Глава 8
— Совет Пяти — это собрание жрецов Старших божеств, где они решают спорные моменты, — объясняет Терри, а затем изо всех сил подавляет зевок. Лина сидит на стуле в комнате Каина, надкусывает яблочко, которое взяла с блюда на столике и внимательно слушает, широко распахнув светлые голубые глаза.
— А что там было? На совете? — спрашивает Лина уже у Каина, развернувшись к нему. Не дожеванный кусок яблока оттягивает ее впалую щечку в сторону, делая речь менее внятной, но Лине слишком интересно, чтобы соблюдать приличия.
Если бы она не была настолько худой, то могла бы стать фотомоделью. Надо ее потихоньку откармливать.
— Скучно там было, — признается Каин. Лина в возмущении шумно втягивает воздух носиком и приподнимает брови. В глазах — немой укор ребенка, которого обманули. Каин тяжело вздыхает и все-таки рассказывает. — Жрецы отвели нас в отдельную комнату, там еще круглый стол посередине. Как у короля Артура.
— Король Артур? — переспрашивает Лина.
— Не слышал про такого, — добавляет Терри, хмурясь. Легкий тюль, прикрывающий открытое окно во внутренний дворик, поднимается от дуновения ветра и мягко обнимает его. Терри начинает отбиваться и убирать ткань обратно за спину. Лина мельком смотрит на это и улыбается.
Каин тоже старается не смеяться, но сдержать улыбку все же не получается.
— Это из сказки. Когда-нибудь потом расскажу, — сразу обещает Каин, потому что у Лины опять взгляд любопытного ребенка, жаждущего интересных историй. И чтобы ее отвлечь, Каин продолжает рассказывать про вчерашние события. — В общем, расселись мы вокруг этого стола, и епископ Фартон сразу начал обвинять проповедников, что они намеренно всех обманывают.
— Вот негодяй! — возмущенно вскидывается Лина, сжимая кулачки.
— Все люди могут заблуждаться, — произносит Терри, но выражение лица у него ничем от Лины не отличается. Та сразу на него оборачивается и пыхтит, не зная, что сказать. Зато Терри говорит за нее. — Но человеку на такой должности не дозволено ввергать в заблуждение других!
— Именно! — кивает ему Лина и снова оборачивается к Каину.
Он вздыхает и поудобнее усаживается на своей кровати. С удовольствием бы сейчас развалиться с планшетом в руках, включить какой-нибудь сериал про космос и пришельцев и хрумкать чипсами, посыпая спальное место крошками. Но тут ни планшета, ни сериалов про космос, зато есть два подростка, общение с которыми даже можно назвать приятным. Наверное, потому что они от него ничего не ждут. Кроме рассказов про совет Пяти.
— Проповедники ругались на Фартона, а жрецы Старших просто слушали и наблюдали, — продолжает Каин, прислонившись спиной к стене. — Потом епископ ткнул на меня и сказал, что я — подделка, потому что пошел в святилище Зелефа.
— А Вы туда ходили? — Лина еще больше округляет глаза, хотя кажется, что больше уже некуда.
Каин кивает.
— Там он меня и застукал.
— Получается, — рассуждает Терри и начинает вышагивать по комнате. — Он тоже зашел в святилище Старшего бога Зелефа. Это же богохульство!
Он останавливается за спиной Лины, разворачивается к Каину и с суровой моськой смачно зевает. Затем прикрывает рот руками и смотрит, беззвучно извиняясь.
— Жрец Зелефа тоже так сказал, — улыбается ему Каин и продолжает, будто ничего не случилось. — А еще сказал, что сам никого в святилище не пускал. Так что и я, и Фартон одинаково нарушили важное правило. Фартон аж покраснел от такого.
— А разве он может покраснеть? — спрашивает Лина. — Он же бледный, как сама Смерть.
— Не надо так про Младшую Шайру говорить, — грозит ей пальцем Терри. — Не сравнивай с богами кого попало.
