Джаконда

   Год когда она впервые вошла в просторную аудиторию Университета имени Томаса Гейтса выдался самым напряжённым за все годы сопротивления "мирных социалистов" и партии совета. По всей стране студенты из низших устраивали бунты забастовки, марши и акции протеста. В тот год буквально за месяц до нашего знакомства они получили законное право на аборты и однополые браки. На вступление во все школы и университеты странны. Правда, в этом законе был подвох, чтоб вступить надо было заплатить ежегодный налог умноженный втрое, и так каждый семестр. По словам наших отцов и совета это был единственный способ уберечь правильный порядок вещей от необразованных дегенератов дикарей.
  До ее появления я не умел мыслить. Я во всем соглашался с отцом и советом, и даже понимая очевидную даже самому тупому высшему диктаторскую риторику и откровенную нелогичность и глупость вышестоящих, принимал как одну единственную правильную точку зрения. Мне не приходило в голову, что моя странна могла ненавидеть 90 процентов своего населения только за тот факт, что они были умнее и способнее, вершили новые открытия и богатели на глазах, в то время как высшие удерживались на плаву исключительно из-за того, что практически не платили налоги и имели звание высших.
   Я поступил на филологический из чистой прихоти. Юридическое и экономическое образование мне дала сама жизнь и отец, посвящая меня в глубины семейного бизнеса с ранних лет, а наследникам высших полагалось иметь по крайней мере одно высшее образование. В музыке я никогда не блистал и не интересовался ею, по крайней мере, классической, а только такая в моем окружении и полагалась. Писать картины было мне не под силу никогда, а в очередной раз учить одну и ту же пропагандистскую теорию на историческом совсем не тянуло. Выходом стал филологический факультет, хоть те книги, которые могли меня заинтересовать были полу-нелегальными.
   Она вошла в аудиторию через пол часа после начала лекции. Преподавательница Виктория Розенберг, женщина невероятной красоты, чья абсолютная безвольность перед партией и властью всегда была поводом для шуток, слегка подняла очки над глазами и уставилась на незнакомку.
- Причина опоздания, Паулина? - Так обращались только к полукровкам, лишенным настоящего имени и фамилии отцами высшими.
- Отрабатывала смену. - Ее голос прозвучал в тишине аудитории непривычны дружелюбно. В такой манере говорили только бастарды высших от низших женщин.
   Я обернулся и внезапно застыл. Паулина не была яркой красавицей, ее внешность не соответствовала стандарту высших. Натуральная полячка, светлые широкопосаженые роскосые серые глаза, тонкие черты лица, золотистые брови и волосы. Фигура скорее спортивная, вытянутая и тонкокостная, чем как было принято у высших с ярковыражеными изгибами. Она была одета по моде низших, в то время на их сценах все ещё гремел гранж, широкие мешковатые штаны, большой свитер как будто на три размера больше, такое же большое шерстяное чёрное пальто. Не то чтобы у нас не были модными свободные расслабленные вещи, они были, но по традиции мы не перебарщивали с модой десятилетней давности, и выглядели не особо вызывающе.
    Наши глаза встретились. Она улыбнулась, такой печальной таинственной улыбкой, какую я встречал только на портрете Моны Лизы. От нее веяло непривычной искренностью и светом, от чего все недостатки как будто исчезали.
- Садись. Не задерживай лекцию. - Профессор Розенберг повелительным жестом указала на крайнее место в одном шаге влево.
   Паулина не удивилась снисходительному отношению. Она выразительно посмотрела на женщину поверх учебника.
- Какие-то проблемы? Слишком тяжело?
- Нет, я проходила этот материал на третьем курсе. Мне было бы очень приятно, если бы вы обращались ко мне как ко всем остальным остальным.
- Паулина, я делаю так, как принято.
   В ответ Незнакомка, я знал, что она вряд ли отзывается на Паулина, скорее уж на какую-то там Пенни или Пэрл, с нескрываемым разочарованием кивнула.
