Сузы
324 год до нашей эры, город Сузы.
Будучи начальником царской канцелярии Эвмен был прекрасно осведомлен о замысле Александра объединить македонскую и восточную знать, воспользовавшись старым, но эффективным способом — скрепив их семьи брачными союзами. О том что он тоже будет участником сего мероприятия архиграмматевс не помышлял, занятый государственными делами. Но у молодого правителя были иные планы.
Как-то Александр шутливо заметил, что Эвмену следует подготовиться к грядущим изменениям.
— Даже тебе, Эвмен, не удастся впредь сохранять свое блаженное уединение, совсем скоро в твоем доме появится прекраснокудрая дева и наведет там порядок, — Александр рассмеялся и обернулся к Гефестиону.
В другое время тот был бы весьма рад стать свидетелем сцены, когда ненавидимого им Эвмена поддевает сам Александр, но в этот миг его хватило только на то, чтобы натянуто улыбнуться и опустить взгляд.
— Ну же, Гефестион, хоть ты поддержи меня! Негоже вам оставаться неженатыми в столь почтенном возрасте! Тем более, что я засватаю вам лучших красавиц Персии.
Поскольку хилиарх, всегда живо разделявший мнения царя, на этот раз угрюмо хранил молчание, что столь явно говорило об его истинном отношении к данному начинанию правителя, что недавно веселый Александр потерял терпение, мгновенно раздражаясь:
— Я делаю это для своего народа, неужели неясно?
Ситуацию сгладил Эвмен, он поклонился и ответил:
— Благодарю тебя, Александр.
Тот кивнул, смягчаясь, однако, было видно, что на душе у него неспокойно.
***
Поход в Индию оказался тяжелым испытанием для всех: победив противников в кровопролитных схватках, македонское войско оказалось бессильным перед другими тяготами походной жизни — изнуряющей жарой и ее вечной спутницей жаждой, периодически сменяющейся тропическими ливнями, неизвестными болезнями, не говоря уже о коварных ядовитых гадах.
Измученные воины массово погибали даже не на поле боя, а во время тяжелейших переходов. Солдаты возроптали. Ситуация слишком обострилась. Во избежание раскола в рядах армии, Александр согласился вернуться в Вавилон, и ему открылась еще одна очень неприглядная правда. Завоевывая новые земли, он стремился к дальнейшим свершениям, тогда как на деле присоединенные владения далеко не всегда оставались в полной мере подвластными ему.
Оглядевшись, он понял, что во время его отсутствия многие сатрапы если и не вышли из повиновения, то весьма своеобразно служили ему — разворовывая казну, бессовестно предаваясь излишествам. Последовали карательные мероприятия: пришлось подавить несколько восстаний, наказать бунтовщиков и казнокрадов.
Еще одним неприятным фактом для Александра, мечтавшего создать невиданную доселе монолитную державу, явилось осознание существования вражды между народами его царства. Возможно, то было естественным — для азиатских народов македоняне являлись чужаками, захватчиками, а те в свою очередь считали их восточными варварами. И это следовало исправить.
***
Отношение к браку у Эвмена было двояким. Как чиновник и более того, как государственник, он понимал значение семьи, а особенно важность постоянного прироста населения, рождения и воспитания сыновей — будущих ремесленников, крестьян, а главное — воинов, как залога стабильного будущего державы. Однако сам он к своим далеко не юношеским тридцати шести годам был свободен и не рвался это менять.
Ему была ясна мотивация знатных и богатых македонян вступить в брак, преувеличив благосостояние, обзавестись потомством, работать ради обеспечения наследства сыновьям и приданного дочерям.
Что касалось бедноты, то у них тем более не было выбора — семья была одновременно и стимулом, и средством выживания. В одиночку человек сбивается с пути, приобретает пороки и опускается на дно, семья же налагает ответственность, заставляет усердно трудиться, встраиваться в общество, опять же природная тяга мужчин к женщинам способствует совместному проживанию и продолжению рода. Нищему не по карману продажная любовь, а жена доступна всегда.