— Я не сравниваю! Я правду говорю. Он бледный, без единой кровиночки, и морщинистый, как старая поношенная кожа.
— И нос у него картошкой, — поддакивает ей Терри с улыбкой. Лина сурово кивает, а потом задумывается и начинает трясти головой в разные стороны.
— Не картошкой он. Ты как будто картошек никогда не видел. Нос у епископа как вороний клюв. Причем кривой и поломанный!
Каин представляет себе эту мозаику вместо лица Фартона и смеется в голос. Ребята от этого вздрагивают, но тоже подхватывают. Лина смеется особенным заливистым смехом, от которого на душе становится светло и хорошо, и у Каина, наконец, получается облегченно выдохнуть. Слишком насыщенным был вчерашний день. И слишком страшным — совет Пяти, почти как суд. А Каин был подсудимым, обвиненном в одном из самых страшных грехов.
Девичий смех продолжает переливаться колокольчиками в стенах комнаты. Терри тоже посмеивается, но в большей степени он залипает на Лину, любуется ей, наслаждается ее голосом. Он совсем чуть-чуть ее старше, и наверное, из них может получиться отличная пара. Каин начинает чувствовать себя третьим лишним. Он откашливается, привлекая внимание и таким образом прерывая замечательный смех.
— Дальше слушать будете? — спрашивает он, и Лина начинает остервенело кивать. Она быстро откусывает еще кусочек яблочного бочка, выпрямляется на стуле и во все глаза смотрит на Каина. К слушанию готова. Каин ей улыбается и продолжает. — Жрец Зелефа сказал, что сначала нужно узнать, зачем каждый пришел в святилище, а потом уже решать, кто прав, а кто виноват. Епископ Фартон сказал, что прошел внутрь, чтобы за мной проследить. Жрецам его ответ не понравился.
— Мне бы тоже такой ответ не понравился, — понимающе отозвался Терри. Он вернулся к окну и снова попал в тюлевый плен. Пришлось завязать занавеску узлом, чтобы не лезла обниматься от каждого дуновения.
— И мне, — подтвердила Лина. — А Вы что ответили?
— Правду, — Каин пожал плечами.
Он действительно вчера рассказал все, как есть. Не во всех деталях, конечно. Точнее, он обошелся одной короткой фразой. Но тут сработало как у Чехова. Краткость — сестра таланта.
— В святилище я разговаривал с Зелефом.
Глаза Лины раскрылись еще шире, а дыхание сперло немым восторгом. Терри тоже затих в благоговении.
На совете его фраза тоже заставила всех замолчать. Тогда он успел и с жизнью попрощаться, и мысленно извиниться перед проповедниками, и начал составлять предсмертную речь на тот случай, если ему дадут произнести последнее слово перед казнью. Сейчас молчание воспринимается как передышка и необходимость для этих двоих. Не так часто они лицом к лицу сталкиваются с тем, кто по фану болтает с Зелефом аж дважды за день.
Когда Лина и Терри начинают отходить от шока и снова возвращают способность моргать, Каин заканчивает свой пересказ.
— В общем, жрецы решили, что мое присутствие в святилище нельзя назвать богохульством, потому что я использовал его по назначению. А вот Фартон получил нагоняй от жреца Ахата. А уже после совета нагнал нас на выходе из храма и заверил проповедников, что посодействует замене епископа Света на более благоразумного. А потом мы вернулись в церковь.
Ребята продолжают молчать, обдумывая услышанное. Вчера Каин тоже молчал всю дорогу до церкви. Была уже поздняя ночь, но Терри все равно ждал их на пороге, даже умудрился задремать стоя. Гадрел сразу повел его спать, а Мартин довел Каина до комнаты, поклонился и ушел вниз, шепотом ругаясь на скрипучую лестницу.
— А о чем Вы разговаривали со Старшим Зелефом? — спрашивает Лина, и Терри тут же кидает на нее гневный взгляд.
