Глава 2. Свет. Камера. Дружба
Сквозь лёгкую утреннюю дымку Лос-Анджелеса я шла по съёмочной площадке — и всё казалось нереальным. Под ногами похрустывал гравий, смешанный с пылью времени — казалось, сама земля помнила каждый крик режиссёра, каждую слезу актрисы, каждый миг настоящего. Воздух был плотным, насыщенным запахами кофе, разогретой техники, краски, расплавленного грима и чего-то почти магического — электрического ожидания.
Каждый шаг отдавался в груди. Передо мной возвышались металлические конструкции, лебёдки, фонари, прожекторы — как гиганты на страже чужой, но до боли реальной реальности. Камеры стояли по трое у каждой сцены, как свидетели будущего. Люди в наушниках шли мимо, торопясь, переглядываясь, отдавая короткие команды. Кто-то жевал батончик, кто-то перечитывал раскадровку, кто-то злился на опоздавший свет. А я просто стояла среди них — и не могла поверить, что это мой первый съёмочный день.
Прошла всего неделя с момента, как я узнала, что получила главную роль. Семь дней. Меньше, чем нужно, чтобы привыкнуть к новой зубной щётке — а я теперь часть чего-то масштабного, чего-то, что увидят миллионы. Это было абсурдно. В индустрии такие вещи решаются месяцами, иногда годами. А мне просто позвонили. И я просто приехала.
Почему я? — с тех пор этот вопрос не давал покоя.
Почему не та, кого готовили? Не актриса с именем? Почему всё произошло так быстро?
Нет. Не легко. Просто быстро.
Я знала ответ — и он жёг внутри, как плохо спрятанная искра. Кристофер. Именно он передал мой шоурил. Я не могла избавиться от чувства, что это не полностью моё. Что за этой дверью меня кто-то провёл. Это лишало ощущения победы. Вместо радости — тревога. Вместо эйфории — ответственность.
Я отошла в сторону и спряталась за фальшстеной будущей кухни. Достала сценарий, открыла нужную сцену и начала тихо, почти шепотом, проговаривать реплики. Слова, словно мантра, повторялись по кругу. Я цеплялась за текст, как за спасательный круг. Только бы не выдать, как внутри дрожат пальцы.
— Привет, — послышалось рядом. Голос — лёгкий, тёплый, уверенный.
Я обернулась — и сразу узнала. Та самая девушка с пробивающейся сквозь напряжение улыбкой. Та, что стояла была в очереди на кастинге, пожелав удачи.
— Привет, — я улыбнулась в ответ. — Эйда. А ты?
— Эддисон. Но друзья зовут меня Эдди, — она пожала плечами, будто извинялась за простоту. — Ты теперь, надеюсь, в их числе?
Она сказала это так легко, будто мы уже были подругами. Её взгляд — откровенно дерзкий, игривый, но не вызывающий. Скорее, как у человека, который знает, чего стоит, но никому это не доказывает.
Мы разговорились — просто, быстро, словно кто-то щёлкнул пальцами и сцепил наши энергии. Она тоже получила роль. Тоже главную. Мы — две героини одной истории. Оказалось, изначально утвердили других актрис. Уже всё было подписано. Но что-то пошло не так — и за несколько дней до начала съёмок нас срочно позвали. Их — убрали. Нас — ввели.
Я помню, как это прозвучало. Почти мистически. Заменили. Подобрали. Нас. За считанные дни. И теперь — вот мы. Стоим на этой пыльной площадке, где воздух словно наполнен шансом — как земля перед грозой.
Я почувствовала — я не одна.
Позже, за кофе, Кристофер наклонился ближе и сказал негромко, будто делился чем-то личным:
— Рад, что получилось вас найти. Та замена... это была лучшая ошибка, которую допустил наш кастинг. Особенно ты. Спасибо, что пришла. Не каждый бы решился.