Так устроен мир — и бедняк, и богач — все выстраивают семейный быт, и у каждого на это имеются более чем весомые причины.
Тогда как объяснить то, что многие приближенные Александра, вопреки их видному положению и завоеванному богатству, не имели собственных семей и, по всей видимости, не страдали от того? Не только он сам, но и Гефестион, и Кратер, и Птолемей — все они были тому примером; и даже Селевк, хотя и обзаведшийся возлюбленной согдийкой и уже приживший от нее ребенка, еще не сочетался официальным браком.
Все были заняты войной, поиском славы и золота, а в актуальном для мужчин вопросе плотских желаний — для представителей военной знати в лагере было достаточно приятных во всех отношениях гетер, а вояк попроще обслуживали служанки и рабыни.
Бесспорно, участие в военных походах не помогают в устройстве личной жизни.
Архиграмматевс ухмыльнулся, забавляясь причудой судьбы.
Ведь теперь тот, кто добрый десяток лет водил их по всей ойкумене и отчасти являлся виновником их холостой жизни, решил разом устранить эту проблему.
Сам Эвмен, будучи постоянно при Александре нечасто позволял себе удовольствия, но в моменты зова плоти обычно не трогал служанок, а обращался к гетерам, среди которых чаще всего выбирал Лаодику — гречанку родом из Коринфа, во многом благодаря своему происхождению она когда-то привлекла его. С ней помимо прочего было занятно вести беседы, Лаодика прекрасно декламировала стихотворения греческих поэтов, умела играть на музыкальных инструментах, их разговоры об искусстве отвлекали его от насущных проблем. Кардиец редко задумывался над созданием семьи, во-первых, было некогда, а во-вторых ... Эвмен не знал как изменился бы он, став отцом семейства. Сейчас его устраивала жизнь холостяка — он верил в царя и его устремление создать невиданное по величию государство. Ради этой цели он готов был служить Александру всеми силами.
Еще больше он почитал покойного Филиппа и, храня верность Александру, словно воздавал благодарность его отцу — первому, кто поучаствовал в его судьбе и способствовал его возвышению.
Преданность аргеадам была его путеводной звездой, Эвмен осознавал, что без их покровительства, ему было суждено остаться одним из тысяч ничем не примечательных горожан.
И вот ведь в чем незадача — даже среди них, он был бы ниже бедняка македонянина — «всего лишь греком». Этого не изменить. А стало бы женись он, и дети его тоже были бы — лишь греками.
***
Разглядеть невесту Эвмену удалось только после свадьбы. На самом празднестве было не до того: вокруг царило невиданное столпотворение — около сотни знатных женихов и столько же невест, несмолкаемый шум разговоров и громкий смех выпивших воинов мешали насладиться музыкой, снующие повсюду слуги с подносами и кувшинами мелькали перед глазами, со всех сторон звучащие тосты, реки вина, хмельные пары и горы угощений — не способствовали сближению. Лицо супруги, наверняка оглушенной творящейся вакханалией, было скромно прикрыто тончайшим покрывалом.
Эвмен видел, как некоторые мужчины все же стянули подобные покровы со стесненных и напуганных темноволосых, чернооких невест, то красневших, то бледневших под изучающими взглядами женихов, впрочем, взоры те не всегда были исполнены восторга, хотя некоторые девушки были довольно милы, а порой оказывались редкими красавицами, к примеру, женщина, покорившая Селевка, была прекрасна.
Проживший с македонянами больше половины жизни Эвмен знал причину недовольства.
Для многих из них взять в супруги варварку, — а персиянки считались македонянами таковыми, было досадным недоразумением, если не оскорблением. Те, кто высокомерно взирал даже на греков, презрительно называли персов восточными варварами, едва ли не считая всех кроме македонян полудикарями и то, что их женами оказались родовитые аристократки, служило им слабым утешением. Власть Александра смирила их и заставила подчиниться его воле.
