Глава 3
-Вы умеете... Драться на мечах? - Элна приходила к Петару уже неделю. Возле дуба теперь было постелено одеяло из войлока. Мазью, выпрошенной у матери, девочка смазывала мужчине раны от кандалов.
Петар согласно кивнул. Чувствовал он себя намного лучше, разве что нечистотный запах разительно усилился. Складывалось ощущение, что ещё немного, и пропахнет весь лес.
-Ого, - восхищенно протянула девочка, - А как? А расскажи! - тут же потребовала она, от волнения перейдя на "ты".
-Чего? Как на войне остарцев дырявил? - Петар сплюнул и подтянул колени к груди. Звякнула цепь.
-Ты воевал? А много убил?
-Ох ты ж, чжель, - мужчина покачал головой, - Воевал и убивал, как же иначе. Да разве ж такое интересно? Тебе бы о платьях да женихах думать, дурочка.
-Дак если я драться уметь буду, мне жених и не понадобится! - Элна накрыла вымоченные в мази тряпицы чистой, расправила так, чтобы кандалы не давили сильно. - Ну расскажи!
-Дурочка ты, - укоризненно ответил Петар, - Когда они из-за дохлой рыбы на нас пошли, я на приграничных Стенах стоял. Тогда ещё первая война была. Нас там же и взяли, в живых мало кто остался. Я тогда один из первых и сбежал. Потом уже, под Осколой к отряду присоединился. Много полегло. И ихних, и наших.
Разбойник пожевал губами, смотря куда-то в темноту леса. Подумав, продолжил:
-Тогда все встали, кто на стены, кто с моря пошел. Кто на берегу встречал, вот я с ними и был. Там воеводам плевать было, беглый ты, дружник али простец, всем место было. Это потом уже, когда вода никого от берега не пускала, пошел разбор: кто свой, кто чужой, кто герой, а кто беглец. Меня тогда ж и сослали.
-Вода не пускала? А как? - глаза девчонки загорелись.
Петар хрипло рассмеялся:
-А так и не пускала! Остарские корабли обратно относила, они и подплыть не могли. Наши и на воду ладьи спустить не могли, отбрасывала вода их на берег. Потом и вовсе стеной встала! Вот ведь чудо же, не иначе морские девы постарались. Одним им и известно, что ж там было...
-Дяденька, - Элна потупилась, сморщила веснушчатый нос, - А ты их видел?
-Кого, остарцев чтоль?
-Да нет! Девоптиц, как Стратим.
-Видеть не видел, а моряки многое рассказывали. И как до острова птичьего доплыть не могли, будто воротило их, и как крик нечеловечий слыхали перед бурями. Кто их разберет, говорят, есть девоптицы. И Стратим есть. А видел ли их кто, я не знаю.
Они замолчали. Элна краем рубахи терла лезвие ножика, на котором подсыхал хлебный мякиш. Девочка сопела, думала. Ей страсть, как хотелось тоже оказаться в море! Увидеть чуть ближе остров Стратим и самих девоптиц. А уж если вновь начнется война, то стоять на ладье с мечом и плыть навстречу остарским войскам. Она бы не испугалась, она бы им показала!
-Научи меня драться, - наконец сказала Элна и тут же сжалась. Мужчина пристально посмотрел на девочку, задерживая взгляд на загорелом веснушчатом лице. Элна думала, что вот сейчас он засмеется или скажет что-нибудь невероятно обидное. Но... разбойник лишь фыркнул и попытался размять шею.
-Чего там уметь-то? Кулаки сожми и бей в нос. Или ногами между ног, тоже подходит.
-Да не так! По-настоящему научи, на мечах!
-Э, чего удумала? - Петар так опешил, что пошатнулся, пытаясь повернуться к девочке, и чуть не завалился на бок, - Не бабское это дело: мечом махать. Да и на кой оно девке? Тебе дома сидеть, мужа ждать да деток растить. Меч тебе в этом не поможет.
Элна была с этим не согласна. Семья у нее была и так - отец да мать, что ещё нужно? Да и кто на ней такой женится - смуглой, с темными пятнами на лбу, щеке и подбородке, да оттопыренными ушами. Посмешище сплошное! И детей её задразнят как и её саму. Нет уж, воевать ей больше подходит.
