Под светом, где никто не видит.
Особняк Романовых был скрыт за высокими воротами, окружённый безмолвными деревьями и мраморными ангелами на входе.
Люстры внутри сияли, как будто пытались заменить солнце, а ковры были толще памяти.
Тэхён чувствовал себя приглашённым в спектакль, где его роль — красивая тень.
---
Его дядя был доволен.
Он сиял, словно человек, которому снова дали место за главным столом.
Тэхён же стоял в стороне.
Он был облачён в тёмно-синий костюм, тонкую шёлковую рубашку, а на его шее лежало ожерелье с золотыми вставками — подарок матери, теперь ставший чем-то чужим.
Он не чувствовал себя красивым.
Он чувствовал себя оформленным.
Гости были как из журналов:
высокие, ухоженные, с лёгкими улыбками и пустыми глазами.
Министры, дипломаты, потомки герцогов и французские бизнесмены,
чьи деньги пахли нефтью, страхом и вином.
Скрипка звучала, как будто кого-то пытали нежно.
Вино было сладким, но казалось кровью.
---
— Мы приближаемся, — шепнул дядя, когда один из слуг открыл перед ними стеклянные двери в главный зал. — Веди себя достойно. Не говори лишнего. Помни: ты должен впечатлить, но не лезь в глаза.
Тэхён кивнул, не отвечая.
Его пальцы слегка дрожали.
---
И вот — он появился.
Чонгук вошёл в зал так, как входят те, кто владеет не комнатой — миром.
Высокий.
Сдержанный.
Одного его взгляда было достаточно, чтобы разговоры замолкли.
Он не улыбался — не было нужды.
Его чёрный костюм сидел на нём, как броня.
А глаза — холодные, острые — скользнули по толпе, как нож по бархату.
> И в тот миг,
взгляд Чонгука встретился со взглядом Тэхёна.
Ничего не произошло.
Ни музыки, ни света.
Но внутри — как будто что-то упало.
Как будто сердце вспомнило, что оно может бояться.
Чонгук не отвёл глаз.
И Тэхён тоже не смог.
Музыка изменилась.
Скрипка стихла.
На её место пришёл фортепиано.
Одинокие клавиши медленно разрезали воздух,
и казалось, будто сам дворец
устал жить
и теперь играет свою последнюю песню, прежде чем заснуть навсегда.
---
Гости смеялись, улыбались,
поднимали бокалы.
Слышны были лёгкие тосты, шелест дорогих платьев, звон тонкого стекла.
Все были довольны.
Все принадлежали этому миру.
Все — кроме него.
Тэхён стоял рядом с дядей, не двигаясь.
Его руки были опущены, взгляд спокоен, лицо — пустое.
Он знал, как выглядеть достойно.
Он знал, как прятать себя.
> Но внутри него будто тихо лопались нити.
Никакой боль — просто… треск.
Как стекло в мороз.
Чонгук по-прежнему находился в другом конце зала.
Он никого не искал глазами.
Он уже знал, кто перед ним.
Он не подошёл.
Он не сделал жеста.
Он просто продолжал наблюдать,
будто Тэхён был для него не человеком, а задачей.
— Он на тебя смотрит, — тихо сказал дядя, заметив это.
Тэхён чуть повернул голову.
— Я знаю.
— Ты должен быть честным. Но только в меру. С ним нельзя играть.
> Тэхён ничего не ответил.
Он не играл.
Он просто пытался не исчезнуть.
А фортепиано всё играл.
Как будто клавиши знали:
в этой комнате
впервые встретились два одиночества,
которые когда-нибудь загорятся друг о друга и сгорят.