Красное золото: Свой среди чужих

Лемке сидел на берегу, прислонившись спиной к валуну, и, прищурившись, смотрел, как ловко и яростно работает топором Егор Шилов. Горячее солнце уже высоко поднялось над сопками. Рядом с ротмистром сидел Кадыркул, ножом обстругивал длинный шест. Тут же позвякивали удилами привязанные кони.

Центурион тем временем связывал бревна плота. Работа двигалась споро. Вскоре плот был готов. Кадыркул с Шиловым и Центурионом подтащили плот к воде. Спрыгнув в реку, Шилов удерживал плот на быстром течении. Кадыркул занес на плот Лемке, и они отплыли.

***

Есаул нещадно хлестал нагайкой лошадь по взмыленным бокам. Вот уже несколько часов она без передышки несла его вдоль границы, по берегу реки, туда, где висел над стремниной узкий, сплетенный из еловых ветвей мост. По этому мосту переходили границу контрабандисты, пробирались лазутчики всех мастей. Его часто разрушали, но контрабандисты — народ упрямый. Мост восстанавливали каждый раз. К передней луке седла был прикручен веревками баул с золотом, сбоку, в чехле, висел «льюис». Есаулу оставалось уже совсем немного, каких-нибудь двадцать верст, — и он вне опасности! Свободный, богатый! Как хорошо, что судьба послала ему этого Лемке и чекиста!

И вдруг лошадь споткнулась. Брылов чуть не вылетел из седла, но удержался. Натянув, повод, он врезал под ребра коня шпоры. Лошадь захрапела, вздернула морду. На порванных трензелем губах запузырилась кровавая пена. Лошадь судорожно, из последних сил сделала еще несколько скачков вперед и упала на колени. Брылов скатился на землю, со злобой выругался. Лошадь, как бы собираясь с силами, выставила правую ногу, напряглась, чтобы подняться, и вдруг медленно повалилась на бок. Брылов с силой ударил ее сапогом в живот. Лошадь не вставала.

— Вставай, вставай!.. Сволочь! — в ярости закричал он. Но лошадь лежала, запрокинув голову, ее лиловые глаза заволакивала, тень смерти. Тогда Брылов отвязал баул, разрезал ремни, которыми крепился к седлу пулемет. Закинул за спину ранец с едой. Вдел в ушки «льюиса» наплечный ремень.

— Мерзавцы... Союзнички. Полегче придумать не могли, — зло бормотал он, беря на плечо тяжелый пулемет. Потом, подняв баул, Брылов равнодушно взглянул на лошадь и быстро пошел вперед.

Брылов даже не подумал, что тем самым он копирует бандита из романа О. Генри по прозвищу Акула, известного своей жестокостью и фразой "Боливар двоих не снесет".

***

Отряд растянулся по дороге. В середине конного оцепления шли обезоруженные бандиты. Вот мелькнуло лицо чеченца Тургая в папахе, вот прошел матрос в изодранной тельняшке, за ним — полусотник, оторванный погон болтался на тесемке. Прошел мордастый парень в картузе и меховой безрукавке, надетой на голое тело. Слышался глухой, дробный перестук конских копыт. Колонна двигалась в молчании, лишь изредка раздавался окрик:

— Ну, куда, куда?! В строю иди, соблюдай порядок!

Замыкала колонну тачанка. В ней сидели Забелин, Никодимов и еще один командир, моложавый, фуражка сбита набекрень, соломенный чуб прилип к потному лбу.

— Обыскали всех до нитки, пусто, — говорил он. — Есаула нету, Шилова нету. Золота тоже нету.

Забелин слушал с мрачным видом.

— Мальчишка-казачок говорит, что есаул ускакал еще ночью. Видать, почуял, гад... Смылся.

— Э-эх, знал бы, где упасть!.. — Никодимов с досадой хлопнул себя по коленке. — Как мы теперь товарищам в глаза посмотрим, а, Забелин? Что молчите? Ведь я предупреждал! А вы отмахнулись! Будто нарочно есаула выпустили!

— Вы думайте, что говорите! — резко перебил его Забелин.

— То-то и оно, что думаю, потому и говорю, мил человек! Думаю, и даже оторопь берет... Уж не предупредил ли кто есаула?

— Мигунько! — крикнул Забелин.

К тачанке подъехал красноармеец, резко осадил коня.

— Ну что? — спросил Забелин.

