1 глава
Вивьен
Урок биологии неумолимо близится к концу. Я устроилась за самой дальней партой, прямо у окна, и изо всех сил пыталась вникнуть в происходящее. Это было сложно — программа здесь явно оказалась куда запутаннее и глубже, чем в моей старой школе. Внезапно дверь кабинета с шумом распахивается. Мой взгляд, как и взгляд учителя, ведущего урок, устремляется к вошедшему. В дверном проёме появляется парень, но ни учитель, ни остальные ученики не реагируют на его опоздание, словно это само собой разумеющееся. Высокий, крепкого телосложения, он неторопливо проходит вглубь класса и садится на своё место – это тоже последняя парта, но у стены. У него смуглая, карамельного оттенка кожа, тёмные кудрявые волосы, едва достающие до ушей. Прямой нос и янтарные глаза, в которых не отражается ровно ничего – абсолютная пустота. На его мускулистых руках виднеется россыпь татуировок, искусно переплетающихся узоров. На нём дорогая рубашка-поло с небрежно расстёгнутыми верхними пуговицами, а на левом запястье блестят золотые часы. Очевидно, он принадлежит к высшей касте этой школы, к самой верхушке её негласной иерархии.
Когда звенит долгожданный звонок, возвещая о самой длинной перемене, предназначенной для ланча, я выхожу из класса, следуя за потоком учеников на первый этаж, где, как мне сегодня утром объяснил директор, находится столовая.
Лишь подошва моих кед успевает коснуться плитки пола в столовой, как моё запястье крепко хватают. Я не успеваю опомниться, как оказываюсь прижатой спиной к холодной стене. Надо мной возвышается та самая блондинка, что утром сидела на коленях у богатого отморозка, который так бесцеремонно «оценил» мою задницу. Она стоит на высоких розовых каблуках, что делает её значительно выше моих 156 сантиметров, и нависает надо мной, словно хищница, готовая к атаке. Но я-то знаю: подобные «цыпочки» богатых папочек слабы духом, их самоуверенность – лишь напускная оболочка.
— Малышка, если ты хочешь спокойно жить в этой школе, — её голос звучит угрожающе низко, почти шёпотом, пока она наклоняется к моему уху, — то советую тебе спрятать свою задницу вместе с языком куда-нибудь подальше.
Я смотрю на неё исподлобья, моё лицо остаётся бесстрастным. Моя рука незаметно для неё поднимается и хватает прядь её мягких, уложенных волос. Быстрым движением я разворачиваю блондинку так, что теперь она оказывается прижатой к стене, на моём месте. Она охает, её губы сжимаются в тонкую полоску от неожиданности и боли.
— Пошла нахер, киска. Видимо, ты не настолько хороша, раз твой дружок глазеет на чужие задницы, — жёстко цежу я, сжимая её волосы в своём кулаке. Блондинка вскрикивает, её глаза округляются от боли и недоумения.
Я вдруг замечаю, что в столовой повисла звенящая тишина. Все, кто секунду назад беззаботно ел ланч или болтал, теперь замерли, наблюдая за этим представлением.
— Эй, новенькая в рваных конверсах, полегче.
Мои глаза мгновенно стреляют к дальнему столику. За ним сидят трое крупных парней, которые буквально олицетворяют собой слово «элита». Короткостриженый брюнет с тёмными, проницательными глазами восседает посередине между двумя другими: мускулистым черноволосым парнем с чёткими скулами и голубыми глазами, и тем, кто только что произнёс эти слова. Это был тот самый парень, что зашёл на уроке, не получив ни единого замечания от учителя. Он подпирает подбородок кулаком, не отрывая от меня янтарного взгляда, склонив голову набок, с едва заметной усмешкой на губах.
Проходит буквально пара секунд, и вся столовая, словно получив их немое разрешение, заливается громким гоготом. Блондинка, всё ещё прижатая мной к стене, начинает хихикать, пытаясь изобразить, что ей не больно и она выше этого.
Я выпрямляю спину. Резко бью блондинку макушкой о стену, отчего она противно взвизгивает, а смех вокруг стихает. Тут же её отпускаю. Она запускает пальцы в корни волос, массируя их, пытаясь унять боль. Я скрещиваю руки на груди и молча иду прочь из этого места. К чёрту всех.