   Английский проходил медленно и скучно. Я пожалел о выборе факультета ещё на первом году обучения и продолжал испытывать терпение только из чувства долга. Мой друг Малькольм, такой же как и я типичный пример золотой молодежи, у которой в 30 уже появятся первые морщины от чрезмерного напряжение в первые же годы после окончания университета и фривольной жизни, дёрнул меня за рукав пиджака.
- Этан. Этан!
- Что?!
- Ты уже пять минут смотришь на низшую. Хочешь поиздеваться над ней?
    В университете я был достаточно популярен. Не сколько из-за внешности и способностей, и в том и в том я был от силы чуть выше среднего и следил за собой исключительно из правил этикета.  У отца были связи в правительстве, это давало преимущества и собрало вокруг меня компанию примерно таких же сыновей системы. По большей части мы занимались мелким безнаказанным разбоем, издевались над полукровкам и обслугой, тоже низшими. До сих пор, даже спустя годы я не до конца понимаю причины своей бестолковой и унизительной жестокости, хотя нет, понимаю, я был рабом системы с ущемленным эго.
    Я продолжаю наблюдать за Паулиной на противоположном конце аудитории. Ее мало интересовали задания и слова профессора, отвечать ее не вызывали и она откровенно скучала, занимая время тем, что читала из тонкой книги в бумажной обложке, прикрываясь грудой из открытых тетради, учебника и ноутбука. Короткие волосы спадали на глаза, но даже так я чувствовал ее интерес к тексту, излучаемый всей ее скрытой под мешковатой одеждой фигурой.
   Обеденный перерыв выдался бы обычным, как и все три предыдущих месяца, если бы не Незнакомка Паулина. Под конец пары я уже даже решил не трогать ее, не знаю, почему в мою голову тогда пришла такая мысль, но время я считал себя благородным, хотя сейчас понимаю, что это было лишь короткое благорозумие.
    В столовой она села за наш стол. За наш. Стол. Низшая. Тогда я снова перестал думать, снова позволил глупому эгоизму взять над собой вверх.
- А ты разве не знаешь, чье это место? - Я издевательски скривил губы, расслабленно засунув руки в карманы бежевых брюк.
- Я доем и пересяду. Окей? - Паулина снова улыбнулась мне, подняв голову над той самой книгой. Судя по столбцам текста это была один из тех полулегальных романов 20 века, которые теперь можно было достать только у низших.
   Все взгляды повернулись в нашу сторону. Высшие смотрели с насмешкой, низшие на дешёвых пластмассовых скамейках около шумной кухни, откуда на них летела брань и объедки сомнительного качества переглянулись между собой, но страха не выдали. Только в поддержку Паулины показали непонятный жест руками, воткнутый в середину сжатого кулака указательный палец.
- Ты, кажется, не поняла. Немедленно!
    Я сбросил на пол все ее вещи. Сэндвичи разлетелись на отдельные половины, из них выпали скупые объедки курицы, а книгу выхватил прямо из рук. Малькольм бросил Паулина на пол, она болезненно скривилась, соприкоснувшись спиной грязного пола, в ее глазах заблестели слезы, после чего полились по щекам волнистыми струями.
- Убить пересмешника? Ха, да тебя за эту книжонку могут посадить на 15 суток.
- Спасибо за заботу. - Спасибо за заботу. Печальную улыбку Джаконды.
    Вначале я хотел разорвать книгу и заставить безымянную съесть бумагу из нее, но все таки решил попридержать ее у себя. Не каждый день так легко попадается такое сокровище. Карл схватил пальто и со всей силы бросил на пол, топча его каблуками до блеска начищенных туфель, вылил на него кофе из личной порцеляновой чашки.
   Паулина не скрывала слез, не скрывала гнева. Она рыдала стоя на коленях перед испорченными вещами и смотрела на нас своими раскосыми серыми глазами со смешанными чувствами. Не ненавистью, а разочарованием и презрением. Тогда... Тогда я считал ее просто идиоткой, а сейчас... Сейчас я знаю, это не она была жертвой, это мы были жертвами собственной глупости и слабости.