-А что, дружниц не бывает?
Петар сел удобнее - поджал под себя правую ногу, левую вытянул - и согласился:
-Бывают, как не бывать. Только не по бабе жизнь такая. Сама подумай, жить в казармах да редко когда отдельно от мужиков, то в дороге, то в бою, то в патрулях. Убивать приходится, замуж не возьмет никто - какому мужику по нраву будет, если девка его среди других день ото дня? Не, нечего девкам в дружне делать.
Уголки губ мужчины дернулись, а лицо приобрело странное выражение - то ли недоуменное, то ли расстроенное. Девочка рядом с ним вся подобралась, опустила голову, будто вот-вот заплачет. Петар вздохнул, смягчился:
-Да как я тебя научу? Если не видишь, я скован, - он пожимает плечами, и цепи вновь гремят, сцарапывают кору с дерева. - И даже если бы не был, у меня и меча-то нет.
-А я найду! - тут же загорается Элна. - Меч найду и тебя освобожу! Тогда научишь?
-Ашш, дурная, - оторопело протянул Петар, - неделю знает, уже освобождать несется! Погубит тебя твоя доверчивость.
-Я быстро бегаю, - пожевав губу, отвечает девочка. - И ты меня не тронешь.
-А ну-ка? Вдруг ты цепи снимешь, а я над тобой надругаюсь и деревню вашу вырежу? - Элна на это только морщится и качает головой. Мужчина раздосадованно качает головой. И что с ней делать? Пропадет ведь такая, упертая да доверчивая. - Ладно, чжель с тобой. Меч найди, тогда поговорим. Воды подай лучше.
Элна безмолвно встала и поднесла флягу с водой ко рту Петара. Руки ее едва дрожали, и вода замочила спутанную бороду. Мужчина предпочел никак на это не реагировать.
Свет, пробивавшийся через кроны деревьев, потеплел, словно кто-то зажег в далеке огромную свечку. Совсем скоро должно стемнеть, и Элна засобиралась. Подобрала торбу и флягу, спрятала ножик под обмотки на левой ноге.
-Пора, - зачем-то сказала Элна уже встав и отряхнув испачканную в траве и земле юбку. Ей нужно было вернуться раньше отца, уехавшего рано утром в Бережник на ярмарку. Прибежит позже, и расспросов будет не миновать. Талмат же с присущей вольным простотой относилась к тому, что дочь, сделав свою работу по дому, сбегала в лес. Мало ли какие у детей там игры, живая, здоровая и довольная - хорошо.
Заскрипели кожаные ремешки на торбе. Девочка дернула узел - затянут крепко. Перекинула лямки через плечо. Быстро глянула назад - Петар сидел словно бы виновато, опустил голову на грудь. Элна вздернула нос, повела плечами, сбрасывая недовольство, и пошла вперед. Уже на краю поляны оглянулась вновь:
-Я приду с мечом.
И шла, не оглядываясь. Тугие косы шлепали по спине на каждом пружинистом шаге.
***
Лес тонул в духоте. Нагревшийся за день, он напоминал закрытую печку. Хотелось быстрее пробежать сквозь и выйти на опушку, к ветру. Запах теплого дерева щекотал ноздри. Где-то наверху дятел самозабвенно продалбливал в тополе новое дупло.
Тук-тук.
Тук-тук-тук.
Стук заполнял весь лес, будто и не было в нем ничего, кроме дятла. Даже шаги Элны тонули в этом звуке. Лес наполнялся тенями, чем дальше девочка шла, тем сумрачнее становилось. Вскоре макушки деревьев скрылись в поглотившей облака темноте. Дятел затих, и вскоре появившуюся тишину разрезали хлопки крыльев. Хлопки то отдалялись, то приближались. Ноги сами несли в сторону от тропы, и опомнилась Элна лишь когда вышла к берегу, вдоль которого раскинулся лес. Вода здесь была сильно ниже земли, волны бились о край обрыва. Их шелест вплетался в окружавшие девочку звуки: собственное шумное дыхание, шепот листвы, хруст веток под ногами.
