Ненависть тебе к лицу

В просторном коридоре учебного корпуса воздух был пропитан едва уловимым ароматом старых книг, кофе и напряженной тишины, которая всегда сопровождает перерывы между лекциями. Высокие потолки, украшенные лепниной в классическом стиле, отбрасывали длинные тени от люминесцентных ламп, а стены, увешанные портретами бывших деканов в черных мантиях, казалось, наблюдали за студентами, как строгие надзиратели. Студенты сновали туда-сюда: кто-то спешно листал конспекты у питьевых фонтанчиков, другие переговаривались вполголоса, обсуждая кейсы.

Элиот, склонившись над своим серебристым MacBook, молча складывал его в кожаную сумку. Его движения были механическими, как у робота: пальцы с коротко стриженными ногтями защелкнули молнию, а взгляд — пустой, отрешенный — скользил куда-то в пол. Он выглядел изможденным, как будто не спал несколько ночей подряд. Его лицо, обычно резкое и сосредоточенное, теперь казалось выточенным из камня: бледная кожа, темные круги под глазами, растрепанные волосы, которые он не потрудился пригладить. Аура вокруг него была почти осязаемой — смесь отстраненности и скрытой ярости, как у человека, который борется с внутренним демоном и проигрывает. С тех пор, как он вернулся с того проклятого свидания, Элиот словно растворился в себе. Он был здесь физически, но его разум — блуждал где-то в прострации. Он не ел как следует, не тренировался с прежним рвением, а на занятиях просто сидел, уставившись в пустой экран, не печатая ни слова.

Рядом с ним Матео жевал протеиновый батончик с такой интенсивностью, будто это был акт отчаяния. Его челюсти работали ритмично, но в глазах — темных, пронизанных эмоциями — мелькала раздраженная забота. Матео ненавидел, когда вещи выходили из-под контроля, особенно когда дело касалось тех, кто ему дорог. "Черт, как же это бесит", — подумал он про себя, сильнее сжав в кулаке пеструю обертку.

Аугуст, напротив, сидел расслабленно, лениво потягивая молочный коктейль через соломинку, но его глаза — спокойные, проницательные — не упускали ни одной детали. Он наблюдал за Элиотом, его пальцы нервно постукивали по стакану, оставляя на нем влажные круги. Он был тем, кто предпочитал говорить о чувствах, но Элиот упорно игнорировал все попытки. Аугуст ощущал ту же тревогу, что и Матео, — как будто их друг медленно тонул, а они стояли на берегу, не в силах его вытащить.

Перерыв подходил к концу; в коридоре начали раздаваться звонки и шаркающие шаги студентов, спешащих на следующую пару. Элиот, не поднимая глаз, резко встал, закинул сумку на плечо и бросил:

— Мне нужно отлить. Увидимся на паре.

Его голос был сухим, лишенным любых эмоциональных оттенков. Он не посмотрел на них, просто повернулся и зашагал по коридору, возвышаясь над большинством студентов.

Аугуст кивнул, не отрывая глаз от стакана.

— Ага, увидимся, — произнес он рассеянно, его тон был нейтральным, но глаза скользнули к Матео с выражением, которое говорило больше, чем слова. Это был взгляд, полный беспокойства и раздражения — "Что, на хрен, с ним не так?".

Матео проглотил последний кусок батончика и выдохнул, его лицо исказилось от едва сдерживаемой злости.

— Ну охуительно и что с ним, а? — пробормотал он, скомкав обертку в кулаке. — После встречи с той твиттерной шлю... девчонкой, его как подменили. Рассеянный на тренировках, ест черт-знает-что, или вообще ничего, сидит в своей норе и делает все на автопилоте. Мы, блять, его лучшие друзья, сложно открыть рот? — Он швырнул обертку в ближайшую мусорку, и решительно закинул кожаный рюкзак на плечо. — Ты не охуеваешь от его отстраненности?

Аугуст отхлебнул коктейль, чтобы выиграть секунду, но его глаза были серьезными, полными той тихой злости, которая зреет в хороших друзьях, когда они видят, как другой разрушается.

— Охуеваю, — ответил он, его голос был ровным, но с едва заметной хрипотцой, которая выдавала раздражение. — Я дал ему время, чтобы переварить это дерьмо, но прошла уже неделя, а он все в той же маске "все в порядке". Как будто мы слепые идиоты. Вчера на пробежке он спотыкался на ровном месте, а потом ковырялся в салате, словно это тушеная капуста, которую он ненавидит. А когда спрашиваешь, он отмахивается.

Матео фыркнул, его глаза вспыхнули.