— Он пригласил меня к себе. На пик Сады. Слышали про такой?
Лина отрицательно мотает головой.
— Надо у отца, то есть, у проповедника Гадрела спросить, — отвечает Терри, запинаясь об «отца», и краснеет.
Как специально, за окном на внутреннем дврике слышится голос Гадрела, и Терри краснеет еще больше. Не выдержав, он прячет лицо в ладонях, выпаливает «Я пойду» и несется прочь по жалобно скрипящим ступенькам.
Каин и Лина смотрят ему вслед. Что не так? Зачем так отчаянно краснеть и убегать? Гадрел его не слышал, он чем-то своим внизу занимается. А Лине и Каину явно пофиг, как там он своего папу зовет. А может, Лине не пофиг?
— Лина, — окликает ее Каин. Она сразу оборачивается к нему, готовая отвечать на любые вопросы. — А разве Гадрел запрещает Терри называть его отцом?
— Нет, — мотает головой Лина. — Никогда таких запретов не слышала. Но Терри ведь служка, а служкам положено называть проповедника проповедником.
Звучит логично. Но реакция Терри все равно выглядит слишком бурной. Может, расспросить его попозже? Или лучше не влезать в их семейные отношения?
***
После обеда Каин доходит до кабинета Гадрела и обнаруживает там обоих проповедников. Они в полголоса препираются и пытаются решить, кто прав. Судя по возрастающему уровню раздражения в словах, решение не находится. Каин стучит в косяк открытой двери, чтобы привлечь к себе внимание, и проповедники сразу оборачиваются, грозно смотря в проем.
То, насколько они похожи по поведению и насколько при этом различаются внешне, немного пугает.
Первым очухивается Гадрел. Он расплывается в улыбке и сразу подскакивает со стула, обходит стол и направляется к Каину.
— Великий Каин! Что привело тебя?
— Великий Каин, — приветливо кивает Мартин и тоже встает.
— Хотел спросить кое-что, — начинает Каин, но затихает. А нормально ли спрашивать у проповедников про пик Сады? Если так его называет Зелеф, то и настоящий Каин должен был знать именно это название. Если Каин сейчас спросит, не подставит ли сам себя?
— Спрашивай, я отвечу на любые вопросы, — заверяет Гадрел, замечая неуверенность Каина.
— А я дополню, если понадобится, — добавляет Мартин гордой улыбкой, и Гадрел злобно на него зыркает.
Спросить или не спросить? Рискнуть ли?
— Вы знаете, где находится пик Сады? — все-таки решается Каин. Кто сказал, что настоящий дружил с географией? Вполне может оказаться, что он постоянно путешествовал, потому что заблудился и не додумался спросить дорогу!
Проповедники замирают на секунду, потом неуверенно переглядываются, а затем Гадрел пожимает плечами.
— К сожалению, Великий, но это мне не известно.
— Всегда можно поискать в Хароновой библиотеке, — говорит Мартин. Он замечает недоумение на лице Каина и объясняет. — Это библиотека при Хароновой церкви, в столице. Там хранятся все записи, что когда-либо находили каиниты, и которые они писали сами. С самых давних времен. Больше всего записей за последние восемь веков, конечно, но и более старые фолианты тоже есть.
— Вот как, — отзывается Каин. — Спасибо.
Он улыбается и выходит, замечая боковым зрением, что проповедники напряженно переглядываются. Каин поднимается к себе, садится на кровать и думает, стоит ли куда-то ехать, когда здесь и так хорошо.
***
Вместо мыслей — переваренная каша. Поэтому Каин весь вечер следит за цветным узором от витражного окна, который медленно ползет по полу. Действительно, очень красиво.
