Астрид

Тихие звуки, знакомые, родные. Разговоры. Музыка гимнастических занятий Элизы. Ей ведь разрешили только гимнастикой заниматься в первом триместре беременности, а она любит спорт, поэтому не смогла отказаться. Это всегда казалось мне таким милым или забавным, даже немного наивным. Не знаю сколько времени я лежала и слушала звуки вокруг. Может день, может минуту. А, может, и год. Я будто ощущала всё время, что проносится мимо меня, но не могла участвовать в этом времени, выпала за его границы. Немного знакомое для меня состояние, мой кошмар, мое прошлое. Я слышала, как открывается со скрипом моя дверь, а потом лёгкие, невесомости шаги. Не шаги Элизы и не шаги Феликса, а намного легче, как прикосновения к подушками тонкими пальцами.

— Я знаю, что ты не спишь. — услышала я странный, тонкий голос, от которого мороз прошёлся по коже.

    Кто-то подошёл ко мне и сел на край кровати так легко, что кровать даже не просела под весом. А затем ко мне наклонились, к самому лицу. Я почувствовала дыхание на щеке, шее, ресницах.

— Спящая красавица не могла ещё долго спать после пробуждения. Ей снились кошмары. — продолжил голос. 

   Это была Ева. Это её запланетный голос шептал мне на ухо. Девчонка всегда нагоняла на меня страх, мороз, в ее присутствии становилось неприятно, холодно. Я не могу объяснить своей реакции на маленькую девочку. Возможно, мне кажется, но она знает, что в смерти отца виновата я. Точнее, она знает это наверняка, но выращивает обиду внутри себя, держит, как в клетке. А когда придёт время, то… Нет. Это ребёнок. В голове ребёнка не может быть столько яда, только если не вложить этот яд туда намеренно.

     Я резко подняла веки. Возможно, слишком резко, потому, что по зрачкам тут же резанула полоска света.

     Ева наклонилась ко мне и рассматривала мое лицо. Мне не нравиться, что она вот так приходит и смотрит на спящую меня. Это жутко.

— В сказке спящую красавицу поцеловал принц и они жили счастливо. Не было кошмаров. — хриплым голосом сказала я.

— У тебя есть принц, но ты не целуешь его, поэтому тебя ничего не спасёт от кошмаров. Но это нормально. Мне всегда сниться, как мой папа болтается на верёвке и говорит, что я должна отправить красавицу спать. Забавно, правда? Но я не могу этого сделать пока красавица с принцем не поцелуются. — девочка наклонилась голову набок и криво улыбнулась.

— Кто тебе это сказал? — помрачнела я. Она не могла знать о том, как умер её отец. Она не может. Ей никто не говорил. И если я правильно поняла, то красавица это… Я?

— Папа, говорю же. Мне надо съездить на его могилу. Положить венок. Скоро Новый Год. Он любит этот праздник и ему будет грустно, если я не навещу его. Он будет рад тебя видеть. Ты пойдёшь со мной? — своим милым и наивным голосом пропела девочка.

     Он любит, не любил…

     Нет. Он умер. У него есть могила и я даже не желаю знать где она. Но если девочка так хочет, то не вижу в этом ничего плохого. Возможно, ей стоило просто отпустить это, отпустить его, отпустить воспоминания, чувства. Если это поможет ей, то я согласна. Лишь бы она перестала ходить ко мне ночью, нести чушь про спящую красавицу и убийства. Лишь бы только это.

— Хорошо, я съезжу. Завтра после уроков? Только узнаю где… Где его похоронили, ладно? — сглотнула я тяжёлый ком, поднимаясь на локти, чтобы Ева не смотрела на меня черными глазами сверху вниз.

— Рядом с мамочкой. Я знаю где. Просто будь со мной, спящая красавица. — Ева положила маленькую ладошку мне на руку и я замерла, не в силах пошевелиться. Почему я так сильно боюсь ее?

— Твоя мама тоже умерла? А кто она в этой твоей сказке о спящей красавице? — спросила я, ощущая, как от лица отливает кровь.

— Да, она умерла. Это не сказка, а правда. — девочка смотрела на меня черными, как уголки глазами. Всех чудовищ рисуют с пустыми, безжизненными или красными, как у вампира, налитыми кровью, но у Евы глаза были живыми. Бегали со стороны в сторону, имели блики, наливались слезами. Она не чудовище. Моя мама – волшебная фея. У неё есть крылья, палочка, магия. Она может исполнять желания. Но она живет не здесь, а в небесном замке, высоко. Но здесь есть место, где я могу с ней говорить и она меня услышит – не кладбище. Так говорил мой папа. И теперь я могу поговорить и с папой и он скажет мне что сделать со спящей красавицей и её семьёй.