— И меня это жутко бесит! Если он не расскажет, что случилось с той бабой — или что там произошло, — то мы сами должны его дожать. Сегодня. Прямо на паре или после. — Его слова вылетали быстро, эмоционально, с примесью гнева, который был не на Элиота, а на то, что заставляло его страдать.

Аугуст кивнул, он встал, подхватывая свою сумку.

— Согласен. Мы дали ему пространство, но это не помогает. Если он не заговорит, мы его заставим.

Матео ухмыльнулся, но в его улыбке не было веселья — только решительность.

— Окей, давай подловим его.

Они быстро зашагали по коридору, следуя в том же направлении, что и Элиот, их шаги эхом отражались от стен.

Мужской туалет в учебном корпусе Гарварда был просторным, чистым и наполненным резким запахом дезинфицирующих средств. Яркий свет ламп отбрасывал холодные тени на стены, выложенные плиткой цвета слоновой кости. Элиот стоял у писсуара, пытаясь сосредоточиться на простом акте, но его мысли, как всегда в последние дни, были в хаосе.

Дверь с грохотом распахнулась, Аугуст и Матео ввалились внутрь. Элиот раздраженно закатил глаза, услышав, как дверь за ними захлопнулась. Он даже не успел застегнуть ширинку толком, прежде чем они преградили ему путь.

— Мне даже отлить спокойно нельзя? — выдохнул Элиот, его грубый голос эхом отразился от стен.

Он застегнул брюки и повернулся к ним, его лицо, обычно спокойное и уверенное, теперь искажалось гримасой недовольства.

"Блядство."

Он ненавидел это — быть пойманным, как в ловушке. Прошло уже больше недели, а он все еще не мог отойти. Конечно, он твердил себе забить, двигаться дальше, ведь ничего такого не случилось, она все еще не знала кто он, и вряд ли была способна узнать, но что-то внутри не давало ему просто переступить через нее.

Это была мука: смотреть на нее на парах, видеть ее в столовой, наблюдать кривые ее ног, когда она позволяла себе надеть юбку в складку, длина которой явно была короче, чем положено. Она была везде — куда бы он не пошел, и это осознание пожирало его изнутри — медленно, методично, смакуя тем, что осталось от его внутренностей после ее яда.

В его голове была такая мешанина, что он едва ли мог сосредоточиться на чем-то. Любая простая задача превращалась в непреодолимое нечто, словно вместо первого уровня его сразу швырнуло к безжалостному боссу.

@DarkCrown больше не существовал — он просто исчез, не объяснившись, не сказав ни слова. Его альтер-эго было мертво, и он разрушался вместе с ним. Он был привязан к ней. Привязан к @AshenRebel. Он доверял, он открывался, он писал ей, когда ему было тяжело, и она всегда давала ему необходимую поддержку, но теперь...

Как, черт возьми, он мог теперь смотреть на нее равнодушно, зная, что это она? Рэйчел сидела в его мыслях еще до всего. Конечно, он никогда бы не признался себе в этом, но сейчас она просто окопалась в них, и он ничем не мог вытравить ее оттуда.

В глубине души он знал, что это неизбежно — Аугуст и Матео больше не могли игнорировать его поведение. Все последние дни он существовал на автопилоте: лекции, тренировки, еда — все сливалось в серую массу. И он не осуждал их, потому что на их месте поступил бы точно так же, возможно, даже раньше.

Матео пожал плечами, его движения были резкими, полными нетерпения.

— Заебал молчать, — сказал он прямо, не пытаясь смягчить тон.

Аугуст кивнул, его глаза скользнули по Элиоту с беспокойством, смешанным с раздражением.

— Ты просил не спрашивать, мы не спрашивали, но дальше так нельзя, — продолжил Матео. — Похуй на учебу — можно решить, но, блять, ты теряешь форму. Ты где-то в прострации, но не на поле.

Элиот почувствовал, как его раздражение перерастает в злость — он не хотел говорить, не был готов. Это было слишком личным, слишком болезненным и постыдным. Как он мог объяснить, что он чувствует? Что @AshenRebel, которую он идеализировал в переписке, к которой он привязался, к которой он испытывал чувства, оказалась реальной, слишком реальной, и теперь он не знает, как с этим жить?

Он отвернулся, подошел к раковине и повернул кран. Выдавив немного мыла, он растер его между пальцами, создавая пену, а после смыл ее. Подставив открытые ладони, Элиот плеснул холодной, бодрящей водой на лицо, надеясь, что это смоет часть раздражения. Вода стекала по его острым чертам — высокому лбу, прямому носу и темным глазам, которые сейчас казались усталыми и пустыми.