***
Ночь. Артонида и Эвмен
Оказавшись в доме, она поднялась в женскую часть*. В спальне служанка помогла ей снять покрывало и свадебный наряд и переодеться в легкий хитон. Артонида едва держалась на ногах, шумное празднество окончилось далеко за полночь, вернее оно приостановилось на несколько часов, и завтрашний день предполагал продолжение.
Она отпустила помощницу, с облегчением усаживаясь на кровать — долгие часы пиршества вымотали ее, привыкшую к тишине родного дома.
В спальню вошел Эвмен.
Оказалось, что Александр не пустословил, пообещав друзьям красавиц — Артонида приглянулась ему. Наметанный глаз сразу же отметил ее кожу: более светлую, чем обычно у персиянок, но смуглее, чем у гречанок. В свете ночной лампы кожа слегка блистала золотистым отливом, хотя, вероятно, это выпитое вино и блики украшений играли шутки с его зрением? Она, не решив, нужно ли ей подняться перед ним или остаться сидеть, взглянула на него ореховыми, с темно-зелеными крапинками, почти греческими глазами.
На свадьбе им не удалось поговорить и сейчас ему стало любопытно, какой же голос у его супруги? Поймут ли они друг друга? Вдруг окажется, что правнучка Артаксеркса Второго совершенно не знает македонского языка? Он спросил:
— Ты устала?
Она кивнула и тут же поджала губы — возможно, она неправильно ответила? С детства их с сестрами учили слушаться мужа и не прекословить. Но Артонида совершенно не знала этого человека, так какой она должна быть с ним? Возможно, он желает сильную и работящую хозяйку, а стало быть вовсе не изнеженную деву, тогда она повела себя неверно. Артонида неуверенно посмотрела на Эвмена.
Он прочел сомнение в ее глазах и стесненность позы, на ходу непроизвольно подмечая мелочи, не относящиеся к ее настроению — то, что волосы ее густы, но не воздушны как у его сородичей, они почти черны и не кудрявы, как у многих гречанок, а скорее спускаются волнами по плечам.
Эвмен поддерживающе кивнул ей, желая успокоить, и подошел к ночнику. В момент, когда он потянулся к лампе, она удивила его в первый раз — произнеся на чистейшем родосском наречии.
— Прошу вас, господин, не гасите свет.
***
За несколько недель до свадьбы
То, что она была наполовину гречанкой, не было для Эвмена неожиданностью, но того, что Артабаз позволил супруге обучить детей греческому языку, он не знал.
О семье невесты он имел достаточно сведений, по крайней мере, ему так казалось до сего вечера. В отличие от остальных, Эвмен одним из первых узнал, кого ему прочит в супруги Александр — более того, он сам присутствовал при распределении невест, лично внося их имена в список, поскольку дело касалось первых лиц государства. Женя своих военачальников, царь, как истинный полководец не остался в стороне. Будучи уже три года женатым на Роксане, он, следуя македонским законам, позволяющим иметь несколько супруг, ожидаемо выбрал себе Статиру старшую дочь царя Дария, а любимцу Гефестиону также вполне ожидаемо определил ее сестру, таким образом, делая хилиарха еще ближе к трону, фактически породнившись с ним через жен.
Эвмен отвлекся от записи и кинул взгляд на Гефестиона. Тот не проявлял никаких чувств, уважая царя, он покорился, хотя кардиец, неоднократно испытавший на себе непростой и довольно-таки склочный характер, догадывался, с каким трудом дается тому показное безразличие. Всякому было видно насколько безоглядно предан, если не поглощен Гефестион правителем — это было полное преклонение и беспредельная верность.
Взять хотя бы его безумства во время расследования заговора против Александра. Командира конницы Филоту превратили в кусок окровавленной плоти, каким бы страшным не замышлялось его преступление, но увидев его муки, нормальный человек пришел бы в ужас. Несчастного пытали до полусмерти, да и казнь его была очень жестокой, Эвмен внутренне содрогнулся, вспоминая, с каким пристрастием Филоту истязал лично Гефестион. При таких пытках любой бы сознался. По сравнению с этим, гадости, которые совершал хилиарх по отношению к Эвмену были воистину проявлением человеколюбия и любезности.
