Глава 4. Земля, что дышит иначе
Перед ней было лицо мужа. Когда-то родное, теперь искажённое. Красные глаза, безумный оскал.
— Ты думаешь, что можешь жить без меня? — его голос был низким, пропитанный злобой. — Думала, что имеешь право выбирать? Ты моя вещь. Всегда была. Всегда будешь.
Она задыхалась, когти судорожно рвали его руки, но хватка не ослабевала.
— Ты не женщина, ты собственность, — продолжал он, давя сильнее. — Моё тело, моя игрушка, мой мусор. Даже твой взгляд принадлежал мне. Ты не смела смотреть иначе!
Грудь сдавило, перед глазами поплыли круги. Она хрипела, рвалась, но тщетно.
— Я кормил тебя, одевал тебя, — он склонился ближе, его слова капали в ухо, как яд. Его тело казалось массивным, закрывая её саму. — Ты жила потому, что я позволял. Ты дышала потому, что я давал дышать. А теперь... теперь я отберу это обратно.
И тут — крик.
— Мама! — звонкий, надорванный. Голос её дочки, пронзающий тьму. — Мама-а-а!
Она рванулась сильнее, сердце заходилось в панике.
— Слышишь? — муж усмехнулся, и зубы сверкнули в тьме. — Она видит всё. Видит, как я держу тебя, как я ломаю тебя. Она запомнит: мать принадлежала отцу. Мать никогда не была собой.
Её глаза заслезились. Она пыталась позвать дочь, но из горла вырывался только сип.
— Ты моя, Анна, — он прошипел последнее, сжимая до хруста. — Даже умирая, останешься моей.
Крик дочери расколол пространство, и мир рухнул во тьму.
...
Внутри разрывалась паника как только та распахнула глаза. Она видела его лицо. Слышала голос. Его слова — яд в каждом.
«Ты — моя собственность».
«Ты всегда была моей».
Фразы всё ещё гремели в голове, как набат.
Но хуже было другое. Голос дочери. Тот крик.
Она закрыла лицо руками, прижимая ладони к глазам. Будь у неё человеческое тело, её тело, она бы смогла заплакать. Но сейчас — нет. Даже если было желание, глаза оставались пустыми. Впрочем, теперь это не имело значения. Лишь бы отдышаться. Лишь бы перестать слышать его голос внутри.
— Дочка... — её нижние руки судорожно прижались к груди. — Он... он же мог...
Мысли рвались и путались в кашу ужаса. В груди не хватало воздуха, словно кошмар до сих пор держал её за горло.
«Он убил меня. Тогда... он убил меня».
Мысль рухнула тяжестью. Она умерла. Точно. И всё же оказалась здесь — в этом теле, в этом месте. Но дочь? Что стало с ней после? Осталась ли она с чудовищем? Жива ли? Или он...
— Нет! — выкрикнула она, зажимая «уши» руками, будто могла заглушить собственное воображение. Она воскресла — или превратилась. И теперь? Может ли её душа когда-нибудь снова увидеть дочь?
Тихо, почти беззвучно, она прошептала:
— Прости меня...
И сама не знала — мужу ли, за то что слишком долго игнорировала его безумие, или дочери, которую не смогла защитить.
Минуты тянулись вечностью. Дыхание постепенно выравнивалось. Но горечь сна жгла изнутри, будто следы его пальцев всё ещё отпечатаны на её шее. Она убрала руки с лица. Все четыре конечности синхронно поднялись перед глазами. Кончики пальцев зажили. Удивительно — это тело обладало быстрой регенерацией.
«Нет... если я просто буду сидеть, я снова услышу его».
Она провела пальцами по шее, будто проверяя, что никто её не сжимает, и с усилием поднялась. Ноги дрожали, крылья зацепились за грязный матрас, но она упрямо встала.
— Работа... нужно работать, — выдохнула она в слух.
Единственный способ отвлечься — занять руки. Пусть боль останется в голове, но руки будут двигаться.
Сначала — огород. Картошка. Она опустилась на колени перед заброшенными грядками. Земля ещё хранила следы вчерашних раскопок. Когти вонзились в почву, но нижние руки мешали верхним: засыпали ямки, хватали землю не там.
— Чёрт... — выдохнула она, стиснув зубы.
Минуты ушли лишь на то, чтобы заставить себя работать слаженно. Левая верхняя держала землю, правая разрывала комья, нижние сгребали лишнее в сторону. Но то клубень выпадал, то когти рвали кожицу. Наконец, она зарыла первые пять картофелин и рухнула на пятки, вся в пыли.