— На перевал пятнадцать человек ушли. И к мосту — десять. Через реку они тут нигде не переправятся, только через мост.

— Хорошо, спасибо. — Забелин, приподнявшись в тачанке, оглядел двигавшуюся по дороге колонну. Проговорил, садясь: — Боюсь, они уже ушли за кордон.

— Будешь отвечать перед губкомом, мил человек, — пообещал Никодимов.

Шаркали десятки ног, глухо стучали копыта, всхрапывали лошади, солнце пекло усталые, ссутулившиеся спины.

***

Есаул сидел на поваленном сгнившем пограничном столбе, и заржавевший двуглавый орел лежал у него под ногой. Брылов рассматривал этого орла, потом со злостью пнул его сапогом. Жестянка с грохотом пролетела по гальке, булькнула в воде. А есаул поднял голову и взглянул на тонкий пешеходный мостик, переброшенный через реку в самом узком ее месте. Мосток был разрушен. Оборванные его концы свисали вниз, к бурлящей черной воде. Солнце клонилось к западу. Брылов поднялся, сбросил с плеч венгерку. Потом долго возился с баулом, привязывая к нему ремни. Закинул баул за спину, стянул узлом ремни на груди. Огляделся по сторонам, перекрестился и, осторожно ступая, вошел в воду. Медленно брел, с трудом сохраняя равновесие. Глухо шумела вода, ударялась в грудь есаулу. Тогда он поплыл. Но тут же голова его скрылась в волнах. Тяжелый баул тянул на дно, Брылов вынырнул, повернул обратно, отчаянно работая руками. Ему удалось уцепиться за каменную глыбу, торчавшую из воды. Подтянулся, выбрался на берег. Пошатываясь, прошел несколько метров, сбросил баул и обессиленно плюхнулся на гальку. Посмотрел на ободранный до крови палец, поморщился и громко выругался. Вот он, противоположный берег, такой близкий и недосягаемый. И разорванная паутинка моста. И сгнивший, трухлявый пограничный столб.

Есаул оглядывал реку, темные угрюмые берега, сопки, освещенные остывающим солнцем. Он повернул голову вправо и вдруг увидел, как из-за поворота показался плот. Он стремительно несся по самой середине реки, и человек, стоявший на нем, орудовал шестом, лавируя меж камней. Без труда Брылов узнал в этом человеке Центуриона, и какая-то злобная радость отразилась на лице есаула. Он вскочил и, подхватив «льюис», стал карабкаться вверх по обрывистому берегу, где лежали большие валуны — надежное укрытие. Оглянувшись, бросился к воде, забрал мокрый баул с золотом — и опять тяжелый подъем по почти вертикальному обрыву. Комья земли и мелкие камни сыпались из-под ног.

Плот между тем приближался. Есаул разглядел Шилова, Кадыркула и лежащего на бревнах Лемке. Брылов улегся поудобнее и положил палец на гашетку. С тоскливой злобой он еще раз посмотрел на другой берег реки, туда, где была Турция. Ему вновь не повезло. Ну что ж, пусть комиссар не думает, что повезет ему. Уж что-что, а убивать людей за эти годы он, есаул Брылов, научился! И будь он проклят, если хоть одна пуля не ляжет в цель. А там... может, снова удастся уйти и переправиться через границу в другом месте? Все может быть. Чудеса на этом свете еще случаются. Брылов точно вел ствол пулемета, держа плот на прицеле.

Кадыркул сидел на бревнах рядом с Лемке, придерживая того за плечи. Вода с пеной булькала и всхлипывала в просветах между бревнами, заливала на плот. Казах со страхом смотрел на бурлящие вокруг плота волны, на то, как работает шестом Центурион. Когда плот повернул по изгибу реки, впереди стал виден мост, беспомощно висевший над водой своими разорванными концами. Первым мост увидел Лемке. Сначала он нахмурился, потом губы скривила презрительная усмешка.

— А вот вам и последний автограф есаула! — перекрывая грохот воды, крикнул Лемке.

Шилов и Кадыркул услышали, посмотрели вперед.

— Ушел, собака! — с отчаянием закричал Кадыркул. — Турция ушел!

-- Еще не вечер! – ответил Центурион, - Похоже, этот мост был разрушен до того, как Брылов успел пересечь его! Через реку ему не переплыть с золотом! Он где-то рядом, гнида!

И в это время гулко и размеренно заработал «льюис». Дробное, тысячекратное эхо прокатилось к вершинам сопок, на воде, рядом с плотом взметнулась шеренга фонтанчиков от пуль.

