Тина. 2023
«Мы несем науку геномики в мир». Эта надпись красуется на темно-синем конверте, который я вынула из мусорного ведра у себя под столом. Курьер из «Генетрикс» привез мне целый набор из зонда-тампона, тубсера со штрих-кодом, различных глянцевых брошюр и водонепроницаемой упаковки для транспортировки моих сиротских клеток, не родственных никому. Я копаюсь в скомканной макулатуре, чтобы найти инструкцию. Почти месяц назад я уже собирала свой биоматериал, но сейчас решаю пройтись по всем пунктам заново, чтобы ничего не забыть. Не есть, не пить, не целоваться. С этим у меня всё в порядке.
Матвей после вчерашнего ответил на моё сообщение уже глубокой ночью:
«Ну, что ж ты так ☹ »
Ближе к обеду от него пришла другая эсэмэска:
«Солнце, я сегодня никакой, встретимся в воскресенье?»
Ему сейчас плохо, а я радуюсь. Не придется придумывать идиотские объяснения, куда я собралась без него. Если кому-то «пусть это останется между нами» и дается легко, то точно не мне. Блеф не моя стихия. С меня сошло семь потов, когда я пыталась скрыть приезд курьера из «Генетрикс» от Беаты. «Мне там должны передать кое-что... кое-что важное. Да так, по учебе, однокурсник решил занести контрольную. Да, это не могло потерпеть до утра. Да, он знает, где я живу. Откуда? Сама не знаю... то есть это я ему сказала». Я человек, которого первым убивают во время игры в мафию. Уж больно подозрительная.
Я беру ватную палочку и провожу ей несколько раз по внутренней стороне щеки. Кончик, на котором остаётся мой буккальный эпителий, я отрезаю и кладу в почтовый конверт. Заморачиваться со специальными пробирками нет никакого смысла. Эффект будет один и то же. Или никакой, как уже случалось со мной ранее. Я комкаю инструкцию и намереваюсь избавиться от неё навсегда. Третьего шанса не будет. Кладу бумажку в карман и смотрю на предзакатное небо через окно в покатом потолке. Моя комната находится на мансардном этаже. Иногда я люблю лечь на пол и разглядывать звезды и самолеты, пролетающие над Москвой. Когда я однажды показала Матвею свою обсерваторию, он обещал мне подарить телескоп. Может быть, когда-нибудь он так и сделает.
Мы могли бы сейчас быть вместе. Ехать на его машине в Сокольники. Его рука скользила бы моей ляжке, задирая юбку, а я предосудительно бы на него посмотрела. Точно не в серьез. Сегодня в летнем кинотеатре идет «На последнем дыхании». Мы бы пришли на сеанс, и он возмутился тому, что фильм черно-белый. А я бы ответила: «Какая разница, какой фильм не смотреть». Этот день обещал быть очень романтичным, но он таким не будет. Матвей перебрал и пьет алкозельцер, а я ищу тех, кто бросил меня 19 лет назад. У меня есть всего два месяца до отъезда в Германию, может, я успею залететь в последний вагон поезда, несущегося в долину семейных тайн. Или нет. Даже не знаю, что лучше.
Я спускаюсь в метро. В наушниках – подкаст Ани про Байкал. Мне интересны не столько тонкости волонтерства, сколько любовная искра. Смогу ли я разглядеть момент, когда она пробежала между Аней и Антоном? Не каждый раз подобная магия записывается на диктофон. Я включаю режим шумоподавления, чтобы как-то заглушить рёв несущегося вагона.
«Первые дни? Максимально сумбурно и непонятно. Без связи, среди незнакомых людей. Я думал, что попал в трудовое рабство. Таскаешь туда-сюда тяжелые бревна. Мерзнешь в спальном мешке. Потом мне рассказали, что в нём нужно спать без одежды, так работает теплообмен. Стало получше».
Напротив меня сидит молодая пара, у неё в руках одна роза, они едут и не разговаривают друг с другом. Кажется, второго свидания парню не стоит не ждать. А я тихо радуюсь тому, что ботаника не мой основной предмет, иначе бы пришлось точно так же, как Антону, жить в палатке и собирать мать-и-мачеху.
