Глава 7
Тьма перед глазами рассеивается так же внезапно, как и появилась. Ее словно сдувает ветром, которым обдает лицо. Снова черная дверь перед носом, только теперь она открыта шире, а в проеме стоит бритый мужик в многослойной тряпичной конструкции черных и темно-серых оттенков. Он выглядит крайне растерянным, смотрит на Каина с непониманием, почти страхом, и все еще держит ладонь на дверной ручке.
— Все в порядке? — спрашивает мужик и вытягивает шею, чтобы осмотреть Каина. — Не ударил?
Каин тоже начинает себя осматривать и ощупывать. Есть у него эфемерное ощущение, что по голове хорошенько огрели, но оно вызвано внезапным видением. Или что это вообще было?
Каин отрицательно качает головой, а потом делает пару шагов назад, чтобы не мешать мужику и двери.
— Великий Каин, — слышится оклик из-за спины. Обернувшись, Каин видит проповедника Мартина, идущего к нему. Он вдруг останавливается, взглянув чуть выше, а потом складывает руки в причудливый замочек и склоняет голову на манер китайцев. — Жрец Тьмы, — почтительно произносит он.
— Приветствую Каина, друга богов, — невпопад отвечает жрец в черном, но потом все же добавляет: — И тебя, проповедник, я тоже приветствую.
— Приветствую, — попугаем откликается Каин. Исключительно по привычке. Каким словом с тобой поздоровались, таким и отвечай.
Ситуация ощущается тупой и максимально неловкой. Жрец Тьмы смотрит на Каина и чего-то от него ждет, Мартин смотрит на обоих и не знает, что тут вообще творится. А Каин вообще изначально на дверь залип. Но раз никто ничего не предпринимает, придется ему как-то выруливать. Каин кивает жрецу, тот, нахмурив брови, заторможено кивает в ответ. Улыбнувшись ради приличия, Каин разворачивается и отходит к Мартину, смотрит на него и ждет, куда проповедник его поведет. Но Мартин тоже хмурится, силясь понять какой-то смысл в происходящем.
— Зачем звал? — спрашивает Каин тихим голосом, надеясь хоть так побудить Мартина к каким-то действиям.
— Нам выделили места, — говорит он и, наконец, отвисает. Указывает рукой в сторону пары скамеечек, сбоку от кафедр и ведет туда Каина.
Усевшись с самого края, Каин пассивно наблюдает за происходящим вокруг. Рядом с ним усаживается Гадрел, лишь немного опередив Мартина. Тот лишь беззвучно фыркает, горделиво дергает подбородком вверх и садится на соседнее сидение. Медленно и спокойно, словно так и планировал изначально. Гадрел смотрит на него с усмешкой победителя. Вот вроде взрослые дядьки, а ведут себя как дети.
Дальше на скамейке рассаживаются люди явно знатного происхождения. Они тоже задирают подбородки, смотря на окружающих свысока, каждое их движение показательно плавное и уверенное, словно по линейке выверенное. Еще и золотых украшений по максимуму: и сережки с камнями, и крупные вычурные перстни, и ожерелья, и странные обручи на лбах. На скамейку у противоположной стены усаживается епископ Фартон. Он впивается в Каина почти осязаемым жгучим взглядом, от которого по спине начинают расползаться неприятные мурашки.
Вдруг Фартона заслоняет жрец Тьмы в своей замысловатой черной одежде. Он подходит к черной кафедре и кладет на нее руки, а потом поднимает взгляд куда-то к куполу потолка. В след за жрецом Тьмы из других цветастых дверей тоже выходят люди в странных многослойных одеждах, совпадающих с дверьми цветов: насыщенной синей, охристо-желтой, лазурно-голубой и белой. Все пятеро подходят к соответствующим кафедрам, встают в точности как жрец Тьмы, и только тогда народ в зале замолкает. Набившиеся в храм горожане застывают, как на картине, смотрят на жрецов и не двигаются. Так проходит не меньше минуты.
Местный послушник с подносом проходит перед кафедрами, ставит на каждую по небольшой деревянной чаше с каким-то узором, — издалека не рассмотреть, — и удаляется. Жрецы одновременно берут чаши, больше похожие на стопки, поднимают над головой, все еще всматриваясь в потолок, а потом жрец в голубом громко объявляет.
