От Джеймса
Я стою у окна нашей новой квартиры, смотрю на городские огни и понимаю, что мир вокруг меня меняется быстрее, чем я могу его контролировать. Вечер с Евой был идеальным — пицца, свечи, её улыбка. Я смотрел на неё и думал: вот она, моя. Но где-то глубоко внутри я знал, что это не так просто. Никто не принадлежит другому полностью. Я чувствую, как что-то во мне начинает шевелиться — старые привычки, старая боль. Это ведь так просто — дать кому-то всё, а потом забрать, когда захочешь.
Я вспоминаю своего отца. Он всегда говорил мне: «Сильный тот, кто контролирует. Любовь — это игра, и выигрывает в ней тот, кто первым готов уйти». Моя мать никогда не понимала этого. Она всё время боялась, что он её оставит, и делала всё, чтобы этого не случилось. Отец использовал её страхи против неё, и я видел, как это ломало её. Её тревога, её постоянные мольбы... Она была в его руках, как кукла.
«Ты должен быть умнее, Джеймс», — говорил он мне, когда я был подростком. «Не показывай свои слабости. Женщины чувствуют это. Им нужно давать ровно столько, сколько они готовы принять, но не больше. Иначе они возьмут контроль».
Эти слова засели во мне глубже, чем я думал. Я смотрю на Еву и понимаю, что она не такая сильная, как кажется. Её ранимость, её внутренние демоны — всё это даёт мне власть. Но почему-то я не чувствую от этого радости. Внутри меня есть что-то, что не даёт покоя. Что-то, что заставляет меня думать, что я повторяю ошибки отца.
Я вижу, как Ник крутится рядом с ней, как она улыбается ему, когда думает, что я не замечаю. Это вызывает во мне ревность, которая разжигает тот самый огонь, что я прячу глубоко внутри. Я знаю, что могу использовать это. Я могу сделать так, чтобы она почувствовала, что теряет меня. Психическое расстройство — удобная вещь. Она и так сомневается в себе. Ей просто нужно подтолкнуть её к грани, чтобы она цеплялась за меня ещё сильнее. Но стоит ли?
Я тянусь к телефону, чтобы написать ей сообщение, но останавливаюсь. Ева не такая, как моя мать. Она сильнее. Или мне это только кажется? Она заслуживает правды или, может, просто хорошей игры? Я не могу позволить себе стать слабым. Слишком много на кону.
Отец был прав в одном: если ты не контролируешь ситуацию, она контролирует тебя. И я не собираюсь это допустить. Но каждый раз, когда я смотрю на Еву, я начинаю сомневаться, что это та игра, в которую я хочу играть.
Я сидел в тишине своей новой квартиры, прислушиваясь к звукам города за окном. Внутри меня снова возникали воспоминания из детства, как будто они пытались прокрасться в моё сознание. Я вспомнил, как в детстве, когда мне было всего восемь лет, я стал свидетелем разрушающегося мира своих родителей. Мой отец, холодный и непроницаемый, часто кричал на мать, и её слёзы оставляли глубокие шрамы на моём сердце.
Каждый раз, когда она просила его о любви и внимании, он отводил взгляд, будто не замечал её страданий. Я чувствовал себя беспомощным и растерянным, не зная, как помочь. Мне хотелось заступиться за неё, но я был слишком мал, чтобы сделать что-то значительное. Я просто сидел на полу своей комнаты, слушая их ссоры, и пытался спрятать свои эмоции.
Когда мне исполнилось четырнадцать, мои родители решили, что мне нужен психолог. Я не хотел идти. Это казалось мне бессмысленным, но они настояли. Каждую неделю я садился в кресло перед незнакомым человеком и пытался говорить о своих чувствах. Но слова, которые я произносил, не отражали истинного состояния моей души. Я говорил о мелочах, о том, как мне не нравится школа, о том, как я чувствую себя одиноким. Психолог, записывая мои слова, смотрел на меня с пониманием, но я не чувствовал облегчения.
Мой психиатр назначил мне таблетки. Они должны были помочь мне справиться с тревогой и депрессией. Но я не собирался их принимать. Я врал своим родителям, когда они спрашивали, как идут занятия и помогает ли лечение. Я прятал эти таблетки в тёмных углах своего шкафа, обманывая всех, кто хотел помочь. Я не знал, как объяснить, что не могу доверять никому, даже себе.
Я часто думал, что эти таблетки — просто ещё одна попытка контролировать то, что невозможно. Я не хотел быть зависимым от химии. Я наблюдал за своей матерью, которая становилась всё более подавленной, и понимал, что ни один врач не может вернуть ей радость, которую она когда-то имела. Я не хотел быть таким же.
В конечном итоге, все мои старания вести нормальную жизнь оказывались тщетными. Я продолжал скрываться за маской. Школа стала для меня тюрьмой, а окружающие — зрителями в этой печальной пьесе, которую я не хотел играть. Каждую ночь, ложась спать, я думал, что должен быть сильным, но на следующее утро снова оказывался запертым в той же клетке.
Воспоминания о детстве не покидали меня. Я знал, что эти тени прошлого могут повлиять на мои отношения с Евой. Каждый раз, когда она смотрела на меня с нежностью, мне казалось, что я мог потерять её так же, как потерял мать, оказавшуюся в тени моего отца. Я не хотел, чтобы она почувствовала то же самое, что и я. Каждый раз, когда она улыбалась, я испытывал беспокойство — не исчезнет ли эта улыбка так же быстро, как она появилась.
Мои внутренние демоны не давали мне покоя, но сейчас, когда я был с Евой, я пытался бороться с ними. Я знал, что должен быть для неё тем, кем она заслуживает видеть меня, но страх снова обретал власть. Я не хотел, чтобы мои тёмные мысли стали частью нашей истории.