— Всего пять... — прошептала она, утирая лоб. — А будто целое поле вспахала.
Но останавливаться было нельзя.
*****
Дом встретил её пылью. Печь была забита, и стоило выгребать его веткой, как в воздух взвилась туча. Она закашлялась, прижимая нижние руки к лицу, пока верхние продолжали ковырять. Горло саднило. На миг показалось — снова его руки на шее. Но она заставила себя выдохнуть и дочистила печь.
Потом — веник. Ветки, тряпка вместо верёвки сделанной из куска одной из тряпок находящихся на подоконнике. Первый развалился при первом же взмахе. Второй вышел крепче. Она подметала рывками: верхние руки держали веник, нижние цеплялись за стены. Она злилась. В прошлом была хорошей хозяйкой. Сейчас же — словно калека.
Кровать. Матрас всё в пыли. Она попыталась вынести его, но крылья зацепились за косяк, и они рухнули вместе. Несколько минут она сидела, тяжело дыша, сжимая матрас.
— Встань, — приказала она себе. — Встань!
И встала. Вытащила матрас во двор, выбила его досками. Каждый удар отдавался болью, но она не останавливалась.
К вечеру настала очередь крыши.
Она пыталась подтянуться к балкам, падала. Крылья мешали словно балласт. Но наконец, вцепившись всеми четырьмя руками, забралась на чердак. Стащенные заранее доски и ветки стали её материалом. Дыра за дырой крыша закрывалась. Криво, ненадёжно, но закрывалась.
Когда она спустилась вниз, простыня на ней была вся в пыли. Руки дрожали. Но над головой больше не зияли рты ночного неба. И впервые боль в груди смешалась с каплей гордости.
— Моё... — выдохнула она. — Теперь это моё.
Под конец она вновь поела картошки половину которую оставила себе. Ровно две, слишком заработалась чтобы поесть вовремя, плюс экономия.
*****
Новое утро встретило её тишиной. Странной, давящей, но всё же лучше, чем голос мужа. Солнечный свет пробивался сквозь кривые заплатки на крыше. Тело ломило, особенно плечи и когти, будто в каждом пальце сидела заноза. Она пошла к ручью. Простыня, пропитанная потом и пылью, нуждалась в стирке. Двумя руками держала ткань, двумя тёрла. Иногда путалась, и ткань выскальзывала в воду. Она вылавливала её, кусала "губу" чуть ли не до крови. Но закончила. Развесила на заборе, и ветер принялся трепать влажные лоскуты.
Иронично, теперь она вновь нога.
После — колодец. Когда-то добротный, теперь пересохший и мёртвый. Ведро держалось на гнилой петле. Она подняла его всеми четырьмя руками. Дерево жалобно скрипнуло.
— Старое... но ещё послужит, — прошептала она. И сложила в него картошку, что оставила. Можно хранить именно здесь. Да, из двадцати пяти картофелин, съев два, и посадив большинство она оставила себе всего десять. Но вдруг застыла.
Картошка.
Почему она не сгнила? Почему клубни были целыми когда она явилась сюда?
Она выронила один и метнулась к грядке. Там, где вчера она посадила половину клубней, земля уже покрылась буйной зеленью. Картошка выросла за ночь. Настоящие стебли, листья, клубни. Она вырвала один. Целый. Второй. Третий. Все — одинаково свежие. То, что вчера было просто грязными лунками с зарытой картошкой, сегодня превратилось в настоящий хаос зелени.
Она вспомнила, как в разговорах у подъезда бабушки жаловались: ждать нужно месяцами. А здесь — сутки.
Это пугало. Это восхищало. Это тревожило.
Она посадила половину обратно, полила из глиняного горшка и села рядом. Ждать. Сколько? Пять минут? Полчаса? Ничего.
Значит... сутки.
— Да, — шепнула она, глядя на грядки. — Подожду ровно сутки. И проверю.
Забрав отложенную картошку она вернулась домой.
У неё не было сил паниковать сейчас.
*****
На следующее утро чудо повторилось. Простыня высохла — и впервые у неё снова была одежда. Но взгляд сразу упал на грядки. Картошка вновь выросла. Снова за ночь.
Она опустилась на колени и вцепилась руками в землю. Когти рвали почву, вырывали клубни. Все одинаково крепкие, «правильные», словно созданные по формуле.
— Мир так не работает... — прошептала она, но сейчас всё рушилось по новой как и тогда когда увидела своё тело. Белое. С алыми глазами. Жук.