— Зелеф, Старший бог гроз и бурь! Мы чтим тебя и благодарим за милость!
Народ неровным хором выкрикивает: «Благодарим». Гадрел с Мартином тоже тихо отзываются, вливаясь в общий гвалт голосов.
Выдержав паузу, жрец продолжает.
— Мы поклоняемся тебе и возносим молитвы! Мы поднимаем чаши в твою честь! Славься, могучий Зелеф!
И тут жрецы опрокидывают содержимое стопок в себя, а народ бешено орет: «Славься!». Через несколько минут, когда люди, наконец, успокаиваются, жрец в голубом начинает пересказывать, что случилось на поле. Интересно, конечно, послушать, как это видели зеваки со стороны, но Каину быстро надоедает. Все-таки не привык он к подобным мероприятиям.
Зато появляется время на «подумать».
Что это было за видение? Обволакивающая живая тьма, слова-не-слова в голове, — то ли угроза, то ли предупреждение, — и поселившийся внутри скребущий страх. И опять его спутали с настоящим Каином. Сколько можно-то?
В голове вдруг возникает мысль. Если это храм, где поклоняются всем Старшим богам, то получается, что чисто гипотетически тут можно и с Зелефом поболтать. Жрец в голубом, если судить по ломаным белым узорам на одежде, отдаленно напоминающим молнии, как раз является служителем Зелефа. А значит, за голубой дверью должно находиться помещение, отведенное этому взбалмошному богу.
В попе начинает играть детство. Оно подначивает тихонько соскользнуть со своего места и прокрасться внутрь лазурно-голубой двери. Мозг — его рациональная часть — понимает, что эта плохая идея. Но сердце, ноги и все остальное, отвечающее за чувственное и бессознательное, рвется к приключениям. Возможно, Каину просто надело ничего не делать, а лишь подстраиваться под других и идти у всех на поводу. Конечно, находясь в неизвестном ему мире, логично прицепиться к кому-то из местных и постепенно изучать здешние законы и порядки. Но ведь Великому Каину ничего не сделают за маленькую пакость? Он же Великий, сильнейший, мудрейший и дальше по списку. Всего один раз...
И вообще, этот жрец слишком скучно болтает.
Каин смотрит на Гадрела, который загораживает его от Мартина и доброй половины толпы. Проповедник внимательно смотрит на жрецов и слушает, как Зелеф спустился к смертным. Как будто сам этого не видел. Но так даже лучше, потому что Каин незамеченным сползает с края скамейки и по стеночке отходит ближе к дверям.
Самое важное, когда пытаешься сделать что-то незаметно, — делай вид, что так и надо. Пожалуй, самое полезное, что он выучил в школе. Поэтому Каин вдыхает поглубже, выдыхает, делает морду кирпичом и отлипает от стены. Он идет будничным шагом, как будто в магазин за молоком, напрямую к нужной двери. Хватается мелкими пальцами за ручку, — он никогда не привыкнет быть ребенком, — и открывает. Петли отлично смазаны, поэтому не издают ни звука. Каин бесшумной тенью проникает внутрь и так же тихо закрывает дверь.
Идеальное проникновение!
От собственной крутости он даже кулачки вверх вскидывает. Но минутную шаловливую радость приходится приглушить. В коридоре темно, и постепенно привыкающим глазам видны только очертания ближайших предметов. Каин зажигает на ладони пламя, придает форму маленькой колибри и отпускает к потолку. Пташка взлетает на метр над головой и следует за Каином вперед по коридору, освещая путь.
Коридор пустой, метра три-четыре в длину, а потом лестница наверх. Каин аккуратно наступает на первую ступень, плавно перенося вес тела. Вдруг скрипнет? Но дерево под ногами прочное и крепкое. Сразу видно, что тут следят за состоянием помещений. Да и денег у этого храма в разы больше, чем у церквушки Гадрела.
Наверху лестницы еще один пустой коридор, чуть светлее за счет открытой впереди двери. Там горят огромные толстые свечи, расставленные на подобии алтаря. Каин заходит в небольшую комнатку без окон и осматривается. Кроме алтаря напротив двери и мягкого коврика на полу ничего больше нет. По стенам спускаются узоры молний, а потолок...