***
Часами позже я лежу на мягком матрасе с закрытыми глазами. Нет, я вовсе не сплю. Просто пытаюсь раствориться в собственных мыслях, что сделать достаточно просто, ведь Амелии в комнате нет. Тишина и мрак позволяют мыслям свободно блуждать, переваривая события прошедшего дня. Когда дверь со скрипом открывается, я всё так же лежу с закрытыми глазами, не подавая виду. Раздаются шаги, и я чувствую сладкий, приторный аромат духов, которыми сегодня утром брызгалась Амелия. Я не утруждаю себя скрывать неприязнь к этому запаху, поэтому морщу нос. Похоже, она замечает это движение и понимает, что я не сплю. Непрошенно начинает разговор.
— Ты реально ненормальная, Вивьен. Сегодня в столовой ты пыталась показать свой характер Эмме, богатой девчонке, которая крутится в самых высоких кругах парней Вальсон.
Я цокаю языком, резко раскрываю глаза и сажусь, опираясь на спинку кровати, готовая к очередному бессмысленному диалогу.
— Ты, наверное, ещё не поняла, но мне плевать, что ты мне говоришь. То, что ты называешь характером, на самом деле просто отстаивание себя. Я никому не позволю унижать меня, просто потому что её богатенький отморозок решил прокомментировать мою задницу, — рычу я, чувствуя, как внутри нарастает привычное раздражение.
Амелия садится на край своей кровати, берёт с прикроватного столика тюбик с кремом и начинает методично втирать его в руки, словно игнорируя моё раздражение.
— Такие, как Эмма, и предназначены для того, чтобы унижать подобных нам. Я думала, Лара сегодня утром тебе рассказала, что лучше не связываться с теми, кто находится в кругу парней Вальсон.
Я хмурюсь, внимательно глядя на неё. Непонимание смешивается с внезапным любопытством.
— Что? Подожди, Вальсон?
Она улыбается, кивая, и в этой улыбке есть нечто снисходительное, почти утомленное.
— Да, детка. Парни Вальсон. Их отец – директор этой школы, этого Хауса, да и в целом владелец чуть ли не всей южной части города. Он тут царь и Бог. И ты всё ещё думаешь, что стоит так рьяно себя отстаивать? Да ты просто вылетишь отсюда к чёртовой матери, Вивьен.
— Они братья, что ли? — спрашиваю я, игнорируя половину её слов. Эта информация кажется мне куда более важной.
— Не кровные, — поясняет она, продолжая мазать руки кремом. — Отец Дилана, того парня, который назвал тебя «новенькой в рваных конверсах», умер в каких-то там разборках, когда Дилану было меньше года. Отец Вильяма – это парень с чёрными волосами – умер, когда сыну было около четырнадцати. Он долго болел. Так что опекуном всех троих уже давно является отец Бастера, того короткостриженого парня, который сидел посередине она ланче.
— Очень милая история, — выдавливаю я, вновь падая на кровать. Слова звучат совершенно безразлично, почти саркастично.
Амелия цокает языком, и затем заливается смехом, звонким и заразительным. Я невольно усмехаюсь вслед за ней, пытаясь отогнать тяжёлые мысли о возможных последствиях сегодняшней стычки.
***
Утро сегодня оказалось пасмурным и хмурым, небо затянуто свинцовыми тучами, из-за чего всё, что мне хотелось, — это провалиться в глубокий сон и не вылезать из него несколько часов. Но теперь я живу под чужим контролем и опекой, так что позволить себе подобную роскошь, конечно, не могу. Именно поэтому я иду в школу, шагая по всё тому же асфальту, который сегодня мокрый и блестит от ночного дождя. На мне серые мешковатые штаны, уютное чёрное худи и всё те же потёртые конверсы. Потому что, во-первых, мне глубоко плевать на слова богатых отморозков, а во-вторых, у меня просто нет другой обуви, которая хоть сколько-нибудь подходила бы для такой погоды. Иду я в одиночестве, ведь остальные девочки предпочли потратить пару монет на автобус, но моё одиночество мне сейчас более чем нравится. Оно даёт возможность подумать и собраться с мыслями.
Когда я слышу резкий свист шин сзади, то инстинктивно оборачиваюсь, но успеваю увидеть лишь задние фары уже умчавшейся чёрной машины. Пожимаю плечами, не обращая на это внимания, и продолжаю свой путь. Наверное, кто-то из той самой "элиты", куда им до пеших прогулок под дождем.