«Когда не привык к физической работе, очень тяжело начинать. Ходишь, как зомби. А потом до меня дошло, зачем все это нужно».
Чтобы сорвать спину? Девушка напротив крутит в руках несчастную розу. Цветок не выдерживает и теряет свой первый лепесток.
«Мы сидели у костра и пели песни. Тогда я понял, зачем приехал... Конечно же за романтикой. Кто-то готовит, кто-то сушит носки, кто-то травит байки. Все уже забыли, что я утопил в реке волейбольный мяч. И рады, что закончился дождь. Разве в Москве можно так легко кого-то обрадовать?»
На место неразговорчивой пары садится дед в кепке с надписью «Чикаго», он о чем-то яростно спорит сам с собой. А я задаюсь вопросом. Неужели Аня повелась на это? На мокрые носки и песни у костра? Ладно, кто знает, на что бы велась я, не будь у меня Матвея.
«Я боюсь звучать, как какой-то буддист или кришнаит, но жить ради других, ради общей цели гораздо прикольнее, чем жить ради денег. Ладно, признаю, я чокнутый сектант. Но это реально круто. Когда ты помогаешь другим, потому что так принято, а не потому, что тебе заплатили 5 копеек. Когда кто-то, идущий впереди, предупреждает об остром сучке. Когда вы спасаете друг друга от клещей. Когда вы строите мост для тех, кто не скажет и даже не подумает «спасибо». Классно просто делать то, что считаешь правильным»
Дальше он рассказывает про зиму, про льды, про остров Ольхон. Наконец ведущая подкаста Аня задаёт вопрос, который интересовал меня больше всего со вступительного джингла. Стоило ли это всё отчисления с 5 курса?
«Не знаю. Все вокруг мне говорили про необходимость продолжать заниматься тем, на что уже потрачены силы и время. А как по мне, нужно было сжечь мосты и двигаться дальше. Нет, ну ты представь: приходишь в университетскую столовку, а там появилось новое пирожное. Теперь их два: старое, которое брала тысячу раз, проверенное временем, и вот это новое, загадочное, может, вкусное, а может и нет. Какое ты выберешь?».
Аня сказала, что подумает, а я бы выбрала первое. Я не люблю разочаровываться. А Антона мне жаль. Жаль за то, что у него нет амбиций.
В свои 22 года Антон работает бариста. И сейчас я еду к нему в кофейню, чтобы отдать конверт. Мы обо всем договорились утром, когда нашли друг друга в социальных сетях. Хочется позвонить себе 14-летней и сказать: «Ты не поверишь с кем я сегодня встречаюсь! Более того, он сошел с ума и стал гребаным хиппи».
Я захожу в кафе. Мелкая белоснежная глянцевая плитка устилает все помещение. Над барной стойкой красуется неоновая надпись «Всё по цене чашки кофе», разливая повсюду розовое свечение. Антон не замечает меня, он увлеченно болтает с девчонкой-помощницей. На них желтые гавайские рубашки навыпуск. Либо это их униформа, либо они одеваются в одном секонд-хенде.
– Алоха, – оборачивается он ко мне и расплывается в улыбке, – сегодня у нас акция. Банановый капучино на ристретто за полцены.
Антон смотрит мне в глаза и подмигивает. Явный намёк, что разговор о ДНК-тестах стоит начать в другом месте.
– Мне просто Американо.
– Черный, как ночь, – отвечает он и записывает что-то на бумажке. – Так точно, агент Купер.
Впервые вижу парня, который смотрел «Твин Пикс». Я оплачиваю и сажусь за дальний столик на зеленый кожаный стул. Обзор на барную стойку мне загораживает высокий разросшийся кактус. Вечер субботы, но заведение не сильно пользуется популярностью. Даже банановый капучино не особо спасает ситуацию.
Мне вспомнилась младшая школа. Каждый день после уроков я садилась в углу в кафе «Усахелури» и ждала Беату. Меня там знали все – от официантов до управляющего – и переодически подсовывали конфеты, проходя мимо. Деревянные скамейки, бордовые скатерти, дешевые репродукции картин Лермонтова из учебников. Да, та обстановка была слабо похожа на сверкающий блеск этой модной кофейни с закосом не то на мексиканский, не то на гавайский антураж.
