Желание принцессы. Лунное затмение.

Осень. Холодный ветер дует в лицо, растрепаны волосы, не соберешь. Руки связаны. Холод ползет по ногам. Звон колокола. Ведут меня к эшафоту. Значит, жизнь моя закончена? Значит, вынесен мне приговор? В чем вина моя? В том, что глаза не его? Или в том, что смерть забрала её? Ни молитвы, ни хлеба. Взяли и повели.

Вязко иду под шум толпы. Они ликуют, будто поймали беду. Солнце слепит, тяжело идти. Все подгоняют. Вот и она — на балконе сидит. Смотрит она на меня, в руках её платок, а на лице — смешок. А где он?
Толкнули в бок, продолжаю идти. Может, вина моя есть? Может, я и есть она? Та смерть, что мне уготована, оправданна?

Вот я на помосте. Голова моя на плахе. И замахнулся палач. Я зажмурилась.
— Летиция! — кричит гувернантка.
Это был лишь сон? 

Я в своей комнате. Входит гувернантка.
— Вас заждался высший свет!
За ней служанки идут. Меня одевают, причесывают. В зеркале я вижу своё отражение: лицо моё разрумянилось, глаза сияют от счастья, тёмные волосы заплетены.
Сейчас я чувствую себя настоящей королевой бала. Мои волосы уложены в изящный колосок-корону, который словно венчает мою голову. Плетение аккуратно обрамляет лицо, создавая эффект легкой, но торжественной короны. Некоторые пряди слегка выбиваются, добавляя образу нотку романтичной небрежности. Моё румяное лицо с голубыми глазами светится от предвкушения праздника, а зелёное бальное платье делает меня центром внимания.

Платье — это настоящее произведение искусства. Оно сшито из мягкого атласа, который переливается при каждом моём движении, словно волны изумрудного моря. Длинный шлейф тянется за мной, добавляя образу величия и грации. Вышивка и ленты, украшающие платье, делают его ещё более роскошным. Каждый шаг в моих туфлях-лодочках отдаётся лёгким звоном, будто я иду по дорожке из хрусталя.

Но главным акцентом моего образа, безусловно, является диадема "Птица, расправившая крылья". Она словно оживает на моей голове, создавая иллюзию, будто я несу с собой частичку неба. Центральный камень, массивный и прозрачный, переливается всеми оттенками света, напоминая каплю утренней росы. Его форма, слегка вытянутая и заострённая, словно изогнутая грудь птицы, притягивает взгляды. Крылья, сплетённые из ажурного металла, украшены мелкими камнями, которые мерцают, как звёзды на ночном небе. Каждое "перо" кажется таким реалистичным, что хочется прикоснуться, чтобы убедиться, что это не настоящие крылья.

На левом крыле диадемы расположен камень поменьше, каплевидной формы, закреплённый в оправе, напоминающей облако. Он добавляет лёгкости и динамизма, словно птица вот-вот взлетит. А у основания правого крыла, ближе к затылку, находится ещё один камень, округлый и компактный, который завершает композицию, создавая ощущение гармонии и баланса.

Основа диадемы из белого золота с матовой текстурой мягко контрастирует с блеском камней, подчёркивая их сияние. Миниатюрные звёздчатые сапфиры, вплетённые между крупными камнями, создают эффект мерцающего неба, а гравировка на "перьях" добавляет реалистичности. Застежка, украшенная крошечным хвостовым оперением из синей эмали, завершает образ, добавляя яркий акцент.

Сегодня я — воплощение элегантности и "свободы", словно птица, парящая над миром. Мой наряд и украшения делают меня не просто участницей бала, а его главной "героиней".

Гувернантка берет меня за руку и ведет по коридору.
— Это же было?! — думаю я.
Все как в бал, когда корону он ей, даровал.
Я жива, но как? Подождите!
Авива, гувернантка моя... Она должна быть мертва.
Но как?
Я помню, как её обвинила в убийстве, моей мамы. Не правда, не верю, она не могла.
Казнили её на моих глазах.
А я видела... Я видела, как птички резвятся в саду, — говорит Авива.
Значит ли это, что всё было сном? 

Или это я сошла с ума?
Авива жива, её голос звучит так ясно, её рука в моей руке теплая и настоящая.
Но я помню всё: её последний взгляд, Астреин платок, который она держала, смешок на её лице...
Или это была не она?
Может, это я сама себя обманываю?
Может, я всё ещё на том помосте, и это лишь последние мгновения перед ударом меча? 