— Полюбить спящую красавицу и её семью. Принять их заботу и забыть о прошлом. Твой отец умер, Ева. — мой голос дрожал, но я не могла промолчать. Как бы я не пыталась внушить себе, что Ева – просто девочка, я не могла. У неё проблемы.

— Да, умер. — девочка отклонилась от меня и отошла на несколько шагов назад, будто я сказала что-то невозможное, из раздела фантастики, чушь. — Но он жив.

— Почему ты так думаешь? Мне не хочется тебя разочаровывать, но ты ошибаешься. — Я качнула головой.

— Я уже говорила, что вижу его. Ты не понимаешь мои слова. Никто их не понимает. — губы девочки задрожали. — Завтра, после уроков, я покажу тебе, что права, спящая красавица. Мне велели не трогать тебя, пока ты не проснёшься, но ты уже проснулась, так, что это не считается. Ты же не выдашь меня? Ты не скажешь им, что я рассказывала тебе истории?

— Нет, не скажу… — пробубнела я.  — Если ты будешь себя хорошо вести и перестанешь нести чушь.

— Обещаю, что буду овечкой, хотя это и будет трудно.

   Ева подошла ко мне так тихо, как призрак и протянула короткие руки ко мне. Я невольно отстранилась, представив, как эти ручки смыкаются на шее и мой мир уходит в закат, но остановила себя. Девочка просто обвила руки вокруг меня, пройдясь по моим рёбрами и дотянувшись до позвоночника. Я тоже немного прислонилась к ней, не вставая с постели. От нее пахло чем-то необычным… Такой запах я не слышала ещё в этом мире. Наши неловкие объятья закончились ещё более неловким отстранением.

— Кстати, принц привёз тебя на своей карете. Сказал что ты уснула, пока вы играли. — распахивая воронные глаза, оповестила меня Ева.

Принц.

Понадобился миг, чтобы догадаться, что она о Магнусе.

— Не принц, а Магнус. Называй его по имени, пожалуйста. Жизнь — не сказка из твоей головы. Хотя ладно, думай как знаешь. Я устала с тобой спорить. — Я вздохнула и свесила ноги с кровати. Напротив стояло напольное зеркало, в котором я увидела свое отражение. Снова клок волос, круги под глазами, бледность, синие вены под белой кожей руки тянулись от плеча до самого запястья.

    Дверь в комнату была приоткрыта и музыку Элизы было слышно сильнее. В дверь неожиданно проснулась знакомая лохматая голова…

— Эй, Доллар, дружок! — обрадовалась я.

   Пёс тут же подвинул дверь в сторону и пролезть ко мне в комнату. Он вальяжно прошёл от входа к моей кровати, лишь на секунду кинув глазами на Еву. Шерсть пса красиво блестела, словно его только помыли. Я уже даже успела соскучиться за ним. Пёс стал одним из моих лучших друзей, ведь часто приходил ко мне в комнату. Здесь было спокойно, здесь всегда была еда и всегда уделяли ему внимание. Я подкармливала пса запрещенной для него едой, ведь и сама не отказалась бы от такого. Не знаю почему такую еду ему запретили. Если он до сих пор жив, значит может есть.

    Доллар подошёл ко мне и смирно сел у ног, пододвигаясь ближе. Я потрепала его рукой по голове, ощущая нежную, мягкую шерсть меж пальцев.

— Монстр пробрался в берлогу. — прокомментировала девочка, но я только пожала плечами.

   Доллар ещё пару минут наслаждался ласками, но потом решил залезть с ногами на мою постель и умостить свои лапы мне на колени. Судя по всему, его и правда недавно мыли, ведь обычно он оставляет следы на одежде. Теперь я почесал друга по грудке и обняла за шею. Пахнет собакой. Но я заметила, как скривилась в этот миг Ева, сложив ручки на груди.

— Он не монстр, а очень даже хороший и весёлый. Помнишь, как он утром перевернул чашку кофе Феликсу на штаны, пока играл? — расплылась я в улыбке и хихикнула.

— Не хочу оставаться с монстром в одной пещере. Здесь воняет его духом. — сказала Ева и быстро покинула мою комнату.

*

     Магнус дал мне отгул на пару дней, чтобы прийти в себя после очередного обморока. А я была и не против немного отдохнуть. Он оставил мне мой кулон, но кольца решил забрать пока себе. Но днём сегодня я дома осталась одна, ведь Элиза уехала к врачу, а потом на йогу для беременных, хотя ее было трудно назвать беременной на этом этапе: возможно, живот и вырос, но точно не визуально.

