Сердце Бело|18+

В Амстердаме погода становилась всё хуже и хуже. Бартоломео радовало, что скоро они вернутся домой, в тёплое место, где хотя бы не такие холодные дожди. Он сидел на скамейке в парке, где впервые встретился с Астаротом, пока на его волосы капал дождь, он смотрел куда-то вдаль и не особо придавал значения мокрому пальто и сигарете, которую он не закурил. Пока он в полном одиночестве оправлялся после встречи с Мейндертом, его жена в номере уже пятнадцать минут находилась в ванной. Наворачивая по ней круги, она надеялась, что в этом будет смысл, ведь на полке лежал тест на беременность. У неё задержка, повышенное желание съесть что-то жирное, болит живот. Она уже мама, поэтому после появления симптомов побежала в аптеку за тестом. И вот, когда она смотрела на тест перед собой, с каждой секундой её сердце стучало всё громче и громче. Она ждала заветные две полоски, как будто это что-то изменит. И тест показал, что она беременна. Сначала Розель испугалась, но потом обрадовалась. Она знала, что Бартоломео будет рад. Он всегда хотел иметь двух детей, а в последнее время Свеа всё чаще стала уговаривать маму родить ему брата или сестру.
Розель вышла из ванной в комнату, где на кровати её ждали Томи и Нейтан. Оба, увидев радостное лицо девушки, всё поняли и по очереди обняли. Однако когда на телефон Розель пришло сообщение от Мейндерта, ей стало не по себе. «Где Бартоломео? Он ушёл от меня тридцать минут назад! Он тебе звонил?» — писал Мейндерт на английском.

«Он мне не звонил. Может , гулять ушёл. Он часто так делает...» — ответила Розель и привлекла внимание четы Ямамото.

— Где мой брат? — спросила Томи у самой себя, и Нейтан положил руку ей на спину. — Бартоломео всегда предупреждает, если уходит гулять!

— Томи... может он зашёл в магазин, — предположил Нейтан, достал телефон и позвонил Бартоломео. Когда голос в трубке на финском сказал, что абонент недоступен, Нейтан тоже занервничал.

— Рози, поспи. Тебе нельзя волноваться! — порекомендовала Томи и взяла её за руки. — Клянусь, мы найдём этого идиота и за уши приведём сюда. Это он ещё о беременности не знает...

— А что, если с ним что-то случится? А болезнь прогрессирует...

— Привлечём нашего общего знакомого. Он точно найдёт Бартоломео.

Розель и Томи друг друга поняли. Один Нейтан остался в недоумении и отказался принимать факт, что жена с ним не до конца откровенна.

Бартоломео в это время находился в странном состоянии, когда он не контролировал себя. Находясь в сознании, он шёл незнамо куда, но точно делал это по своей воле. Всю дорогу он не моргал и не издавал никаких звуков. Он был спокоен, как будто его голова была пустой. Он шёл навстречу своим мыслям, которые были одновременно и его мыслями, и чужими. Они шли рядом с ним и были его спутниками. Но при этом они не были связаны с его сознанием, с его волей — они просто были. Бартоломео чувствовал, что мысли рядом, но не боялся их, потому что знал, что это часть его. Даже когда эти мысли привели его в лес, он не смог вернуться в реальный мир. Он пришёл в укромное место, чтобы никто не стал задавать ему вопросов. Осев на колени, он поднял голову к верху, и тогда его глаза залились кровью. На руке он ощутил холодное лезвие, которое рассекло его кожу. Из раны хлынула кровь, а он всё не мог прийти в себя. Его руки начали трястись — дыхание участилось. Он не понимал, что происходит. Почему он чувствует боль, когда не чувствует ничего? Он не держит в руках кинжала, тогда кто его ранит? Бартоломео не может видеть того, кто это делает, но отчего-то ему кажется, что это демон.

— Кровь метиса... омоет священные земли чистилища... — услышал Бартоломео и понял, что голос принадлежит кому-то очень взрослому. Или ему просто так кажется?

Когда неведомая сущность позволила Бартоломео открыть глаза, он увидел парящего в воздухе окровавленного ребёнка с особым кинжалом. Теперь, когда он пропитан его кровью, он почернел, а ребёнок показал своё лицо. Он был изувечен, один глаз красный, а другой голубой, его кожа была содранной и кровавой, а из одежды на нём только грязная мантия. Ребёнок был как две капли похож на Бартоломео. Когда мальчик поймал его взгляд, он полоснул себя кинжалом по костяшкам. Бартоломео ощутил боль и посмотрел на кровоточащую рану. Вот только на мальчике не было никакой раны. Ребёнок приблизился к него, схватил горячими руками за щёки и взглянул в глаза. Бартоломео закричал от невыносимой боли и попытался отвести взгляд, но мальчик не позволил ему этого сделать. В них он увидел море трупов, окровавленный постамент и четырёх лошадей, от копыт которых начинала гореть земля. Он увидел стоящих на коленях демонов, павшего чудовища, похожего на огромного козла, в руках которого умирало божество с белым и чёрным крыльями. Из глаз божества сочилась кровь, а убит он был копьём, которое принадлежало Астароту. В конце Бартоломео увидел замкнутое пространство и мальчика в позе эмбриона, который, ощутив на себе взгляд, открыл глаза и посмотрел Бартоломео прямо в душу. Его глаза горели ненавистью, и через секунду Бартоломео увидел новый эпизод — того же мальчика с двумя отрубленными головами, вокруг всё горело, а он поднимался ввысь по горе из трупов.
Мальчик показал ему, чему суждено случится. Закончив на этом, он приставил кинжал к горлу Бартоломео, но тот успел закрыть его рукой и направил кинжал в свою грудь. В тот момент, когда кинжал должен был коснуться сердца, окровавленный ребёнок закричал и исчез, а на теле Бартоломео не было раны. Бартоломео упал на землю, и кинжал выпал из его руки.