— Все в порядке, — ответил Элиот сухо, не глядя на них, его тон был отстраненным, как будто он читал заученный текст.

Он посмотрел в зеркало, видя в нем отражение своих красных глаз и растрепанных светлых волос, которые давно нуждались в том, чтобы их привели в порядок. Элиот раздраженно провел по волосам, приглаживая их мокрой ладонью. Он не понимал, что с ним происходит и почему разрыв анонимной связи с Рэйчел ударил по нему сильнее, чем он ожидал. Да, он был с ней уязвимым, как и она с ним. Они искали в друг друге точку опоры и находили, но теперь это все превратилось в фарс. Но, блять, это же Рэйчел? Что случилось с его ненавистью к ней?

Матео фыркнул, подходя ближе, опираясь на стену рядом с раковиной. Его кудри падали на лоб, а в глазах мелькало беспокойство, смешанное с раздражением. Аугуст встал с другой стороны, не удержавшись, посмотрел на себя в зеркало.

— Нет, не в порядке, — покачав головой, изрек Лэнгтон. — Мы все в одной команде, Эл. Помнишь? Ты не фокусируешься, и Тэян засунет тебя в запас, если не возьмешься за себя, — добавил парень, используя имя капитана как аргумент, надеясь, что это заденет чувства друга.

Элиот поднял глаза, его губы скривились в издевательской усмешке. Он фыркнул, вытирая руки бумажным полотенцем.

— Правда? — переспросил он с сарказмом, его глаза блеснули злостью. — Мне казалось, я уже там.

Это была ложь — на первой же игре его выпустили, в то время как Аугуст и Матео сидели на скамейке. Парни переглянулись, чувствуя, как напряжение в воздухе густеет.

Матео нахмурился, его лицо покраснело от обиды.

— Эй, тебя выпустили на первую же игру, это мы задницы просиживали, — огрызнулся он, его голос стал жестче, пытаясь осадить друга.

Диалог продолжался, слова перелетали через воздух, как удары на боксерском ринге. Аугуст не отступал:

— Слушай, мы все равно никуда не уйдем. Рассказывай.

Элиот почувствовал, как раздражение жжет горло, будто кислота. Он пытался держать себя в руках, но это становилось все сложнее.

— У нас пара, мы опоздаем, — сказал он, его голос дрожал от сдерживаемого гнева. Он не хотел срываться, не здесь, не с ними, но они давили, и это только усиливало боль от внутренних метаний.

— Да насрать, — отмахнулся Матео, его глаза горели решимостью. — Что случилось? Ты расскажешь или нет?

Аугуст кивнул, подхватывая:

— Это из-за той девчонки? Мы видим, как ты себя гробишь. Ты всегда был честен с нами. Не лги сейчас.

Элиот замер, его кулаки сжались. "Из-за той девчонки" — эти слова ударили в самое сердце. Он хотел сказать правду — о Рэйчел, о @AshenRebel, о том, как он чувствовал себя преданным самим собой, своими ожиданиями, эмоциями, как он ощущал себя обнаженным, потерянным. Но слова не шли, они застряли где-то в глотке, словно распарывая ее на части.

— Она тут не при чем, и тот вечер не стоит ни моего, ни вашего внимания, — раздраженно выдавил он. — Все в порядке. Просто, отъебитесь от меня.

Ложь горела на языке, и он знал, что они видят сквозь нее.

Вдруг дверь туалета открылась, и какой-то парень, студент с рюкзаком за плечами, попытался зайти внутрь. Матео резко повернулся, не раздумывая, шагнул вперед, его лицо исказилось гневом.

— Проваливай, — рявкнул он, и грубо толкнул парня обратно в коридор.

Студент замер, удивленно моргнул и поспешно ретировался, а Матео захлопнул дверь и прижал ее спиной.

Аугуст вздохнул, его плечи опустились.

— Ладно, чувак, как хочешь, — пробормотал он, его глаза потемнели от разочарования.

Он кивнул Матео и тот, сжав челюсти, отодвинулся от двери.

— Когда будешь готов, мы рядом. Помни, окей?

Элиот молча кивнул, оттолкнулся от раковины и вышел из туалета первым. Аугуст и Матео последовали за ним, перекидываясь друг с другом многозначительными взглядами, полными растерянности и беспокойства.

***

Аудитория была заполнена до отказа — высокие сводчатые потолки, полированный поли, массивные деревянные панели создавали атмосферу интеллектуального величия. Студенты, в основном в деловых костюмах и блузках, сидели с блокнотами и ноутбуками, их лица выражали смесь сосредоточенности и усталости после долгого дня. Воздух был пропитан едва уловимым ароматом старых книг, легкой смесью одеколонов и кофе.