— Летиция, вы задумались, — мягко говорит Авива, прерывая мои мысли.
— Всё в порядке, — отвечаю я, но внутри всё кипит.
Кто я? Где я? И что из этого — правда? 

Мы подходим к двери, за которой слышны звуки музыки и смех. Высший свет ждет.
Но я не могу отделаться от мысли: что происходит?
Это сон или мир смерти?
Мы вошли. Меня приветствует высший свет, тот самый, что отправил меня на плаху. Или пока рано для этого?
Не насладились... 

Всё как тогда. Те же лица. Гудфрид — он тоже жив! Глава стражи, что был дорог для меня. Его убили, уверена. Астреины козни...
Кругом музыка, всё украшено.
Величественный зал, залитый золотистым светом заката, проникающим сквозь высокие арочные окна, обрамленные тяжелыми бардовыми портьерами с вышитыми гербами. Колонны из мрамора с прожилками золота взмывают к потолку, где фрески изображают эпические битвы и мифологических существ — крылатых коней, богов на колесницах, нимф в сияющих садах. Хрустальные люстры, усыпанные свечами в позолоченных подсвечниках, отражаются в полированном паркете, словно звезды в темной воде. 

У стен, меж колонн, стоят мраморные статуи в нишах — застывшие в вечном танце грации и воины с мечами. Возле столов, ломящихся от яств — жареных фазанов на серебряных блюдах, груш в винной глазури, пирамид из гранатов и винограда — томно перешептываются гости в шелках и парче. Аромат роз, смешанный с дымком благовоний, плывет из бронзовых курильниц. 

Трон в центре, на ступенчатом возвышении, из черного мрамора. Покрытом алым ковром с вытканными драконами, словно вылит из черного дерева и слоновой кости. Его спинку венчает солнце с лучами из топазов, а подлокотники — львиные головы с изумрудными глазами. Над ним, на цепях, свисает древнее знамя с полустертым девизом: «Сквозь тьму — к свету». 

Меж диванов с атласными подушками снуют слуги с кувшинами вина, а у дальнего окна, под звуки лютни и флейты, пара в масках кружится в медленном танце, их тени скользят по фрескам, оживляя каменных героев.

И не вспомнить, когда последний раз это было. Когда меня звали сюда. Астрея — вон она. Холодно. Страшно. В горле застрял ком. Может, всё это был сон? 
А где он? Король. Он слеп и глух. Я уверена, он не слышал меня. И народ... Он слышит только её. Только её. Он на плаху отправит любого.
Вспоминаю, Авива. Гудфрид. И... Кайл. Помощник отца.
Вот же он. На диване развалился. Зачем он сюда пришел? В прошлом и виселицей угроза не заставила бы его придти на бал.
Они думают, что я... Что я не могу? Черт возьми?!
Он смотрит на меня. Его лицо не такое же, как всегда. Он встревожен? Он ищет глазами кого-то. Всегда всё равно. Всегда шутка, веселье. И на внешний вид, ему было плевать, и на скорую смерть тогда.
А теперь он встревоженн...

Ах да. Меня представили. Пока я думала о конце, все титулы зачитали. Те самые, что на плаху меня повели.
Вот и танцы, веселье.
Гудфрид там, с охраной. Авива ушла. Не дело прислуги стоять с госпожой. Слышу это я от других «детей». Сама я себя не назову ребенком. 

Что происходит?
Я среди них, но я чужая. Они улыбаются, но в их глазах — холод. Астрея смотрит на меня, её взгляд — как лезвие. Она знает. Она всегда знала. Что я здесь чужая..
А я... Я всё ещё не понимаю.
Это сон? Или я уже мертва? Или это новая иллюзия. Асмодей, может, игра...
Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль. Настоящая боль.
Значит, я жива.
Но надолго ли? 

— Летиция, — голос Астреи звучит, как звон хрусталя. — Танцуешь?
Я смотрю на неё, чувствуя, как сердце замирает.
— Нет, — отвечаю я. — Не сегодня.
Она улыбается. Её улыбка — как предвестник бури.
— Печально, — говорит она. — Ты так много думаешь. Дорогая, расслабься, все дети к этому склонны?
На ней роскошное синее платье с белой каймой, расшитое золотом. В руках муфта из меха, на груди — дорогое колье. Прическа высокая, в ней и жемчугу есть место. Не хватает только короны. 