На первом уроке я сижу, глядя на крупные капли, стекающие по стеклу окна класса. Глаза слипаются, а монотонный голос учителя лишь усиливает желание закрыть их и погрузиться в мир снов. Когда дверь класса снова открывается, я усмехаюсь, переводя взгляд туда. Внутрь молча, с абсолютно невозмутимым видом, проходит один из братьев Вальсон. Это высокий, широкоплечий, мускулистый парень с бледной, почти молочной кожей. У него короткая стрижка «под тройку» и тёмные, почти чёрные глаза. Учитель на него даже не смотрит, продолжая свою речь без малейшей запинки, словно его появление — обыденность, не требующая внимания. И если судить по тому описанию, что мне дала Амелия, зовут этого парня Бастер. К слову, двух других я за это утро ещё не видела.
Он, расправив свои широкие плечи, протискивается сквозь ряды парт. Его взгляд медленно скользит по классу, пока не опускается на меня. Он начинает хмуриться, отчего между его широкими тёмными бровями появляется глубокая складка. Я не отвожу взгляда, продолжая изучать его лицо с не меньшим интересом.
— Это моё место, — хриплым, низким голосом произносит он, его тон не терпит возражений.
Я замечаю, что несколько учеников начинают поглядывать в нашу сторону, явно ожидая развития событий.
— На нём написано? — спрашиваю я, демонстративно откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.
Он усмехается, склонив голову набок. И чёрт возьми, мне отчаянно хочется вскочить на ноги, чтобы он не смотрел на меня сверху вниз, нависая надо мной, как хищник над добычей. Но я тут же понимаю, что даже если встану, то и до его плеча не дотяну. Его физическое превосходство ощущается каждой клеточкой моего тела.
— Этот стул, эта парта, этот класс, чёрт возьми, вся эта школа моя собственность, девочка, — хмыкает он, скрещивая руки на мощной груди. Я замечаю, как под натянутой кожей на его руках проступают молнии вен.
— Оу, так ты один из самовлюблённых принцев Вальсон, — нагло усмехаюсь я, ни на йоту не смущаясь его напора.
Я уже хочу встать на ноги, возможно, чтобы уйти на другую парту, но его тяжёлая ладонь опускается на моё плечо, принуждая меня упасть обратно на стул. Впрочем, если бы он приложил чуть больше силы, моё тело просто рухнуло бы на пол.
— Не стоит, — его голос становится чуть ниже, а темные глаза сверкают вызовом. — Ты же не думаешь, что я буду сидеть на стуле после тебя?
Я морщу губы, но не успеваю ничего ответить. Он подхватывает стул вместе со мной и легко поднимает меня в воздух. При этом кажется, что мускулы на его теле даже не напрягаются. Я крепко сжимаю ладонями стул, на котором сижу, чувствуя на себе прожигающие взгляды всего класса. Успеваю нагнуться и схватить свой рюкзак с пола, прежде чем он начинает двигаться по классу, явно намереваясь перенести меня куда-то.
— Отпусти, — рычу я, стараясь вырваться.
Он легко подбрасывает стул в своих руках, и я невольно подпрыгиваю на нём, чувствуя раздражение и злость.
— Девчонка в рваных конверсах решила мне указывать? — с усмешкой бросает он.
Я отводжу правую ногу в сторону, пытаясь пихнуть его грязным конверсом, но он опережает меня — спускает руку вниз и хватает меня за голень. Из-за потери равновесия я скользну вправо, но он мгновенно выравнивает положение, удерживая меня всего одной рукой. Бастер дойдя до двери, аккуратно открывает её, ставит стул со мной на пол и не обращает на меня ни единого взгляда — словно я для него вовсе незаметна. Он спокойно скрывается за дверью.
Я тут же вскакиваю на ноги, желая протиснуться обратно в класс, но слышу, как с той стороны проворачивается замок: богатый кретин заблокировал дверь.
Спускаюсь вниз, направляясь в женскую раздевалку — следующим уроком у нас физкультура. Чёрт с ним, мне даже лучше так: через несколько минут на занятиях я бы уснула, ведь усталость и нервозность сказываются. В раздевалке пусто — у всех ещё идёт урок. Я подхожу к своему шкафчику с надписью: «Вивьен Флорес». Достаёт ключ из рюкзака, вставляю его в замок, поворачиваю и открываю дверцу. Бросаю туда рюкзак и фиксирую шкафчик. Сегодня форма подойдёт для урока.
