и одни «выходные» брюки, которые заставляли надевать перед приездом комиссии.
Вот так, прихватив своё ничего, размахивая практически пустым чемоданом, я поплелась на улицу, где уже ожидало «такси».
На парковке, в свете солнечных лучей, поблёскивала серебристая «Ауди»!
Я присвистнула, с интересом рассматривая её со всех сторон. Неужели эта тачка приехала по мою душу? Если это так, то я готова ехать куда угодно.
— Садись в машину, разбойница, — послышался хриплый низкий голос за моей спиной.
Обернувшись, я встретилась с тем самым ядовитым взглядом. Он проникал глубоко внутрь, въедался в сознание, оставляя на нём токсичный ожог.
Забросив чемодан в багажник и покорно усевшись на заднее сиденье, я бросила мимолётный взгляд на своего спутника, после чего мы двинулись в неизвестность. Она не пугала меня, равно как и сидящий за рулём мужчина.
Тогда я ещё не осознавала, что Он — мой путь в «светлое» будущее. Он — Даймонд Морис, опасный и хладнокровный убийца, взявший меня на своё попечительство. Он — мой недоотец, а Я — его недодочь.