В потолке все-таки обнаруживается окно. На толстое стекло падают бесконечные капли, и Каин только сейчас замечает шум дождя, мерно расходящийся по пространству вокруг. Возможно, сработал эффект лягушки в кипятке. Если посадить лягуху в холодную воду и поставить на огонь, то она не заметит, как будет постепенно нагреваться, и в итоге сварится заживо. С шумом дождя получается также.
Каин садится по-турецки в центр комнатки, прямо на ковер, и, откинувшись на вытянутые руки, смотрит вверх. Есть что-то завораживающее в том, как капли разбиваются о поверхность стекла и разлетаются миллионом осколков вокруг. Одна за одной, не останавливаясь, подчиняясь законам физики, постоянно находясь в движении. Водоворот воды в природе.
От философских мыслей Каина отвлекает блеснувшая в пелене дождя молния. Даже свет огненной колибри меркнет в сравнении в грозовым разрядом. А ведь Каин ни разу не пытался наколдовать молнию.
Как там было в курсе физики? Разряд возникает, когда возрастает разность потенциалов. Каин садится поудобнее, сосредотачивается и представляет, как электроны копятся в правой руке, на самом кончике указательного пальца. А на левой копятся протоны, создавая положительный заряд. И вот, между пальцами возникает мини-молния.
На лице сама собой появляется улыбка. Он пробует еще раз, а потом увеличивает мощность. Молнии в руках завораживают. Они не такие послушные и покладистые, как огонь, им не получается придать какую-то сложную форму, но завернуть в шарик — очень даже. Наверное, потому что шаровые молнии встречаются и в природе.
Воздух трещит, ломаясь разрядами, кончики пальцев покалывает от статики, волосы электризуются и начинают парить. Над головой все чаще сверкает дождливое небо.
Каин протягивает руку к электрическому шарику, сумбурно летающему рядом. Но вместо покалывания, он ощущает кожей теплое прикосновение. Из шарика показывается огромная загорелая рука, которая сразу обхватывает запястье. Молния ослепляет на секунду и оглушает громом.
Перед глазами опять возникает мощная морда Зелефа.
Каин дёргается всем телом, но бог-громовержец крепко держит его руку и не дает сдвинуться с места.
— Никто не приручает мои молнии, — вкрадчиво произносит он. В его низком голосе угрозы больше, чем в крепких сильных пальцах. А в синих радужках яростью вспыхивает грозовое небо.
По маленькой спине холодом прокатывается страх. Нужно что-то сказать. Очень нужно. Но что? Что он может сказать такого, чтобы усмирить гнев бога грома? Да этот перекаченный эльф его и без магии по стенке размажет, если захочет.
Надо хотя что-то сказать!
В черепушке упорно стучит тарелками заводная обезьянка. Чертов Гомер Симпсон, чертова его обезьянка, чертовы мемы!
Нужна хотя бы одна дельная мысль! Не может Великий Каин, друг богов, вот так помереть!
Стоп...
— Даже для друга пожалеешь? — спрашивает Каин. Каким чудом ему удается сохранить голос ровным — величайшая загадка вселенной. Потому что внутри его трясет на все 12 баллов по шкале Рихтера.
Зелеф шумно вдыхает через нос, раздувая ноздри. Выглядит как разъярённый тряпкой бык. Голова рефлекторно вжимается в плечи, вот только тактика черепахи тут не сработает.
— Ха! — резко и громко выдыхает Зелеф, а потом начинает ржать. Отсмеявшись с минуту, он добродушно улыбается, и кладёт вторую ладонь на хрупкое плечо. Кости заранее начинают ныть. — Конечно же, для друга мне ничего не жалко! Пользуйся, сколько влезет, колдуй на здоровье.
Он присаживается напротив, чуть не снеся массивной спиной алтарь у стены. Из-за его колоссальных размеров комнатка кажется еще меньше, чем она есть. Каин старается незаметно отодвинуться, пока Зелеф не слишком грациозно поправляет устроенный им беспорядок на алтаре.