Я кивнула, не зная, что ответить. А он вдруг добавил:
— Моя дочка, Элис, просила передать тебе спасибо. Ей пять. Она всё уговаривала меня взять её сегодня на съёмку. Сказала: "Я должна поблагодарить ту тётю, которая спасла меня в озере. Я правда тогда думала, что тону..."
– Любой бы на моем месте так под поступил. Я бы тоже хотела а ней встретиться.
Элис подошла чуть позже. Маленькая, светлая, с карими глазами, в толстовке с нашивками и белых кроссовках. Щёки пунцовые. Взгляд сосредоточенный, серьёзный, как будто она репетировала каждое слово.
— Спасибо, что спасли меня в озере, — выпалила она. — Я думала, меня больше не будет, но вы были как девочка-дельфин. Можно вас обнять?
Я присела.
— Конечно можно.
Она обвила меня руками и крепко прижалась. Удивительно крепко — как будто держала за якорь.
— Я теперь никого не боюсь. Потому что знаю, что вы есть, — прошептала она.
Я не знала, что сказать. Только кивнула. Провела ладонью по её волосам — быстро, почти незаметно. И в этот момент вдруг поняла: мне очень нужно было это услышать. Больше, чем я думала.
– Вы очень красивая.
– Спасибо, ты тоже очень красивая. Обращайся ко мне на «ты», хорошо ?
– Хорошо, – улыбнулась Элис.
Когда она ушла, я осталась на месте. Несколько секунд, может, чуть больше. Словно тишина внутри совпала с тишиной снаружи. Впервые за долгое время.
Меня заменили. Меня выбрали. Меня заметили.
И кто-то — поверил, что я настоящая.
— Ну всё, теперь у тебя есть маленький фан-клуб, — голос за спиной был знакомый. Эддисон. Она подошла, не торопясь, с двумя стаканами кофе и каким-то видом, будто видела всё — и, как всегда, понимала больше, чем говорила. — Осторожно. Кофе горячий, но с характером. Как мы.
Я взяла стакан. Тёплый. Живой. Впервые за долгое время мне не нужно было прятать руки в карманы.
Эдди устроилась рядом, на деревянном ящике от оборудования, вытянула ноги, скрестила их в щиколотках. Ветер тронул край её футболки, в воздухе пахло пылью, деревом и чьими-то духами — не моими.
— Слушай, Эйда... — она говорила, не глядя, — я правда рада, что это ты. Что мы. Не знаю, кто был до нас, но мне кажется, история выбрала правильно.
Я кивнула. Просто. Без защиты.
Кристофер подошёл чуть позже — быстрым шагом, с кипой бумаги и рассыпающимися закладками. У него был вид человека, у которого в голове десять диалогов, пять планов Б и одно молчаливое "пожалуйста, пусть сработает".
Он остановился, глядя на нас, словно считывая энергию кадра заранее.
— Не теряйтесь. Камера — через десять. И... спасибо. Обеим.
Он уже развернулся, но я сказала:
— Спасибо тебе. За шанс.
Он усмехнулся — не как режиссёр, как отец. Чуть устало, но с теплом:
— Это не шанс. Это вы — и есть фильм.
Он ушёл. Остались мы.
За камерой началась суета — настраивали свет, проверяли метки на полу, ассистенты перебегали с рациями. Кто-то смеялся в полголоса. Кто-то уже вошёл в образ. Вся площадка как будто собиралась в дыхание.
Я смотрела на неё — на этих людей, на Эддисон, на микромир, где сейчас должно было родиться нечто новое. И в груди сжималось. Но не от страха — от масштаба.
— Ну что, подруга? Порвём сегодня этот кадр? — спросила Эдди, глядя на меня искоса.
— Порвём, — ответила я.
А внутри добавила:
"Пусть это станет первым кадром моей настоящей жизни."
Три месяца спустя.
Утро — грим. Полдень — сцена. Вечер — повтор. Ночь — анализ, правки, подготовка. А наутро — всё сначала.
Съёмки шли без остановки: в пыльных декорациях, под дождём из труб, в студиях без окон и времени.