Колышущий воду ветерок ударился девочке в лицо, взлохматил выбившиеся из кос пряди вьющихся темных волос. Элна провела ладонью, отбросила волосы назад. Серо-синее небо будто подернулось полупрозрачной дымкой. Острова Птицы-Матери за этой завесой было почти не разглядеть. Но Элна безошибочно смотрела туда, где он находился. Слишком часто стояла здесь днем, в ясную погоду, и смотрела-смотрела-смотрела, ощущая покалывающее кончики пальцев притяжение.
Вот и теперь она пыталась разглядеть хотя бы очертания острова. И, едва ей это удалось, в том месте от воды в небо взметнулась фигура. Она за секунды растворилась в облаках. Элна лишь успела подумать о том, какой большой была эта птица.
За спиной захлопали крылья, краем глаза Элна уловила движение, и мимо неё пронеслось нечто темное и быстрое, слишком большое для птицы и даже человека. Пронеслось, камнем ухнув в воду. От неожиданности девочка шлепнулась на попу, больно ударившись копчиком об особенно коварный камешек. Вода плеснула, и снова наступила тишь.
Элна зашипела, встала на четвереньки, окончательно испачкав юбку. Ох, то-то ругани будет! Сарафан был новым, из крапивного полотна, расшитого самой Талмат причудливым узором кочевников. Оттолкнулась руками и встала, пошатываясь. Торба перевешивала. Отерла ладони от земли и травы об многострадальную юбку. Домой нужно было добраться до наступления полной темноты, иначе из леса она могла уже не выбраться. Ночью он жил совсем иной жизнью.
***
Местные говаривали много чего, да и как не говорить, когда Остров кажется таким близким. Лес, являвшийся домом для множества животных, таил в себе немало секретов. Говаривали, заблудившийся в ночи мог наткнуться на шишигу или, поведясь на водяницу, прыгнуть в ледяную реку, да в ней и помереть. Несколько весен назад Элна даже пыталась вместе с другими деревенскими детьми ночью разыскать шишиг или кого ещё, но те, по всей видимости, компании шумной детворы избегали.
Зимой шишиги могли воровать скот и даже детей. Так, у бабки Малы средь бела дня пропали со двора две козы. Крикливая и разъяренная женщина дошла до самого старосты. Пришлось слать в город за волхвами. На телеге, запряженной двумя волами, приехали мужчины. Один был сед, ходил с трудом, опираясь на крючковатый посох. Его длинная, почти до пят, рубаха была по вороту расшита рунами-оберегами и выглядела обветшалой ровесницей своего хозяина. С ним приехали два ученика - один взрослый и статный, снять синюю накидку и плетеный пояс - вылитый деревенский детина. Второй был совсем ещё сопляк, на вид ему едва исполнилось шестнадцать. Хитрые глаза быстро перескакивали с одного деревенского на другого. Пока Старший разговаривал со старостой, мальчишка перемигивался с раскрасневшейся старостиной дочерью.
-А что ж, неужто в городе работы много? - заискивающе выспрашивал староста, провожая волхвов к деревенскому капищу. Располагалось то на опушке леса, там, где постепенно редели деревья, открывая взору водную гладь моря.
-Немало, - лаконично ответил Старший. Он придирчиво оглядывал старое капище. Деревянный идол Стратим напоминал скорее облезлую курицу, нежели величественную божественную девоптицу. Перед идолом камнями была выложена кривая звезда, ограждающая жертвенный огонь. Старший мимолетно сморщил нос и отвернулся.
Первый ученик же оказался более эмоциональным:
-Эк у вас непотребство какое, - пробасил он. Староста съежился, залепетал, мол, волхва в деревне нет, проблем тоже не много, но на праздники все благодарности производят как положено.
Волхв дернул плечами. Староста явно вызывал у него раздражение. Что здесь происходит, проблемы не его. Дела ему нет, были ли здесь волхвы раньше да насколько капище пригодно. Его задача проста - зажечь огонь и подавать наставнику травы да питье. И следить, как бы младший чего худого не сотворил.
Капище расчистили, как могли. Растащили опавшие ветки, поправили камни жертвенника.