Начальник канцелярии опустил глаза и продолжил записывать.
Ему и Птолемею Александр выбрал младших дочерей покойного Артабаза — персидский полководец в последние годы служил сатрапом в Бактрии. Эвмен не то, чтобы был сильно заинтересован узнав имя жены, но привычка иметь четкое представление обо всем заставила его вновь на миг отвлечься от бумаги, и этого хватило, чтобы вспомнить, что он знал про Артабаза.
Прежде всего, происхождение и родственные связи — по матери его дедом был великий Ахеменид, правивший Персией без малого полвека Артаксеркс Второй, по отцовской линии он восходил к Фарнакидам. Что ж, неплохо для «всего лишь грека» иронично подумал он.
Эвмен, не имевший аристократических корней, никогда не испытывал сильного трепета перед титулами, однако прекрасно понимал, насколько это важно для других. Потому привык почтительно молчать при самодовольных перечислениях именитых родственников кем-нибудь из чванливых представителей знати.
Что касалось матери будущей жены, то о ней было известно, что она не простая гречанка с Родоса, а родная сестра вполне прославленных в прошлом военачальников Ментора и Мемнона Родосских. Брак с ней оказался весьма благополучным, о чем свидетельствует многочисленное потомство Артабаза. Их повзрослевшие сыновья продолжили военное дело отца, а старшие дочери вышли замуж.
Хотя поначалу факт того, что в его невесте течет греческая кровь вызвал невольный отклик в сознании Эвмена, но он притушил его, справедливо предполагая, что дети персидского сатрапа получили соответственное воспитание.
Но, как выяснилось, он ошибся.
***
Мысли Артониды на свадьбе
Паутина полупрозрачного покрывала защищала ее лицо, но позволяло более или менее незаметно разглядывать окружающих, пожалуй, в другое время она смогла бы оценить по достоинству великолепие дворца, его внутреннее убранство, вкус праздничных блюд, но из-за волнения, внимание девушки сосредоточилось в основном на трех людях, вернее оно попеременно скользило от одного к другому.
Чутье и обычный здравый смысл подсказывали ей — от этих двоих зависит ее жизнь — от Александра и от Эвмена. Третьей была Артакама, близость которой подбадривала ее, и она надеялась на чудо — вдруг после свадьбы мужья позволят им с сестрой иногда встречаться? Они ведь продолжат жить в одном городе.
К сожалению, со старшими сестрами получилось иначе — выйдя замуж, те уезжали в далекие земли, давая о себе знать в редких письмах. Братья же и вовсе, уходя из женской половины дома в семилетнем возрасте, отдалялись уже тогда, посвящая себя сначала обучению, а потом службе.
Ее внимание к Александру объяснялось просто — все вокруг принадлежало молодому царю, которого она впервые видела — сейчас он делил трон с царевной Статирой. Его вид поразил девушку — раньше, слыша рассказы об Искандере завоевавшем весь мир, она представляла грозного, вселяющего ужас великана, глаза которого мрачны и способны убивать без меча.
Зная о судьбе красавицы Барсины, девять лет назад ставшей пленницей, а затем наложницей Александра, она привыкла жалеть сестру, представляя ее во власти сурового, жестокого человека.
Но увидев Александра воочию, Артонида с изумлением поняла, что ошибалась. Златокудрый царь показался ей олицетворением молодости, жизненной силы, непривычной ей, но совершенно особенной красоты. Он сильно отличался от мужчин её рода — на светлом чистом лице играл румянец, движения его были быстры и ловки, светлые глаза прозрачным блеском своим напоминали драгоценные камни. Он часто смеялся и подзадоривал женихов, проявляя исключительную вежливость и почтение к своей невесте и другим девушками. Артонида понимала македонский — в конце концов, этот язык не сильно отличался от греческого, которым она свободно владела.