Щелчок хлопушки, «Камера, мотор!», голос режиссёра, мягкий свет софитов.
Вокруг — кино. Внутри — чувства чужого человека, которого я училась понимать и любить. Свою героиню.
Она была непростой. Сломанная, побитая судьбой, потерявшая всё — и вдруг обретшая силу. Нечеловеческую, опасную. Это была фэнтези с нервом. Я вживалась в неё, как в кожу. Порой забывала, где заканчивается она и начинаюсь я.
Но рядом была Эдди.
За три месяца мы сблизились почти незаметно. Не по дням — по взглядам, по смеху, по молчанию, которое не нужно было заполнять.
Сначала — кофе между дублями. Потом — бутерброды, которые она приносила с собой, уверяя, что "на площадке нельзя есть без душевной поддержки". Потом — совместные репетиции: мы перебрасывались репликами, искали верные интонации, помогали друг другу звучать точнее. Её критика не ранила — она вдохновляла.
Мы научились читать друг друга с полувзгляда. Я знала, когда она не выспалась. Она — когда я скучала по дому. После смены мы ездили к океану, сидели на капоте её машины, слушали волны и говорили. Она делилась воспоминаниями о детстве в Лафейетте, о пропущенных уроках, о том, как впервые сняла видео для TikTok. Я — о жарких вечерах в Хьюстоне и чужих мечтах, которые вдруг стали моими.
Нас сближала даже противоположность. Она — дерзкая, прямая, лёгкая. Я — осторожная, вдумчивая, будто всё время проверяющая, не беру ли слишком много. Но рядом с ней я могла быть собой, без защиты.
Были и ссоры. Один раз — из-за распечатки с правками. Мы не разговаривали два дня, пока не поняли, что обе забыли. Смеялись над этим неделю.
Была и ночь, когда я сломалась. Плакала в машине. Хотела всё бросить. Она сидела рядом, молча держала за руку. А утром принесла сценарий, в котором маркером были выделены её реплики.
На полях — коротко:
"Если ты не вытянешь — я тоже не вытащу. Так что давай, вытаскивай нас обеих."
С тех пор мы называли себя "Тандемом". Не партнёрство. Не коллеги. Два центра, вращающиеся вокруг общей цели. С Эдди этот проект стал больше, чем работой. Он стал жизнью.
Она была как якорь. Или как глоток воздуха, когда уже почти утонул. Мы стали своими. В тишине машины. На диване в смехе. В кафе ночью, с глазами, красными от усталости. Можно было просто сидеть рядом — и этого хватало.
Однажды, после финального монолога, я вышла из павильона. Ладони дрожали — не от усталости, от осознания. Всё. Сцена снята. Камера выключена. Под апельсиновым небом я держала сценарий у груди — как дневник. Как жизнь.
— Пошли в кафе, — услышала я её голос. — Наше. Напротив.
Бариста уже знал нас по именам. Внутри пахло корицей и карамелью, играл джаз. Мы сели у окна.
— Что думаешь? — спросила она.
— О чём?
— О переезде ко мне, — закатила глаза. — Мы всё равно постоянно вместе.
— А аренда?
— Не проблема. Знаешь это.
Я улыбнулась, не зная — смеяться или обнять её.
— Подумай. И... завтра у друзей вечеринка. Пойдёшь?
Она уже знала ответ, но всё равно ждала.
— Пятый отказ не принимается?
— Именно.
— Ладно. Уговорила. Но у меня нет платья.
Вечером я поехала в торговый центр, перебирая платья под грохот музыки. Нашла чёрное атласное — с сердечком-вырезом и пуговицами. Простое, но идеально подходящее настроению.
Позже — заехала домой. Мы жили с Хлоей в одном доме, но почти не виделись. С тех пор как она узнала о моей роли, между нами будто что-то треснуло. Раньше мы могли говорить обо всём. Теперь разговоры будто шли по стеклу.
Я вошла в дом, поставила сумку у двери. Хлоя уже собиралась уходить.
— Эй, — сказала я мягко. — Можно секунду?
