Пролог
Три недели назад...
6:17 утра. Больница.
Холодный стол. Холодные руки. Холодный свет лампы над головой.
— Не шевелись.
Медсестра затягивает ремни на моих запястьях так туго, что кожа белеет. Я не сопротивляюсь. Уже знаю этот ритуал.
— Анестезия? — спрашиваю, хотя знаю ответ.
— Слишком рискованно для твоего сердца, — сказал врач, даже не глядя в глаза.
Я сжала края халата, наблюдая, как медсестра готовит зонд. Он блестел в холодном свете ламп, как змея перед ударом.
— Это будет неприятно, — предупредил доктор.
Враньё.
Это будет больно.
Первый толчок трубки в носоглотку — и мир взрывается белой агонией. Мое тело дергается на столе, но крепкие руки медсестры прижимают меня.
— Не двигайся, — шипит она.
Я не могу дышать. Не могу кричать. Только слышу, как где-то внутри скребет металл по бетону — это зонд ползет по моим легким.
— Интересно, — врач поворачивает экран, и я вижу черно-белое изображение.
Мои бронхи. Но это не бронхи — это разрушенный город.
— Как... это? — хриплю.
— Твои легкие превращаются в камень, — он щелкает переключателем, и трубка продвигается глубже. — Видишь эти белые пятна? Это рубцы. Они не дышат. И их становится больше.
Я пытаюсь вдохнуть, но трубка перекрывает горло. Слезы текут сами.
— Сколько? — спрашиваю, когда зонд наконец вынимают.
Врач снимает перчатки, не глядя на меня.
— Если повезет — полтора года. Но... — пауза, — ты не доживешь до двадцати.
Я закрываю глаза.
Мои легкие — это крылья, залитые бетоном. Орган, который должен быть легкими, стал моей клеткой.
Я засмеялась.
— Значит, двадцатый день рождения мне не светит?
Врач наконец поднимает на меня взгляд. Его глаза — как два куска льда.
Доктор-пророк, вещающий мне сроки, выглядел оскорблённым, когда я засмеялась. Бедняга. Он явно привык, что пациенты падают в обморок от его божественных откровений. А тут я со своим " Значит, двадцатый день рождения мне не светит? ".
— Ты всегда так реагируешь на плохие новости?
— Нет, — вытираю слезы, оставляя на щеке кровавый след от трубки. — Иногда я плачу. Но сегодня выбрала черный юмор. Разрешаете?
Он хмурится, складывая инструменты.
— Тебе стоит подумать о паллиативной помощи.
— О, — я кашляю, чувствуя, как в горле что-то рвется. — Значит, теперь мне положен морфий без очереди?
Медсестра резко хлопает шкафчиком.
Я беру бумажное полотенце и протираю лицо.
— Ты могла бы хотя бы притвориться напуганной, — доктор-пророк вздыхает.
— Зачем? — я с трудом сползаю со стола. Ноги дрожат, но держат. — Чтобы вам было удобнее? Чтобы вы чувствовали себя благородным спасителем, а не...
— Не тем, кто подписывает тебе приговор?
Мы смотрим друг на друга.
— Я не подписываю, — говорит он тише. — Я просто констатирую.
Я беру свою больничную карту со стола. Листаю.
— "Идиопатический легочный фиброз. Терминальная стадия. Рекомендовано симптоматическое лечение". — Читаю вслух, как прогноз погоды. — Интересно, вы пишете это тем же почерком, каким рецепты на виагру?
Его рука сжимает ручку.
— Ты не обязана быть циничной.
— А вы не обязаны врать, — я бросаю карту на стол. — Но мы оба делаем то, что должны.
Тишина.
— Доктор, а если я начну курить по пачке в день — вы хоть сможете сказать, что предупреждали?
Его лицо! Будто я предложила расстрелять его кота.
— Это не смешно, — процедил он.
— Конечно нет, — согласилась я. — Смешно было бы, если б я спросила, дадите ли вы мне скидку на кремацию. Вы же постоянным клиентам должны бонусы начислять?
Медсестра закашлялась, делая вид, что не слышит. Врач побледнел.
Все они такие — могут часами тыкать в тебя трубками, но стоит заговорить о смерти вслух — и сразу теряют дар речи.
Вышла, не дожидаясь ответа. В кармане — очередная бумажка: "Прогрессирующий фиброз, 3-я стадия. Рекомендовано: симптоматическая терапия".
Переведу на человеческий: "Девушка, вам конец. Но мы сделаем вид, что пытаемся помочь, пока вам хватает денег на наши попытки".
Пройдя чуть дальше, присаживаюсь на диванчик и достаю свой дневник. Я открываю его на последней странице и пишу:
"Сегодня я увидела свою смерть. Она оказалась черно-белой и очень... обыденной."
P.S. Если это читает тот уборщик, что находит мой дневник после всего... Выбрось. Или оставь — может, доктору-пророку пригодится для следующей пациентки. Чтобы знал: не все мы рыдаем в подушку, услышав приговор.
Некоторые просто рисуют на нём смешные рожицы.