— Ну так что? — спрашивает он, разворачиваясь к Каину. Широченная улыбка и ожидание чуда в прояснившихся глазах сразу омолаживают его на... На очень много, наверное. Он же бог, живет очень долго. Кто вообще разберет, как у них возраст работает? После театральной выверенной до миллисекунд паузы он задает еще один вопрос. Самый важный. — Пить будем?
— Нет, — на автомате отвечает Каин. Слишком хорошо выучил, что взрослым на такие провокационные вопросы нельзя отвечать утвердительно. Выбитый бляшкой ремня зуб был очень показательным.
Зелеф тут же сникает, его могучие плечи обтекают теплым воском, а излишне печальное лицо с вывернутой наружу нижней губой отлично подошло бы грустному клоуну. Вот такой громовержец больше похож на обиженного ребенка-переростка, и Каин уже не чувствует от него никакой угрозы. Хотя непредсказуемость его реакций все же напрягает.
— Блеклая тень, — мямлит Зелеф, смотря куда-то в пол.
— Почему тень? — спрашивает Каин. Если уж Зелеф снова перед ним, то стоит воспользоваться возможностью и завалить его вопросами.
— Ну а как еще? Рахим только тень и мог вернуть. А Асцелине с Этной нет смысла уговор нарушать, — говорит он и хмурится. — Неужто не помнишь?
— Не помню чего?
— Уууу... — тянет Зелеф, а потом усмехается. Он ставит одну ногу на стопу и опирается рукой на колено. — Весело.
— А мне не очень, — огрызается Каин.
Весело ему. Конечно, ему весело! Это не он попал в совершенно неизвестный мир, непонятно зачем, да еще и с силой какого-то всемирно известного чувака. Это не ему приходится постоянно голову ломать, что делать можно, а что нельзя. Это не ему...
Да пофиг. Пусть смеется, если хочет. Пусть уржется до колик, если приспичило. Пофиг!
Внезапно голову простреливает мыслью: «А если он понял?». И тело пробивает ознобом от осознания. Если это была проверка, то Каин ее успешно провалил. Что может сделать один из сильнейших богов, если узнает, что место его давнего друга занял кто-то другой?
«Свет тебя убьет», — говорила живая тьма. Предупреждала.
Молнии порождают свет. Зелеф порождает молнии. Он его убьет.
Затаив дыхание, Каин смотрит на Зелефа. Тот с интересом разглядывает его. Возможно, прикидывает, как лучше его молнией поджарить: до хрустящей корочки или сразу до угольков? Его губы шире растягиваются в улыбке, оголяя зубы.
— Боишься, — констатирует он, плотоядно скалясь, и чуть склоняет голову набок. Наслаждается. А Каина пробивает крупной дрожью.
— Богохульство!
Каин вскрикивает от неожиданности. Знакомый скрипучий голос каркает за спиной, повторяя одно и то же слово. Каин оборачивается и видит епископа Фартона, а еще его крючковатый палец. Он тычет им в Каина и опять повторяет «Богохульство», а потом разворачивается и уходит вниз по лестнице.
Вернувшись в исходное положение, Каин видит только алтарь с наполовину сгоревшими свечами. Но ощущение присутствия Зелефа не проходит. Странно.
— Чертов фанатик, — бурчит тихий низкий голос. Бог все еще здесь. — Не дал нам поговорить.
— У меня еще есть вопросы, — выпаливает Каин. Если Зелеф сейчас свалит, то ничего узнать не получится.
— Верю, друг мой, — отзывается Зелеф. Он не меняет интонации, и сейчас это кажется чем-то странным. И даже немного пугает. — Буду ждать тебя на пике Сады. Там и поговорим нормально. Заодно верну тебе тебя.
— Это как? Что значит — вернешь меня?
— А то и значит. Верну часть твоей души.
Снизу снова доносится скрипучее карканье, а затем еще один голос.
— До встречи, Каин, — говорит Зелеф, и ощущение присутствия исчезает. Только язычки пламени дергаются на фитилях, рисуя на стене причудливые тени.
За спиной слышатся шаги.
— Говорю вам! Ребенок — подделка! — скрипит епископ. — Разве мог бы настоящий Каин так богохульно врываться в святилище Старшего бога Зелефа? Не мог!
— Ведомо ли нам, о чем мыслит друг богов? — отзывается еще один знакомый голос.