Лес был охвачен пламенем. Если бы Бартоломео не нашли, он бы заживо сгорел. Сначала уснувший Вельзевул, у которого нет каких либо признаков жизни, затем пострадавший Бартоломео, едва не погибшего от собственной галлюцинации. Однако Бартоломео отчего то был уверен, что это не галлюцинация, а вполне реальный мальчик. Галлюцинация до того не могла причинить ему физического вреда — только сильно надавить на мозга, отчего Бартоломео потом долго не мог прийти в себя. Эта галлюцинация могла двигаться и трогать его, и Бартоломео осознал, что столкнулся с собственной тенью. Или только он так подумал?
Бартоломео очнулся лёжа на асфальте, когда на лицо ему вылили воду. Над ним склонился пожарник, Томи, Нейтан, Розель и Мейндерт. Пока Бартоломео окончательно не встал, его не рисковали трогать. Кто его вытащил, если он так заблукал?

— Вам повезло... ещё бы чуть-чуть, и вы бы погибли, — сказал пожарный на голландском и показал Бартоломео два пальца. — Сколько видишь?

Бартоломео показал пальцы, ибо не смог сказать и слова. Пожарник приподнял голову Бартоломео и напоил его водой. Бартоломео пил так, словно несколько дней его мучила жажда. Когда Бартоломео более-менее пришёл в нормальное состояние, Розель села на колени и обняла мужа. Томи и Нейтан сделали так же, как и Розель. Мейндерт ощутил неловкость и стыд одновременно. Это он ведь не уследил за Бартоломео и подверг его опасности.
Весть о пожаре разлетелась слишком быстро. Кто-то считал это поджогом, кто-то был уверен, что это небесная кара, кто-то утверждал, что таким образом в Амстердаме сменится климат. Ни во что предпочтительнее не верить — всё не правда. Правду знает только тот, кто поспособствовал этому произойти — Кагунал, ведь за собой он оставляет толстые следы из пожаров. Где бы он не пришёл к человеку, которого избрал — он подожжёт это место и убьёт того, кого преследует. Однако Бартоломео не умер. Стихия будто специально не трогала его и даже защищала.

Бартоломео снова смотрел куда-то вдаль. Он начал винить в пожаре себя и во всём, что произошло с ним за последнее время. Может, было бы лучше, если бы он сгорел? Не пришлось бы дальше сходить с ума из-за того, что кто-то избрал его носителем запрещённого и смертельного знания. Он ведь догадался, почему всё загорелось — существо, пытавшееся его убить разгневалось, а значит в ближайшее время будет неспокойно, и он не отстанет от того, кого выбрал.
Пожар решили тушить с помощью вертолётов. Ещё никогда в парке не было столько народу. Всем было тревожно — все хотели увидеть конец зарева и уйти спать со спокойной душой. Сфотографировали масштаб стихии, исподтишка Бартоломео и количество вертолётов и пожарных машин. Этот день голландцы запомнят надолго. Бартоломео запомнит надолго, как чуть не погиб уже во второй раз за свою жизнь. Ему стало так... страшно, что руки задрожали, и он начал задыхаться. Бартоломео отпихнул от себя всех и схватился за горло. Розель моментально поняла, что произошло.

— Посмотри на меня. — Розель взяла мужа за руки и заставила его посмотреть ей в глаза.

Ещё никогда она не видела в них столько страха и печали одновременно.

— Всё будет хорошо. Я тебе помогу — мы все рядом. Тебе станет лучше, только смотри на меня. Запомни, что твоей жизни ничего не угрожает. Скоро всё закончится. — Розель говорила уверенно, зная, что действительно ему станет легче после панической атаки.

Бартоломео сильнее сжал её руку, но Розель не подала виду, что ей больно. Тогда Нейтан предложил подставить свою ладонь и взял Бартоломео за руку, которую Розель опустила. Когда Бартоломео сжал костяшки Нейтана почти до хруста, мужчина вытерпел боль, лишь бы Бартоломео полегчало.
Совсем далеко от места пожара, за деревом стоял Астарот, благо обладающий хорошим зрением. Видя боль Бартоломео ему становилось больнее, как отцу, переживающему за своего ребёнка. Он не рискнул выйти в толпу людей с телефонами в руках, зная, что он попадёт в объективы. Ему осталось стоять в стороне, надеяться, что Бартоломео станет лучше и только после того вернуться в ад. Астарот уже вытащил его из самого пекла и серьёзно пострадал. Даже если он имел контроль над огнём — чужая стихия, особенно принадлежащая всадникам, приносила ему огромный вред. Астарот едва не потерял Вельзевула и Бартоломео. Он уже не мог и дальше представить, что рискнут сделать всадники, лишь бы отомстить. Мон-Геррета они не тронут — драгоценные дети, не обладающие той силой пострадают так же, как всадники в далёком Средневековье, даже когда Астарота в то время пока не существовало. Когда Бартоломео наконец пришёл в себя, Астарот покинул Амстердам, спрятавшись в укромном месте и приняв облик ворона. Он специально пролетел над Бартоломео, чтобы он догадался о его присутствии. Бартоломео мысленно поблагодарил его за то, что он находился здесь, пусть и порознь.

