Париж как предлог.
Комната была наполнена тишиной, натянутой, как струна виолончели.
Фарфоровая чашка на столе уже остыла, но графин с чаем не трогали.
Отец сидел с прямой спиной, словно не человек, а вырезанная из камня фигура.
Мать держала тонкую перчатку в руках, мяла её, будто это могло остановить разговор.
- В Париже тебе будет... полезно, - сказала она наконец. Голос был ровный.
- Архитектура, живопись, приёмы... башня, в конце концов. Там строят Эйфелеву. Это впечатляет.
Тэхён не ответил. Он знал - когда говорят о пользе, думают о чём-то другом.
Когда упоминают искусство, боятся слов: «стыд», «позор», «сплетни».
- Это не наказание, - добавил отец. - Это шанс. Стать достойным мужчиной.
«Как будто я - не мужчина. Как будто Париж вытравит из меня то, что вы боитесь назвать», - подумал Тэхён, глядя в узкое окно.
Вечерний Лондон был сер и чужд. И в этой тишине он понял:
его не отправляют учиться.
Его отправляют исчезнуть - красиво, тихо, без шума.
Мать положила ладонь на его руку, будто пыталась быть нежной. Но прикосновение было холодным.
- Мы сделали всё, чтобы ты уехал как джентльмен, а не как изгнанник. Париж примет тебя... если ты сам захочешь стать другим.
Тэхён слегка кивнул. Он знал - возражать было бессмысленно.
Семья решила.
Общество наблюдает.
Париж ждёт.
А он - уезжает туда, где никто не знает его имя.
Где он будет один.
Где он, возможно, сможет дышать.
Или, наоборот - потеряться окончательно.
Особняк семьи Ким. Комната в полутьме.
- Простите, - голос Тэхёна дрогнул, - но разве я сделал что-то настолько недостойное?
Отец поднял взгляд от бумаг. Он не злился. Не кричал.
Именно это и ранило сильнее всего - полное безразличие.
- Мы не обсуждаем твою вину. Мы говорим о твоём будущем. И, надеюсь, ты понимаешь, что разговор окончен.
- Я понимаю. Прекрасно понимаю, - выдохнул Тэхён. - Мой "позор" не вписывается в картину вашего дома. Я должен стать культурным, французским, скрытным. Таким, каким вас не стыдно будет показывать на балах. Я должен...
- Ты должен подчиниться, - перебил отец, всё так же спокойно. - Ради семьи. Ради имени.
Он хотел закричать.
Хотел сказать, что он живой. Что его сердце не преступление.
Что он никого не тронул, не нарушил ни закона, ни чести - только позволил себе взглянуть не туда, куда должен.
Но Тэхён только опустил взгляд.
Он знал - слова бесполезны. Против стены из фамильной гордости, репутации, имён, вбитых в серебро столового сервиза - ни один его аргумент не звучал весомо.
- Я поеду, - сказал он наконец. - Конечно.
Тишина была одобрительной.
Мать облегчённо выдохнула.
Отец кивнул, как если бы он подписал выгодный контракт.
А в груди - тишина. Мягкое, почти ласковое чувство:
будто ты отдал душу за аплодисменты людей, которым не нужна твоя жизнь - только твой внешний вид.