Хотя, что я говорю? Её принесут ей на блюде, вместе с моей головой. 

Я иду дальше по залу. Здесь есть место мне?
— Конечно, — звучит чей-то голос, но я не понимаю чей. 

Ах да. Рядом он — «отец всего народа». Зачем только его голос выводит меня из раздумий?
Я замерла. Кто-то взял меня под руку. 

— Летиция, — его голос звучит мягко, но в нём есть сталь. — Ты выглядишь потерянной.
Я смотрю на него. Его лицо — маска спокойствия, но в глазах — тени. Он знает. Он всегда знал. Я уверена, он только и мечтал ее как на трон возводит, а меня казнит.
Я ему не нужна, он оставил меня.

— Я... — начинаю я, но слова застревают в горле.
— Не бойся, — говорит он, ведя меня дальше по залу. — Ты здесь не чужая. 

Но я чувствую, как взгляды гостей скользят по мне, как ножи. Они знают. Все знают.
Астрея смеется где-то вдалеке. Её смех — как звон колокольчиков, но в нём что-то зловещее. 

— Танцуешь? — спрашивает он, но я качаю головой.
— Не сегодня. 

Он кивает, как будто понимает. В сочувствие играешь ? понимает ли?
Я смотрю на свои руки. Они дрожат. Они чистые. Но надолго ли? Скоро он меня в темнице запрет.

— Летиция, — его голос снова выводит меня из мыслей. — Ты должна быть сильной.
— Почему? — спрашиваю я, но он уже отворачивается. 

Я остаюсь одна среди толпы. Музыка звучит громче, но в моих ушах — только звон. 

Астрея смотрит на меня через зал. Её глаза — Тюльпан «Королева ночи» Они имееют тёмно-пурпурные лепестки, которые в сумерках кажутся тёмно-чёрными.
Я сжимаю кулаки, мне страшно, всё давит, нечем дышать.
Бегу по коридору.
Может, сбежать?
Прямо так в платье средь бела дня, да и куда? Зачем?
Чтоб мне приговор быстрее вменили?
И меня...
Но на том балу... он танцевал только с ней.
Тогда, может, всё ещё можно изменить?
Черт возьми, я вообще не ела.
На балу была еда, но мне было не до неё. 

Отсюда в сад — рукой подать. Там яблони, груши, ягоды...
Но я на кухне. По коридору. Там слуги снуют, как бесшумные тени. 

Асмодей шатается.
— Демон!? — кричу я, но он усмехается. 

— Летиция, — его голос звучит глухо, словно из глубины колодца. — Ты всё ещё пытаешься понять?
— Понять что? — спрашиваю я, но я уже бегу что есть силы. 

Я иду по коридору, чувствуя, как стены смыкаются вокруг меня. Теряю диадему. Слуги проходят мимо, не замечая меня. Или делают вид, что не замечают. 

На кухне тепло. Запахи специй и свежеиспечённого хлеба наполняют воздух. Я беру яблоко, но оно кажется безвкусным. 

— Ты не должна быть здесь, — чей-то голос звучит за моей спиной.
Я оборачиваюсь. Это Авива. Её лицо — маска спокойствия, но в глазах — тревога. 

— Почему? — спрашиваю я.
— Потому что они ищут тебя, — отвечает она. 

— Кто они?
— Те, кто хочет твоей головы, — её голос звучит тихо, но ясно. 

Я смотрю на неё, чувствуя, как сердце замирает.
— А ты? Ты на чьей стороне?
Она молчит, но её глаза другие и говорят больше, чем слова. 

Я бегу из кухни прямо в сад.
Думаю, черт что творится.
Чувствую, как холодный воздух сада обволакивает меня. Яблони, груши, ягоды... Всё как тогда.
Но что-то изменилось. 
Тогда, когда корону ей одели, я сбежала сюда.
Асмодей стоит под деревом, его фигура качается на ветру.
— Зачем так бегать, леди?! — спрашивает он, но я кричу изо всех сил: — Что ты тут делаешь?!

