Глава 24
Вэнс
Я звоню Перл и говорю, что у меня умер троюродный брат, и я уеду домой на несколько дней. Потом сажусь в «Приус» и еду в Напу, планируя остановиться у Тии и Лиз, моих подруг по колледжу, которые держат гостевые домики среди виноградников. Но до них я не доезжаю. Останавливаюсь у маленького придорожного магазинчика, чтобы перекусить и попить. Пока я жую кешью на парковке и осматриваюсь, то замечаю, что за магазином, у тропинки, ведущей в пышную зеленую долину, стоит табличка: «Tiny House Hotel» – мини-отель с крошечными экодомиками, как в телешоу на Travel Channel, которые я любил смотреть.
И я думаю, что Тия и Лиз не в курсе, что я к ним еду, и вообще… я не знаю, как с ними разговаривать, чтобы не сорваться в крик, что всё очень плохо.
В итоге снимаю этот крошечный дом, и следующие три дня не выхожу из него. Наверху, на чердаке - кровать, напоминающая мне гнездо. По сути, это просто матрас на деревянном полу. На нём можно только лежать, свернувшись в клубок, или сидеть. По обе стороны кровати в низких стенах - по три маленьких окошка.
Каждое утро хозяева приносят свежие яйца и овощи. Каждое утро я завтракаю тем, что мне приносят к двери. Это единственная еда, которую я заставляю себя есть.
Я сижу на кровати, смотрю вниз - на маленькую гостиную, смотрю в окна – на зеленую траву. Заставляю себя каждый день спускаться вниз, чтобы посидеть на жестком диване, принять душ и сказать себе: «сегодня я покидал кровать».
Я почти не двигаюсь, зато в голове - постоянное движение мыслей. Я прокручиваю нашу историю - от сегодняшнего дня до нашей первой встречи на его яхте, как будто планирую фреску, вычерчивая эскиз на листе бумаги.
Думаю о нас двоих, и обо всех наших поступках. Обо всех его словах, о том, какой он, и какой же я, блядь, полный придурок. И как бы мне не хотелось иначе, прихожу к одному единственному логическому выводу: Люк любил меня. Может быть, и сейчас любит.
Но он так, блядь, застрял. Наглухо заперся в себе и своей жизни... что не может последовать даже за самыми важными чувствами. И самое ужасное? Я знаю почему. Там, в лодке в Центральном Парке, он рассказал мне всю историю своей жизни - о том, каково быть геем и Макдауэллом. О «молитвенных» выходных в Тахо, когда, читая молитвы, друзья его отца показывали ему фото мужчин и обливали ледяной водой, если у него хоть немного вставал. Обо всех комментариях, намёках, замалчиваниях и манипуляциях – конечно же, с любовью и из лучших побуждений - от обоих его родителей, которые знали, вроде бы и не осуждали, но так и не приняли его.
Поддержка. Это слово теперь преследует меня. Ему никогда и никто не предлагал поддержку. Он рассказал, что за последний год всё стало только хуже. В Токио - в ту ночь, когда он позвонил мне (для него это был день), его охватила паранойя, что на улице он посмотрел на член какого-то парня, проходящего мимо. Он пропустил доклад, заперся в капсульном отеле и всерьёз думал о том, чтобы покончить с собой.
И это всё делает наше расставание еще более болезненным. Потому что теперь я никогда не буду знать, в порядке ли он.
Но спасти его я не могу.
Наверное, осознание этого и стало самым большим откровением за то время, что я провел наедине со своими мыслями в крошечном домике. С первого дня нашего знакомства, с той ночи, которую мы провели вместе в доме моих бабушки и дедушки - я хотел ему помочь. Да, между нами есть влечение, секс и даже любовь, но в фундаменте всего этого колючего узла чувств… лежит мое желание спасти его от боли. Подсознательно я всегда верил, что смогу его спасти. Но так и не смог.
Я уезжаю из мини-отеля в среду утром, чувствуя себя почти человеком. Злость всё равно продолжает бурлить во мне. В основном из-за того, что он поцеловал ее, и я не могу погасить эту чертову ревность. Эта рана опять начинает кровоточить, когда я возвращаюсь в Сан-Франциско, заселяюсь в отель и в очереди за завтраком слышу, как какая-то девчонка говорит подружке, что «Пастор Люк - это настоящая мечта для траха».
Злорадно думаю: он - мой.
Но это не так.
Если бы он и вправду хотел быть со мной - он бы меня нашел.
Оставшиеся три дня до отъезда Люка, Перл и их делегации в Токио я продолжаю работать в церкви. Я ни разу не выхожу в сад в нашу портативную кабинку. И ни разу его не вижу.