-Полыни бы, - задумчиво протянул Первый ученик. Деревенские заозирались, будто нужная трава обнаружится здесь же, преспокойно растущей рядом с выжженной землей. Бабка Римма тукнула старосту клюкой по плечу:
-К колдунье пошли, у неё есть, -прошамкала она. Староста побелел, нервно оглянулся на волхвов.
-Тише ты, больная! Коли узнают, что у нас вольница, так и уйдут. Будете сами со своими шишигами драться!
Тут уже подскочила Мала, зашипела, и женщины принялись ругаться между собой. Староста осторожно оттеснил их в сторону, поймал одного из крутящихся под ногами мальчишек за ухо и, вручив медяк, приказал:
-К Талмат бегом, полыни возьми, скажи, старосте нужно.
Мальчишка несколько раз кивнул и припустил обратно в деревню. Старший волхв протянул руку, и Младший ученик подал ему плашку с густым маслом. Запах, напоминавший мед, смолу и гречиху, стал насыщенней, когда волхв, нашептывая что-то себе под нос, растер масло по лицу и рукам. Часть попала на седую длинную бороду.
Когда посланный за полынью мальчик вернулся, Первый ученик уже разжигал пламя на жертвеннике. Деревенских разогнали подальше, и вытекшая к идолу толпа схлынула. Остались лишь несколько особо бойких бабулек, староста да мельник с мясником. Младший ученик явно заскучал и присел на бревно у опушки.
Зажгли полынь. Первый ученик обошел кругом вначале старца,а затем и деревянного идола, окуривая обоих полынью и сладкими травами из курительной трубки. Взгляд Старшего волхва остекленел. Староста взглянул и отшатнулся назад: в лице старика появилось нечто чуждое, хищное. Птичье. Огонь бликами танцевал на бледном морщинистом лице, окрашивал бороду в охристый. Тень волхва на земле смешивалась с тенью идола, и потому казалось, что в действительности перед людьми предстало нечто с человеческой головой, руками и гигантскими птичьими крыльями.
Младший скучающе качал ногой. Обряд не вызывал у него каких-либо эмоций. Старику поднесли чашу с рыбой, выловленной этим утром. Рыба считалась пищей, созданной Стратим для детей её, и потому отдать Птице-Матери рыбу в дар означало отдать самое ценное в обмен на просьбу. Чем больше рыбы - тем важнее прошение. Сейчас чаша была небольшой, а рыба - речной. В этот день волны вновь бесновались, а ловить в море не решались даже самые опытные рыбаки. Грубо нарезанные куски подтекали, края чаши были испачканы кровью и требухой. Старший из волхвов окончил чтение прошения, принял чашу. Поднял её над головой, обратился к Стратим. Идол безмолвно навис над старцем. Задрав голову, волхв поднес чашу к губам и отхлебнул. Наблюдавший за ним староста скривился и отвернулся. Первый ученик принял деревянную чашу от своего наставника и под его шепот опрокинул рыбу в жертвенный огонь. Кровь забурлила, зашипела на разогретых камнях. Пламя лизало чешую, проникало в плоть и сжигало её изнутри. По округе распространялся запах паленой требухи.
Младший ученик наконец присоединился к процессу. Из поясной сумки достал холщовые мешочки. Поднес к жертвеннику, позволяя огню подпалить уголки. Первый ученик подошел к нему ближе, протянул руку - пламя лизнуло кончики пальцев, оставив на них темные следы. Вдвоем ученики наполнили мешочки пеплом. Волхвы поручили развесить их по краю леса, там, откуда предположительно приходят шишиги, а через пять дней рассыпать пепел границей между лесом и деревней.
Закончили. Староста, стараясь сохранять выражение абсолютнейшего гостепреимства на лице, отсчитал из кошеля восемь сребров за работу и ещё пять - за то, что приехали в деревню. На ночь волхвы также должны были остаться у старосты - отправлять таких дорогих во всех вопросах гостей в город в сумерках было неприлично.
Те, кто наблюдал за обрядом, столпившись на краю деревни, облегченно выдохнули. Кто-то зычным шепотом проворчал:
-Лучше б Талмат попросили. И денег не потратили, и убирать не пришлось, - зашикали, отвесили подзатыльник.
Уехали гости поутру. С первыми петухами запрягли телегу и отправились в город. А через девять месяцев у старостиной дочери родился сын.