— Любишь же ты искать приключения на задницу, Бартоломео! — разгневалась Томи и дала брату подзатыльник, когда он смог встать на ноги. — А если бы ты погиб?! Как бы я пережила это? А Розель, которая носит твоего ребёнка?!

Нейтан и Розель посмотрели на Томи, которая нарушила обещание. Осознав, что произошло, Томи прикрыла рот рукой и попросила у Розель прощения.

— Чего? — переспросил Бартоломео, ибо сейчас он не был готов к ещё большим потрясениям.

— Я же говорил, что так и будет... — закатил глаза Нейтан и положил Бартоломео руку на плечо. — Розель беременна.

— На кой чёрт вы говорите мне это здесь?! Тут куча этих долбанных людей! Может мы и в Амстердаме, но нашу семью тоже знают! Сейчас сплетни разлетятся, и вы же потом будете локти кусать, потому что «случайно бросили» эту важную новость на улице, особенно тогда, когда я чуть не сдох!

— Рот свой закрой, — вставила Томи. — Обрёл смелость? Ты должен был сказать спасибо, что мы тебя искать побежали. А тот, кто тебя вытащил — подавно обязан выслушать благодарение.

— Ему скажу. Тебе нет, потому что ты ни хера не делала. Стояла и ныла, а когда я встал — по башке мне дала, хотя не было повода! Вот такая ты заботливая старшая сестра?! Да даже Нейтан сделал больше, чем ты!

Томи оскорблял эмоциональный всплеск Бартоломео. Если раньше она терпела его напасти, то теперь молчать не стала. Она ударила брата по щеке и накричала в ответ:

— Я порву за тебя других, неблагодарный! Причину твоего крика назовёшь?! Или ты головой ударился и забыл, что я твоя сестра?! Я жду от тебя извинений, Бартоломео Морэй Мендерс, и мне плевать, что ты мог сказать это «случайно».

— Я Бартоломео Морэй Мон-Геррет, — поправил Бартоломео. — Я не буду перед тобой извиняться. Одно лучше — твоё нытьё постоянно слышать не буду.

— Я дам тебе билет на самолёт, и ты полетишь одним рейсом.

— Сделай мне одолжение!

Ссорящихся брата и сестру раньше мог утихомирить Леон.
Сейчас же, когда мужчина не рядом, это может сделать Ямамото.

— Молчать. — Нейтан аккуратно отпихнул Томи от Бартоломео, а юношу взял за шкирку и повернул лицом к сестре. — Извинись перед своей сестрой за все слова, что ты ей наговорил, иначе я тебя не отпущу.

Бартоломео пытался вырваться, но Нейтан держал его крепко.
Таким Бартоломео ещё никогда не был. Грубым, бесчестным... это не брат Томи, и не муж Розель. Это другой Бартоломео. Не тот, к которому так привыкли. Это будто одна из его личностей, которую он выпустил не по своему желанию.

— Сука. Я жалею, что у меня такая сестра. Было бы лучше, если бы я не рождался. Одно только её лицо, похожее на Леона меня вымораживает. Она так сильно пытается походить на него, что я отказываюсь с ней говорить. Томи его женская копия. Такая же... наглая, бесчестная, самовлюблённая сука... какого быть любимицей? Тебе, наверное, нравится, когда тебе дают всё, о чём ты только мечтать можешь. Как нравится сидеть у папочки на шее... как нравится быть его дочерью! Ты мне противна.

— Что ты несёшь?! — влез Мейндерт, желая влепить ему пощёчину, но Нейтан его осёк. — Это твоя сестра! Ты начал злиться на ровном месте!

— Какого быть желанным ребёнком... когда твоего рождения хотели и действительно пеклись о твоей жизни? Тебе нравится внимание? Нравится быть первой?

Бартоломео вырвался из хватки Нейтана, дал ему по животу ногой и повалил Томи на землю. Насев сверху, он обеими руками вцепился в её шею и вдавил голову в землю так, что Томи закричала от боли. Людей вокруг перестал заботить пожар, все стали фотографировать, как брат душит сестру. Нейтан и Мейндерт пытались оттащить Бартоломео от Томи, но он отталкивал всех то ногами, то головой и держал сестру крепко. Томи смогла вытащить одну ногу из-под брата, надавила каблуком ему на живот, но ничего не изменилось. Она начала хрипеть и царапать кожу Бартоломео, только чтобы он её отпустил. Бартоломео даже не думал этого делать. Ещё бы чуть-чуть, и Томи бы перестала дышать, но Мейндерт нашёл единственный способ прекратить это. Он ударил Бартоломео ногой по лицу, и он ослабил хватку, а когда он окончательно убрал с Томи руки, Мейндерт повалил его на землю и сел сверху, схватив его руки сзади. Томи откашлялась и отползла от брата подальше, растерев кожу на ногах из-за асфальта. Бартоломео повернул на сестру голову, и она заметила его не естественно красные глаза. Кто-то из толпы вызвал полицию и попросил Мейндерта не слезать с обезумевшего юноши, потому что им будут заниматься профессионалы. Кто-то оскорбил его, назвал психом, кто-то дьяволом, кто-то стал помогать его сестре. Все те, кто как либо затрагивал Бартоломео, впоследствии переставали с ним говорить, потому что он смотрел на людей безумным и кровавым взглядом. Вдалеке Нейтан утешал свою жену, прижимал к груди и целовал в макушку, пока она плакала в его плечо. Разочарованная Розель стояла порознь мужа и больше держалась к его сестре, потому что в тот момент она была на её стороне. Мейндерт изменил своё мнение о Бартоломео и пожалел, что начал общение с ним. Бартоломео недостоин иметь друзей и семью, если ему не сложно поднимать на людей руки и почти доводить их до могилы. За этот день Бартоломео упал в глазах не только своей семьи и знакомого, но и голландцев, которые, зная о его благородстве и уме, увидели его животное нутро.