Преподаватель, профессор Элисон Харрис, стояла у доски — женщина за шестьдесят, с седеющими волосами, собранными в строгий пучок, в очках в тонкой оправе и классическом костюме, который подчеркивал ее авторитет. Она была известна как строгий, но справедливый преподаватель, которая не терпела поверхностных ответов и всегда провоцировала дебаты, чтобы разжечь огонь в умах своих студентов.

Ее голос, глубокий и резонирующий, заполнял пространство.

— Сегодня мы углубимся в принципы самообороны в уголовном праве, — произнесла она, медленно прохаживаясь по подиуму.

Она обвела взглядом аудиторию и подошла к доске, где уже были написаны ключевые термины: "необходимая оборона", "пропорциональность" и "угроза жизни".

— Это не просто абстрактные понятия из учебников. Они напрямую влияют на исход реальных дел, и касаются тех случаев, где грань между защитой и преступлением становится предельно тонкой. Давайте вспомним несколько известных дел, где этот аргумент играл ключевую роль. Возьмем, к примеру, дело Сьюзан Райт 2003 года.

Профессор Харрис сделала паузу, чтобы обвести взглядом аудиторию, ее пальцы уверенно держали мел, оставляя на доске ровные строки.

— Сьюзан Райт была обвинена в убийстве своего мужа, Джеффа Райта. Она утверждала, что действовала в состоянии крайней необходимости: муж систематически избивал ее, угрожал убийством, и в тот вечер она не видела другого выхода. "Я боялась, что он возьмет нож и убьет меня", — так она говорила на суде. Сьюзан нанесла Джеффу Райту множество ударов ножом — более сотни, — и затем скрыла тело, закопав его на заднем дворе. Суд счел ее аргументы о самообороне недостаточно убедительными. Она была признана виновной и приговорена к двадцати годам лишения свободы.

Профессор сделала паузу, отложив мел и облокотившись на кафедру, ее глаза скользнули по рядам студентов.

— Но давайте подумаем: где проходит грань между самозащитой и чрезмерным насилием? Была ли Сьюзан жертвой, которая перешла черту, или это холодный расчет? Я приглашаю вас к обсуждению. Кто-нибудь хочет поделиться мыслями?

В аудитории повисла тишина, прерываемая лишь шорохом перелистываемых страниц и скрипом стульев. Затем рука Рэйчел поднялась уверенно, как будто она ждала именно этого момента. Она сидела в середине ряда, копна темных волос была убрана в пучок, с несколькими выбивающимися непослушными прядями, ее одежда — простая блузка и юбка — выделялась на фоне сверкающих гаджетов и дизайнерских вещей однокурсников. Ее голос, когда она заговорила, был твердым, полным убежденности, словно она защищала не только этот конкретный случай, но и всех женщин, переживших насилие.

— Профессор Харрис, я полностью согласна, что дело Сьюзан Райт иллюстрирует проблемы системы, — начала Рэйчел, ее глаза блестели от эмоций. — Женщины часто становятся жертвами систематического домашнего насилия, и в таких случаях самооборона должна быть признана законной. Страх за свою жизнь искажает реальность, — сжимая в руках карандаш, продолжила девушка. — Представьте: годы издевательств, синяки, которые никто не видит, угрозы, которые звучат каждую ночь. Сьюзан, вероятно, действительно была в смертельной опасности — муж угрожал ей ножом. Аргументы обвинения игнорируют контекст: это не просто убийство, это реакция на постоянный террор. Сколько раз полиция игнорирует жалобы жертв? Сколько женщин умирают, потому что им не верят? В современном праве мы должны учитывать психологический аспект — синдром избитой женщины, когда жертва насилия действует импульсивно, не в силах контролировать себя. Двадцать лет тюрьмы — это несправедливо; это наказание за то, что общество не защитило ее раньше.

Аудитория зашумела — некоторые студенты кивали, другие перешептывались. Рэйчел села, ее щеки слегка покраснели от адреналина, но в ее глазах горел огонь убежденности. Она верила в свои слова, потому что они были отражением ее собственной жизни. Стены в квартирах, в которых они жили — никогда не были достаточно толстыми, а звуки домашнего насилия никогда не были редкостью.

