Глава 1. Билет для одного .
Любила ли она меня когда-то? — вот и всё, о чём я мог думать. — Наверное, нет. Во всяком случае теперь — точно. А если сейчас её поцелуи принадлежат другому, была ли она со мной искренней, или все пять лет — сплошная ложь? Я почему-то склоняюсь ко второму варианту. За себя могу ответить без сомнений: любил и сейчас люблю. Думал, что моих чувств хватит на двоих, Кая же считала иначе и оказалась права. Досадно. Но ничего не поделаешь, я уже пытался. Не вышло.
Я ждал Каю в ярко освещенном холле на первом этаже отеля. Десятки лампочек, расположенных в каждом углу, били в глаза. Я жмурился и потирал их: после бессонной ночи хотелось закапать в каждый глаз по капле воды, чтобы прошло ощущение сухости. Но увлажнял я лишь горло, пил и пил, пока бутылка с газировкой не опустела, как и мой желудок. Поесть бы. Хотя это вряд ли. Стоило представить, как я откусываю хот-дог, горло сковало, а желудок скрутило. Пришлось сжать кулаки и склониться к коленям, чтобы не стошнило. Коньяк — явно не мое, и стоило бы остановиться после первой стопки, но это было вчера. Сейчас остались лишь похмелье и пустота. Почему-то она ощущалась, как зияющая дыра в груди, словно оттуда пропала большая часть меня. Хотя, так ведь оно и было.
Кая ушла. Она встречается с моим дядей и, кажется, любит его. Меня никогда не любила, а вот его, похоже, да. — Я усмехнулся, и девушка со стойки администрации окинула меня подозрительным взглядом, как мне показалось, с некоторым презрением. — Ну конечно, она могла думать о чём угодно, глядя, как какой-то тип в несвежей одежде и с тёмными кругами под глазами вот уже третий или четвёртый час (не помню) сидит и ждёт, а чего – неизвестно, притом даже для меня самого.
Я посмотрел на разбитые кулаки. Слава богу, что они встретились со стеной, а не с чьим-то лицом. Точнее, не с одним конкретным — её. В трезвом уме я бы ни за что и пальцем не тронул Каю, чего, впрочем, не позволял себе никогда, но вчера мне показалось, что я и на это способен. Волосы на руках и спине встали дыбом, когда я вспомнил, как грубо схватил её за запястье. Никогда не забуду этот испуганный взгляд: маленький хрупкий мышонок угодил в лапы к идиоту, который что-то пытался доказать.
Доказал? Теперь она наверное ненавидит меня. А Ашера - любит.
Впрочем, затея привезти Каю в Германию изначально не предполагала ничего хорошего и лучше бы мне подумать об этом раньше. Но я же был настолько глуп, будто и правда верил, что в дорогом отеле она смотрела бы на меня такими же горящими глазами, которые видел Ашер. А за ужином в ресторане мы смогли бы услышать друг от друга чуть больше, чем ничего.
«Ничего» — пожалуй, лучшее слово, чтобы описать то, что осталось от наших отношений длиною в пять лет. И не знаю, отчего больнее: думать, что Кая теперь с Ашером, или вспоминать, что именно моя измена привела к такому концу. Наверное, было бы не так обидно, не будь мы с Ашером друзьями когда-то (по ощущениям, в прошлой жизни).
Так сложно и несправедливо — всё это слишком походило на сопливую мелодраму, и сегодня я наконец прозрел, понял, что не желаю смотреть продолжение. Пришло время поставить точку, завершить сериал на пятом сезоне, пусть даже мне не придётся ждать хеппи-энда. Я всегда считал, что счастливые концовки на самом деле слишком лживы, и в жизни так не бывает. Но получается, что в дураках остался только я, а остальные получили заслуженное.
Люди проходили мимо меня один за другим. Все они слились в сплошное пятно, а я видел мир будто в замедленной съемке. Голова соображала туго, казалось, маленькие молотки долбили по вискам всякий раз, когда я шевелился. Поспать бы, да за всю ночь глаза так и не сомкнулись. Я не знал, куда убежала Кая и где провела эти бесконечные часы. Она не отвечала ни на одно из моих сообщений, пока я окончательно не достал её и не отправился по известному адресу. Мне и этого было вполне достаточно, главное, что с ней всё в порядке, а злится пусть сколько угодно. Я и сам от себя не в восторге.