Антон подходит ко мне, садится напротив и протягивает бумажный стакан.
– Спасибо. Мне тебе как передать конверт? Ты же не передумал?
– Можешь под столом. Или на улице под камнем оставить, я завтра заберу.
– Ты серьезно? – я смотрю на него, выпучив глаза.
– Как же тебя тяжело рассмешить, я ещё вчера это заметил, – он оглядывается и машет своей помощнице. – У меня смена уже, считай, закончилась. Можем вместе пойти, заодно и отдашь всё. Мне только собраться.
– А это долго?
Антон снимает бейджик и расстегивает гавайскую рубашку, обнажая белоснежную майку, заправленную в черные брюки.
– А это всё. Сейчас только схожу за рюкзаком.
Я провожаю его взглядом и беру в руки стакан с моим именем, размашисто написанным черным маркером. Помощница щурится и пытается разглядеть меня, прячущуюся за кактусом. Надеюсь, она не думает, что я его девушка. А уж тем более любовница.
Антон кивает любопытной бариста, сменившей его на посту, и мы выходим на улицу, где нас обволакивает жаркий липкий воздух московского лета.
Мы перекладываем конверт с генетическим материалом из моего рюкзака в его и идем в сторону станции метро. Изо всех сил стараюсь не встречаться с Антоном глазами и не приближаться к нему ближе, чем на полметра. Ощущаю себя на свидании с каким-нибудь парнем из «Тиндера», на котором я на самом деле никогда не была. Антон даже не пытается разбавить атмосферу ни к чему не обзывающими вопросами, поэтому мне приходится брать это дело в свои руки:
– Всё-таки почему ты решил мне помочь?
Я жду от него ответа про стремление к взаимопомощи или ещё какую-нибудь лабуду, которую он усвоил, пока таскал бревна на Байкале. Невольно бросаю взгляд на его руки, чтобы проверить, как сильно волонтерство помогло ему подкачаться. Спортивный зал помог Матвею гораздо больше.
– Да не знаю. Я как-то тебя увидел, и накрыло теплой ностальгией. Мы вроде не общались. Но ощущение, что знакомы тысячу лет. Почему бы и не помочь старой знакомой?
У меня вид учащихся моей школы навевает только воспоминания о том, как я хотела утопиться в ванной. Антон встает неполадку от входа в метро и закуривает тот же самый «Лаки Страйк».
– Если дальше упорствовать и искать причины, я могу и передумать, – угрожает он и ехидно смотрит на меня, ожидая реакции.
– Ладно-ладно. У меня остался лишь один вопрос. Как я тебя могу отблагодарить?
– Дай подумать.
Он задумчиво выпускает струйку дыма. Остается всего пара затяжек до того, как он бросит бычок в урну, и мы войдем в метрополитен.
– Можешь помочь мне выбрать подарок Ане. У неё скоро ДР. Давно девчонкам ничего не покупал.
– И всё?
– Всё.
– Я тебе скину пару ссылок, как доберусь до дома. Только обрисуй свой бюджет.
Его пожелание показалось мне странным – просить меня выбрать подарок человеку, которого я видела лишь раз в пьяном угаре. Но это меньшее, что я могу для него сделать взамен на незаконное использование ресурсов полиции в личных целях.
– Ссылок? Может ещё статью на GQ. 20 банальных подарков для рандомной девушки от 17 до 50, – говорит он и показывает ладонями заголовок. – Не-не. Так не пройдёт.
Если бы он знал свою девушку, не просил бы первую встречную поперечную выбирать ей подарок – думаю я про себя. Придется соглашаться. Я предлагаю пройтись до арт-пространства, открытого на месте старой фабрики. Оно совсем недалеко, и в нем есть куча магазинчиков, где можно купить что-нибудь ненужное, но красивое. Сама я там никогда не бывала. Для похода в подобные места нужно иметь подруг.
– Расскажи мне что-нибудь о ней.
Начинаю пытать Антона, чтобы выудить хоть какие-то факты. В моем арсенале пока что только два: она любит текилу и записывать подкасты.
– Аня любит фэнтези. Мы с ней недавно пересматривали «Властелина колец». Она похожа на светловолосую Арвен. Такая же храбрая, умная и красивая. Тоже любит все серебряное.