Профессор Харрис улыбнулась уголком рта, признавая силу аргумента, но ее взгляд переместился на Элиота Блэквуда, сидевшего в первом ряду. Преподавателю нельзя выделять студентов, но этот молодой человек точно был среди ее любимчиков. Умный, воспитанный, немного высокомерный, но это было свойственно большинству студентов с похожими ресурсами. Он умел анализировать и проявлял себя на ее лекциях максимально активно, если не считать последние несколько дней. Возможно, его вымотал выездной матч, во всяком случае, Элисон хотела так думать. Он был одним из лучших студентов на ее курсе и наблюдать скуку на его лице ей не нравилось.

Элиот шумно выдохнул, сложив руки на груди, его мускулы напряглись под тканью рубашки. Губы скривились в хмыканье, полное сарказма, и он даже не попытался скрыть раздражение. Профессор заметила это, ее глаза прищурились.

— Мистер Блэквуд, вы хотите что-то сказать? — спросила она, ее тон был нейтральным, но глаза выдавали любопытство.

Элиот выдержал паузу. Ему не хотелось ввязываться в эту дискуссию, особенно с ней. Его взгляд скользнул к Рэйчел — жесткий, высокомерный, полный презрения, — и он увидел, как она шумно сглотнула, ее уверенность на миг пошатнулась.

— Да, профессор, — произнес он наконец, его голос был холодным, как сталь, и в нем сквозила скрытая ярость, направленная не столько на дело, сколько на Рэйчел лично. — Сьюзан Райт не просто "защищалась". Она нанесла мужу больше ста ножевых ранений, а потом еще закопала его на заднем дворе, как будто это был какой-то мусор. О какой самообороне тут может идти речь? Это явно не отчаянный акт самозащиты. Если бы была настоящая опасность, она бы остановилась после первого удара. Но нет, она продолжила, потому что это уже не страх, а извращенная месть. И вы, — он повернулся к Рэйчел, его глаза сверкнули, — мисс Кросс, защищаете это? Похоже, вам нравится романтизировать насилие. В реальном мире такие действия — это жестокое убийство, а не героизм. Или вы просто игнорируете детали, потому что предпочитаете смотреть на вещи через розовые очки?

Его слова повисли в воздухе, как удар хлыста, и Рэйчел вспыхнула. Ее лицо залилось краской, но не от смущения — от гнева. Она знала, что Элиот бьет не по аргументам, а по ней самой, как делал это сотню раз до. Рэйчел шумно сглотнула, но не отступила. Она встала, ее голос дрожал от эмоций, но оставался твердым.

— Мистер Блэквуд, вы, как всегда, упрощаешь все до примитива, — отрезала она, ее глаза метали молнии. — Это не о мести — это о выживании. Сьюзан не была монстром — она была жертвой! Домашнее насилие — это не просто синяки, это психологический террор, от которого не убежишь. Сьюзан была в ловушке, и ее действия — это реакция на годы травмы. Если бы вы хоть раз почитали о синдроме посттравматического стресса, то знали бы, что люди в таких ситуациях не мыслят рационально. А вы просто осуждаете, потому что вам удобнее винить жертву, чем систему, которая позволяет такое насилие. Это типично для вас — судить с высоты своего трона, не вникая в детали.

Элиот усмехнулся, его губы изогнулись в злой ухмылке, и он подался вперед, не спуская с нее глаз.

— О, избавьте меня от этой слезливой истории, мисс Кросс. И перестаньте во всем винить "систему", — парировал он, его голос стал тише, но острее, словно он говорил только для нее. — Вы изображаете Сьюзан героиней, но факт в том, что она перешла грань. Более ста ранений? Это не самооборона, это садизм. Так страшно признать, что иногда люди просто злые? Или это потому, что вы не можете отделить свои личные проблемы от фактов? Если бы Сьюзан действительно хотела защититься, она бы остановилась после первого удара, а не превратила бы это в ритуал.

Аудитория замерла, воздух накалился от напряжения. Рэйчел почувствовала, как ее сердце колотится, а в груди разгорается огонь — смесь ярости и того неотступного притяжения к Элиоту, которое она ненавидела всей душой.

— Вы просто жуткий циник, мистер Блэквуд, не способный на эмпатию, — выпалила она, ее голос повысился. — Вы судите, не понимая контекста, потому что ваш мир — это сплошной привилегированный пузырь. Если бы вы хоть раз посмотрели за его пределы, то поняли бы, что самооборона — это не роскошь, а необходимость. И да, если это касается меня лично, то лучше я буду "романтизировать" справедливость, чем игнорировать несправедливость, как вы.

Профессор опиралась на кафедру, скрестив руки, и наблюдала за своими студентами, как за разношерстной стаей, готовой взорваться эмоциями. Ее глаза, цвета выцветшего неба, блестели от интереса, из-за разгорающегося спора.

Элиот криво усмехнулся, поправляя манжеты своей рубашки.