Колокольчик над дверью дзынькнул в очередной раз. Я по-прежнему не поднимал голову и вздрогнул, когда услышал знакомый смех. Увидев Каю, я окончательно забыл речь, которую готовил всё то время, что просидел здесь. Кая изменила причёску. Ещё вчера длинные тёмно-русые волосы развевались на ветру, а теперь едва касались плеч, ниспадая каскадом. Она ещё и покрасилась, словно уподобилась этой странной блондинке, кажется, её зовут Олей. Не помню, чтобы Кая так быстро подпускала к себе малознакомых людей, но сейчас она хохотала рядом с девушкой, будто та была её старой подругой. Пожалуй, это к лучшему, так мне не придётся переживать, что оставляю Каю одну в чужой стране.
Я попытался улыбнуться, когда поднялся навстречу Кае, но, наверное, вышло глупо. Она шарахнулась от меня, как от большого злобного пса. Оля встала между нами, будто я и правда мог обидеть Каю. Черт. Видимо, она рассказала ей о прошлой ночи, значит, и правда сильно обиделась. Ещё бы!
— Позволь нам поговорить. Клянусь, я и пальцем её не трону.
Глаза Оли сузились до едва заметных щёлочек, но Кая коснулась её плеча, кивнула, и та отошла в сторону, напоследок наградив меня выражением, мол: "Только попробуй". Почему-то это раздавило меня ещё сильнее, хотя мне казалось, что хуже уже некуда.
"Есть и будет", — понял я сразу, когда Кая сделала шаг назад и спросила холодным тоном: — Куда собрался?
Я обернулся туда же, куда смотрела Кая, на неряшливо собранный чемодан. Я торопился и запихнул вещи не глядя, даже прихватил одну из её футболок, которая теперь торчала из-под замка.
— Ты права. Между нами всё кончено. Это я — дурак, не хотел признавать очевидное и всё испортил. Ты простишь вчерашнюю выходку? Я бы никогда...
— Возвращаешься в Сиэтл?
Я кивнул.
— Ты очень красивая, Ромашка.
Кая опустила плечи, и я, собрав волю в кулак, подошёл к ней и напоследок коснулся губами её тёплой щеки. Кая не оттолкнула меня, и, возможно, это уже можно счесть успехом. Я вернулся за чемоданом, передал ей футболку и ушёл, не дожидаясь ответа. У меня не было и мысли, что Кая как-то попытается остановить меня. Разве что из-за страха остаться одной, но даже для этого она слишком горда. Да я и сам не желал оставаться — это было бы бестолку.
Ясное дело, прощаться всегда тяжело, но я не мог и представить, что настолько. Оказавшись по другую сторону дверей отеля, я окончательно обессилел, словно там, внутри, забыл что-то важное, без чего мне никак не вернуться домой.
Домой? — ухмыльнулся мерзкий внутренний голосок. — А где он, твой дом?
Я прижался спиной к шершавой стене. Хотел закурить, но похлопал по карманам и понял, что они пусты. А что теперь делать? Ну, вернусь я в Сиэтл, и куда пойти? Меня там никто не ждёт. На спину навалилась невыносимая тяжесть, и я уставился на асфальт. Он так и манил прилечь и заснуть, желательно навсегда. Только кому от этого станет легче?
Через два часа посадка на рейс, а мне бы для начала вернуться на землю, встать на твёрдые ноги и придумать план, хотя бы на ближайшую неделю. Мы ведь должны были улететь вдвоём! Ну почему, почему всё вышло именно так?
Я достал телефон и вошёл в облако, созданное несколько лет назад. Как сейчас помню, как мы, два идиота с отсутствием денег и хотя бы мало-мальской финансовой грамотности, перешли с андроидов на айфоны в рассрочку, конечно же. Богатства у нас не водилось, но это никак не мешало счастью, как оказалось, мнимому, но всё же. И куда же оно испарилось теперь? Всё, что нам осталось, – 125 гигабайт воспоминаний, которые уже никогда не вернуть.