От Бартоломео отвернулись все. Из-за собственной глупости одиночество парализовало его, и он оказался тет-а-тет со своими мыслями и голосами, медленно убивающими его. Когда после полиции он не вернулся в номер, Розель поборола желание написать ему, ведь была оскорблена его поведением. Бартоломео шёл мимо Магере-Брюга и смотрел на воду. Было слишком низко. Потерявший смысл жизни после произошедшего Бартоломео решил добровольно уйти из жизни. В укромном месте он сел на лавочку и открыл бутыль с таблетками. Белые огромные пилюли манили Бартоломео, чтобы он как можно быстрее покончил со страданиями. Ветер завыл, развевая его волосы, но Бартоломео ничего не волновало. Раньше в такое время его телефон мог разрываться от сообщений, теперь же он молчал. Не унимались только голландские новости, в которых постоянно упоминали обезумевшего Бартоломео и присваивали ему вину за пожар в лесу. Его обвинили в том, что он не делал. Но Бартоломео осознавал вину перед Томи и был не в силах попросить у неë прощения. Ему осталось уйти навсегда, чтобы больше подобного не происходило. Чтобы тишина не атаковала его в момент последних минут жизни, Бартоломео включил музыку в наушниках и открыл бутыль.

«Я не могу притворяться», «Я не могу притворяться». «Не могу притворяться, что могу жить дальше...» — сказал Бартоломео себе под нос и положил на язык первую таблетку.

Проглотив её, он подождал некоторое время и положил на язык вторую. Когда он, уже не сдерживая слёзы, собрался взять сразу две таблетки и положить их на язык, его бутыль разбилась. Бартоломео не по своей воле бросил таблетки на землю, раздавил их, два пальца засунул в горло и вызвал рвоту.

— Что ты творишь, Бартоломео?!

К юноше подбежал Астарот, который помог ему прийти в себя. Когда Бартоломео поднял на него голову, он увидел, что из глаз потекли слёзы. Астарот стёр их пальцем и прижал Бартоломео к себе. Если бы он не повлиял на него, Бартоломео бы скончался прямо на улице.

— Что же ты творишь... ни о чём не думаешь... смертью не избавишь себя от греха перед сестрой... да и не избавишься от страданий... — Астарот стал гладить Бартоломео по волосам.

С минуту Бартоломео молчал, а после не сдержался и залился слезами. Только сейчас он осознал, что пытался сделать. Он уйдёт из жизни на радость себе, но причинит невыносимую боль близким. Если Бартоломео больше не будет страдать из-за собственных мыслей, то его жена, сестра, друзья и Мон-Герреты будут горько плакать и скорбеть, не понимая причину его поступка. Бартоломео осознал свою «никчёмность» и закричал, отчего Астарот опешил.

— Я ни хера не довожу до конца! Ни хера! — крикнул Бартоломео, испачкав рубашку Астарота.

— Это и к лучшему. Тебе хватает смелости попытаться покончить жизнь самоубийством, а мне хватает смелости и мужества это предотвратить. То, что ты пытался это сделать имеет смысл только для тебя — ни для кого больше. Своей смертью ты причинишь куда большую боль. Ты подумал о своей жене, о своей дочери, которая обожает тебя? Подумал о сестре, которая будет стоять за тебя горой даже несмотря на то, что ты сделал? Подумал обо мне?

Бартоломео не отвечал. Он не думал ни о чём, кроме своей никчёмной жизни, а это злило Астарота.

— Прекрати пытаться это сделать. Тебя ничего не ждёт после смерти. Ты растворишься, все о тебе позабудут. Забвение — худшее, что может быть. Неужели ты этого не понимаешь? Я спас тебя из леса, потому что мне важна твоя жизнь. Я не дал тебе покончить с собой дважды, потому что ты мне нужен. Что я должен сделать, чтобы ты перестал пытаться покончить с собой?

Бартоломео не ответил. Единственные звуки, которые он сейчас издавал — горький плач и всхлипы. Астароту было всё равно на запачканную одежду. Главнее — его сын.

— Ты часть моей жизни, целая жизнь — для твоей жены и ребёнка. Ты нужен всем, кто любит тебя. Подумай о своей матери, которая не переживёт твоей гибели. Подумай о дочери. О всех, кто тебе дорог. — Астарот поднял лицо Бартоломео на себя. Он всё ещё плакал и молил его о прощении. Астарот простит — простят ли другие, в частности его сестра?

— Я чуть не убил Томи! Никогда в жизни она не простит мне такого! Как же мне стыдно перед ней... словами я не искуплюсь... я думал, что если меня не станет, все проблемы уйдут.

— Проблем будет ещё больше, если ты погибнешь. Все будут обвинять друг друга в доведении до самоубийства, а ты сам будешь в этом виноват. Да и к тому же... — Астарот всмотрелся в глаза Бартоломео. — Я уверен, что это не ты хотел убить сестру.
— Что это изменит? — не понял Бартоломео.