Она собрала урожай. Посчитала. Тридцать клубней.
Две картошки вновь приготовлены в печи.
Две съела, остальные сложила в старое деревянное ведро. Всего ровно двадцать восемь.
*****
Земля под ногами была вся завалена мусором: доски, щепки, ветки. Она решила расчистить. Подбирала одной рукой доску, другой — камень, третьей сгребала труху. Четвёртая мешала, хваталась за воздух, но она упрямо заставляла её работать.
Доски складывались кучкой. Сначала одна, потом вторая сверху, третья рядом. Но когда сверху легла четвёртая, что-то странное произошло.
Воздух дрогнул. Зелёные частички закружились вокруг. Доски будто сцепились. Изломанные края выровнялись, кучка обрела форму. Перед ней стоял прямоугольный. Простой, грубый, но явно сделанный. Он стоял посреди двора. Казалось, будто доски, которые ещё минуту назад были гнилыми и кривыми, вдруг обрели иной облик. Теперь перед ней был стол, высокий почти до её талии, с ровной, тёмной поверхностью.
Гладкая поверхность, строгие линии, углубления девятью квадратиками.
Древесина выглядела чужой: гладкая, будто её долго шлифовали, но в то же время испещрённая геометрическим узором. Квадраты, строгие линии, словно кто-то нарочно вырезал их и вогнал внутрь текстуру дерева. Углы были острые и крепкие, края идеально подогнаны друг к другу, будто стол собран мастером. Снизу виднелись толстые ножки, будто высеченные из цельного ствола.
Он просто появился.
И этот факт пугал сильнее, чем сама его прочность.
Стол не мог появиться так. Она не строгала, не пилила, не связывала. Просто бросала хлам в кучу! Но теперь перед ней был предмет, слишком правильный, слишком «целый», чтобы быть случайностью
Что чёрт возьми происходит в этом мире!
*****
Она обошла верстак по кругу, не доверяя ни глазам, ни ощущениям. Осторожно провела когтями по краю. Эти девять квадратов не выходили из головы. Внутри каждого квадрата поверхность чуть углублялась, образуя крошечные «ячейки». Слишком правильные, слишком настойчивые.
Ячейки складывались в сетку — три на три. Девять углублений, ровных, как будто созданных специально для чего-то. Чувство внутри подсказало: сюда можно что-то положить. Не еду, не камни, а именно материалы.
— Если это стол для работы... значит, сюда нужно класть материалы.
Можно рискнуть чтобы проверить.
Она оглянулась по сторонам. Рядом валялись остатки досок и ветки. Она подняла одну доску обеими верхними руками и, сдерживая дрожь, положила её на первый квадрат. Доска осталась лежать. Ничего не произошло. Она нахмурилась. Нижними руками добавила ещё одну доску — рядом. Теперь две. Верстак молчал.
Сердце колотилось. Казалось, будто она играет в детскую головоломку, только от решения зависит не игрушка, а сама её жизнь.
— Когда я просто сложила доски вместе, появился этот стол. Значит... если правильно соединить... получится что-то ещё.
Она себя отругала, про себя от того что та делала, но она хотела ответы, хотела увидеть что произойдёт. Внутренний ребёнок в ней просыпался к тяготи к неизвестному и чему-то мистическому.
Она взяла третью доску и положила её поверх двух первых — как бы пытаясь «соединить» их в форму. Логика подсказывала: три доски — это уже не хлам, а заготовка. Стол, палка... что-то, что можно использовать. И в тот момент, когда третья доска коснулась квадрата, по поверхности пробежал слабый свет. Тёплый, медный, едва заметный с зелёными частичками.
Она отдёрнула руки, сердце ухнуло в пятки. Доски не исчезли — они «сложились». Словно сами. Не в привычный предмет, но в аккуратную, ровную доску: длинную, прочную, без трещин. Словно новую.
— Это... это не реально... — прошептала она, осторожно прикасаясь. Поверхность гладкая, как будто её строгали лучшие мастера. Ни сучков, ни сколов. Это была реальность, эта вещь и стол были реальными.
Она сглотнула и медленно подняла заготовку. Та казалась легче обычного дерева, но крепче. Внутри всё дрожало будто она маленький ребёнок.
*****
Она сидела напротив верстака, положив рядом несколько обломков веток. Длинные, тонкие, кривые — хлам, которым обычно лишь печь топить. Но теперь, после доски, ей казалось, что в них скрыт другой смысл.