— Лучше быть трезвомыслящим циником, чем внушаемой, романтизирующей такую «справедливость», натурой, — заключил он.

Его глаза, холодные и пронизывающие, полные вызова, впились Рэйчел, в то время, как тело оставалось расслабленным, словно он наслаждался спектаклем. Девушка, напротив, кипела изнутри — ее волосы, собранные в пучок, подчеркивали бледность лица, которое теперь заливалось краской ярости. Сердце колотилось так сильно, что она чувствовала его эхом в висках, а каждый взгляд Элиота, полный насмешки, только подливал масла в огонь.

— Серьезно? — выкрикнула Рэйчел, ее голос дрожал от гнева, а щеки пылали румянцем, который делал ее еще более живой и привлекательной. — Сьюзан Райт пережила ад! Ее муж не просто был жестоким, он насиловал ее! Он использовал ее тело как свою собственность, избивал, унижал на протяжении многих лет. Как можно сидеть здесь и делать вид, что это не ужасно? Это не просто слова на бумаге; это реальная женщина, которая боролась за свою жизнь!

Девушка облизнула губы, чувствуя их сухость, и сжала кулаки. Ей хотелось закричать, ударить по столу, но она сдерживалась. Ее грудь вздымалась от быстрого дыхания, и она впилась взглядом в Элиота, надеясь, что ее слова пробьют его броню равнодушия, но он смотрел на нее с такой холодной, насмешливой ухмылкой, словно ее боль была забавой. Этот презрительный, почти ленивый оскал — разжигал в ней бурю эмоций — смесь гнева, разочарования и чего-то более глубокого, разрушающего ее изнутри. Но вот его губы изогнулись в той самой ухмылке, которая заставляла большую половину аудитории таять — особенно среди девушек, которые украдкой бросали на него восхищенные взгляды. Он откинулся назад, сложив руки за головой, и его голос прозвучал гладко, с легким сарказмом, который резал воздух.

— О, пожалуйста, мисс Кросс, давайте не будем преувеличивать, — отозвался он, его голос гладкий, как шелк, но с острой гранью явной издевки. — Разве муж может насиловать жену? Они же заключили брак, верно? Это как... часть пакета. Она сказала "да" однажды, и вот тебе — вечная гарантия. Или вы думаете, что брак — это просто бумажка, а не договор?

Его слова повисли в воздухе, вызывая хохот и гул одобрения от мужской половины аудитории. Парни вокруг него загудели, хлопая по партам, — они видели в Элиоте кумира, того, кто говорит то, что они думают, но боятся произнести. Аугуст и Матео переглянулись, наблюдая за тем, как глаза Элиота потемнели. Он смотрел на Рэйчел и сейчас, определенно, его интересовала только она.

Он наслаждался шоком и яростью, застывшими на ее лице. Его слова — откровенная провокация. В действительности, он не допустил бы со своей стороны такого отношения, но сейчас он готов был сказать все, что угодно, лишь бы она не переставала смотреть на него так, словно готова уничтожить голыми руками.

Элиот посмотрел бы на это. Определенно. С огромным интересом. Он бы даже позволил ей оседлать себя, пока она обхватывала бы его шею тонкими пальцами, в попытках задушить.

"Интересно, помнит ли она о том, что мне это нравится?"

Рэйчел почувствовала, как ее сердце пропустило удар, словно кто-то сжал его в кулаке.

— Жена не является собственностью или частью какого-то мерзкого пакета! — надломлено выкрикнула она, ее голос эхом разнесся по аудитории. — Никто не имеет права распоряжаться ею, как вещью! Мы не в средневековье, Блэквуд!

Ее грудь вздымалась от эмоций, а в глазах блеснули слезы — не от слабости, а от чистой ярости. Она уставилась на него, и на миг их взгляды скрестились: его — прямой, подавляющий, ее — полный отвращения. Элиот ответил одними губами, шепча так, чтобы она точно увидела, но другие едва ли расслышали: "Правда?" Рэйчел застыла, ошарашенная, ее дыхание сбилось. Сердце замерло, а затем забилось с удвоенной силой, будто пытаясь компенсировать пропущенный удар. Ей показалось, что это галлюцинация, но его взгляд — этот пронизывающий, почти хищный — не оставлял сомнений.

"Ненавижу! Эгоистичный, напыщенный ублюдок!"

Аудитория взорвалась. Парни загудели громче, их голоса сливались в хор поддержки: "Элиот прав!", "Это же брак, черт возьми!", "Женщины всегда преувеличивают!". Один из них, высокий парень с короткой стрижкой, добавил: "Если бы не мужики, мир был бы скучным, а насилие — это часть жизни, детка!". Другой выкрикнул: "Правильно, чувак! Она перегибает!".