— Ничего, ты прав. Но твоя сестра слишком мягкотелая. Она простит тебя, потому что любит.

— Ты опять проигнорировал мой вопрос.

Астарот всё смотрел Бартоломео прямо в душу. Тот, кого он хотел вытащить либо улетел, либо ему вовсе почудилось. Вместо «непрошеного гостя» Астарот случайно увидел один из эпизодов апокалипсиса, кровавой бойни, странное божество и множество отрубленных голов, среди которых была голова его... матери? От злости Астарот сжал Бартоломео как в тисках, стремясь увидеть как можно больше подробностей.
Его мать шла по кровавой дороге нагая, держа младенца в рваной ткани на руках. За ней бежали демоны, но не нападали. Когда младенец оказался в из ниоткуда взявшейся люльке, она повернулась к своим преследователем, и они пронзили её насквозь. Кровь с копья попала на тело новорождённого, а волосы его приняли красный оттенок. Младенец спал, слово мать околдовала его перед тем, как умереть. Нагую женщину разделали на части, вытащили её сердце и отдали в руки демону на огромном скакуне. Один демон забрал ребёнка, и он впервые за долгое время закричал, требуя, чтобы его отпустили. От него пахло грудным молоком и серой — запахом Сатаны. Вскоре младенца передали в руки его отцу — Сатане, и он, приказав уничтожить тело нагой любовницы, уехал вместе с ребёнком.
Один ребёнок сменился другим. По цвету волос и разноцветным глазам Астарот узнал Бонмал. Она в одиночку сражалась со всадниками, не имея оружия в руке, а вскоре он увидел жертвоприношение. После жертвоприношения последовал эпизод с частичным уничтожением мира и понял, что Земле требуется помощь. Каким образом его мать связана со всадниками, и почему появился эпизод жертвоприношения?
Подобные «галлюцинации» свойственны обладателям запретного знания. Не по своей воле они создают что-то смертельное и недоступное для других. Кто-то рождается избранным для знаний, кто-то приобретает в процессе жизни. Неизменно одно — обладатель запретного знания имеет непосредственное влияние на события, которые никогда не разглашаются. Увидеть их могут лишь те, кто умеет копаться в голове — Мон-Герреты со своей безграничной властью и многочисленными навыками.

— Что ты натворил, Бартоломео... — Астарот отпрянул от него, не веря собственным глазам.

Он впервые увидел свою мать, узнал, как её убили. Увидел, что произойдёт с миром, если на землю ступит нога самой Смерти.
Вот о чём говорилось в дневнике Шона. Он предугадал будущее в десятый раз. Астарот пал на колени, осознавая масштаб трагедии. Бартоломео не решился подходить к нему.

— Ты... — не договорил Астарот. — хранишь знания о конце света и имеешь над ними контроль... как это возможно?! Тебя нашли, да? Коснулись? Повлияли?

— Меня преследуют, — заявил Бартоломео, вытирая слёзы. Он уже не выглядел таким слабым. — Кагунал избрал меня хранителем его знаний.

Человек никогда не может обладать запретными знаниями. Это противоестественно, противозаконно, немыслимо. Запретные знания предназначены только для бессмертных, у которых выработанный иммунитет. Для человека любая информация, негативно влияющая на психику и мировоззрение, любой дар — ясновидение или телекинез, что принадлежат только бессмертным — превращает человека в животное. Даже если знания попадут к метисам, нет никакой гарантии безопасности. Знания порабощают того, кто случайно о них узнал и не вредят тому, кто является их хранителем.

— Тебя? — Астарот посмотрел на Бартоломео с укоризной, что показалось юноше чем-то оскорбительным. — Прости, но тебя? Ты не предназначен для хранения знаний ни как метис, ни как Мон-Геррет. Тебе либо кажется, либо... — Астарот умолк.

— Я знаю, что говорю. Не стал бы врать, что меня избрало животное в виде Кагунала.

— Не выражайся, а то разгневаешь его. Я тебе поверю.

Бартоломео хотел рассказать, что узнал, но Астарот положил палец ему на губы и вынудил замолчать. Бартоломео поздно сообразил, что за попытку рассказать кому-то о запретном он поплатится чем угодно.

— Значит, запомни. Даже если знания будут тебя докучать — ты должен молчать о них. Печально, но они влияют на хозяина. Ещё больше они повлияют на тех, кто не достоин их знать. Таким образом знания тебя наказывают за то, что не можешь держать язык за зубами. Молчание — ценно и в некоторых случаях может помочь тебе. Доверься мне. Я знаю, что говорю, какие знания ты получил и какое влияние они на тебя оказывают. Догадался. Тем не менее я не могу заявить тебе, что они значат. Да ты, если посудить, и без меня знаешь о чём они.

— Что за всадники? Почему меня преследует всадник апокалипсиса и обвиняет в его смерти? Я настолько преисполнился, что храню теперь секрет убийства бессмертных?

— Бессмертных могут убить лишь те, кто обладают оружием. — Астарот показал на своё кольцо, которое показалось Бартоломео кровавым.

Оно было сделано из металла, которого нигде, кроме ада, не было. Вот почему Мон-Геррет носят одинаковые кольца... у каждого есть своё оружие, которое в нейтральном состоянии служит обычным аксессуаром.

— Я могу иметь такое же кольцо? — Этим вопросом Бартоломео поставил Астарота в ступор, потому что смертные не могли носить ничего, что было создано демонами.