Интересно, после года отношений так же описывают свои вторые половинки или так бывает только через месяц. Почти уверена, что Матвею первое приходит на ум – зануда с классной задницей. Но надеюсь, говорит он что-то другое.
– А ты, получается, Арагорн? Вы о себе завышенного мнения, юноша.
Антон вопросительно поднимает одну бровь. Мы уже подходим к кирпичному зданию фабрики, откуда пачками вываливаются шумные хипстеры.
– Зато и у нас, и у них имена начинаются на «А». Это не может быть совпадением.
Я киваю в ответ на его безумную фантазию, и мы протискиваемся внутрь. Тут нет эскалаторов и раздвигающихся дверей, зато есть галерейные пространства, книжный магазин, библиотека, кофейня, хостел, рестораны и шоурумы. Много шоурумов. Со всяким хэнд-мейдом, винтажным барахлом, шмотками якобы молодых дизайнеров и фанатскими безделушками. Никогда ни от кого не фанатела. Или, может, только раз.
Бросаю взгляд на Антона, он явно чувствует себя себя не в своей тарелке. Я вспоминаю, что всего месяц назад он ещё жил в лесу. Поговорка «из лесу вышел» приобретает буквальное значение.
– Хорошо, что я додумался идти не один, – говорит он и осматривается не то с испугом, не то с презрением.
Мы поднимемся по узкой винтовой лестнице на самый верхний этаж. В, так называемый, лофт. Трубы под высоким потолком сейчас имеют лишь декоративный характер, а когда-то по ним переливали вино из одного цеха в другой. Магазинчик с пластинками кажется самым безлюдным, и мы шустро ныряем в него. Я делаю вид, что увлеченно листаю разноцветные упаковки в разделе «Диско». Решаюсь задать вопрос, который волнует меня уже некоторое время:
– А ты не боишься, что нас вдвоем кто-нибудь увидит?
– Я больше боюсь, что меня кто-нибудь увидит в пафосном магазине с пластинками за 17 тысяч и решит, что меня есть смысл грабить.
Только сейчас замечаю ценник. Понятно, почему место не пользуется популярностью. А ещё понимаю, почему Антон с Матвеем подружились, от них обоих не дождешься серьезности при ответах на вопросы.
– А если без шуток?
– Без шуток. Мы не в пятом классе. Даже если вдруг Аня узнает, что нас с тобой увидели в одном магазине, она максимум съязвит, понравилось ли мне свидание. Да и то вряд ли. Она не какая-то сумасшедшая. Да и вообще. Главное, не то, что подумают о тебе люди, а то, что ты сам думаешь о себе. Я знаю про себя, что не буду закрываться в примерочной с девушкой своего хорошего друга. Мне этого хватает.
Крис и Нола из «Матч Поинта» тоже однажды встретились у магазина, а потом он её застрелил из охотничьего ружья, потому что всё зашло слишком далеко. Пытаюсь отогнать эти мысли. Надеюсь, он не подумает, что я маньячка, во всем ищущая сексуальный подтекст. Мне срочно нужно найти зеркало, чтобы проверить, сильно ли просвечивают мои покрасневшие щеки через тональный крем. Идем дальше.
Антон, наверное, думает, что девятнадцатилетняя девушка должна прекрасно понимать любую другую девятнадцатилетнюю девушку. Как бы не так. Мне приходится полностью абстрагироваться от своих вкусов и интересов, чтобы представить подходящий Ане подарок. Я анти-творческая личность. Может быть ей понравятся сухоцветы в смоле? Комикс про мышей-фашистов? Картина по номерам? Студийный микрофон?
– Дарить такие дорогие подарки девушке, с которой встречаешься один месяц, не совсем комильфо.
Или не совсем соответствует зарплате бариста.
Всё это время в рюкзаке Антона находится мой генетический материал. Я начинаю понемногу беспокоиться о его сохранности. Но как-то же ловят преступников по ДНК сорокалетней давности. Вот и моему ничего не станет за полтора часа – пытаюсь так как-то себя утешить.