   Я помнила про нашу договорённость с Евой, поэтому оповестила, что заберу девочку со школы сама. И по окончанию её уроков я взяла такси и поехала к ней. Наверное, я немного опоздала, потому, что Ева стояла на парковке с чёрным рюкзачком и ждала, видимо, уже какое-то время. Я вышла с машины, чтобы девочка увидела меня и та подошла ко мне. Таксист подождал, пока мы сядем внутрь, а потом услышал из уст Евы адрес места, куда мы направляемся…

— Центральное кладбище. — сказала она.

    Пока мы ехали, у меня не было даже сил или эмоций, чтобы смотреть в окно и воспринимать пейзажи за ним. Знаю, что выехали за город. Знаю, что остановились у высокого забора из крупного камня и изогнутых железных ворот. Отсюда было видно церковь или собор внутри, построенный здесь ради церемонии похорон. Я не отпускала таксиста, попросив немного подождать нас за дополнительную плату. Надеюсь, что прощание с духом Сэма, отца Евы, не займет слишком много времени.

    Небо было хмурым, температура низкая, а воздух влажный и неприятный. Я поежилась и завернула шарф вокруг шеи плотнее.

— Тебе не холодно, Ева? — потревожилась я, пока мы входили в открытые ворота кладбища. Надо же, открыты даже накануне Нового Года, хотя никто обычно не посещает такие места перед праздниками. Кроме нас двоих.

— Нет. — услышала я строгий ответ.

    Кладбище, церковь, надгробия — всё выглядело заброшенным. Особенно пустая церковь, окна которой зияли таинственной темнотой. Но не покидало меня ощущение, что из окон церкви кто-то пристально за нами смотрит, наблюдает, изучает. Возможно, это просто смотритель, а, возможно, у меня паранойя.

— Ты знаешь куда идти? — спросила я, когда мы остановились у развилки дорог. Отсюда начинались ряди молчаливых надгробий: старых и неухоженных, бедных и заброшенных, шикарных и чистых, новых и необычных. Кое-какие были увенчаны прекрасными статуями или памятными досками со стихами, хорошими словами или портретом, а другие были поваленными и обычными, заброшенными, забытыми…

— Да, нам сюда. Мама живёт там. — Ева указала на самый левый проход коротким пальцем и храбро пошла туда.

    По дорожке, кое-как прочищенной от снега, тянулся туман, словно в фильме ужаса, окутывая колючие кусты, деревья, холодные камни смерти. Палитра звуков здесь была очень яркой: карканье ворон переплеталось с хрустом снега под нашими ногами.

— Давно умерла твоя мама? — спросила я тихо, боясь этим задеть или расстроить девочку.

— Четыре года назад. — вздохнула она равнодушно, будто мы говорили о хомячке.

— Ты скучаешь по ней? — снова осведомилась я.

— А ты скучаешь по умершим? — спросила Ева тонким голосом в ответ.

    Я повела плечом, но потом оглянулась вокруг. Везде под этими немыми надгробиями лежали души. Живые души, которые когда-то дышали, любили, смеялись, бегали, чувствовали… Мне незачем скучать за ними, но вдруг я так пронялась их духом, что почти пропахла историей. Моё молчание автоматически сделало из вопроса Евы риторический и мы продолжили идти вдоль пустой тропы. Где-то беспокойно проворчал ворона, словно ей было здесь место, чем испугала меня. Интересно, лежит ли в этой земле кто-то из моих родственников? Дедушка? Бабушка? Будут ли лежать тут мои родители и встречусь ли с ней я?

— Нам сюда. — Ева повернула влево, где тропа была ещё уже. Мне кажется, или на кладбища всегда царит особенная атмосфера, другие звуки, запахи, будто видишь мир сквозь особый фильтр.

    Я опасалась читать фамилии и имена умерших, не хотела увидеть в камнях что-то живое, дышащее, точнее… Мёртвое и холодное. Пустое. Это довелось бы меня до слёз, я бы не смогла себя сдержать. Но Ева рассматривала каждое надгробие, наверное, искала маму… И папу. Здесь они были более новыми, чистыми. Здесь о них ещё помнили. Здесь они появились не так давно. Каждое из них принесло столько боли, что было страшно даже представить.