-- Ложись! – закричал Центурион.

Лемке, Шилов и Кадыркул распластались на плоту. Плот накренился, вода хлынула на бревна. А Центурион, с силой ткнул шестом в торчавший из воды валун, резко повернул плот к берегу. Простучала еще одна очередь, пули впивались в бревна, откалывая влажную щепу. Центурион поглядывал в ту сторону, откуда бил пулемет, радостно улыбался и проворно работал шестом.

— Слышите, Кадыркул, Егор! Я был прав! Здесь он, родимый, здесь! Давай к берегу! К берегу! Егор, не забудь про ротмистра!

Плот со скрежетом налетел на прибрежные камни. Ударила еще одна очередь, пули с визгом защелкали по валунам. Подхватив Лемке под руку, Шилов бросился с плота на берег, за ними — Кадыркул. Они пробежали несколько метров, упали за камни. Пули взвизгнули над головами, брызнули каменные осколки. Кадыркул лязгнул затвором, осторожно выглянул из-за валуна.

— Солнце в глаза, — скрипнул зубами Кадыркул. — Не вижу...

— Дай-ка! — Центурион забрал винтовку и тоже выглянул из-за камня.

Вот он, есаул, прямо над ними. Пологие солнечные лучи бьют в глаза, не дают возможности прицелиться. Но радость оттого, что есаул не ушел, переполняла сердце, и Центурион улыбался, глядя вверх, на кромку обрыва. Он прицелился и выстрелил. Гулко ответил пулемет. Центурион пригнулся за камни, встретился взглядом с ротмистром. Лемке улыбался. Егор спросил:

— Что варежку оскалил?

— Ничего. Сейчас он вам накостыляет.

— Ладно. Мы еще поглядим... — Шилов вдруг подмигнул Лемке: — А золотишко-то здесь!

— Здесь, да не про вашу честь, — усмехнулся ротмистр.

-- У вас и чести-то нет, ротмистр! – ответил Центурион.

Шилов уже не слышал их. Выглядывая из-за камня, он смотрел на обрыв и что-то соображал. Если пробежать метров пятьдесят вдоль берега — дальше виден пологий подъем на взгорье. Там и Брылов будет сбоку, и солнце не слепит. Есаул молчал. Центурион протянул Кадыркулу винтовку, глянул на ротмистра.

— Вставай.

— Куда? — нахмурился тот.

— На кудыкины горы. — Центурион приподнял Лемке за руку, скомандовал: — Короткими перебежками...

— Я сторона пока нейтральная, — буркнул Лемке. — Вы сражайтесь, а я посмотрю...

-- Так-так, - заворчал Центурион, - Нагадили, а теперь в кусты? Не выйдет, вашбродь! А ну встать!

— Короткими перебежками! — повторил Шилов слова Центуриона и первым выскочил из-за укрытия, увлекая за собой ротмистра.

И тут же загрохотал пулемет. Пули вспарывали камни под ногами бегущих, эхо от выстрелов катилось по сопкам. Люди пробежали метров двадцать и упали. Пулемет, словно захлебнувшись от ярости, смолк. Трое тяжело, с хрипом дышали, лица в крупных горошинах пота.

— Мне это совсем не нравится, — проговорил Лемке. — Я-то тут при чем?

— Терпи, ротмистр, немного осталось. — И Шилов вновь первым поднялся и побежал. Лемке он тащил за собой. Кадыркул бежал последним. На бегу успел выстрелить, быстро перезарядил винтовку. Метров через двадцать они опять залегли. Подъем был пологим, и теперь они лежали почти на одном уровне с есаулом. Слева — обрыв, там глухо шумела вода.

— Кадыркул, иди в обход справа, а мы по кромке обрыва. Отвлекать будем...

— Может, я по обрыву, командир? — спросил Кадыркул.

— Делай, что говорят! — оборвал его Центурион, - На обрыве тебя быстро снимут!

Кадыркул подхватил винтовку, закинул ее за спину и пополз в сторону, прячась за камнями. Центурион некоторое время провожал его взглядом, потом посмотрел на Лемке.

— Лежи смирно, — посоветовал он.

— Скорей бы вы друг дружку ухлопали! — сквозь зубы процедил Лемке и отвернулся.