Очень не хватает интернета под рукой. Тогда можно было бы загуглить этот чертов пик и на гугл-картах посмотреть, где именно он находится. А тут... В библиотеку надо топать. Причем не где-то рядом, на соседней улице, а в другом городе, до которого еще и транспорта никакого нет! Вот как до этой столицы добираться? Пешком?
Нетушки, Каин к таким подвигам не готов. Это же еще и решиться надо на такое путешествие. Даже если не пешком, а на какой-нибудь телеге по местному бездорожью. К черту. В этой комнате лучше, уютнее. И пофиг на деревенский сортир во внутреннем дворике. В дороге и его не будет.
На закате заходит Терри с подносом. Он сразу замечает апатичную задумчивость Каина и потому ничего не говорит. Молча ставит тарелку с подноса на столик и, поклонившись, уходит.
Повинуясь привычке, Каин говорит ему вслед глухое «спасибо» и приступает к еде. Печеная картошка кажется безвкусной. Такой же безнадежно безвкусной, как и жвачка мыслей.
Ну вот зачем Каину вообще узнавать про пик Сады? Потому что так сказал Зелеф? Ну так его можно не слушать, просто проигнорировать и все. С другой стороны — Зелеф черт возьми бог! Вдруг он разозлится и как-нибудь страшно покарает Каина? Молнией херанет прямо в темечко, устроит ему электрический стул без суда и следствия. Он ведь действительно может, и это не на шутку пугает. Но и путешествие без нормального транспорта Каина тоже пугает. Его и путешествия с транспортом пугали всегда, а тут...
Что одно страшно, что другое. И что-то решать, выбирать какой-то из вариантов, не хочется. Вот совсем. Все его попытки что-то для себя решить всегда заканчивались плохо, он всегда выбирал самый неправильный вариант.
Его отвлекает — было бы от чего отвлекать — стук в дверь. Сразу следом слышится задорный и радостный голос Лины.
— Великий Каин! Хотите юнков посмотреть?
Лина врывается внутрь маленьким теплым ураганчиком. Она сразу сносит прочь апатию и рождает улыбку где-то под ребрами. И Каин не в силах удержать ее в костяной темнице.
— Они за городом установили свои палатки, — сообщает она, усаживаясь на уже привычный стул, и по обыкновению хватает яблочко из блюда. — Еще вчера установили, как только приехали. Но вчера всем не до них было, а вот сегодня они вовсю разошлись.
— Куда разошлись? — спрашивает Каин, чувствуя, как шире растягиваются губы.
Лина нахмурилась и недовольно надула губки.
— Шутки шутками, а сходить хочется.
— А одну тебя не отпустят?
— Не отпустят, — отвечает Лина и вся разом потухает. Словно постепенно сгущающийся сумрак тяжелым одеялом наваливается на ее хрупкие плечи, тянет вниз и приглушает яркость.
Лина пришла, надеясь найти в лице Каина единомышленника, свой золотой билет на шоколадную фабрику, а он ее расстраивает. Чувство вины растет с каждой секундой осознания. Сложно что ли просто кивнуть? Она же хочет, это видно невооруженным глазом. Да и ему самому интересно посмотреть на юнков. Грех такой возможностью не воспользоваться.
Если бы Каин выглядел на свой реальный возраст, то можно было бы представить, что Лина пригласила его на свидание. Но увы, семилетки на свидания с девушками не ходят.
— Я с тобой схожу, — говорит он, а Лина снова загорается радостной свечечкой. Заодно Каин взглядом поджигает почти догоревшую свечу на столе, и язычок пламени отражается восторгом в голубых девичьих глазах.
Лина смотрит на огонек с полминуты, потом переводит взгляд на Каина, и в ее зрачках сразу же отражаются чертята. Она елозит на стуле, готовая сорваться в любое мгновение.
— Тогда я пойду собираться?
— Собираться? — попугайчиком переспрашивает Каин. Лина кивает.
— Не пойду же я в рясе служки. И Вам бы не помешало переодеться.