Они просто были не подготовлены.

— Исключено, — серьёзно сказал Астарот и заподозрил Бартоломео.

Почему он решил задавать такие вопросы?

— А если этот мальчик как мушка перед глазами, надоедает постоянно и её прихлопнуть хочется?

— Во-первых, ты зверь калечить детей? Во-вторых, каждую мушку перед глазами убиваешь? Я сказал, что ты не можешь иметь такое же кольцо.

Астарот не дал возразить Бартоломео и прервал его рукой. Даже если Бартоломео попытается стащить кольцо, он не сможет им воспользоваться в силу того, что у него нет никаких даров... или Астарот просто ещё не так хорошо узнал Бартоломео.

— Может этим кольцом я мир спасу. Будет от меня хоть какой-то толк.

За время разговора с Астаротом Бартоломео ни разу не улыбнулся. Он смирённо принял тот факт, что даже если он попытается покончить с собой ещё раз, Астарот успеет и спасёт его жизнь снова. Бартоломео осознал, что поступал глупо, но побоялся согласиться с высказываниями — уж очень он гордый.

«Бред нести начинает... совсем чуть-чуть и вообще с ума сойдёт, если уже не сошёл. Что происходит с Бартоломео? Это не болезнь, я уверен...» — думал Астарот, не подавая вида, что его беспокоит Бартоломео до тех пор, пока юноша сам не начал переживать.

— Что происходит после того, как ты видишь мальчика? — сразу начал Астарот, поставив Бартоломео в ступор.

Сначала Бартоломео не понял, о каком мальчике идёт речь, но вскоре быстро сообразил:

— Обычно я будто перемещаюсь в его мир — сплошную пустоту. Вижу, как он возвышается на горе из трупов демонов, весь кровавый, в лохмотьях и с двумя отрубленными головами в руках. Чаще всего в конце он оборачивается и смотрит на меня, намекая, что в кровавом мессиве виноват я. Потом образ прекращается, и я вижу на руках кровь, которой раньше не было.

«Внушение... характерно для Кагунала — запугивать своих жертв, делать их уязвимыми и затем уничтожать полностью, пуская им в разумы свои знания, но... Кагунал всегда выбирает детей!» — подумал Астарот и сразу подумал о маленьком Бартоломео, о том, как он любил подолгу смотреть в одну точку и всегда говорил, что у него есть вымышленный друг.

— Да, глупо звучит. Вот только зачем преследовать меня, взрослого мужчину?

— Он преследует ребёнка. — Астарот всё понял. — Либо он приглядел твою дочь, либо... твоя жена беременна вторым ребёнком, что для Кагунала лакомый кусочек. Младенцы — невинные создания, вселится в которых не составит никакого труда, потому что они не смогут объяснить своё поведение. К тому же Кагунал становится для своего хозяина другом. Вот только влияние он оказывает на приближенных, потому что несмотря на скрытность, он умеет управлять разумами других. Это не просто опасный всадник апокалипсиса, который принесёт за собой войны, но и жестокий манипулятор, который своими речами может заставить человека совершить самоубийство. Его цель — уничтожение нечестивых, которую он всеми силами пытается завершить.

— Пусть я атеист и не читаю Библии, но назвать меня нечестивым...

— Религия здесь ни при чём. Ты метис, что в Аду противоестественно. Старые законы об уничтожении полукровок я отменять не могу, но всё же решил хоть как-то полукровок защищать.

— Сколько всего полукровок?

— Пятеро. Бонмал, Асмодей, Леон, ты и твоя дочь.

***

В доме семьи Мендерс пахло кровью. Когда Бонмал привезли сюда, чтобы за ней приглядели, она не могла сидеть спокойно и постоянно ощущала запах крови. Бонмал нашла ключи на полу и решилась войти в запретную комнату — библиотеку. Здесь и пахло кровью. Как будто Леон запирал свой кабинет не потому, что это лично его кабинет, а потому, что это место смерти. Бонмал вошла в кабинет, и дверь за ней захлопнулась. Она держала ключи в кармане и боялась, что скоро хозяин увидит пропажу и пойдёт за ней. Но Леон даже не проснулся и не ощутил пустоту в кармане, оттого у Бонмал есть около тридцати минут, чтобы найти необходимую информацию. Она ступила на половицы, и те скрипнули, как будто их очень давно не меняли. В кабинете Бонмал не слышала шум из гостиной или кухни. Убийственная тишина этой комнаты пугала, ведь теперь Бонмал боялась тишины,

— Ищи книгу, — дала Бонмал разрешение Бело.

Сама она принялась искать первый из шести дневников Шона, надеясь найти что-то о дедушке или апокалипсисе.
Она нашла потёртую тетрадь, на которой стояла фарфоров
ая фигурка Бафомета. Своими пальцами он показывал и на книгу, и на запись, нацарапанную на полке. Бонмал наклонилась и прочитала запись на латыни: «Цветок воскреснет из клетки». Внезапно она ощутила дежавю, будто уже несколько раз видела или слышала эту фразу.

— Я нашёл! — крикнул Бело, и Бонмал пришла к нему.

В руках демон держал толстую книгу под названием «Мемуары Сатаны», написанную специально для Шона Мендерса. Она пахла ладаном, год издания датировался 1976 годом, а на оглавлении стояла подпись «Баркли» с пентаграммой внизу. «Шону Мендерсу в благодарность за финансирование и помощь в составлении характеристик владык тёмного царства от Де́мьяна Фона Баркли, 31.10.1976».

