Глава III.
Эрик шёл в школу, как обычно. Его шаги были тяжёлыми, а мысли — как пыль в буре. В голове роились лишь два слова: «Бруно умер». Он слышал их снова и снова, как эхо, не в силах избавиться от этого терзающего сознание звука. Он понимал, что больше не будет прежним, что вся его жизнь перевернулась, но в этот момент его не волновало ничто, кроме того, что произошло.
Когда он входил в школьные ворота, атмосфера вокруг была странной. Везде шептались, перешёптывались. Отголоски фраз доносились до него на каждом шагу:
— Он умер... неужели это правда? Это брат Эрика Кайзера... Ты слышал?
Каждое слово, что звучало о его брате, каждый взгляд, как будто отражал в нём злобный огонь. Эрик почувствовал, как гнев растёт в нём, как кипит кровь. Не было силы, что могла бы его остановить. Он должен был что-то сделать. И в этот момент, когда он проходил мимо школьного стадиона, его взгляд невольно задержался на группе студентов, стоящих рядом, среди которых были и те самые ребята — футболисты, те самые джоки, которых он ненавидел, те, кто сделали его братом жертву.
На стадионе проходила тренировка. Эрик не подумал ни о чём, только об одном — что он должен отомстить. Он направился прямо к ним, не пытаясь скрывать свою злость. Он видел того самого парня, который был главным среди всех — Герхарда, капитана команды. Этот парень был как кумир для всех, популярный, обеспеченный, влиятельный. И в этот момент Эрик знал, что его не остановит ничего. Он подошёл к Герхарду и схватил его за шиворот.
— Ты, сука, ответишь за всё, что ты сделал! — выкрикнул Эрик, не обращая внимания на окружающих.
Герхард ошарашенно посмотрел на него, его глаза не скрывали удивления и презрения, но он быстро собрался.
— Ты что, с ума сошёл? — насмешливо произнёс Герхард, пытаясь вырваться, но Эрик, не раздумывая, только сильнее схватил его и со всей злостью, накопившейся за последнюю неделю, ударил его в лицо.
Сначала это было просто словесное противостояние. Герхард смеялся, а Эрик молчал, его лицо было как камень. Но затем гнев выплеснулся наружу. Он вцепился в парня, и на лице Герхарда было всё меньше живого места. Эрик бил его без усталости, словно в каждом его ударе звучала месть за брата, за унижения, за смерть Бруно. Руки его работали, как молоты, а каждый кулак — это очередной удар по его боли.
— Эй! — крикнул кто-то из учеников. — Мы должны сообщить! Быстро, давайте зовите учителей!
Но Эрик не слышал. Он продолжал избивать Герхарда, пока тот не упал на землю. Когда его оттаскивали, Эрик всё равно пытался пнуть его ногой, как будто его ярость не могла уйти, не могла закончиться. Его сердце билось с бешеной силой, и ни одно слово не могло его успокоить.
На лице Герхарда уже не было ни одного целого места. Эрик, с яростью в глазах, пытался вырваться от школьных охранников, которые пытались его удержать. Он не понимал, что происходит. Его сознание было затуманено гневом и болью.
Прибежали учителя и директор, а за ними и полиция. Вскоре на месте происшествия были и медики, которые попытались оказать помощь Герхарду. Эрика скрутили, но он не мог остановиться. Он ощущал, как его душа горит, и как огонь мести не гаснет внутри. Он знал, что всё это имело последствия, но в этот момент ему было всё равно. Единственное, что имело значение, — это то, что его брат был мёртв, а те, кто его убил, за это не ответят.
Его сдерживали, пока не приехала полиция, а его руки всё ещё дрожали от ярости, не в силах остановиться.
Эрик сидел в кабинете допроса, ссадины на его лице ещё щипали от боли, и нос, слегка опухший от удара, ощущался тяжёлым. Его мысли были обострены до предела, но сознание не могло найти покоя. Каждый удар по лицу, каждое слово о брате, каждая капля крови — всё это не отпускало его. Он молчал, сидя на деревянном стуле с руками, скрещёнными на коленях. Время тянулось тяжело, как вязкая жидкость.
В коридоре за стеклом допросной комнаты он видел свою маму, она разговаривала с полицейским. Он не слышал их разговор, но знал, что она, скорее всего, снова плачет. Он ощущал, как её боль пронзает его, даже здесь, за стеклом. Всё, что ему оставалось — это смотреть на её силуэт, пытаясь найти утешение в её присутствии. Но его сердце сжималось от того, как она страдала, и от того, что происходило с ним. Он встал, подошёл к стеклу и подставил руку, но не мог ничего сказать.
Внезапно дверь резко открылась, и в кабинет влетели двое — родители Герхарда. Отец, полный и с красным от ярости лицом, тыкал пальцем в сторону Эрика.
— Это ты убил моего сына! Ты убил его, ты, ублюдок! — выкрикнул отец, его голос был полон ярости и ненависти.
Мать Герхарда, с бледным лицом, сжала его руку и тихо повторяла: «Он убил моего сына, он должен заплатить».
Эрик не двигался, он стоял, как будто каменная статуя, не в силах ответить. Каждое слово в его адрес было как удар в лицо, но он не мог ничего сделать. Он знал, что они не поймут. Он был как дикий зверь в клетке, и его гнев не был способен найти выхода.
Его мать снова начала плакать. Это была безмолвная боль, которая прошила её до самой глубины души. Она стояла у стеклянной стены, а слёзы катились по её щекам. Эрик видел её лицо, наполненное отчаянием. Она знала, что если его посадят, она потеряет ещё одного сына. Уже не было возвращения. Всё, что она так сильно любила, рушилось в её глазах.
Через несколько минут дверь открылась, и в кабинет вошёл полицейский. Он тихо подошёл к Эрику, поглядывая на него сквозь серые очки, и, как-то бессильно, покачал головой.
— Что ж, ты наделал, парень... — его слова были тихими, почти с сожалением.
Эрик смотрел на него пустым взглядом. Он не мог найти слов. Чувство, что всё пошло слишком далеко, что теперь не будет возврата, сжало его сердце. И перед тем как он успел хоть что-то сказать, полицейский подошёл и, без лишних слов, надел на его запястья наручники.
— Пошли, — сказал он, слегка держа Эрика за локоть.
Эрик встал, его ноги тяжело ступали по полу, словно каждая клеточка его тела понимала, что вот он, конец. До дня суда он уже был не свободен. Он шагал в камеру, оставляя за собой те самые секунды, когда можно было сделать что-то, чтобы всё изменить, но теперь уже было поздно.
Когда Эрик был уведён в следственный изолятор, его мать осталась стоять перед стеклом. Она молчала, лишь рыдая в тишине, не зная, что её ждёт дальше, и не зная, как быть с этим сыном, который стал совершенно другим человеком.