Понимая, что Кая не подумает удалить их, а у меня рука не поднимется, я написал ей сообщение с подсказкой, где именно наткнулся на видео, в которых она, словно в личном дневнике, признавалась в чувствах к другому человеку, даже не осознавая, что говорила это мне в глаза. Кая думала, что это мне доносит её психотерапевт, и я рад, что теперь она узнает правду и сможет без тени сомнения продолжить лечение. А заодно сменит пароль в облаке.
Не хочу ничего знать об их отношениях с Ашером. Они заслуживают счастья, но мне слишком больно слышать об этом, особенно из уст Каи.
Я брёл вперёд, не поднимая глаз, и волочил за собой чемодан. Несколько раз я столкнулся с прохожими, один из которых выругался на меня по-немецки. Я неплохо знаю этот язык, но в тот момент не понял ни слова из-за хаоса в голове. По дороге мне попался небольшой магазинчик, и я купил воду, сигареты и мятную жвачку. До зубной щётки как-то не дошло, а соседям в самолёте, пожалуй, хватит моего неряшливого внешнего вида. Не хватало ещё, чтобы от меня несло, как от пьяницы. Отвратительно. Пусть это станет для меня очередным напоминанием, почему алкоголь — это плохо, и ещё раз плохо. Или, может, я просто не умею пить, как нормальные люди.
Не помню, как добрался до аэропорта, прошёл контроль и дождался посадки на рейс. Зато отчётливо отпечатался в голове, а точнее, в носу, стойкий запах мужчины, съёжившегося неподалёку от единственного во всём зале свободного места. На незнакомце была куртка, несмотря на невыносимую духоту, отчего вонь мочи смешалась с запахом пота, и меня едва не вырвало. Как его в таком виде вообще пропустили в аэропорт? Где охрана? Пришлось снова подняться и отойти к окну. Я даже обнюхал собственную одежду, чтобы убедиться, что пахло не от меня, и закинул в рот ещё две жвачки. От мяты уже пощипывало щёки, которые я разгрыз из-за стресса.
Но было кое-что, от чего меня воротило ничуть не меньше — мысли, центрифугой вращавшиеся в беспокойной голове. Вокруг так много людей, но я чувствовал себя ужасно одиноким и потерянным. Это когда-нибудь прекратится? В груди свербило, и вперемешку с вонью, засевшей глубоко в ноздрях, я еле сдерживал тошноту. Видимо, внешне я выглядел столь же паршиво, как и чувствовал себя — стюардесса спросила, всё ли у меня в порядке. Нет, нет и ещё раз нет! Всё было совсем не в порядке. Я потерял девушку, которую любил. Это давно казалось неизбежным: наши отношения дали трещину с тех пор, как я вернулся в компанию отца пару лет назад, но мы ведь как-то держались. Это я... я изменил ей и не оставил нам никакого шанса! Однако вместо того, чтобы произнести эту тираду вслух, я коротко кивнул и поспешил к своему месту.
Рядом со мной сели мама с дочкой. Я не слишком разбирался с возрастом детей, но предположил, что ей не больше лет десяти. Заметив мой взгляд она улыбнулась и мне пришлось улыбнуться в ответ.
Чёрт возьми! Грудь сдавило, и сердце забилось часто-часто. Я не понимал, что это, но похоже на инфаркт или что-то в этом роде. Страх, щекотавший в животе, разросся до невероятных масштабов, и я, словно глупая рыба, принялся хватать ртом воздух.
Внезапно мне захотелось вцепиться в чьи-то плечи и вывалить всё, что накопилось внутри, хотя я никогда не был разговорчивым, и, как назло, рядом оказалась только девочка, слишком маленькая, чтобы мне помочь.
Неожиданное прикосновение к руке заставило меня похолодеть.
— Я тоже боялась летать, — произнесла моя соседка писклявым голосом. — Просто не смотри в окно.
От частого дыхания пересохло в горле и защипало губы. Я смотрел на девочку и не мог произнести ни слова. Она достала из рюкзака в виде единорога блокнот на кольцах и упаковку восковых мелков.
— Порисуй. Будет не так страшно.