В первые часы, как она отметила, мужчины вели себя степенно и чинно, сдержанно улыбаясь в ответ на шутки царя, но со временем обильные возлияния оказали свое действие и захмелевшие македоняне стали вести себя более раскрепощенно. Александру уже не нужно было оживлять пирующих.
Единственным знакомым ей человеком здесь была Артакама, она сидела чуть дальше рядом с довольно крупным мужчиной. Птолемей — так звали мужа сестры. В какой-то момент она похолодела, увидев, что он снял покрывало с головы невесты, побледневшей и застывшей от страха и стыда, и Артонида с тревогой покосилась на того, чьей женой она стала.
***
Еще до свадьбы узнав от брата имя будущего супруга, она мысленно вознесла молитву с просьбой о том, чтобы нрав мужа соответствовал имени*.
По тому, что ее ввели в зал в первом десятке невест, она поняла, что супруг ее занимает высокое место при дворе царя. Очутившись в центре внимания, она с волнением ждала того, кто подойдет к ней. Не смея поднять голову, Артонида подала руку мужчине, который, чуть приподняв покрывало, коснулся ее поцелуем и повел к их месту.
Во время пира она сначала прислушивалась к нему, выяснив, что у него спокойный голос и в беседах с другими мужчинами он говорил очень разумно, хотя неоднократно прикладывался к кубку. Супруг ни разу не позволил себе неприличной шутки, громкого смеха.
После того как Эвмен помог ей устроиться на месте, он больше не касался ее. К концу вечера некоторые женихи уже позволяли себе вольности — трогали невест, самовольно снимали их покрывала.
Тогда-то она и заметила, как Птолемей обнажил перед всеми голову Артакамы — Артонида боязливо взглянула на мужа, в тот момент невозмутимо взиравшего на представление фокусников и успокоилась, убедившись, что он не замышлял ничего подобного. Пока.
Немного придя в себя, она огляделась и заметила находившегося по правую руку от царя прекрасного мужчину, получившего в жены младшую дочь Дария. Лицо его, исполненное столь безупречной красоты, не выражало ничего кроме скуки, он раз за разом осушал пожалованный в качестве дара царя золотой кубок.
Присмотревшись повнимательней к женихам, ее кольнуло неприятное чувство — несколько мужчин также выражали недовольство на своем лице, словно им было зазорно находиться здесь, а может быть, их жены были им не по душе?
Возможно, ее супруг также тяготится ею? Потому и не обращает на нее никакого внимания?
Артонида вновь решилась взглянуть на мужа, опасаясь и одновременно ожидая увидеть отвращение на его лице. Всматриваясь в лицо Эвмена, задерживаясь на зеленовато-янтарных глазах, похожих на глаза ее матери, она не нашла признаков неприязни, равно как и удовлетворения. Его лицо было лишено настроения — казалось, что Эвмен находится не на собственной свадьбе, а занят чем-то обыденным.
***
Ночь в доме Эвмена
"— Прошу вас, господин, не гасите свет".
Удивленный просьбой жены и тем, на каком языке она обратилась к нему, Эвмен, обернувшись, испытующе посмотрел на Артониду — чего-чего, а неприличного любопытства со стороны благовоспитанной и целомудренной дочери Артабаза он не ждал.
Она собралась признаться, в том что не может заснуть в темноте, когда муж поразил ее вопросом.
— Ты желаешь получше разглядеть меня? — не удержавшись от улыбки, произнес Эвмен на греческом, останавливаясь перед кроватью и расстегивая фибулу хитона.
***
Примечания
Ойкумена - часть света, освоенная человеком
Хилиарх - должность Гефестиона - глава тысячи личных телохранителей царя.
Кардиец - Эвмен уроженец города Кардия.
Гинекей — женская половина дома греческого стиля.
Ореховый цвет глаз - у греков часто встречались зеленые и серые глаза.
Персы обычно носили бороды, как и, к примеру, ее отец Артабаз Второй.
Лицо Александра - он не носил бороды.
Эвмен - имя переводится как милостивый.
Искандер - В Азии Александра звали Искандер.
Фибула - застежка хитона на плече.