Бонмал открыла книгу на случайной странице и увидела, что они сделаны не из плотной бумаги, а из настоящего пергамента. На каждой странице были брызги — будто Баркли специально их делал, чтобы придать книге изюминку. Бело тоже заинтересовался зарисовками. То, как Баркли представлял себе демонов смешило Бело, потому что он был глуп. Не каждый демон мог использовать магию, не у всех была фамилия Инферналес и не каждый мог открыть в себе звериную форму. Каждому демону Баркли приписывал козлиную голову, но в аду лишь один Сатана обладал одной из таких голов.

— Баркли вообще понятия не имеет, что из себя представляет демон! Посмотри! — Бело тыкнул пальцем на неумело нарисованные крылья демона по имени Бельфегор. — Он выглядит не так, как на рисунке. У него нет даже козлиной головы, нет бакенбард и даже оружия! Положи эту книгу, она вводит в заблуждение!

Бонмал не послушала Бело и перелистнула страницу. На обороте был вкладыш с новым рисунком, который уже показался Бело более реалистичным. Его нарисовал Шон и добавил:

«Ипостасью обладает только царь. Когда его гнев и отчаяние сольются, возникнет сингулярность. Подчинённые царя имеют лишь одну человеческую форму до тех пор, пока те не станут озлобленными. Козлиная голова существует только у идола. Сатана не открыл в себе ипостась, чтобы перенять черту Бафомета. Сатана ещё не родился.»

— Шон обладал невероятной интуицией и логикой. Даже когда Астарот ещё не родился, Шон уже знал, что он будущий Сатана. Это стало возможно потому, что своей упорностью и познаниями в демонологии Шон привлёк внимание Люцифера. Он подарил ему ум и дар видеть будущее, думая, что это принесёт плоды. Первым хозяином Шона, до того как его жена забеременела Леоном, был именно Люцифер.

— У Шона была невероятная везучесть, раз ни Люцифер, ни Сатана его не убили.

— Нет... послушай, — помедлил Бело. — Шон на самом деле... не стрелял в себя. Его убил Сатана.

Бонмал не поверила. Сатана не мог держать в руке оружия, и Шон просто сошёл с ума от мыслей, что его преследуют, поэтому покончил с собой на глазах у маленький детей и впечатлительной жены. Поэтому Леон закрывает кабинет, потому что раньше это был кабинет Шона. Кровь на стене не стёрли до конца, потому что она въелась. Запах крови лишь галлюцинация, потому что Бонмал, как бы сильно она не хотела, чувствует запахи, которых уже давно нет. Бонмал уже было всё равно на то, что она маленькая, и что информация не предназначена для неё. Она запомнила, что до тех пор, пока она играет роль всадника, её возраст уходит далеко за сто.

Бонмал не удержала книгу в руках, и она упала на пол. Сев на колени, чтобы поднять её, Бонмал увидела выпавший рисунок неизвестного божества. «Сингулярность царицы и царя». Бело, увидев рисунок, обомлел и потребовал, чтобы Бонмал его убрала. Бонмал уже было не остановить. Она стала листать книгу на наличие других рисунков и находила всё больше и больше странных зарисовок слияний определённых демонов, пока не нашла что-то похоже на свои каракули. Взяв рисунок человека, лицо которого деформируется в демоническое. На обороте был нарисован ребёнок демон, а фон... забрызган кровью. Бонмал обратила внимание на дату этого рисунка: «19.07.1980» — дату смерти Шона.

— Бонмал, хватит! Убери это! — Бело взмахнул рукой, книга упала на пол, и он прижал её тяжёлой ногой. — Убери эти рисунки, немедленно. Хочешь, чтобы у тебя были проблемы, как у Шона? — Бело приблизился к Бонмал, и лицо её обдало холодом. — У Него глаза и уши везде. Эти рисунки имеют свойство призывать проблемы к тому, кто их коснётся.

— Нет, — заявила Бонмал. — Эти рисунки будут у меня. Убей, если хочешь, но они будут у меня.

— Леон заметит пропажу. У тебя будут проблемы, потому что этот человек непредсказуем. Его взяло такое же безумие, как и Шона.

Бонмал умолкла. Она подозревала, что у Леона не всё в порядке с головой, но безумие из-за обычных рисунков? Она могла нарисовать и похуже, а проблем бы и не было.

— Послушай. Увлечение демонами, конечно, интересно, но не для Мендерс. Сатана наказал Шона за любопытство, вскоре и Астарот наказал Леона. Ум, передающийся по наследству от мужчины к мужчине влечёт за собой беды, потому что со знанием гуманитарных и технических наук мужчина обретает «запретные» знания, которые всегда оборачиваются против хозяина. Даже несмотря на то, что ты девочка и из другой семьи, ты имеешь шанс «заразиться» тем же.

— Не смей мне указывать, — осекла его Бонмал, и Бело послушался.

Несмотря на характер, он служил Бонмал и не мог пойти против её воли. Он взял тетрадь с рисунками, а Бонмал взяла блокнот «Формула апокалипсиса».

«Сначала ступит Чума, затем за ней придёт Голод, Война будет на этапе перерождения, а Смерть будет находится на Земле. Она переродится человеком, ведь её судьба сансара. Разрушение мира принесёт лишь выживший. Кто выживет — зависит от Него. Судьба всех всадников предрешена. Только три всадника будут жестоко убиты, а другой — переродится, а ипостаси навсегда уничтожены. У всего будет один конец. Тот, в ком Его гнев — уничтожит мир.»