Я вытер пот со лба, сделал несколько глотков воды и потянулся за блокнотом. Руки дрожали и не слушались, и мне не сразу удалось его взять.
— Ч-что рисовать? — Спросил я, заикаясь.
— Не знаю... Что хочешь. Я умею только цветочки, домики и котов. Но ты можешь попробовать даже людей, если получится.
Я не умел рисовать, а в таком состоянии и вовсе выходило паршиво, но меня это не остановило. Мазок за мазком, мелок мягко скользил по бумаге, оставляя жирные линии. Губы, нос, глаза я раскрасил зелёным, а волосы — жёлтым, так что они походили на солому, торчащую в разные стороны. Но цвета, в который покрасилась Кая, явно не было в детском наборе мелков.
— Это твоя жена? — хихикнула девочка.
— Нет. Она моя...знакомая.
— Ты летишь к ней в гости?
Я и сам не знал, куда и, главное, зачем возвращался в Сиэтл. Поэтому лишь покачал головой и зачем-то добавил:
— Мы поссорились.
— Я тоже часто ругаюсь с сестрой. Она забирает мои игрушки, а мама постоянно повторяет, что младшим надо уступать. Меня это очень бесит! А у тебя что забрали?
"Всё" — хотел сказать я, но ответил: — ничего. Это я обидел подругу, и теперь она очень злится.
Девочка поджала губы и часто заморгала большими голубыми глазами, чистыми и невинными. Я вдруг захотел стать таким же маленьким, снова поверить в чудеса и не знать, что такое боль. У детей другие неприятности: разбитые колени, плохие оценки и лук в супе. Я и сам помнил, насколько страшными они казались в детстве, но чем старше становился, тем серьёзнее становились трудности. Плохие оценки сменились выговором от отца, по совместительству моего босса. Разбитым оказалось не колено, а сердце, и оно болело гораздо сильнее. А лук в супе я не люблю до сих пор, и, пожалуй, это уже никогда не изменится.
— Если обидел кого-то, надо вспомнить волшебное слово. Скажи: "Извини", и помиритесь на мизинчиках, вот и всё. Мы с сестрой всегда так делаем, мама научила, — сказала она уверенно и в довершение указала на мать, которая натянула маску для сна, едва пристегнувшись.
Я улыбнулся и громко выдохнул через нос. Если бы всё было так просто, я бы развернул самолёт, выпрыгнул с парашютом, сделал что угодно, лишь бы избавиться от чувства, грызущего изнутри. Лишь бы никогда не потерять Каю.
— Боюсь, что не получится ей позвонить. Телефон потерял.
— Эх ты! Такой взрослый, но такой глупый, – она закатила глаза и вырвала лист из блокнота. – Если не можешь позвонить, напиши письмо. Что сложного?
Я уставился на чистый лист бумаги и задумался, что сказал бы Кае, скажем, пару месяцев назад? Тогда она ещё хотела слушать, и мои слова имели для неё вес. На самом деле, нам есть о чём поговорить, и всегда было. Но я не только дурак, но ещё и не умею открываться людям, даже близким... особенно близким. Пожалуй, именно с этого и начался крах наших отношений.
Теперь рядом с Каей человек — открытая книга. Он, в отличие от меня, не трус. Ашер столько раз ошибался, но всё равно начинал заново: доверял и внушал доверие, влюблялся и влюблял, смеялся и шутил. Вот бы и мне научиться так же. Ашер во всём взаимен, и от этого чертовски досадно, потому что со мной он тоже был таким. Я часто плакал, прижимаясь к его плечу, и делился секретами, которые ни за что не доверил бы никому. Он даже меня заставлял выговариваться до опустошения!
Я знал, что всегда могу обратиться за советом именно к нему и никогда не получу осуждения. Когда Ашер узнал, что я впервые влюбился, он дал денег на конфеты и подсказал, как признаться в чувствах. А когда застукал с сигаретой, поначалу поругал, конечно, но после второго раза купил несколько пачек подороже, мол, если травиться, так хоть не бычками. Он даже позаботился о презервативах в день, когда я потерял девственность, показал, как ими пользоваться, и дал напутствие, чтобы я не опозорился. И не родной отец, а именно Ашер забирал меня с вечеринок, пьяного в стельку, а потом отпаивал водой и заставлял прочистить желудок.