Каин поворачивается к лестнице и видит, как к нему поднимается жрец в голубом. В руках он несет увесистый кувшин с узорами молний на фоне темного грозового неба. Когда их взгляды встречаются, жрец приветливо улыбается и кивает. Каин повторяет за ним и отходит на шаг в сторону, чтобы не мешать. Жрец проходит мимо, приближается к алтарю и ставит свою ношу на столешницу.
— Попрошу вас обоих выйти, — произносит он, не оборачиваясь, делает шаг назад и садится на колени в центре коврика. — Мне необходимо вознести молитву Старшему богу Зелефу.
— Конечно, — тихо отвечает ему Каин и направляется к лестнице. Но натыкается на Фартона, который стоит на одной из ступенек и преграждает путь. Лысый старик смотрит с нескрываемой ненавистью. Если бы мог убивать взглядом, наверняка бы уже давно Каина замочил.
Обойти Фартона боком по стеночке не получается. Слишком широко он руки в стороны расставляет, когда кланяется жрецу в голубом, хотя тот его даже не видит. Потом Фартон гордо выпрямляется, разворачивается и начинает спускаться. Стоит покинуть темный коридор внизу, буквально шаг за порог ступить, как епископ хватает Каина на тонкую ручку и резко дергает вверх.
— Богохульник забрался в святилище Старшего Зелефа! — громко скрепит он и трясет Каина, как нашкодившего котенка.
Суставы к такому явно не привычны, и Каин кривится от болезненных ощущений, еле сдерживая шипение. Он пытается свободной рукой освободиться или хотя бы как-то повернуться, чтобы было не так больно. Но Фартон лишь крепче стискивает пальцы и дергает его все выше.
— Прекрати!
— Что ты творишь с Великим?
Проповедники тут же кидаются на помощь Каину. Они отталкивают Фартона и практически вырывают мелкое тельце из хватки его крючковатых пальцев. Гадрел обнимает Каина и быстро разворачивается, закрывая от епископа своим телом. Защищая. Есть в этом что-то отеческое. Такое далекое для Каина, непривычное, незнакомое. И такое теплое.
Мартин стоит перед Гадрелом, создавая дополнительную линию защиты. Он шипит на Фартона и оттесняет его как можно дальше.
Осматриваясь вокруг, Каин уже не видит толпы людей. Двойные двери храма закрыты, а внутри остались только послушники, четыре жреца и их взбесившаяся четверка.
— Как смеешь ты так хватать Великого? — в который раз вопрошает Мартин.
— Он подделка, и вы двое прекрасно об этом осведомлены! — крякает Фартон.
— Ты в порядке? — с искренней заботой спрашивает Гадрел, обращаясь напрямую к Каину.
В порядке ли Каин? Вообще нет! Сначала Зелеф со своими странными разговорами, теперь вот Фартон на него покушается. Еще и Гадрел его обнимает, как ребенка, нуждающегося в любви и внимании. Хотя кто сказал, что Гадрел в этом не прав? Наверное, прав. Наверное, поэтому его руки такие большие и теплые.
От Каина ждут ответа, поэтому он несколько раз моргает и, в конце концов, кивает. Гадрел сразу же выдыхает с облегчением, расслабляется, а затем резко размыкает объятья и отскакивает, задевая спину Мартина.
— Прошу простить, привычка, — тут же оправдывается Гадрел, поднимая руки вверх.
Привычка. Действительно, сложно не привыкнуть, когда ты вечно окружен детьми, которым нужна забота. Когда твой собственный сын всегда рядом, а ты его еще и любишь.
— Ничего, все нормально, — отмахивается Каин и переводит взгляд на Фартона и Мартина, которые продолжают ругаться на фоне. Жрецы вокруг молча наблюдают, а послушники явно нервничают, не понимая, стоит им вмешиваться или нет.
Епископ совсем теряет самообладание и начинает тыкать крючком указательного пальца Мартину в грудь. Сильно тычет, словно ребра ему проткнуть пытается.
— Ты приехал, дабы пролить свет истины, но поддался уговорам этого жалкого дурака. Что он тебе пообещал? Денег от будущих пожертвований? Славы внутри вашей церквушки? Ради чего ты согласился предать ученье Каина?