За дверью была слышна ругань. Бонмал собрала в охапку вещи и спрятала их под платье. Когда дверь в библиотеку чуть приоткрылась, она спряталась под стол. В библиотеку вошёл Леон, а за ним последовала Элли. Мужчина остановился у полки с Бафометом и принялся искать «улики», а Элли всё не могла перестать кричать на мужа. Она обвиняла в уходе Бартоломео из их семьи эгоизм Леона и была права. Мужчину не заботило, что когда-то любимый сын, наследник огромного состояния и власти оказался ненужным «мусором».

— Твоя одержимость разрушает нашу семью. Ты уже упустил сына, хочешь и упустить дочь?

Леон терпеливо ждал, пока супруга замолчит, но она даже не думала успокаиваться. Она пыталась воззвать мужа к совести и напомнить, что он не только муж, но и отец двух замечательных детей.

— Ты вообще меня слышишь?! Почему я продолжаю твердить тебе, что Бартоломео наш сын, если ты про это забыл?! Ты просто взял и... продал моего ребёнка Астароту! А теперь ты сделал вид, будто это нормально! У тебя нет ни совести, ни желания исправить эту глупейшую ошибку!

— Это было сделано для безопасности Бартоломео, — заявил Леон.

— Для безопасности? Унижать ребёнка и пренебрегать им — для безопасности? Ты издеваешься надо мной, Леон?

— Ты просто не понимаешь, Элли... если в нашей родословной не будет ещё одного проклятого, цепочка оборвётся и проклятье утратит силу.

— Это всё чушь! Астарот тебе сказал, что даже если ты сделал это исключительно ради безопасности, ты заставил Рику насильно удерживать Бартоломео в психушке, что сделало из тебя не любящего отца, а настоящего монстра!

— Ты веришь Астароту, а не своему мужу?

— Когда дело касается моего сына, я поверю именно Астароту. Он знает его гораздо лучше, чем ты. — Элли развернулась на каблуках, стукнула ногой по полке, и книги упали на пол. — Продолжай заниматься этой опасной работой в том же духе, если тебе наплевать на свою семью.

Элл ушла, захлопнув дверь. Леон поднял книги и уложил их на стол. Собираясь уходить, он боковым зрением заметил движение и развернулся ровно в тот момент, когда из рук Бонмал выскользнула ручка. Девочка взяла ручку и вжалась в листы. Бар встал на защиту девочки, и пусть Леон его не видел, он был готов вступить с мужчиной в драку, лишь бы он не отобрал драгоценные записи.
Взгляд Леона стал злее. Никто не мог видеть и трогать записи его отца. Злость Леона на Бонмал подкрепляла и ненависть к её фамилии — Мон-Геррет.

— Отдай листы, — потребовал Леон и встал перед девочкой, преградив ей путь, чтобы перехватить её в случае побега.

— Нет, — заявила Бонмал и прижала листы к груди.

Когда Леон взял её за шкирку платья, в комнате раздалось злобное рычание, что заставило его отпустить девочку. Бело защитил подругу и не позволил Леону коснуться её гладкой кожи на шее. Леон, не отворачиваясь от Бонмал, взял со стола распятие и направил его прямо на девочку. Бонмал не среагировала, а вот Бело, не в силах вытерпеть распятия, пал на пол и прикрыл глаза.

— Тронешь меня и пожалеешь.

Леон увидел нрав Мон-Геррет. В девочке говорила не внутренняя сущность, а гордый и независимый характер Астарота. Желая забрать желаемое, она была готова противостоять взрослому человеку и даже своему деду, если тот будет пытаться убедить её всё бросить.

— Ты сама пожалеешь, прочитав все записи. Положи их, и я отпущу тебя с миром.

— С миром? Мир не для тебя. Ты антоним мира.

— Будешь говорить это взрослому человеку?

— Дедушка был прав насчёт тебя. Ты чудовище и не достоин хранить записи. Пусть они будут в безопасном месте, но только не у тебя.

Бонмал вспомнила приём самообороны. Подойдя чуть ближе к Леону, она ударила его ногой по колену. Когда мужчина наклонился, нога Бонмал оказалась у его лица. Замахнувшись, выпрямив ногу на сколько позволяли силы, она ударила ногой ему по челюсти. Распятие выпало из рук, и тогда Бонмал его раздавила, что позволило Бару прийти в себя и помочь Бонмал. Девочка бросила в Леона ключи и выбежала из библиотеки, по дороге споткнувшись об ковёр. Бонмал со всех сил ринулась бежать. Когда она убежала с территории особняка, она перешла на шаг, потому что Леон бы не стал тратить время на догонялки. Мужчина уже получил травму носа и вряд ли бы забрал дневники обратно. Ошибка Бонмал, что она взяла дневники. Бонмал прошла совсем немного, прежде чем упасть на колени и откашляться. Бар был недоволен, что Бонмал похитила дневники, даже если она хотела отдать их Астароту.

— Хватит! Не дави на меня!

Бонмал подняла голову и не увидела Бело, зато словила на себя несколько заинтересованных взглядов детей и их родителей. Они были уверены, что девочка говорит сама с собой или со своей фантазией. Бонмал не пыталась оправдаться — она лишь убежала, прижав к себе дневники. Недоумённые люди мгновенно потеряли к ней интерес и предпочли забыть об этом эпизоде.