Мы обходим ещё парочку магазинов. У Антона уже сдают нервы. Редко мужчины стойко выносят тяготы шоппинга. Градус его избирательности снижается обратно пропорционально времени наших поисков. Делаю ставку, что в следующем шоуруме Антон найдет именно то, что ищет. Так обычно и бывает, когда терпение на исходе.
– Думаю, это то, что нужно.
Моя ставка сыграла. Его выбор пал на серебряное ожерелье из букв азбуки Морзе. На тонком прутике нанизаны короткие и длинные бусинки. Две «А» и две «Н», образующие полное имя его девушки. Я не стала говорить, что без красивой упаковки сложно понять значение украшения. Мне уже жутко хочется домой. Кажется, я расплатилась сполна за незаконную генетическую экспертизу. Остаётся лишь перейти в режим ожидания.
Мы уходим прочь от этого круговорота барахла в природе. Антон провожает меня до метро, так как ему по пути. Прежде, чем я растворяюсь в толпе, засасываемой вагоном метро, он бросает мне напоследок:
– А вы тут ещё до какого?
– Самолёт 18 августа.
Двери закрываются, когда он кивает в ответ.
Запускаю руку в карман, там всё та же листовка, с которой я проходила весь день, так её и не выкинув. «Наша компания началась с хорошей идеи – сделать тест ДНК доступным и недорогим для каждого. Мы несем науку геномики в мир».
***
Я успела сходить на 4 свидания. Два в машине. Два в квартире у Матвея. Его родителей почти никогда не бывает дома, мать вечно на объектах, а отец в суде. Никто не мешает нам заниматься любовью хоть на кухонном столе. Но на нашу четвертую встречу я принесла полимерную глину и заставила Матвея лепить тарелки. В знак протеста он сотворил посудину в форме фаллического символа. Смелое дизайнерское решение.
На меня что-то нашло после похода за подарком Ане, и я вернулась вновь на ту хипстерскую фабрику. Будто под гипнозом я оказалась в магазинчике товаров для творчества. Дальше темнота. Только звук печатающегося чека привел меня в сознание.
Матвей был чрезвычайно удивлен. Обычно он был виновником всех сюрпризов, а я им только сопротивлялась. По неведомой мне причине мы поменялись ролями.
За полторы недели я успела ещё много всего. Прокрасить корни – ненавижу, когда отрастает мой натуральный блеклый блонд и светится будто лысина на голове. Сходить пять раз в спортзал и поделать там французский жим лежа и гиперэкстензию. Изучить две главы из учебника по немецкому и узнать на каком-то сайте про Германию, что для поцелуя с сомкнутыми губами есть отдельное слово – Bützchen. Посмотреть на скорости х2 дюжину фильмов, которые мне не с кем обсудить.
Меня с детства приучали каждую минуту времени проводить с пользой. Если бы не эта привычка, я бы стерла палец, обновляя диалог с Антоном. Интересно, он знает, что я ищу не троюродную тетушку, а мать? Интересно, а он догадывается, зачем я её ищу? А догадываюсь ли об этом я сама?
О том, что меня удочерили, мне рассказала Сопико, мать Давида. Её я всегда звала бабушкой. Она приезжала к нам из Грузии лишь по праздникам с чемоданом абрикосовой чачи, за которую сын всегда её ругал. Однажды между бутылок она провезла альбом с фотографиями.
Бабушка дождалась, когда мы останемся вдвоём, и придумала нам алиби, мол, мы учимся готовить чурчхелу. Мне было 13, мой и без того трудный подростковый период омрачался подозрениями, зародившимися на уроках биологии. Я подолгу сидела заперевшись в комнате и писала конспекты по химии. Иногда ходила на теннис, где редкий раз попадала по мячу. В таком состоянии точно не до кулинарных мастер-классов, но Сопико настояла. Я пару раз окунула грецкие орехи в смесь муки и виноградного сока, и тут она достала альбом. От снимка к снимку на голове Давида всё прибавлялось седины. Много незнакомых мне родственниц, каждая вторая – «непутевая» или даже «дрянь такая». Бабушка никогда не стеснялась в выражениях. Меня смешили до слез её комментарии. Даже на секунду я задумалась, что своим противным характером пошла в неё. Всего лишь на секунду.
