Джаконда

    С раннего утра дом кипел жизнью. Только проснувшись спустя несколько недель после похорон альтер-эго Паулины, я услышал шаги за стенами, моя комната была заметно ближе к корпусу прислуги, чем у родителей, и сначала не понял что происходит. Только во время завтрака мне стало ясно, низшие затеяли очередной горячий политический спор, какие могут вести только низшие.
- Ты как была стервой, так и осталась! - Слышалось из небольшой столовой для прислуги, которую год назад мама построила по своей инициативе.
- А ты такая же гипер эмоциональная дурочка, как и в 16. - Слышался в ответ ироничный голос Анны-Марии Хитрук, украинской эмигрантки во третьем поколении, которая работала на нас уже шесть лет.
- Это просто невыносимо! Как можно отсидеть три срока и остаться такой же недалёкой! У каммунизма нет будущего, его не было и не будет! Советский союз разрушил то немногое хорошее, что было в Российской империи, сломал шаткую экономику, породил ментальное убожество и общее обнищание. Ещё устроил не одну войну! А ты, украинка индивидуалистка, уже какой год мечтаешь о каммунистическом правительстве! Никакой разницы между Советом нынешним и тем, который хочешь установить ты -  нет!
- Агат, видимо тебе травка в голову ударила с утра пораньше и ты забыла, два срока, два. Один плюс один равно два, а не три.
- Что пансион, что каторга, никакой разницы. Греческий мне так и не пригодился в жизни!
   Голос Паулины звучал значительно громче и тоньше рядом с ядовитым Анны. Мне было непривычно осознавать, что они подруги, но...
    Но они были подругами. Настолько близкими, что за каждой фразой прослеживался скрытый смысл, который они никак не говорили прямо.
- Девочки, напомните мне, вы всегда сексуально неудовлетворённый суки или бываете иногда адекватными? - Теперь говорил Вольфганг Шнайдер, наш повар на протяжении уже трёх лет. Настолько талантливый, что он мог уже собственного повара заводить.
- Кто бы говорил! Детей в мир взрослых дядь и теть не берём! - Анна громко фыркнула, а родители, Киеран и Мелани все выше и выше поднимали брови на лоб, пытаясь осознать происходящее.
- Это вы ничего не понимаете. Что каммунисты, что социалисты, между вами практически никакой разницы. Ну вот станет Карл Маркс главой советов, ну он же развалит экономику! А Цезарий Юлиус, вы только интернациональными связями и судом над членами Совета, и будете заниматься, а о внутренней политике забудете так же быстро, как и взяли эту идею в оборот. А мы, либералы, сможем балансировать и успевать все одновременно.
   
    На несколько секунд воцарилась полная тишина.

- Как же мне стыдно это слышать... - Простанала Анна.

- Обезьяна и граната.

- Надо пометить этот день в календаре, как первый раз за все 23 года нашей дружбы, когда я согласилась с Агатой Бланкой Мицкевич.

- Второй раз. Первый раз был когда ты согласилась со мной, что пансион - воплощение чистого зла.

- Разве? Не помню такого.

- Было-было. В 93, в десятом классе, когда меня заставили покаяться перед всей школой за короткую стрижку и прилюдно надеть парик.

- А ты вместо этого отстигла волосы парику ножницами для маникюра. - Теперь Анна смеялась, Мелани тоже не сдержала смешок.

- Попробовали бы они махать рапирой в шлеме и с длинными волосами! Я, между прочим,на международные соревнования ездила!

    Киеран от удивления приоткрыл рот. Он был одержимым фанатом фехтования, не пропускал ни одно соревнование, а в 93 сутки не мог спать от волнения, ожидая появления чемпионки Америки. Тогда это была шестнадцатилетняя Ирена Домбровски, брат мог говорить о ней часами, перечисляя все приемы, названные в ее честь. Когда же соперник из высших в финальном туре нарушил правило и сделал Ирена чуть ли не инвалидом, Киеран ходил в гневе месяц, требуя найти и наказать виновного. Дело замяли, спортсменка была из средних, а противник из высших, поэтому со стадиона девушку выносил на руках ее отец.

   Киеран редко встал и распахнул дверь столовой для прислуги.

- Ирена Домбровски?

- В 93 была, а что?

- Чемпионка Америки и почти чемпионка мира по фехтования не имеет денег на элементарный ремонт квартиры?

- Как видите. И между прочим, там такая разруха, что тяжело даже представить.

