- 6 -
Самое страшное позади. Обманутые гости программы потыкали пальцами в открытых геев, пошептались и разъехались, частично разобрав разочарованных моделей, а театр наш до понедельника. Отец так ничего и не смог мне сказать. Просто отдал мою платиновую кредитку, которую отбирал за плохое поведение на прошлой неделе, и ушёл тоже. Маман забрала скорая, у неё там какие-то токсины вылезли под кожей на лице. Да какая мне, в сущности, разница? Они больше не мои родители, этот лживый абсурд закончился.
Я сидел на столе у Кси, лениво переключая туда-сюда прожекторы, а он собирал свои нехитрые пожитки в большую картонную коробку. Поверить не могу, что этот изящный сладкий мальчик работал техником в таком отстойном месте...
- Ты получил подарок? - внезапно вспомнил.
- Ага, - он указал на мусорную корзину.
- Зачем ты так? - я достал браслет, футляр снова выбросил и защёлкнул наручники на его запястье. Мне хочется его облизать, его тонкое запястье... Но Ксавьер стоит с укоризненным видом, будто я его в чём-то испачкал.
- А зачем ты?.. Ломал комедию с невестой... там, на сцене.
- Я хочу тебя. И ты останешься со мной.
- А если я не хочу? Ты даже не спросил, согласен ли я.
Я привлёк его к себе за талию и вслушался в тревожный стук сердца. Он не верит мне. Он...
- Ты что, не прочитал записку?!
- Кто бы мне её расшифровал. С твоим почерком только в хирурги идти.
Грязно выругавшись, я нашёл все в том же мусоре три желтых стикера, вздохнул и прочитал:
«Я знаю, что ты ненавидишь меня. Презираешь. Гнушаешься.
Мечтаешь подарить дьяволу боль... Представь себе, есть один верный способ – скажи «да», и будет всё, как ты хочешь. Меня изгонят обратно в ад. Дважды подняв на тебя глаза, я жертвую всем, что имею, но мне всё равно.
Скажешь мне «да» и никогда больше не увидишь».
Я скомкал бумажки в один шарик и прицельно кинул в него. Ксавьер поймал и замер с опущенными глазами. Уголки его губ нервно задёргались. Он рад или сбит с толку? Не могу угадать. Воспоминание о страсти Дезерэтта, вся его сумасшедшая невысказанная тоска с размаху хлестнули по мне, заставив ожесточиться. Я демон, и меня любит демон... но я возжелал променять чувства серафима на какого-то смертного, который и соблазнён-то был случайно. На человека, для которого моё имя – пустой звук. На того, кто равнодушно меня предаст. Почему я вообще в него влюбился? Почему?! Одна сраная ночь любви, я будто был одурманен, он – тоже, но я – сильнее...
- Что же ты молчишь? Минуту назад ты очень бойко упрекал меня, Ксавьер.
Он пошатнулся так, будто мой голос был отцовской длиннохвостой плетью и железные набалдашники вспахали и порезали ему спину. Но откуда ему знать о плети моего отца? Он взглянул исподлобья... и меня обожгло темнотой этого взгляда.
- То есть если я сейчас выйду в эту дверь, держась за твою руку, тебя отнимут? Просто тупо заберут обратно на тот свет?
- Угадал. Но меня не просто заберут, Кси – меня казнят одним старым инквизиторским способом. С особым садизмом. Не откажут себе в удовольствии надругаться над моим телом вдоволь: так долго, как я доставлял всем неудобства на земле. Ты не знаешь, сколько у меня врагов, желающих выслужиться перед папенькой Асмодеем, мелких грязных подхалимов, мечтающих возвыситься, и просто злобных псов, жаждущих полакать мою царственную кровь.
- И... и что, ничего с этим нельзя сделать?! - голос Ксавьера предательски надломился и охрип.
- А что ты собрался делать, детка?
- Эй, Ангел... я сдаюсь. - Не может быть, он поверил. - Я хочу сказать «да». Но это не то, не то... чего ты и все от меня ждали. Боль, что я мечтал тебе причинить – моя собственная. Я всегда был никем. Не управлял своей жизнью, делал всё спустя рукава, плыл по течению. Сегодня ночью ты рассказал мне о своей горькой жизни, я не верил, а, допуская хоть на секундочку, что открывшееся – правда, завидовал как полоумный. Быть тобой – всё равно что быть целым миром. А быть с тобой... счастье, которое может быть дано только избранным. Я сбежал, а затем выбросил подарок, пытаясь хоть немного самоутвердиться за твой счёт. Сказать себе, что я тоже чего-то стою. Что я отказал самому дьяволу. Но я настолько трусливый и малодушный, что много лет не мог признаться самому себе, что я голубой. Я знаю, что время делать покаяние не самое подходящее, но ночью у меня его не было. Знаешь, о чём я хочу закричать во всё горло? Чтоб ты не уходил. Чтоб не умирал. Чтоб... чтоб нас не разлучали, - он опустил голову, рассматривая свою руку, перехваченную браслетом. Мне снова хочется впиться в неё, больно впиться, зубами и языком. - Но вместо этого, Ангел – пожалуйста, беги. Не достанься своим мучителям.
- Но так я не достанусь и тебе.
- Никому. Особенно мне. И не позволишь разрушить твою жизнь. Уходи.
- Нет у меня никакой жизни, Кси. А та, что была – стёрта. Каким бы недостойным ты себе сейчас ни казался, а я выбрал тебя. И у меня нет ничего кроме тебя.
- Но, черт! Это же западня! - он закрыл лицо. - Они загнали тебя в неё, сделали всё, чтоб... это случилось. Чтоб мы случились. Лишить тебя короны, лишить покоя, лишить любви... и в конце отнять последнее. Заставить умереть. И выхода нет.
- Выход есть, - я подошел стремительно, напугав его. Взял за подбородок. - Он страшный, но ты только что подсказал его. Хочешь уйти со мной? Прямо сейчас, не дожидаясь бандитов и новых ловушек? Оставь коробку, вещи не понадобятся. Для этого бегства – ничего не понадобится.
- Что? Что...
- Иди ко мне, - я отстегнул один наручник и надел на свою руку. Притянул малыша ближе, усаживая на колени. Коснулся его нежных растерянных губ, постарался не дрогнуть, пронзая их острыми клыками, подавил его вскрик, подавил внутреннее омерзение, влезая глубже в его раскромсанную плоть и глотая густую, невыносимо солёную кровь. Подавил головокружение, хотя кружилась не голова, а комната. Сцена, весь театр, даже воздух, завертевшийся в безумный вихрь... полоски яркого красного света, полоски темноты... Вспышка жуткой боли в голове, обрывок жуткой мысли, жуткий образ одиночества, жуткий голос истинного отца, его не знающие жалости глаза... Всё жуткое, но всё пропадает, уходит в его кровь. Ксавьер платит? Платит за меня... Нет, я не хочу так! Но поздно, слишком поздно. Он согласился, отдал мне всего себя.