Страница за страницей мы дошли до марта 2004 года. Беату в ресторане поздравляют с женским днем и вручают хиленький букетик тюльпанов. Моё сердце забилось как метроном при «Полете шмеля».
У них не осталось аргументов в защиту нашего родства. Беата не могла быть стройной, как модель «Виктории Сикрет», за три недели до моего рождения. Меня окончательно раздавило. Оранжевые цифры «08 03 '04» впечатались в мою сетчатку. Иногда мне кажется, что я вижу их даже много лет спустя, закрывая глаза.
Я вынула эту фотографию из альбома и, когда мы проводили бабушку на поезд до Минеральных Вод, повесила на холодильник.
– Да, это правда. Но если ты нас хоть сколько-нибудь ценишь, мы эту тему больше не поднимаем, – объявил мне Давид, собрав нас троих за столом.
С того дня в моей душе образовалась зияющая пустота. Когда близкие люди отказываются быть с тобой откровенны, намеренно скрывают от тебя факты твоей же биографии, ты ощущаешь себя чужой.
«Мне нужно усвоить, что это не мое дело. Но как же не мое!». Меня разъедало все эти годы не любопытство, а одиночество. Будто все вокруг что-то знают, но не говорят мне. Меня исключили из тайного общества. Доступ к секретным скрижалям закрыт. Может быть, со мной что-то не так?
Летние дни тянутся невыносимо долго.
Мне начинает казаться, что Антон пошутил надо мной. И как только в тот вечер наши пути разошлись, он выбросил почтовый конверт в ближайшую утру. Это розыгрыш.
На часах половина девятого. Мы ужинаем втроем пастой со шпинатом. Давид рассказывает, что проект многоуровнего паркинга одобрили клиенты. Мне приходит эсэмэска: «Позвоню?». Я вздрагиваю и моментально теряю аппетит.
– Сидеть в телефоне за столом вредно для здоровья, – читает мантру Беата.
– Я уже поела.
На меня смотрят с неодобрением. Зеленая субстанция так и осталась на тарелке почти нетронутой. Я решаю выждать ещё 10 минут, чтобы не выглядеть слишком подозрительно.
– Пора бы прикидывать, что ты возьмешь с собой. Может, что-то подкупить. Займитесь этим с Беатой, всё равно бездельничаешь, – говорит Давид.
– Угу, – соглашаюсь я, спорить с ним бесполезно.
Без двадцати девять запираю дверь в свою комнату и печатаю «Да». Тут же телефон вибрирует у меня в руке.
– Есть хорошие новости и плохие.
Меня уже радует, что новостей больше нуля.
– Не томи.
– Мы кое-кого нашли. Предположительно твоего дядю. Плохая новость заключается в том, где мы его нашли, – Антон делает небольшую паузу. – В СИЗО города Кашин. С одной стороны, это большая удача, если бы не ДНК-типирование заключенных, базы вообще бы не существовало. Но с другой... не уверен, что ты хотела услышать именно это.
Я молчу какое-то время.
– Да, совсем не похоже на богатого дядю из Нью-Йорка, как было в рекламе.
– Это уж точно.
Мне не хватает воздуха. Я подхожу к окну и открываю его на проветривание. В комнату врывается горячий поток. Становится только душнее.
– А можно с ним как-то связаться?
– Думаю, тебе никак. Но у него есть жена. Отец даже дал мне её контакты с условием, что она не узнает, откуда у нас вся эта информация.
– Надо что-то придумать.
– Да, надо.
Некоторое время я лежу на кровати и пялюсь в потолок, забыв, что я до сих пор не положила трубку. Антон прерывает молчание:
– Когда я предлагала свою помощь, я как-то не подумал, что так или иначе принесу плохую новость. Либо никого не найдут, либо найдут кого-нибудь в местах не столь отдаленных. Или ещё хуже – кого-нибудь отъехавшего.
– Нет-нет, не подумай. Я тебе благодарна. Мы не в средневековье, чтобы гонцу с плохими вестями отрубали голову. Да и, может, всё не так плохо. Может, он сидит за организацию подпольного казино или уклонение от налогов.
– Он сидит за убийство, – говорит Антон и вздыхает.
– А.
Я начинаю понимать, почему Давид и Беата так хотели меня оградить от всего связанного с моим происхождением. Они были правы. Я – нет.