Я ложусь на скамейку, что стоит посреди раздевалки, скрещиваю руки на груди и твёрдо мыслю: никто не будет меня унижать, даже хозяева этого города — парни Вальсон.
Физкультура на улице после дождя — что может быть хуже? Наверное, только то, что это физкультура с богатыми отморозками, представителями «элиты школы». Учитель сказал, что парни сейчас будут тренироваться в баскетбол, готовясь к важному межшкольному матчу, а девочки — бегают и разминаются. Кто я такая, чтобы не выполнять? Поэтому я покорно бегу, слыша сзади хихиканье девчонок. Но мне плевать.
Сзади меня бежит Эмма. Вдруг она резко хватает меня за капюшон худи, тянет на себя, и я падаю задницей на холодный и скользкий асфальт, ещё покрытый влагой от ночного дождя. Я рычу в ответ, но, глядя на её дорогие брендовые кроссовки, выкидываю вперёд левую ногу и запутываю её в своей ноге. Эмма падает прямо передо мной. Она возмущённо охает, дует свои накрашенные малиновым помадой губы. Все вокруг замирают и начинают нас внимательно рассматривать.
Эмма с ужасом смотрит на свои белые штаны, заляпанные грязью. Я усмехаюсь, встаю на ноги, и ещё до того, как она успевает начать на меня кричать, грубо пихаю её своим ботинком в грудь. Её подруги вскрикивают от неожиданности. Эмма начинает пищать от боли, её нежно-розовый топ — обтягивающая одежда, подчёркивающая фигуру — теперь украшен грязным отпечатком моего ботинка в рваных конверсах.
— Ты больная дура! Ты будешь вылизывать мои вещи! Они стоят столько денег, сколько ты никогда не видела в своей дурной жизни! — срывается на крик Эмма, хватается за руку подруги и пытается встать.
Эмма морщит нос, готовая вновь сорваться в ругань из-за грязи на одежде. Я насмешливо улыбаюсь и уже собираюсь ответить, как ощущаю над собой словно каменную стену. Оборачиваюсь и встречаю взгляд трёх пар глаз — позади меня стоят три парня Вальсон. Наверное, я выгляжу сейчас, как загнанный кролик, а они — хищники, готовые разорвать меня на куски. Благодаря их высоким фигурам создаётся впечатление, что либо они гиганты, либо я учусь в начальной школе.
Дилан, кажется, так зовут одного из них, держит в руках красную папку и с улыбкой играет уголком губ. Бастер и Вильям прожигают меня взглядами, от которых бегут мурашки.
— Вивьен, а когда твоя мама тебя стаскивала с сорокалетнего отчима, ты тоже была такой смелой? — усмехается Дилан, и двое его спутников хмыкают вслед ему.
Они изучали моё личное дело. Мерзавцы. За моей спиной раздаётся противный, режущий ухо гогот и улюлюканье. В груди сжимается ком, мешающий дышать. Я не могу сдержать гримасу, искажённую от неприятных чувств, от их мерзкого смеха. Меня трясёт от ярости, что накрыла всё тело. Сейчас единственное, чего я хочу — это разодрать красивые физиономии этих парней.
Я поднимаю ладонь над головой, готовая выплеснуть всю свою злость, все гадкие чувства, что клокочут внутри, в звонкую пощёчину прямо на лицо этого критина. Каждый нерв в моём теле натянут до предела, руки дрожат от накопившегося бешенства. В этот момент я не думаю о последствиях, только о чистом, первобытном желании причинить боль тому, кто посмел так глубоко ранить меня. Но моя рука, уже летящая к цели, внезапно перехвачена. Мощный хват сжимает запястье, останавливая движение в миллиметрах от цели. Я перевожу разъярённый взгляд на черноволосого Вильяма. Его ярко-голубые глаза хладнокровно осматривают меня, в них нет ни тени эмоций, лишь стальная решимость, которая обжигает холоднее огня.
— Твоя жалкая рука не притронется к моему брату, — рычит он низким, угрожающим голосом, в котором слышится нечто первобытное, собственническое.
Его хват усиливается, так что костяшки моих пальцев белеют, и я чувствую, как пульсирует запястье под его пальцами. Затем он резко отпускает мою руку, отталкивая её в сторону. Моя ладонь падает вдоль тела, оставляя за собой ощущение онемения и боли.