    И вдруг Ева замерла. Стала на месте и смотрела в одну точку. И я сразу поняла в чем дело. Подняла глаза. Нет…

Эта табличка теперь навсегда печатается в мою память. И свежая земля, которую кто-то очистил от снега. И новый букет рядом. И лампадка, которая, как мне показалось, все ещё тлела тонкой струёй сизого дыма. Сэмюель Шэнли Инсент. Каждая буква нацелился на меня дуло пистолета и по очереди стреляла в душу, оставляя там дыру, из которой, словно кровь, вытекала моя совесть.

    У него была ухоженная могила. Чистая. Новая. Надеюсь, что о ней ещё не скоро забудут. Я точно не забуду. Я ничем не обязана этому человеку, но сейчас почувствовала укол жалости – пощёчину жалости. Сердце сжалось в маленький комок и стучало где-то глубоко, зарывшись в одеяло. 

    А как чувствует себя сейчас Ева? Я мельком посмотрела на девочку. Кровь отхлынула от лица, веки широко распахнулись, но их закрыли  густые ресницы. Зрачки в её детских глазах заполнили всё пространство, но даже не думали блестеть от горьких, скорбных слез. Зато маленькие кулачки крепко сжались и дело было вовсе не в зимнем холоде. Она выдохнула тучу пара, которая тут же унеслась прочь, посылая оповещение далеко, в небо, к Раю. Или к Аду. Наверное, её душа сейчас раскололась на части уже в который раз. Наверное, она в который раз погрузла в океане боли, который решил точно утопить ее. Наверное, густая, плотная и тяжёлая темнота всё быстрее заполняла маленькую душу. И это я жаловалась на плохую жизнь? Судьба намного больше потрепала ни в чём не виноватую Еву, чем меня. У неё умерла мать. Умер отец. Теперь она обязана жить с той, кто посадила её отца. Спящей красавицей. Я видела ее боль почти визуально. Чувствовала напряжение. 

   Я подошла к Еве, которая превратилась в мраморную, бездушную, холодную статую и медленно, трепетно прикоснулась к маленькому и хрупкому плечу. Но девочка резко встрепенулась, отогнала мою руку и перевела взгляд с долей истерики на меня. Она выглядела немного безумно, словно только что выпала из пещеры.

— Пр-прости… — надломленно сказала я.

    Ева махнула головой и снова обратила всё внимание на серый камень. Она упала на колени.
Глубокий вдох сквозь зубы.
Девочка приползла на коленях к могиле, прямо по влажной, чёрной и свежей земле.

Истерический всхлып, который я попыталась подавить.
Она положила крохотную руку на надгробие с такой нежностью, словно прикасалась к живому человеку.

Затошнило.

Ева опустила голову и что-то судорожно зашептала. Молитву. Она шептала молитву. Слова было не разобрать, но я была уверена, что это какие-то искренние и чистые слова.

Молилась.

Я не знала молитв.

Не знала как молиться.

Никогда не молилась.

   И кто из нас теперь зло? Та, кто верит или неверующая? Если верить Данте, то я буду стоять перед входом в ад. Всю вечность я буду слушать крики мучеников, их плачь, их мольбы, их мучения. Я буду лишь ощущать весь жар огня, но не буду гореть. Буду видеть кровь и лаву, но не буду причастна к этому. И, думаю, что я этого заслуживаю.

    — Я люблю тебя, папочка… — услышала я тихие слова.

   И в этот момент я почувствовала его присутствие. Словно он спустился с Небес на землю, словно поднялся с Ада сюда и теперь сидел рядом с Евой и гладил ее по голове. Но смотрел он на меня. Осуждающе. Колко. С болью. И отчаянием. Его дух будет вечен, будет оберегать свою дочь и защищать ее от меня, от зла и прочего. Я помню его крик и мольбы о Еве, помню, как он умолял меня позаботиться о ней. Не может монстр любить. Не может иметь чувства долга.

— Папочка, я хочу попросить твоей помощи… Скажи, что мне делать… — обращалась к нему девочка, как к Богу.

    Она, наверное, ощущала его ещё больше, чем я. Наверное, она могла ощутить даже его дыхание, прикосновения… А, может, и слышала его голос. Он гладил девочку по волосам, придумал к себе, давал советы...

— Ева… Мне… Жаль… — выдавила я с силой.