— Это мы еще поглядим, кто кого, — улыбнулся Центурион. Он и Шилов сбросили кожанки, сунули наганы за пояса и поползли. Передвигались по краю обрыва, прячась за редким, чахлым кустарником, изредка прислушиваясь к тревожной, враждебной тишине.

Есаул, припавший к пулемету, наконец увидел возле кромки обрыва метрах в тридцати от себя ползущую фигуру. Быстро развернув ствол пулемета, он дал длинную очередь. Шилов припал к земле. Центурион едва слышно выругался. Пули щелкали и зарывались в землю совсем рядом. Тогда Егор вскочил, чтобы броситься вперед, к большому камню, за которым можно было укрыться, но левая нога вдруг соскользнула с обрыва. Шилов пошатнулся и пополз вниз, но Центурион перехватил его. Они повисли над бездной.

-- Вот черт! – выругался Центурион, - Не было печали – черти накачали!

Кадыркул уполз уже далеко. Еще немного — и он зайдет в тыл Брылову, и тогда... Вот он замер, приподнялся, оглядываясь вокруг. И вдруг увидел, что есаул направил свой пулемет в сторону Шилова и Центуриона. А самих Шилова и Центуриона не видно. Почувствовав недоброе, Кадыркул вскочил и бросился обратно, к обрыву. Есаул увидел его, дал очередь.

— Шилов, Центурион! — громко позвал Кадыркул, растерянно оглядываясь.

— Уходи! — стиснув зубы, ответил Центурион. Земля из-под корней куста, за который он держался, сыпалась ему в лицо, за пазуху, корни потрескивали, обрываясь.

Опять ударил пулемет. Пуля попала Кадыркулу в спину. Он резко выпрямился, но удержался на ногах, подбежал к обрыву, упал на колени.

— Шилов, Центурион! — звал казах и, схватив Центуриона за руку, тащил его наверх, тащил из последних сил — от напряжения на лбу вздулась, пульсировала вена.

— Не могу... Не могу больше, командир, — прохрипел казах, но Егор и Центурион уже выбрался на кромку обрыва, лежал, тяжело дыша. И тогда снова загрохотал пулемет.

Очередь прошила Кадыркула, он, вскрикнув, схватился за поясницу и, опрокинувшись на спину, рухнул с обрыва на острые камни. Шилов и Центурион увидели, как бурлящая вода потащила тело Кадыркула. Оно скользнуло меж камней в желтоватой пене, мелькнуло и пропало из виду навсегда.

-- Эх, Кадыркул! – прохрипел Центурион, - Не довелось тебе пожить по-человечески! Хоть ты и жил, как бандит, а умер, как пролетарий! Ничего, браток, мы тебя не забудем!

И снова воцарилась враждебная горная тишина. Нарушил ее голос есаула.

— Конец тебе, Шилов! — громко крикнул он. — Теперь уж не выпущу.

И будто в подтверждение своих слов есаул надавил на гашетку. Прямо над головой засвистели пули. Шилов прижался к земле, замер.

-- Пускай пули тратит! – проворчал Центурион, прижимаясь к скале.

Пулемет замолчал, и послышался смех есаула. И тогда издалека раздался голос ротмистра Лемке:

— Не тяните волынку, есаул! Кончайте его скорей!

— Заткнись! — огрызнулся Брылов.

— Не горячись, есаул! — ответил Лемке.

— К черту! — зло выкрикнул Брылов.

Пока они переругивались, Шилов и Центурион напряглись, собрались с силами и вдруг прыгнули вперед. Тут же простучала короткая очередь. Шилов и Центурион упали. Они медленно сползли с обрыва, повисли, крепко ухватившись за торчавшие из земли корни. Есаул приподнялся и выглянул из-за своего укрытия. Шилова и Центуриона не было видно. А Егор в это время вывернул вдавленный в потрескавшийся сланец валун.

-- Давай, давай! – шептал Центурион, - Толкай его! Надо, чтобы есаул подумал, что мы упали!

Егор все толкал и толкал валун. Тот медленно поддавался и, наконец, рухнул вниз, увлекая за собой поток мелких камней и земли.

— А-а-а! — пронзительно, с отчаянием закричал Егор. Он и Центурион висели над обрывом, держась за корни.

Валун тяжело ударялся о каменистые выступы, гремел камнепад, глухо шуршала осыпавшаяся земля. Потом снова наступила тишина.

— Кажется, конец, господин есаул. — Ротмистр Лемке встал на колени, потом тяжело поднялся.