Девушки разделились: некоторые, завороженные красотой Элиота — его мускулистым телом и уверенной позой, — просто таяли в молчаливом восхищении, украдкой бросая на него взгляды. Кто-то из них даже крикнул: "Элиот, я хочу быть твоей собственностью!". Блондинка рядом поддержала ее: "И я не отказалась бы!" Они глупо захихикали, вызывая в Рэйчел лишь одно желание — очистить желудок. Но другие, солидарные с Рэйчел, вскочили на ноги, их лица пылали от возмущения: "Как вы можете? Рэйчел права — это не шутки, это реальные жизни, разрушенные!", "Если бы не вы, то половина жестокости в мире исчезла бы! Насилие — это ваша вина!". "Вы все думаете, что можете владеть нами?" — закричала высокая брюнетка с огнем в глазах. Другая, более тихая, с темными глазами, добавила, краснея: "Элиот, ты, конечно, жутко обаятельный и красивый, но это не значит, что ты прав. Сьюзан Райт — жертва, а не маньячка."

Аплодисменты и крики перерастали в хаос, аудитория кипела, как котел, и профессор Харрис, стоя у доски, не вмешивалась сразу. Ее лицо светилось интересом — морщины вокруг глаз разгладились в улыбке, и она наблюдала, как студенты разворачивают свои аргументы, словно в настоящем суде. Наконец, она подняла руку, и шум начал стихать.

— Отлично, вижу, что у вас есть разные точки зрения на это дело, — сказала она спокойно, но с заметным энтузиазмом. — Почему бы вам не взяться за него и не провести более глубокий анализ? Мисс Кросс и мистер Блэквуд, вы оба так ярко выражаете свои мнения. Давайте превратим это в реальное задание. — Ее испытывающий взгляд скользнул по нахмуренному Элиоту, чье лицо исказилось внутренним конфликтом, и по резко замолчавшей Рэйчел, которая опустилась на стул, бледная как мел. — Вы двое будете работать в паре.

Элиот замер, его тело напряглось, как тетива лука. Мысль о том, что ему придется работать с Рэйчел в паре, пробежала по нему мурашками — холодными, колючими, как иглы. Он выпрямился, сжимая в руках ручку так сильно, что пластик хрустнул и сломался с тихим треском.

"Блять. Нет. Твою... блять! В паре? С ней? Сталкиваться с ее взглядом зная, что она обо мне знает? Да вы, блять, издеваетесь?!"

Он поднял глаза и увидел, как Рэйчел села прямее. Кровь отхлынула от ее лица, делая кожу бледной, почти прозрачной. Она не хотела этого не меньше — быть рядом с ним, чувствовать его презрительный взгляд, слышать сарказм в его голосе — было сродни пытке.

"Как я выдержу это? Он будет издеваться над каждым моим словом."

Желудок Элиота скрутило, и он открыл рот, чтобы возразить, но слова запутались.

— Но, профессор, я... — начал он, хриплым голосом от едва сдерживаемых эмоций. — Я не уверен, что...

Аугуст и Матео перекинулись многозначительными взглядами: Аугуст поднял бровь, а Матео усмехнулся. Элиот ненавидел Рэйчел настолько, насколько не мог оторвать от нее глаз. Во всяком случае, именно это они наблюдали всю последнюю неделю. Его глаза горели от смеси ненависти и неотвратимого влечения, которое он не мог контролировать. Каждый его взгляд был наполнен напряжением, будто он пытался проникнуть в ее мысли, и как следует в них покопаться. Рэйчел, казалось, не замечала этого, но Аугуст и Матео видели, как он следил за ней, когда она перемещалась по аудитории, как его губы кривились в едва заметной усмешке, когда она о чем-то задумывалась. Это было как игра в кошки-мышки, где Элиот был хищником, а Рэйчел — его желанной добычей.

— Это будет весело, — шепнул Аугуст.

— Ага, оборжаться просто, — в тон отозвался Матео, похлопав Элиота по плечу, в знак поддержки.

Профессор улыбнулась, отмечая замешательство на лицах своих студентов.

— Мистер Блэквуд, переживаете, что не сможете найти достойных аргументов для своих слов в более серьезном контексте? — спросила она, поднимая бровь. Ее тон был легким, но с вызовом, словно она читала его мысли.