Каин осматривает себя. Белая накидочка на плечи, мини-ряса, повторяющая Гадрелову, тонкий кожаный ремешок, завязанный поверх пупка хитрым способом, — с ним Каину всегда помогает Терри. А другой одежды у Каина нет.
— А мне во что, — говорит Каин и смотрит на Лину. Та пару раз удивленно моргает, потом хмурит светлые бровки и идет к комоду. Заглядывает в один ящик, потом в другой, и начинает копаться в содержимом. Спустя минуту поисков она выуживает простетские штанишки и рубаху, — в похожих бегают местные сироты, — и показывает их Каину.
— Вот же. Неужто Терри Вам не показывал?
Каин разводит руками в стороны. Лина вздыхает, кладет одежку на стул, который скоро уже можно будет подписывать ее именем, и строгим голосом старшей сестры наказывает.
— Переодевайтесь, а потом спускайтесь во двор, — указывает она на занавешенное тюлем окно. — Я Вас там подожду.
— Или я тебя, — кивает Каин и улыбается ей.
— Нет, — категорично заявляет она. — Я точно переоденусь быстрее Вас.
Легким перышком сквозь губы прорывается смешок, щекотит небо и кончик носа. Лина делает еще более серьезную мордочку и только ножкой не топает для полноты картины.
— Тогда беги быстрее, — говорит ей Каин, а потом добавляет, раззадоривая. — Кто первый, тот и выиграл.
Голубые глазки округляются, загораются азартом, и Лина стремительно вылетает на скрипучую лестницу.
Каин быстро переодевается в штаны и рубаху, но вот с поясом справиться без помощи Терри не получается. Поэтому он оставляет его на кровати вместе с остальной одеждой. Как хорошо, что тут никто не ругает его за привычный беспорядок.
Раз уж у них с Линой соревнование, то Каин решает спуститься через окно сразу во дворик. Уж слишком ему нравится каждый раз прыгать со второго этажа и мягко опускаться на траву с помощью магии. Именно этого умения ему не хватило в прошлой жизни. Тогда, на крыше, даже поскользнувшись, он бы не разбился насмерть.
Ему нравится легкость свободного падения. А еще ему нравится не чувствовать страха при прыжке. Конечно, это вшитое в подсознание чувство догоняет его ближе к земле. Проносятся мимолетные тревожные мысли: «а вдруг магия в этот раз не сработает?» Но магия работает и заботливо подхватывает в мягкие объятья в считанных сантиметрах.
Случайные свидетели волшебного спуска сбегаются в кучку, стараясь спрятаться за развешенными простынями, и шепотом кричат от восторга, тычут пальцами в Каина. Их отлично видно и слышно, но Каин подыгрывает впечатлительным ребятишкам и делает вид, что совершенно их не замечает. Даже специально отворачивается в другую сторону и фыркает себе под нос. Все-таки смешные эти дети. Выглядят ровесниками его тела и размышляют с присущей первоклашкам наивностью и непосредственностью. И пусть обычно первоклашки бесили, но они же постоянно выпендривались. А эти искренне восхищаются всем чудесам, которые видят вокруг, и совсем не бесят.
Ждать Лину приходится долго. Сироты за спиной уже успевают удрать, чтобы рассказать другим об увиденном чудесном сошествии Каина из окна своей комнаты. Осматриваясь вокруг, Каин замечает, как мимо одной из приоткрытых дверей проносится кто-то из служек.
Подойдя ближе, Каин слышит из коридора мужской хриплый голос, иногда прерывающийся кашлем, как у курильщика.
— .... Должна делать, помнишь? — слышится конец фразы, а сразу после — кашель.
— Помню, — тихий печальный шепот Лины бьет куда-то под дых. Не должна эта светлая девочка так разговаривать. Она должна быть радостной и веселой. Они же вдвоем собрались на юнков смотреть.
— Тогда иди и делай. А не шляйся тут, — пауза, кашель, — в этом. Позорище.