— Летиция, — его голос звучит как эхо. — прогуляемся? Только ты, я.
— Почему? — в отчаянии спрашиваю я, но он уже исчезает в тени.
Астрея смотрит на меня из окна. Её глаза — как каметы. Ей весело?
— Не думаю.
Доносится около уха.
— Вы вся растерянна, да и смурная.
— Потанцуем? Заодно расскажите, что у вас на душе.
— Асмодей, куда вы исчезали... ты!? Не лги! Я не понимаю, что тебе от меня нужно, ты играешь? тебе весело?!
— Я демон? Ха! Если грубите, попрощаетесь с шансом
Понять. А танцевать брезгуете...
Он накинул плащ на меня.
— Холодно, дорогая, как с могилы.
— Может, потому я мертва?
Бряк, он упал на землю рядом с грушей.
— О Создатель, откуда вы знаете такие слова? Дайте, ваше величество, скажите ещё.
*Хохочет*
— Мне много о вас рассказывали, не разочаруете того, кто на вас поставил, в гневе она...
Лицо его побелело.
— Дорогая принцесса, если вам кажется, что снится плохой сон, то закончим разговор.
— Сказано было им, что умны вы и справитесь, только сомнений полон я, вы дрожите, вижу я.
— Август?..
— Нет, что вы, «та», кто в желании его увидела...
— Ах, стойте, не гоже «слуге» «её» расказывать, планы.
Охота? Конечно, и не только люди живые, все жаждут господства. Но "она".
Его лицо стало совсем бледным, видны острые уши и зубы, при разговоре.
— Вам шанс дали, не упустите.
Что вы стоите?
— Холодно, весна раняя. У вас второй шанс, не упустите, моя «счастливая».
Пошлите, госпожа, танцевать я не предлагаю, просто на бал, конечно, не со мной, верная дворняга будет рядом. Он и потанцует и жизнь отдаст, и не только он.
— Ах люди, что за стадо, зачем только «ей» это всё.
— Что встали как вкопанная и молчите, откровение бога услышали?
— Ле-ти-ци-я, надеюсь вы поняли. Произнёс он исчезая в дымке.
Я стояла, словно вкопанная, чувствуя, как холод проникает всё глубже, будто пытаясь добраться до самой души. Его слова висели в воздухе, как неразгаданная тайна. *Ле-ти-ци-я...* Что это? Заклинание? Предупреждение? Или просто насмешка?

— Ле-ти-ци-я... — прошептала я, пытаясь понять смысл. Но в ответ лишь эхо разнеслось по пустому пространству,

Вдруг, шум, гам, всё разнобой.
И весь двор, уже тут, обсолютно. Но нет Атеи.
— Асмодей он не просто ту был, но и говорил с ней, и звал по имени.
Говорит это весь двор.
Авиву волнует мое состояние.
Она взяла меня за плечи смотрит в лицо я вижу тревогу
в её голубых глазах.
— Летиция где ваша диадема?
Гудфрида весь в доспехах. Доспехи памяты, и он.
Кайл... он выглядит как оборванец.
Не сходит с лица улыбка, Он явно не в себе, просто сумасшедший.
Отец он в доспехах?
А Атеи с ним рядом нет как странно.
А как же её возвышение? Не свершилось?
И поделом.
Она всех клеветала, на трон взобраться спешила. Но я не знаю, кто она.
Первый раз, когда я её встретила.
Она скользила меж гостей, как речная змея в шелках цвета лунной ртути — платье, расшитое паутиной серебряных нитей, обвивает стан, звеня каплями хрусталя на подоле. Её шею душит ожерелье из черных жемчужин, каждая — словно зрачок, впившийся в бледную кожу. Руки, обнаженные до плеч, украшены браслетами с ядовито-зелеными серпентинами, чьи глаза-изумруды сверлят пространство. Даже веер в её пальцах — не перья, а лезвия слоновой кости с узором из шипов. 

Говорят, её вывезли с Востока ребенком — то ли дочь опального визиря, то ли подкидыш из квартала куртизанок. Улыбка не дотягивается до взгляда: губы — сладкий инжирный сироп, а зрачки — острые льдинки, тьмы в которых пульсирует отражение чужих свечей. Когда она проходит, запах жасмина смешивается с горечью полыни; когда смеётся, звон бокалов на мгновение стихает, будто зал затаил дыхание. 

«Леди Без Герба», — шепчут за её спиной, пряча кошельки и кольца. Её пальцы уже танцуют на рукаве герцога, вышитом родовыми рубинами, а серьга-капля, подрагивая, шепчет о потерянных тиарах, исчезнувших письмах, внезапных отъездах. Даже трон за её спиной кажется хрупким — словно солнце из топазов вот-вот рухнет, ослепленное этой двусмысленной, безымянной славой.