— Нет, мэм, — ответил Элиот сквозь зубы, его голос был хриплым от сдерживаемой злости. Он с трудом подавил желание выругаться вслух. Как он выкрутится из этой ситуации? Мысленно он уже строил планы — саботаж, уклонение, что угодно, лишь бы не сближаться с Рэйчел. — Я не переживаю за аргументы. Я просто... не уверен, что это стоит затраченного времени.

Харрис улыбнулась, ее глаза блеснули.

— Мистер Блэквуд, не волнуйтесь, это будет отличной возможностью проверить ваши слова на прочность. Обычно такую практику мы проводим на старших курсах, но из-за вашего явного интереса, я засчитаю это за экзамен. Мисс Кросс, вы согласны? Это шанс глубже разобраться в деле Сьюзан Райт.

— Да, мэм, конечно, — кашлянув, отозвалась Рэйчел.

В аудитории повисло напряженное молчание.

— В таком случае, ваша задача — провести независимое расследование по делу Сьюзан Райт. Собрать все доступные доказательства: судебные протоколы, свидетельские показания, экспертные заключения и любые дополнительные материалы, которые вы сможете найти. После обработки документов — подготовьте открытые речи, перекрестные допросы свидетелей и заключительные аргументы. Элиот, вы будете на стороне обвинения. Рэйчел, на вас лежит защита обвиняемой. В конце семестра вы проведете симуляцию судебного процесса, как будто вы — адвокаты в настоящем суде, и мы обсудим, чья аргументация была убедительнее.

Профессор поправила очки и обвела взглядом аудиторию, вспоминая то, что едва не забыла.

— Хочу напомнить, — добавила она, ее голос зазвучал воодушевленно, — что в этом году лучшему студенту или студентке на курсе будет предложена летняя стажировка в престижной фирме "WilmerHale" в Бостоне. Лучшего старта для вашей карьеры не найти — вы сможете работать с лучшими адвокатами, участвовать в реальных процессах и открыть для себя мир большого права.

Ее слова повисли в воздухе, как приманка. Рэйчел шумно сглотнула, ее горло сжалось, как будто кто-то сдавил его невидимой рукой. Внутри нее разгорался огонь амбиций. О такой возможности она не смела даже мечтать. Это было что-то за гранью. Конечно, она заранее составила список фирм, куда планировала отправить письмо с просьбой о стажировке, но ни одна из них никоим образом не могла сравниться с фирмой, названной профессором. Ее сердце забилось быстрее, наполняясь воодушевлением — эта стажировка могла стать ее билетом в лучшую жизнь. Но параллельно с этим волной накатывало подавленное отчаяние, стоило ей покоситься на Элиота. Она видела, как он взбешен, как его пальцы нервно постукивают по столу, и это пугало ее.

"Он сделает все назло. Он не захочет работать вместе. Как я могу полагаться на него? Если он спустит все на самотек, то стажировка уйдет к кому-то другому, и все из-за его упрямства. Я могу подготовить все сама, но что, если профессор заметит? Это будет выглядеть подозрительно. А если он все испортит нарочно, из-за своей злости? Мне нужно заставить его заинтересоваться, но как? Подойти и поговорить? Он даже не смотрит в мою сторону."

Она шумно сглотнула, ее горло сжалось, и она попыталась поймать взгляд Элиота, но он смотрел куда-то в сторону, его челюсти были сжаты, а в позе сквозила отстраненность.

"Может, он тоже понимает, насколько это важно? Ведь он не хочет провалить экзамен, правда? Но станет ли он уделять этому достаточно времени? Как заставить его заинтересоваться? Думай, Рэйчел, думай!"

Ее голова начала болеть от этих мыслей, как будто тысячи иголок вонзились в виски, и она крепко сжала кулаки под столом, чтобы не выдать своей слабости.

Пара закончилась, и студенты зашумели, собирая вещи. Профессор Харрис улыбнулась напоследок, ее слова эхом отразились: "Не подведите себя, это ваш шанс." Рэйчел поджала губы, ее сердце колотилось от решимости. Она хотела подойти к Элиоту прямо сейчас, спросить, как они будут распределять работу, обсудить стратегию, но он уже сгреб свои вещи в охапку — тетради, ручки, MacBook, — и вышел из аудитории, не бросив в ее сторону даже мимолетного взгляда. Его шаги были быстрыми, почти агрессивными, как будто он убегал от чего-то неприятного.

Рэйчел нахмурилась, стоя на месте, пока аудитория пустела. Ей стало холодно, несмотря на теплый воздух.

"Все будет еще сложнее, чем я думала. Но я не сдамся. Эта стажировка — моя, и если придется, я потяну все сама."

С тяжелым вздохом она взяла свою сумку и вышла в коридор, Элиота уже нигде не было.