— Стойте! — громче протестует Лина, а потом раздается непонятный шум.
Каин заглядывает в открытую дверь и видит, как в конце коридора старик, один из встречающей делегации, тащит Лину за руку куда-то прочь. Она в простом светло-зеленом платьице, с заплетенными в косу волосами, завязанными такой же зеленой лентой. И ее понурые плечи и заплетающиеся ноги придают платью оттенок тоски.
Зато старик явно горд собой. Не зря еще тогда он показался Каину мерзким.
— Лина! — громко и звонко окликает он. Окликает раньше, чем успевает подумать.
Лина поворачивает к нему голову и зовет в ответ.
— Великий Каин!
Старик останавливается, тяжко вздыхает и склоняет голову в знак приветствия. Каин тоже ему кивает, исключительно приличия ради.
— Я тебя уже жду. Нам пора, — оповещает он. Специально, чтобы это слышал не только старик, но и пара других служек, которые тоже оказываются в коридоре.
— Да! — отзывается Лина и смотрит на свою руку, которую все также держит старик. Он тоже смотрит на ее руку, а потом кривит морщинистое лицо и отпускает, почти кидает, как мерзкий мусор в урну. Лина бежит к Каину, чуть не спотыкаясь на ходу, а когда добегает, тихо благодарит. — Спасибо Вам, Великий. Если бы не Вы...
— Я выиграл, — прерывает ее Каин, улыбается и протягивает свою ладошку. — Веди меня к юнкам.
Лина несколько раз растерянно моргает, а потом расплывается в ответной улыбке, в которой благодарности в стократ больше, чем в словах, угукает и берет Каина за руку. В темноте не видно, как намокают ее скулы, но это чувствуется по едва заметной дрожи в ее тонких пальцах.
***
На улице шумно и многолюдно, но не настолько, как днем ранее. И чем дальше от рыночной площади они уходят, тем больше народу становится. Почему людям вдруг захотелось переменить обычный порядок вещей, становится понятно на подходе к окраине. Когда дома перестают тесниться друг к другу, в общую гамму человеческих голосов добавляется задорная музыка.
Барабаны и бубны отбивают ритм, флейта напевает легкий мотив, а какой-то струнный инструмент добавляет глубины звучанию. Что-то подобное можно услышать, если поискать на ютубе средневековую или кельтскую музыку. Красиво, антуражно, и вписывается в картинку перед глазами, как влитое. Когда музыка становится громче, голоса вместо разговоров начинают ахать и охать.
Первым, что видит Каин над головами людей, становится яркий красный росчерк. Он рождает в голове четкую ассоциацию с красным китайским драконом. Музыка становится ритмичнее, барабаны выходят на передний план, а над головами опять появляется красный «дракон».
Внутри воскресает похороненный еще в детстве восторг и ожидание чуда. Как у сирот во дворе.
— Жаль, что ничего не видно. И ближе не подойти, — разочарованно бубнит Лина.
— Подойдем, — обещает Каин и начинает протискиваться сквозь толпу, утягивая Лину за собой. Толпа гудит от восторга, а толкотня никого тут не смущает. Никто даже не ругается на наглых детей, лезущих в центр, ближе к зрелищу.
Обойдя очередного человека на пути, Каин чувствует резкий поток воздуха, который немного холодит щеки. Перед глазами — всепоглощающий красный. Никаких чешуек. Только ткань.
Спустя сотую долю секунды «дракон» улетает прочь, открывая взору танцора с голым торсом и светло-серой шерстью на груди. Когда танцор разворачивается в танце, крутя в руках широкие тканевые ленты, за его спиной продолжением тела извивается такой же серый пушистый длинный хвост. А сквозь седые волосы выглядывают звериные уши. Он танцует в вихре красных лент, улыбается, показывая клыки, и смотрит на зрителей с искорками задора в тонких вертикальных зрачках.
Получеловек-полузверь. Юнк.