- Ты должна сейчас быть в туре по Европе вместо того засранца!

- Высшие никогда не отличались глубокими моральными принципами. - Паулина развалилась на стуле, как то неестественно ровно держа спину. Раньше я считал это лишь особенностью осанки.

- Ты вообще не должна сейчас ходить при таких повреждениях.

- Мне сделали десять операций, я три года проходила с костылями, временами переходя на инвалидное кресло и последние четыре года просто все время болит спина. Я ношу медицинский корсет, чтоб не развалится.

- Можно же вылечиться!

- Можно, если ты высший и не дочь главных врагов Совета. Маму начали репресировать двенадцать лет назад, сестру убили десять лет назад, а троих из семи отцов, по вашему отчимов, за последние шесть лет. Я считайте, первая Мицкевич, которая к 23 годам отсидела только один раз и ещё ни разу не была совсем уж на грани смерти. При Империях мои предки были против польских королей и князей. В 55 бабушка бежала от каммунистов с годовалой мамой из Польши. Дедушка француз погиб на границе, его пристрелили военные.

     Киеран несколько секунд выжидающе смотрел на Паулину:

- Ирена Домбровски, ты вернёшься в большой спорт.

- Интересно как? У меня нет денег даже ремонт минимальный сделать. На лечение мне и на десять лет не наскрести.

- Отец поможет.

- Мне 23, я взрослая самостоятельная девушка, я наоборот, отбиваюсь от его денег.

- Машину продать.

- Ни за что! Войцеха мне папа на совершеннолетие подарил!

    Киеран замолчал, всерьез задумавшись.

- Я верну тебя в большой спорт. Найду деньги, врачей, тренера, буду лично следить, чтоб у тебя на пути никто не стоял.

- Ну и зачем вам это? Вот у Америки уже есть чемпион. - Паулина презрительно скривилась. - Проиграть русским, проиграть русским! Как можно было проиграть русским?! У них не тренер а трехсот килограммовое пивное пузо!

- Вот потому что такие чемпионы мне не нужны. Я хочу видеть достойного спортсмена и не дешёвую пародию на...

- Ну поняла я вас, и что вы сделаете? Как только я приду к врачу и отвалю зарплату за год работы за элементарный осмотр мне выпишут бумажку об инвалидности, с которой меня ни на какую работу не возьмут. Свидетельство об инвалидности это буквально смертный приговор. Для не высших не предусматриваются никакие пенсии или социальные выплаты. Почему по вашему старики умирают в нищите? Потому что при тех условиях, в которых мы привыкли жить, для нас, девяноста процентов населения, нет ничего, к нам относятся как к рабам, а в конце жизни даже за грязь не считают.

- Сейчас я слышу только оправдания чтоб ничего не менять.

- Это они и есть! Я конечно люблю фехтование, но не настолько, чтоб снова вернуться к той жизни. Сплошные диеты и ограничения! Да и тем более, я уже не в форме, за последние семь лет набрала фунтов 20.

- Ирена...

- Агата! Теперь меня зовут Агата Бланка Левандовски, а не Ирена Домбровски! Я больше не хочу и не буду профессионально заниматься спортом!

    Агата с шумом встала со стула и резко вышла в крыло для слуг через заднюю дверь.

- Куда она? - Брат вопросительно смотрел на Анну.

- На кухню. Сначала выпьет несколько чашек термоядерного орудия, которое она зовёт кофе, залпом, потом вскочит в машину, отъедет на метром триста от дома, выкурит пару сигарет, косяк и разрыдается. А завтра специально испортит именно ваш завтрак, перельет на одежду кофе, но не беспокойтесь, холодный, Агата не настолько мстительна. Но советую не пить его, это будет не кофе, а коктейль Молотова, потому что Агата не умеет варить нормальный кофе и всех, кто пьет нормальный кофе презирает.

- Я... я ещё успею извиниться?

- Думаю время ещё есть.

.........

    Я быстрым шагом вошёл в кухню и уставился на Ирену. Ее трясло, девушка стояла над кастрюлькой с кофе, и проклинала старую медленную плиту.

- Знаю, уже давно надо поменять.

- Зачем вы здесь?

- Хочу извиниться. Я не должен был наседать на тебя.

- О, так вы это понимаете. - Ирена так и не обернулась, продолжая стоять спиной ко мне.

- Я сильно тебя задел?