Их разделяло метров пятьдесят. Брылов еще некоторое время прислушивался к тишине, потом тихо улыбнулся, смахнул пот с лица. Он оставил свой «льюис», подтащил баул с золотом, начал проверять, хорошо ли привязаны к ручке ремни. А Шилов и Центурион в это время тщательно осматривали глинистую стену обрыва, находили торчащие крепкие корни, осторожно пробовали их одной рукой и, убедившись в их прочности, перехватывали другими руками. Мелкие комья земли сыпались вниз, но шум реки заглушал их падение. Центурион и Егор медленно передвигались вдоль обрыва, цепляясь за корни, с каждым метром приближаясь к цели.

-- Что, Егор Петрович? – спросил Центурион, - Тяжело?

-- Бывало и лучше! – ответил, натужно пыхтя, Егор.

-- Со мной такое чуть ли не каждый месяц! – сказал Центурион.

Так, негромко переговариваясь, они двигались по обрыву. Есаул вдруг вскинул голову, прислушался. Какой-то посторонний шум насторожил его. Он подхватил «льюис» и направился к тому месту, откуда, как он считал, упали Центурион и Шилов. Есаул подошел к самому краю обрыва, осторожно заглянул вниз.

-- Пригнись! – зашипел Центурион.

Егор и Центурион замерли, уцепившись за корни, стараясь вжаться в отвесную стену. Короткие секунды, пока Брылов смотрел вниз, показались им вечностью. Но потом есаул повернулся и увидел, что к нему направляется Лемке.

— Куда-а?! — крикнул Брылов, поднимая «льюис». — А ну, назад!

— Что-о? — опешил Лемке и остановился.

— Назад, говорю! — звонко повторил есаул. — Проваливай!

— Ты! — Ротмистр захлебнулся яростью. — Ты-и, щенок! А ну, развяжи мне руки! Да если б не я, ты этих денег никогда не увидел бы, недоносок! — Лемке брызгал слюной от звериного бешенства. Он приближался к Брылову, продолжая хрипло выкрикивать: — Сопляк, ничтожество! Я из-за этого золота сто раз под смертью ходил! Да я тебя!..

Договорить он не успел. Брылов нажал на гашетку. Пулемет сделал несколько выстрелов и замолк: кончились патроны. Лемке пошатнулся, рухнул на колени. Пули пробили ему бедро и раздробили плечо. На рубахе расползалось алое пятно.

***

Шилов тяжело дышал, пот заливал глаза, сыпалась сверху земля. Он смертельно устал, но продолжал держаться ослабевшими руками за корни. К счастью, Центурион держал его одной рукой, другой держась за корень. «Откуда в нем столько энергии?» - удивлялся Шилов. Они слышали ругань, потом выстрелы.

-- Патроны кончились! – проговорил Центурион, - А ну, товарищ Шилов, за дело!

Собрав последние силы, Егор подтянулся, следом за ним вытянулся и Центурион. Они, выглянув, увидели, как есаул, бросив на землю пулемет, кинулся к баулу. Взвалив его себе на плечо, Брылов побежал вдоль обрыва, направляясь к пологому спуску — туда, где был плот.

-- Не дать ему уйти! – рявкнул Центурион.

Егор ухватился за кромку, еще подтянулся, закинул ногу и выбрался на поверхность. Центурион выскочил вслед за ним, выдергивая револьвер. Егор видел спину убегавшего рысцой Брылова. Он выдернул из-за пояса наган.

Они долго прицеливались, Егор старался успокоить дыхание. Ослабевшая рука дрожала. Грохнули выстрелы. Есаул споткнулся на бегу, но удержал равновесие и опять побежал, только теперь неуверенно, медленно переставляя ноги.

— Убей его, Шилов, голуба! — заорал Лемке, стоя на коленях. Лицо его было забрызгано кровью.

Шилов и Центурион бросились догонять есаула. Тот спускался к реке, но двигался все неувереннее. Вот он выронил баул с золотом, обернулся, выдернул из кобуры маузер. Но выстрелить не успел, Центурион опередил его, три раза нажав курок. Есаул упал.

Центурион приблизился к нему, остановился, тяжело дыша, молча смотрел на поверженного врага.

-- Собаке – собачья смерть! – проворчал Центурион.

Потом он повернулся и пошел между камней к тому месту, где есаул Брылов бросил свою добычу. Туда же побрел и Шилов. Егор устало прилег возле баула, раскрыл его, мельком взглянул на тускло поблескивающие золотые монеты, броши, колье, кольца и снова защелкнул пряжки.