У меня пересыхает в горле. Набираю воздух в легкие, чтобы что-то сказать. Но слова не находятся. Мне жаль, что я втянула Антона в это дело.
– Что ж, – говоря я натягиваю улыбку, чтобы голос звучал дружелюбнее. – Большое спасибо ещё раз. И да, скинешь номер его жены?
Антон соглашается, а я даже представить себе не могу, о чем буду говорить с этой женщиной. Может, назваться ведущей программы «Жди меня»?
Мне приходит сообщение с именем и одиннадцатью цифрами. Яна Мещерякова. Антон ещё подписал, что этот заключенный – родственник со стороны моей матери. Получается, её девичья фамилия – Мещерякова. Возможно, она до сих пор носит её. Если ей так и не подвернулось выйти замуж.
В мире тысячи Мещеряковых. К такому выводу я пришла, когда вбила в поисковике её фамилию. Любая из женщин на картинках в «Google» может оказаться моей матерью или родственницей.
Минутная стрелка обогнала часовую. В Тверской области, где находится Кашин, уже 9 вечера, как и у нас. Если я не позвоню этой Яне прямо сейчас, то не усну всю ночь и буду бессмысленно перебирать ссылки в поиске женщин, похожих на меня.
У меня нет времени придумывать скрипт нашего разговора. Я звоню. Сейчас или никогда.
Мысленно молюсь про себя, чтобы моя тётка не взяла трубку. Но она отвечает.
– Да, – резко звенит незнакомый мне голос. – Алло.
Мне хочется отключиться, но я беру себя в руки. Я так близка к тайне своего рождения, как не была последние 19 лет.
– Яна Мещерякова?
На заднем плане грохот и звуки, напоминающие электролобзик. Издалека доносятся неразборчивые мужские голоса.
– Да, а кто спрашивает? – громко говорит Яна, пытаясь перекричать фоновый шум.
– Вы жена Виктора Мещерякова?
– Да. Девушка, а вы кто?
– Я? – думаю, что бы такое ответвить, чтобы она не повесила трубку. – Я его родственница. Меня интересует больше не он, а его сестра.
– Какая родственница? Нету у него никаких сестер. Что вам надо?
– Вы уверены? Я дальняя родственница.
– Че вы мне тут свистите? Откуда у вас мой номер?
– Дали.
– Не выводи меня, – переходит на «ты» моя собеседница, всё больше теряющая ко мне уважение и доверие. – Это шутка какая-то? Если с меня снимут деньги за эти разговоры, я напишу в прокуратуру. Задолбали уже. То банки, то склянки. Я кладу трубку.
– Постойте. Мне правда очень нужно что-нибудь узнать, – жалобным голосом говорю я. – У него есть другие родственники? Не знаете, как их можно найти?
– Его старики сейчас в Москве. Если они живы вообще. А то два инфаркта – это не шутки.
– А можете дать номер?
Яна закрывает ладонью микрофон и кричит кому-то: «Минуту. Я разговариваю». Во мне поселяется надежда.
– То есть ты предлагаешь мне дать номер старой больной женщины, раз со мной развод не прошел? Я на работе, у меня нет времени разбираться, кто вы и что вам надо. Если вы мне хотите что-то конкретное предложить, у вас есть 3 секунды или я кладу трубку. Так. 3... 2...
Я выбираю между тем, чтобы продолжать давить на жалость и сказать о том, что я сирота, ищущая родную мать, или предложить более весомую причину поделиться со мной информацией.
– Тысяча рублей? – выбираю второе.
– Я сразу поняла, что имею дело с хорошим человеком. Так, бабка не будет отвечать на ваши звонки, я могу сказать, где её найти.
– Где?
– Скидываете денюжку, и я вам перезвоню, – голос тетки становится любезнее.
– Стойте, не вешайте трубку, я так переведу. Сбербанк?
По номеру телефона я без труда нахожу «Яну Анатольевну М.» и отправляю ей взятку со своей студенческой карты.
– Что ж, записывайте, девушка.
Антон был неправ, говоря, что человека считают хорошим, пока он не сделает плохо. Люди по умолчанию ненавидят тебя до тех пор, пока ты не предложишь им деньги.