— Если три доски дали новую ровную доску... то... — та задумчиво коснулась когтем одного из квадратов. — Может, палка?
Мысль пришла сама. Простая, почти детская. Две ветки — друг над другом.
Она взяла одну, положила на средний квадрат. Другую — аккуратно на нижний. И затаила дыхание. Верстак перед её глазами снова ожил. Слабый свет пробежал по узорам, и ветки дрогнули. На миг показалось, что они срослись друг с другом, исчезнув в дереве. И вместо них на столешнице осталась ровная, гладкая палка. Всё произошло, так же как и в первый раз, быстро и мгновенно.
Палка. Обычная. Но слишком правильная, будто её вырезали искусные руки. Прямая, одинаковой толщины, без сучков.
— ...Получилось, — выдохнула она, не веря глазам. Она подняла её. Лёгкая, прочная. Настоящая. Не мусор, не труха, а инструмент.
— То есть... я могу... — она облизнула пересохшие "губы" и положила на стол ещё одну доску. Потом — ещё палки. Схема выстраивалась в голове сама собой, будто память подсказывала того чего не было.
Одна доска сверху, две палки вертикально...
Она вздрогнула, когда свет вновь вспыхнул перед глазами. И там, где были доски и палки, возник предмет.
Деревянная лопата.
Она осторожно взяла её. Рукоять гладкая, крепкая. Лопасть широкая, слегка блестела, будто дерево «закалилось». Она сжала лопату в руках, чувствуя вес — и впервые за долгое время ей стало легче дышать.
— Я могу работать... быстрее... — прошептала она, сжимая инструмент. Боже, та чувствовала себя первооткрывателем чего-то невозможным, хотя это ведь так, всё что сейчас произошло казалось невозможным. Её возрождение, её тело, её ситуации и это.
Но вместе с этим в груди поднялся холод. Ведь то, что произошло — было слишком похоже на игру. Слишком неправдоподобно для её новой, пугающей реальности. Честно, даже та знала игры, даже она играла в игры где нужно было добывать ресурсы и ЭТО было слишком похоже на действия в игре, даже та самая картошка выросшая за сутки смахивала на эту механику, в прочему это могло быть и совпадением.
— Может я в лимбо?
Лопата молчала. Но её гладкая поверхность казалась ответом сама по себе. Нужно опробовать его. Она отнесла лопату к краю двора, туда, где земля заросла сорняками и мелким кустарником. Верстак остался позади. Она сжала рукоять крепче четырьмя руками и вонзила лопату в землю. Почва поддалась так же легко, как у грядок: ровный срез, гладкая ямка, ни камня, ни корня не остановили удар.
Она нахмурилась. Сделала ещё один взмах — тот же результат. Земля словно сама уступала.
Она вновь нарочно ударила сильнее, надеясь, что деревянное лезвие треснет или застрянет в корнях. Но лопата лишь вошла глубже, вырвав кусок земли так, будто это не почва, а рыхлый песок. Та смотрела на ровные ямки и не могла поверить. Вдали от верстака, вдали от «чужих правил» — результат остался тем же. Инструмент тащил за собой механику, будто верстак был только началом, а не центром.
— Так, Анна. Если можно было сделать лопату то... То и другие инструменты можно? И не только инструменты? - её взгляд резко метнулся прямиком к верстаку. Для неё всё произошедшее являлось чудом и непонятной магией, но всё это помогло бы выжить ей.
Цокая языком она невольно предвкушала своё будущее с помощью этого.
От автора:
1.Эта глава вышла длиннее, чем я ожидала и раньше чем должно.
2.Имя нашей Гг наконец раскрыто! Анна - разве не милое имя?
3.Напоминаю, привычная механика «Майнкрафта» будет работать не полностью.
4.Работа для неё — это единственный способ не сойти с ума от прошлого и кошмаров.
5.Может какие-то предложения?
6.Три старые доски — одна новая и крепкая.
7.Две ветки — палка, но останется и классический вариант, две доски — палки.
8.Одна доска сверху и две палки вертикально — деревянная лопата.
9.О росте посевов - 31 минута реального времени, здесь же оно превратилось в сутки;
Картошка - 1 день роста,
Морковь - 2 дня роста,
Пшеница - 2-3 дня роста,
Всё с учётом периодического полива.
10.Сколько домов в заброшенной деревни? Около 10
11.Интересный факт, наша Гг единственный альбинос-багряник который может есть материальную пищу насыщаясь той.
12.Я могла где-то накосячить, так что извините.