***

Они сидели на берегу реки. Шилов порвал нижнюю рубаху на полосы, связал их и теперь бинтовал ротмистру Лемке рану на плече. День медленно клонился к вечеру, раскаленное докрасна солнце упало за верхушки сопок. Лемке морщился, когда Егор сильно стягивал рану, потом поднял голову, спросил:

— Вы что, на себе меня понесете, что ли?

— Понесем, — коротко ответил Егор.

— Эх, жалко, меня есаул не убил, — вздохнул ротмистр и усмехнулся. — То-то вы переживали бы.

— И что за жизнь такая? — больше обращаясь к самому себе, чем к Лемке, посетовал Центурион. — Кого не надо убивают, а кого надо — перевязывать приходится.

Лемке не отозвался. Он глядел на баул. И вдруг после паузы попросил:

— Слышь, Прайм, покажи золото, а? Столько за ним гонялся и в глаза не видел.

Центурион затянул узелок, молча открыл баул, ногой подвинул его к Лемке. Ротмистр с непонятной усмешкой смотрел на золото.

— Пятьсот с лишком, — пробормотал он.

— Они самые, — отозвался Центурион.

Они смотрели на золото и думали каждый о своем. Затем Центурион нагнулся и защелкнул баул. И вдруг Лемке повалился на бок, приблизился к Центуриону и заговорил торопливо, лихорадочно:

— Кому и что ты доказать хочешь? Заче-ем? Мало лиха хватил? Вот — граница! Там ты сам себе хозяин! Уходи, не будь идиотом! Другого случая не будет, никогда в жизни не будет, пойми!

И чем больше он говорил, тем яснее начинал понимать, что его слова не трогают Центуриона. Шилов же спокойно сел на землю, стал сматывать остатки рубахи.

— Господи! — Лемке поднял глаза к небу. — Почему ты помогал этим кретинам?! Почему им, а не мне?!

— Потому, что ты все себе заграбастать хочешь, — спокойно ответил Центурион. — А даже бог велел делиться. И это золото ведь идет на корм для детей, а не на твои корысти, ротмистр.

Шилов поднялся, добавил:

— Пора, дорога длинная.

***

Двери кабинета Сарычева плотно закрыты. Секретарь губкома сидел на диване. Напротив него в кресле расположился молодой человек в перетянутом ремнями френче. Представитель из Москвы напряженно слушал Сарычева, жадно курил и стряхивал пепел мимо уже полной окурков пепельницы.

— И вот, наконец, известие из Омска, которого я ждал, — негромко говорил Сарычев и протянул собеседнику небольшой, заляпанный печатями лист бумаги.

Тот быстро его прочел, вернул Сарычеву.

— Так, — представитель из Москвы хрустнул пальцами. — А этот мундштук можно посмотреть?

— Пожалуйста. — Сарычев вынул из кармана слоновой кости мундштук, положил на маленький столик, разделявший его с молодым человеком во френче.

Некоторое время они молчали.

— Где, вы говорите, он теперь? — спросил представитель, подняв на Сарычева глаза.

Сарычев подошел к стене, отдернул занавеску, прикрывающую карту, ткнул пальцем.

— Вот тут. Вместе с частью отряда он продолжает поиски остатков разбитой банды. — Сарычев закрыл карту, вернулся на диван. Сел, концом шарфа начал протирать стекла очков.

— Почему вы его до сих пор не отозвали? — спросил представитель.

— Честно говоря, боялся. Больно уж он осторожен. Я боялся, почует неладное и уйдет. А без него мы потеряем ключи ко всему подпольному центру.

— Логично. — Представитель из Москвы придавил папиросу, встал и подошел к окну. — Ну, что ж... будем брать на месте. — Он повернулся, внимательно посмотрел на Сарычева и спросил: — Ну а с золотом-то как, Василий Антонович?

Сарычев некоторое время молчал опустив голову. Потом поднял глаза, открыто посмотрел на молодого человека и тихо, но твердо сказал:

— Это моя вина, Дмитрий Петрович. Я был инициатором операции... И отвечу перед партией по всем законам нашего трудного времени.

-- Не торопитесь с выводами. – ответил представитель, - У нас есть еще шанс: этим делом занимается товарищ Центурион Прайм, а он хорошо известен своей репутацией делать из невозможного возможное. Едем!