Глава 5. Марк
Чёртовы феминистки!
Я наплевательски пропускаю замечание мисс Дарби и иду на свой первый урок, даже не думая свернуть в сторону директорского кабинета.
Директор Абнер всё равно бы мне ничего не сказал. Никогда не говорит. Только умоляет. Ему нужен я, и он закроет глаза на всё.
Агрессивно дёргаю ручку класса живописи и быстро, положив объяснение на стол миссис Полин, сажусь за свою парту, ничего не говоря. В этом семестре не особо много мальчиков, но думаю, они быстро подтянуться во втором, когда увеличится наплыв девчонок из-за меня.
Кабинет живописи остался таким же, каким я его запомнил. Те же просторные окна, круглые столы для парной работы, мольберты, полки с принадлежностями для рисования и, конечно, сама миссис Полин.
Эта шестидесятилетняя старушка из Франции обожает лишь две вещи на всём белом свете: своих собак, которых она заставляла нас рисовать каждый урок, и цветы. А если совместить всё вместе, то отлично было гарантировано безупречно. Я ненавидел и то, и другое.
Почему же я выбрал живопись? Наверное, из-за мамы и любви к этому делу, что она мне привила с самого детства. Я мог часами наблюдать за ней. За тем, как плавно и легко скользит её кисть по полотну, оставляя нечто совершенное и необычное. Она тоже болела синдромом Аспергера. И живопись была её страстью. Точнее болезнью.
Миссис Полин здоровается с учениками, но они её не слушают, потому что смотрят на меня. Шепчутся обо мне. Они хотят меня. Все.
Достаю свой чёрный скетчбук и заточенный карандаш. Я не собираюсь рисовать никаких бульдогов в свитерах с ромашками. Мне нужен отдых после вчерашней ночи. Мне нужно успокоиться и не думать, как я выдёргиваю фиолетовые пряди из этой стервы. Дура. Только проблем вроде назойливой девчонки не хватало. К тому же шестёрке Эмили.
Очередная муха, которую я раздавлю.
— Это кого ты тут раздавишь? — её высокий голос режет мои уши. Я был так окутан гневом, что не заметил, как она вошла. Чтоб ты в землю провалилась!
Она сидит прямо передо мной. Её руки беспардонно расположились на моей парте. Толкаю их карандашом и кривлюсь. За что мне такое наказание?!
— Что с твоим носом? — спрашивает она, нагло ухмыляясь. – Нет, стой! Я сама угадаю! Тебя треснули за твою надменную задницу?
Девочки, помнившие меня со средней школы, сжимаются. Они знают, что со мной шутки плохи.
— Какого чёрта, ты здесь делаешь?! — рычу я. Она улыбается шире. Золистые глаза сверкают нездоровым блеском.
— Учусь?
Я привстаю и хватаю с её парты расписание. Девчонка шипит, словно голодная кошка. Она новенькая, я это точно знаю. Уж слишком бесстрашная. Но как же Эмили тогда с ней познакомилась?
— Твою мать, у нас совпадают все уроки!
— Ох, нет-нет-нет! — она безумно качает головой.— Я не собираюсь видеть твою самодовольную рожу каждый день. — Забирает листок и вздыхает. — Господи, спасибо, что у меня хотя бы английский для иммигрантов.
Кажется, ей тоже не в радость данная перспектива. Но, возможно, это просто ещё один способ добраться до меня. Они все хотят меня использовать.
— Всё будет чертовски круто, если ты повернёшь свою разноцветную башку и закроешь свой дрянной рот!
— Маркус Кейн, Кира Рутская, перестаньте болтать! — надрывается миссис Полин, вся дрожа. Ей давно пора на пенсию с такими нервами.
Я утыкаюсь в свой блокнот. Кира Рутская. Так вот, как зовут эту ненормальную. Значит, из России. Нужно будет узнать о ней больше. Она явно не знает своё место.
— Ты умеешь рисовать лапки собак? — как ни в чём не бывало спрашивает Кира через минуту.
Игнорирую. Спрашивает ещё раз. И ещё. Я ломаю карандаш.
— Скажи, ты глухая? Отвали!
Она начинает хихикать.
— Я тоже самое сказала одному придурку на прошлой неделе! — перестаёт смеяться, понимая, что теперь тот придурок – она. — Ой, не будь старым пердуном и помоги мне нарисовать долбанные жирные лапки этому... Бернарду? Да, я назову его Бернард. Будь человеком и помоги мне нарисовать лапки Бернарду.
Я уже не знаю, что сказать. Я впервые не знаю, как реагировать на такое хамство!
— Ооо, я представляю, как ты хочешь сомкнуть свои длинные элегантные пальца на моей шее, — Кира перекидывает волосы назад. — Но я не отстану, пока ты не выполнишь для меня одну услугу.
Я истерично выдёргиваю её альбом и рисую эти грёбаные лапки. Да такие жирные, что они похожи на брёвна.
— Эмм... спасибо. Как я и хотела, — облегчённо вздыхаю. Всё, теперь она от меня отвяжется. — Но я говорила не об этом.
Нужно было сразу задушить её. Или запереть в кладовой. Правда, я и так не на хорошем счету у полиции, ну и девчонок не бью, а к тому же и понятие не имел, что она привлечёт мисс Дарби. Эта женщина меня точно ненавидит.
Преступаю к плану Б.
— Я понял, — скрещиваю руки и откидываюсь на спинку стула. — Ты одна из тех девиц, что думают, что они живут в фильме про Золушку. Сначала жизнь полная хрень, издевательства от окружающих, а потом оп-па, и в тебя, почему-то, влюбляется самый крутой парень школы. Теперь ты знаменитая и любимая.