Мне ничего не хотелось скрывать от него, потому что он был не просто дядей, а настоящим и, возможно, единственным лучшим другом. И насколько же странно, что теперь именно с ним Кая делится тайнами, недоступными для меня.
Я снова вооружился мелком и принялся выводить слова. Малевать кривой портрет мне понравилось больше: на нём хотя бы не приходилось быть честным. Я знал, что Кайя никогда не прочтёт это письмо, может, потому и не врал. Теперь-то должно полегчать?
Любопытная соседка то и дело пыталась засунуть курносый нос в письмо, но я отгородился рукой и прошептал:
— Это секрет. Не подглядывай.
Она недовольно замычала, но я уже поставил точку, скомкал лист и спрятал его в карман.
— Ну что, всё сказал?
Я кивнул. На самом деле, не знаю, сколько понадобится таких писем, чтобы описать всё, что накопилось на душе.
— А какое у тебя имя?
— Лео. А тебя как зовут?
— Ух ты! Лео, прямо как Черепашка-ниндзя. — Она захихикала, прикрывая рот маленькой ладошкой.
Это было не очень весело, но я тоже улыбнулся. Мне нравилась её лёгкость и заразительный смех.
— Я люси. А моя мама -Аманда, но она спит. Мама тоже боится летать, поэтому пьёт таблетки, чтобы проспать все часы!
Последние два слова она произнесла особенно громко и широко развела руки. Это единственное, в чём мы были похожи: оба видели время как нечто огромное и непобедимое. Люди говорят, что время лечит, а мне кажется, что это наш главный враг, потому что именно во времени измеряется боль.
Когда предстоит расставание с дорогим человеком на полгода, никто не скажет: "Ого, да у меня в запасе целых шесть месяцев, чтобы излечиться". А если это, скажем, первая любовь в лагере? Казалось бы, до отъезда ещё три дня, но в это время парочки обычно держатся за руки, обнимаются и целуются, думая лишь о том, что с каждой минутой прощание всё ближе, и это снова причиняет боль.
Теперь у меня есть своё «время боли», а точнее, сразу несколько. Первое — две недели, в течение которых я едва ли не ползал перед Каей на коленях, а она, глядя на меня, наверное, жалела, что я не Ашер. Второе — несколько встреч с Эммой, каждая из которых измеряется в часах или минутах, неважно. И третье, самое дорогое и мучительное, — пять лет отношений с Каей, которые я потерял из-за предыдущего «времени».
И в чём же здесь лекарство? А как тогда избавиться от боли, и возможно ли это?
— Тебе тоже нужно купить такой блокнот, чтобы больше не бояться. — Люси будто ответила на мой невысказанный вопрос, убрала в хвостик выбившуюся кудряшку и добавила: — Я свой не продам ни за что! Тебе нужно пойти в такой магазин, где много блокнотов, и там выбрать, какой понравится.
Я задумался. Люси дело говорит : во мне накопилось слишком много дерьма, и лучше бы время от времени выплёскивать его на бумагу.
Люси ткнула меня локтем в бок: — Уши закрывай! Самолёт сейчас садиться будет, а ты опять испугаешься. Третий листок я тебе не дам, даже не думай. У меня и так уже мало.
Она похлопала глазами и принялась журить меня крошечным указательным пальцем. Потом натянула на уши большие плюшевые наушники и закрыла глаза. Конечно, мне не было страшно, но я последовал её совету.
Как только мы приземлились, Люси попыталась разбудить маму, но та спала настолько крепко, что даже приоткрыла рот.
— Аманда, — позвал я и осторожно потряс её за плечо.
Она не проснулась, и тогда Люси пошла в контратаку, растрясла её с громким криком: «Вставай, мама!»
И на этот раз сработало. Я усмехнулся, подумав, что, возможно, не столько её усыпили таблетки, сколько маленькая девочка с двумя хвостиками, торчащими по бокам. Будь у меня такая дочь, я бы после одного дня игры с ней отсыпался целую неделю. Но это как раз совсем не болезненное время, и как жаль, что моё совсем другое.