С каждым словом Мартин злится все сильнее, а под конец почти скрипит зубами.
Фартон оборачивается к жрецам и пафосно разводит руками в стороны.
— Достопочтенные жрецы Старших! Вы же сами видите, что это дите не является Каином!
— Сам Старший Зелеф явился его приветствовать! — встревает Гадрел. Он кладет руку на плечо Мартина и отодвигает его в сторону. А еще задерживает пальцы всего на мгновение, чтобы покрепче сжать. — И люди видели это собственными глазами!
— Откуда тебе знать, что именно Старший Зелеф говорил мальчишке? — настаивает Фартон. — Может, он ему смертью грозил, если ребенок не расскажет правду! Тебе, проповедник, — произносит он с особенной интонацией, с издевкой, — видать, совсем надоело в нищете прозябать. Вот и выдаешь очередного сиротку за Каина выдать. На все готов, лишь бы прославиться.
Гадрел открывает рот, но ничего не говорит. Фартон попал в болевую, и Гадрелу нечего ему противопоставить. Он лишь сжимает кулаки и сотрясается от бессильной ярости, которая распирает изнутри.
— Может, заткнешься уже? — выпаливает Каин.
Бесит. Как же этот старикашка бесит! Ладно, когда он что-то говорит про Каина. Да и по сути он прав. Но оскорблять из-за этого Гадрела и Мартина? Он же тычет им в самое сердце, топчется по их убеждениям. Бесит неимоверно.
Фартон разворачивает к Каину и смотрит так, словно с ним заговорила куча коровьего дерьма.
— Задолбал уже орать, — продолжает Каин, с каждым словом распаляясь все сильнее. — Поняли уже все, что ты не веришь в возвращение Великого Каина. Иди в свой храм и там про это кряхти на здоровье. Бешеный старикашка.
От последнего послушники аж вслух охают. Наверное, это совсем неприлично по здешним правилам, но плевать. Фартон действительно бесит. Не зря Гадрел говорил, что этот епископ постоянно лезет во все щели. От любопытства сдохла кошка. И если Фартон не знает этой поговорки, Каин ей ему проиллюстрирует.
— Как... Как смеешь?.. — пыхтит епископ, как разгневанная скрипучая лестница. Он буквально задыхается от возмущения. А вот проповедники смотрят на Каина с восхищением и благодарностью и не могут сдержать улыбок.
— Ты обвиняешь моих проповедников, что они хотят богатства и славы, — не унимается Каин. — По себе их судишь? Слышал, что ты активно лезешь и в политику, и в торговлю. Думаешь, что твое мнение такое важное и нужное, что никто без него не обойдется?
Фартон начинает постепенно покрываться пятнами, то краснея, то бледнея. Старичка потряхивает, крючки пальцев не слушаются, не желая складываться в ровные кулаки, а на лице зажимает какую-то мышцу, из-за чего щека начинает дергаться.
— Если ты сам жаден до власти и денег, то это не значит, что и другие люди такие же. А Гадрел с Мартином во многом лучше тебя! И умнее, даже не смотря на разницу в возрасте!
— Великий Каин, боюсь, что ты ошибся, — вставляет вдруг Гадрел. — Мы с епископом Фартоном ровесники.
— А? Ага, понятно, — отвечает растеряно Каин. А в голове переключается невидимый тумблер.
Чего? Фартон с Гадрелом ровесники? Гадрел не выглядит старше пятидесяти, даже с учетом залысины. А Фартону по виду уже больше семидесяти! Да как так? Как это вообще может быть правдой? Гадрел сейчас издевается?
Но Гадрел явно серьезен. Он рад, практически счастлив, но вместе с этим смущен ошибкой Каина. Мартин и вовсе отвел глаза, а скулы у него подрумянились. Что за хрень тут происходит?
Повисшую в зале тишину прерывает голос жреца Зелефа.
— Давайте спокойно все обсудим на совете Пяти, — предлагает он. Остальные жрецы кивают и соглашаются, а послушники убегают в одну из боковых дверей, не помеченных никаким цветом. Жрец закрывает свою голубую дверь с резными молниями и обходит столпившихся у нее проповедников и епископа. — Прошу за мной.