Я насмешливо улыбаюсь. Жду её волнительной реакции. Лицо Киры превращается в маску, что вот-вот треснет. Я задел её. Но это... не похоже на разбитую мечту. Это совсем другое.
Она щурит глаза, словно видит во мне кого-то другого, и вновь являет лицо прирождённой стервы.
— Ты видно профиль по этой теме, раз так много знаешь.
Мы склоняемся к друг другу и не сводим взгляд.
— Говори, чего ты хочешь, психованная.
Она кусает свою милую нижнюю губу... милую? Нет, она совсем не милая. А похожа на недоростка. Слишком маленького роста, с двумя нелепыми родинками на шее в виде звёздочек, с большими карими глазами с золистыми крапинками и маленькими, но пухлыми губками-бантиками. Бестолочь с невинным лицом!
— Я...
— Маркус и Кира! — доносится до нас голос миссис Полин. Мы оборачиваемся. Все держат какие-то файлы. — Последнее замечание! Если вы так увлечены друг другом, то пожалуйста, будете работать над совместным годовым проектом. Тема: Ромео и Джульетта.
— Что! — хором выкрикиваем я и она. — Это самое глупое произведение в мире!
Но миссис Полин не замечает нашего негодование.
— Поскольку это годовой проект, мы с другими учителями решили не нагружать вас в преддверии экзаменов, а использовать одну тему во многих областях. Чем больше вы задействуйте различных подходов к работе, тем выше будет балл.
Учительница усаживается за свой стол, обставленный фотографиями её собак, и начинает рассказывать лекцию о том, почему они лучшие музы для искусства.
Звенит звонок. Я резко встаю, не давая Кире и заикнуться о проекте. Мне срочно нужно побыть одному.
Мчусь по коридору, не обращая внимание на взгляды учеников. Они помнят меня. Знают, что я сделал.
Нет, нет, никто не знает. Никто не знает, в каком дерьме я погряз.
Гордон хочет, чтобы я ходил в школу? Отлично, я буду ходить, но пусть не ждёт от меня примерного поведения. В сделку это не входило.
Все оставшиеся уроки пропускаю на чердаке актового зала. Рисую, пытаюсь решить задания по маркетингу, что дал мне Абнер, читаю книги про Йель, и думаю о десяти тысячи долларов, что вручит мне отец, если я поиграю роль хорошего сынка. Всё ради тёти Мэдисон.
А что, если всё пойдёт не так? Что, если операция не поможет...
Поможет. Тётя вылечится, мы переедим в Европу, чтобы помочь развиваться Джорджи, а Кэтти пойдёт в школу, как все нормальные дети. А я... может, мне и удастся поступить в университет своей мечты.
Время второго ланча. Я спускаюсь вниз, поскольку скоро здесь соберётся театральный кружок, чтобы поставить пьесу Шекспира «Ромео и Джульетта».
Это полный провал. У меня нет времени заниматься этой глупостью. Нужно как-то всё перекинуть на занозу в заднице с фиолетовыми волосами.
Конечно, я не уверен, что она согласится это сделать за просто так, поэтому мне нужна страховка. И я решаюсь на дерзкий манёвр. Иду на ланч.
Мнимая королева сидит в центре всей столовой. Золотые локоны блестят, голубые глаза метают молнии. Её стая хихикает и сверкает своими отбелёнными зубами.
Мне не приходится проталкиваться к ним. Все расходятся сами, пропуская меня. Эмили замечает меня первой и кривит своё лицо в брезгливой манере, совсем как я.
— Ну здравствуй, сестрица, — я без спроса сажусь напротив неё.
— Все встали, быстро, — рявкает Эмили и стая Барби разбегается по углам.
— А ты подловчилась. Держишь теперь всех на коротком поводке, да? Не хочешь повторять бывших ошибок?
Смотреть на свою двойняшку, всё равно, что смотреть на свою другую параллель, где ты девчонка. Только моё сердце ещё не сгнило так сильно, как её.
— Почему ты здесь? — переходит к делу она.
— Моя любимая сестра, что за холодный приём? Мы же не виделись целых четыре года!
— И всему виной твой эгоизм.
Я грубо смеюсь.
— Допустим. Но не забывай и про свои грехи, Эм. Они куда интереснее моих.
Она угрожающе хмурит брови.
— Что ты хочешь? Папа знает, что ты вернулся?
— Разумеется, я здесь по его наставлению. — открываю ванильный пудинг и забираю ложку Эмили. — Я вроде взялся за голову. Решил стать хорошим мальчиком, как наш замечательный Алистер. Кстати, где он? Почему не встречает брата?
Обвожу толпу взглядом и нахожу его. Сидит в копании пустоголовых спортсменов. Всё также мерзко очарователен. Посылаю ему одну из своих гадких улыбок. Он не двигается, боится. Вот и правильно.
— Так чего же ты хочешь?
— Мне нужны сведения. О твоей шестёрке. Кире Рутской.
Лицо сестры замирает, а потом расплывается в улыбке похуже моей.
— И что же именно?
— Всё. Где училась, чем занимается, с кем состоит в отношениях, какое положение в обществе.
Почему она ухмыляется? Разве это не должно её настораживать?
И я замечаю любопытную деталь. Её нет среди стаи. Ищу фиолетовые пряди, но их нигде не видно.
— Кира Рутская, — повторяет Эмили. — Приходи на ужин и сам всё узнаешь о нашем новом члене семьи.
Она встаёт, опрокидывая на меня свой шоколадный пудинг. Коричневое пятно расползется на моей рубашке, как чёрная дыра. Стая вновь сближается и направляется на лужайку подальше от меня.
Что значит «Новый член семьи»?
Это полное безумие. Она не может быть одной из нас.