   Она шикнула, словно прислушивалась к ветру, воронам, тишине. Она молчала и молчала уже несколько минут. Замерла. Дышала. Грела ладонью надгробие. Не знаю, что он шептал ей. Может, она просто сходит с ума. Может, он шепчет ей ужасные, жестокие слова. А, может рассказывает очередную сказку о спящей красавице. Ей не обязательно было приходить сюда, чтобы поговорить с ним, поняла я, ведь он всегда будет рассказывать ей дурацкие сказки перед сном. Но чтобы отпустить его — должна. Он не покинет Еву. Но наше сегодняшнее посещение кладбища должно притупить её боль и стереть хотя бы немного воспоминаний о нём. Тех, которые мешают жить девочке и по сей день.

    Я подошла к камню и положила свою руку рядом с её рукой под пристальный и испепеляющий взгляд девочки. Мне нельзя было прикасаться. Она не разрешает.

— Что он говорит тебе? — спросила я тихо, втянув носом холодный воздух и выпуская изо рта горячий пар.

— Он говорит, что даже уснувшая принцесса не должна знать этого. Даже ты не достойна, красавица. Ты не слышишь его, потому, что вам не о чем говорить. А я слышу, потому, что люблю его и потому, что душа моя чиста! — выдавила девочка с болью.

    И была она права. Нету оправдания его поступку: аварии, просьбе, смерти. Нету и не будет. Он сам выбрал этот путь. Он сам, а не я. Я не виновата ни в слезах девочки, ни в этом надгробии, ни в своих собственных муках.

— Отпусти. Ему пора, Ева. Он должен уйти. — с мольбой вымолвила я, глянув на узкое и бледное лицо.

— Он ничего тебе не должен. — злобно прошипела я.

— Он должен тебе. Он должен сделать это, чтобы тебе было легче. Скажи ему, чтобы шёл в Рай, где его ждут. Там о нём позаботятся, а тут о тебе позаботимся мы. — Или в Ад, добавила я мысленно.

— Я не хочу. — пропищала она горько.

— Ты обязана. — мой мягкий голос пытался пробиться к ней в голову, донести свои мысли, свою правду.

    Я видела как внутри неё борются два мнения, две стороны, как добро и зло, но на самом деле долька добра и долька зла есть в обоих. Из-за этого выбрать тяжело. Обычно люди выбирают то, в чём видят больше добра, но что делать, если ты не знаешь в каком поступке его больше?

— Ты права, спящая красавица. Он должен идти. А я должна выполнить все обещания, которые я ему дала, чтобы ему было спокойно. — каким-то немного угрожающим, твёрдым тоном сказала девочка, резко вставая и вытирая слёзы. — Прощай, папочка.

    Последние слова она сказала, в последний раз обратившись к камню и махнув ему рукой. Затем она сняла со своей руки браслетик и положила на влажную землю. Она немного зачерпнула мёрзлой земли и закопала украшение. Словно теперь маленькая частица ее всегда будет с ним, чтобы он помнил, не забывал Еву. Но он не забудет. А она не отпустит, я знаю. И браслет это подтверждает.

— Мы можем идти или ты хочешь ещё поджечь лампадку? — пришла идея мне в голову. Если бы я прощались с родным человеком, то так и сделала бы.

— Хочу. — кивнула она покорно.

    Я протянула ей зажигалку, которая была в кармане куртки с надеждой, что она умеет ею пользоваться. Но она быстро схватила ее из моей руки и наклонилась к алой лампадке. Ещё миг и внутри горел тихий огонь. Девочка вернула мне зажигалку и как-то равнодушно пожала плечами.

— Надеюсь, тебе стало легче? — осведомилась я, когда мы шли обратно. В этот раз мне было намного легче дышать, когда мы проходили мимо всех немых могил. Было такое ощущение, будто какой-то тяжёлый ком, лежавший в груди, спал вниз. Я больше не слышала ни зловещего карканья ворон, ни завывания ветра. Мрачный и угрюмый фильтр поменялся на обычный и я смотрела на изогнутые деревья уже спокойно, без страха и лишних нагнетающих мыслей.

— А ты, спящая красавица, как оказалось, не такая уж и хорошая. — вместо ответа сказала мне девочка.

— И что это значит? — сглотнула я дрожь.

— Расплата. — ответила Ева высоким голосом, как у феи, но от которого кровь застыла в жилах.

— Не смешная шутка. — сказала я напряжённо.

     И более мы не говорили. Ни когда прошли мимо церкви, где я снова ощутила чей-то взгляд на наших спинах, ни когда сели в такси, ни дома, ни за ужином и даже ночью маленькое приведение не пришло в мою спальню, чтобы снова созерцать меня спящую. Но я чувствовала себя иначе. Словно угроза нависла надо мной,  нацелив нож в грудь и ожидая момент, чтобы ударить. Будто ей так и хочется увидеть кровоточащее сердце.