- Даже не представляете насколько. - На газ попала капля воды, из-за чего он на мгновение вырвался из под комфорки.

- Ты плачешь?

- Даже если так, это не ваше дело. Вы уже все сказали.

- Агата, я знаю, я облажался. Я просто хочу загладить свою вину.

- И зачем?

- Почему зачем? Это мой долг как мужчины.

     Агата горько улыбнулась, утирая слезы ладонями.

- Если ты все высшие мужчины были как вы и Этан мир стал хоть немного добрее.

    Девушка развернулась, оппершись на стол для приготовления, в который была встроена плита. Она продолжила наблюдать за кофе на плите, временами поглядывая в карман черных штанов.

- Почему ты не хочешь вернуться в спорт?

- Просто не хочу.

- Агата, пожалуйста, будь со мной честна. Я не собираюсь ничего делать с тобой.

- Почти все, благодаря кому у меня были моральные силы продолжать либо мертвы, либо в бегах. Мама, три отчима, буквально воспитавших меня, сестра и близкие друзья мертвы. Самый близкий на этот момент человек вынужден воевать с мексиканцами из-за эгоизма моего биологического отца, хотя все эти годы он был на стороне Мексики. Ещё несколько дней назад я могла потерять его в любую секунду и остаться совсем одной. Ну и самое главное, я не имею права умирать. На мне висит огромная ответственность за чужую жизнь, от которой я не могу отказаться. Умру я, и этот человек не сможет о себе позаботиться.

    Я кивнул, соглашаясь с Ириной. Ее отказ был вызван логичным страхом, но мне казалось, что если я отступлю, будет только хуже.

- И все же по поводу того, чтоб стать тренером.

- Опасно. У Совета слишком много вопросов ко мне.

- К Агате Левандовски, Мицкевич, или Ирене?

- Всем. Я не пользуюсь тем именем, которое мне дала сама уже много лет. Скажу даже большее, если бы некоторые избранные не называли меня им, я ты уже и забыла, как меня зовут на самом деле.

- А зачем тебе все это?

- Вы о чем?

- Риск, опасность. Я понимаю, ты не нищая, ты могла бы вернуться в Польшу, каммунистов уже сверженны.

- Это немного странно но... Я была в Польше один раз, три года назад. Я тогда получила большое наследство и... Если вкратце, у меня есть родовое поместье и много сбережений в Польских банках, но я не могу вывести их, хотя у меня есть гражданство. Власти не дают мне пользоваться моими собственными деньгами, потому что я ее обязана платить налоги с них. Вы же знакомы с налоговой системой для низших?

- В общих чертах. О деталях никогда не интересовался.

- Суть в том, что сначала мы платим девяносто пять процентов нашего официального дохода в форме ежемесячного налога, а потом по закону должны выплачивать ещё половину этой суммы чтобы оправдать свое существование. В зависимости от социального класса летали различаются, например я, повышенная средняя плачу пятьдесят процентов налога плюс 20 процентов это этой суммы.

    Я застыл, подпитывая в голове цифры. В общей сложности выходила обдираловка неприличных масштабов.

- И что с этим можно сделать?

- Воевать против правительства. Устраивать акции протеста, не платить налоги от слова совсем, требовать изменений. Все по классике, но если образная пятнадцатилетняя девочка подросток вышла поддержать мирный протест, она уже навсегда становится преступницей, и на нее заводят дело.

- Ты была этой девочкой. Я не ошибаюсь.

- Не ошибаетесь. Но в свое оправдание скажу, я была жертвой этой системы, моя сестра стала жертвой этой системы я мои друзья и родители стали жертвами системы. Я не имела права не выступить в сопротивление.

   Я понимающе кивнул, наблюдая за тем, как Ирена медленно пьет кофе, настолько черный, что я почти не сомневался в словах Анны.

- Твой кофе действительно настолько ужасный?

- Ужасный?! - Девушка громко фыркнула. - В Америке только два человека умеют варить хороший кофе, я и мой папа

    Я немного налил себе, с подозрением глядя на жидкость. Сделав один небольшой глоток, я чуть не подавился. Горло горело, а горький привкус делал голос хриплым.

- Это не кофе, а жидкость для ядерной бомбы. - Я с трудом прохрипел ответ, сильно кашляя.

- Вы такой же как и все остальные! - Ирена возмутилась, переливая остатки кофе из чашки обратно в кастрюльку.

- Подумай о моем предложении. Я не отказываюсь от своих слов.