— Если ты опять хочешь рассказать, как у тебя всё классно на съёмках, — перебила она. — Я реально устала это слушать.
Я замерла.
— Я... Я вообще-то просто хотела увидеть тебя.
— Поздно.
— Что?
— Поздно, Эйда. Слишком поздно притворяться, что всё нормально.
— Я не притворяюсь. Я скучала по тебе. Мы почти не разговариваем...
Хлоя резко повернулась ко мне.
— А ты вообще заметила? Когда ты в последний раз поинтересовалась, как у меня дела, а не в какой локации ты сегодня снимаешься? У тебя — звёзды, камеры, красные губы, а я просто... исчезаю.
— Но я не хотела... — я растерянно развела руками. — Я не знала, что ты так себя чувствуешь. Почему ты не сказала?
— Потому что ты вся в своём мире. Тебе дали роль — и всё. Жизнь удалась. А меня не взяли даже на кастинг. И это была та же роль. Тот же проект. Просто... тебе повезло. Или ты лучше.
Молчание.
— Я не знала, — тихо сказала я. — Честно.
— Конечно, не знала. Ты была занята. Ты летела вверх. А я — оставалась тут. В этом доме. В этой тишине.
Я шагнула к ней, но она отступила.
— Если переедешь, скажи заранее, — бросила она, как яд.
Хлопок двери. Тишина.
Я села на диван. На меня будто навалилось всё разом — тишина, обида, вина. Я включила фильм, просто чтобы не слышать собственные мысли. Но экран рассеялся — зазвонил телефон.
Эдди. Видео-звонок.
Её лицо — тёплое, улыбающееся, будто светится.
— Скажи, что не передумала!
— Не передумала, — ответила я с натянутой улыбкой. — Платье даже купила.
— Покажи! Немедленно!
Я вздохнула и направила камеру. Конечно, она настояла, чтобы я примерила. С ней спорить — бесполезно.
— Оу, — она притворно присвистнула. — Ну всё, теперь тебя точно никто не отпустит. Это платье — заявление.
Я рассмеялась. Впервые за день — искренне.
— Ты такая смешная...
— А ты такая грустная, — сказала она тише. — Что случилось?
Я колебалась. Но её взгляд не отпускал. Я рассказала. Про Хлою. Про ссору. Про чувство, будто я предала кого-то, просто получив шанс.
Эдди слушала внимательно. Без перебиваний. Только глаза становились всё мягче.
— Хочешь, я ей язык оторву?
— Эдди...
— Нет, серьёзно. Какого чёрта она обрушивает на тебя свою боль? Ты же не виновата, что талантливая.
— Мы мечтали вместе. А теперь я — на экране. А она — в тени.
— Но ты не отбирала у неё свет, Эйда. Ты просто светишься сама. Это разные вещи.
Я смотрела в экран, и будто на секунду верила ей больше, чем себе.
— Всё равно хреново.
— Ну так давай сделаем что-нибудь хорошее. Например... ОДЕНЬ ЭТО ПЛАТЬЕ И ПОШЛИ НА ВЕЧЕРИНКУ!
Я рассмеялась.
— Ты как пожарная сирена. Я только что плакала — дай мне драму доиграть.
— Никакой драмы! Сценарий переписываем! Героиня идёт в люди!
— Эдди...
— Да?
— Спасибо.
Она кивнула. Не театрально. Просто — тепло.
— Который час?
— Почти четыре!
— Ч-е-е-е-рт! — взвизгнула она. — ВСЕ УЖЕ СОБИРАЮТСЯ!
Эдди отключилась.
Я быстро приняла душ, завила волосы в лёгкие локоны, сделала сдержанный, но выразительный макияж — бронзовые тени, нюдовые губы, лёгкий румянец. Платье село идеально. Чёрная сумка висела на запястье.
Перед зеркалом я стояла — уже не та девочка с дрожащими руками на кастинге.
Я не знала, что будет дальше.
Но знала точно: я иду.
И на этот раз — не одна.