А потом он улетает, и кажется, что это и вправду конец.
*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.
Я знаю, что должен чувствовать облегчение. Но, увы. С каждым днём я чувствую себя всё больше... запутанным. В пятницу я заканчиваю фреску. В понедельник проходит банкет в мою честь, эдакий дружеский ланч-переходящий-в-ужин. Я знакомлюсь и болтаю с кучей сотрудников церкви, и в итоге один из старейшин, мать его, уговаривает меня провести что-то вроде дня открытых дверей для прихожан. Это мероприятие не было запланировано, но меня успокаивают, что организатор со мной свяжется и обсудит детали. Возможно, этим займется лично Перл.
Перл действительно звонит - во вторник. Говорит, что церковь забронировала мне проживание в таунхаусе еще на неделю, на случай если я захочу отдохнуть и посмотреть город.
- Не стоит, спасибо, я не хочу, - отвечаю я.
- Как ты, Вэнс? Мне так жаль, что я пропустила банкет по случаю окончания фрески.
- Всё в порядке. Как там Япония?
- Тут много вкусной еды. И очень необычная культура.
Мне кажется, я слышу, как она улыбается, когда говорит:
- Немного скучаю по Арману. И втайне очень хочется вернуться домой. Только никому не говори, ладно?
- Обещаю.
На секунду на линии возникает какое-то неловкое молчание. От нее или от меня? Через минуту вызов завершается. Я смотрю на экран, на автомате пролистываю сообщения. Ничего нового.
На следующий день я выезжаю из отеля с намерением вернуться в Челси. И тут я вспоминаю - Кентавр.
Мысль о нём стискивает мне горло. Я проливаю пару слёз по бедолаге и обещаю себе, что в следующий раз буду менее импульсивным.
«В какой ещё следующий раз?» - усмехаюсь я про себя.
«В следующий раз, когда кто-то разобьет мне сердце» - отвечаю себе же.
В мае в Сан-Франциско холодно и дождливо. Тем не менее я решаю остаться ещё на несколько дней, чтобы просто гулять и смотреть по сторонам. Может, если я пробуду здесь в одиночестве подольше, то при отъезде не буду чувствовать себя так, будто с открытой раны сдирают повязку.
Заселяюсь в небольшой семейный отель. Решаю сходить на ММА-тренировку в спортзал неподалеку. Понимаю, что совершенно потерял форму. Хожу тренироваться дважды в день в течение четырех дней, и местные уже принимают меня за своего.
Впервые за долгое время мне почему-то хочется позвонить маме.
Проходит еще несколько дней. Я забиваю на спортзал и записываюсь на какой-то курс по искусству. И в один из дней, лёжа в гостиничной кровати, я заставляю себя сознаться: со мной что-то не так. Стоя под душем, размышляю. Я пытался не думать о нём, но так и не смог вычеркнуть его из своего календаря.
Люк вернулся в Сан-Франциско шесть дней назад. Ещё шесть дней без меня. Интересно, видится ли он с ней? Я хочу надеяться, что да. И опять я повторяю себе эту откровенную ложь - что буду счастлив, если он будет с кем-то другим.
Криво усмехаюсь, вытираясь полотенцем.
Надеюсь, блядь, что он один. Если я как-то справляюсь, то и он сможет.
Как же мелочно.
И вообще, это не совсем правда. Я лезу в интернет, пытаюсь найти хоть какие-то намёки, что он снова с ней. Ее зовут Меган Мейсон, и она, похоже, хороший человек. Если бы он был с ней, это всё же было бы хорошо. Она смогла бы уберечь его от одиночества.
Именно поэтому я не могу уехать. Это пиздец, как неправильно, но я готов быть чокнутым придурком ради него. Я должен удостовериться, что с ним всё в порядке.
Горбатого могила исправит. Я всё тот же «хороший» парень, который хочет быть уверен, что одинокому однокласснику есть с кем посидеть вместе за обедом в школьной столовой. И когда я это понимаю, то мне опять хочется плакать.
«Ты вообще самый эмоциональный парень, которого я встречал».
Наверное, так и есть. Хотя я лично такую судьбу не выбирал.
Я надеваю черные джинсы, кеды и бордовый худи поверх футболки с «Битлз». На улице моросит дождь. Машины у меня больше нет, поэтому я вызываю Убер и называю адрес на улице, соседней с той, где находится его дом.
Сегодня суббота. Он может быть дома. В конце концов, если он не захочет меня видеть, то просто не пустит за ворота.