Глава 14. Прошлое
Прошло уже больше года, но воспоминания не поблекли. Они жили в теле, застыв в связках, мышцах, дыхании.
Я помнила не лица — прикрытые капюшонами, искажённые полутьмой, зубы в усмешке, напоминающие оскал.
Я помнила запах кожи, звук дыхания рядом, сухой хруст суставов, когда меня сжимали.
Помнила тошноту, вкус собственной крови, и как глотка сжималась от невозможности закричать.
С тех пор я тренировалась.
Каждую свободную минуту, каждый день. Руки сбивались в кровь от захвата меча, плечи ныли по ночам, но я не останавливалась.
Пока Лина спала, я отрабатывала уклон на пустой кухне.
Пока близнецы болтали, я вслушивалась — не в их слова, а в тихий скрежет дыхания, в шорох на скошенной траве, в то, что не слышала раньше. На что не обращала внимание.
Теперь слышала всё. И никто не подкрадётся, если не позволю.
Я узнала, где они живут.
Когда один из них навещал трактир, где хмель дурил головы, и потные ладони прижимались к барным стойкам, к телам разукрашенных девиц, а столам. Я смотрела из-за угла.
Он всё ещё смеялся.
Он всё ещё пил.
Он всё ещё думал, что остался безнаказанным.
Второй — тише. Осторожнее.
Каждую ночь возвращался одним и тем же путём. Через задний вход в казарму.
Он не знал, что я видела, как он гладил щеку девчонке с кухни, — той, что была слишком молода, чтобы носить на себе его руки и отдаваться ласке его губ и языка.
Я видела, как она отворачивалась, но не говорила ничего. Как я. Скрывала отвращение ради чего-то. Возможно цели, возможно из-за страха.
Больше — никто, никогда… Не сломается от их рук.
Я не просила Лину помочь.
Просто протянула ей свернутый клочок бумаги, когда мы убирали посуду. Написала записку заранее, простой текст, не выдающий его автора.
—Оставь у Ялена на тумбе. Пусть найдет сам.
Она не задала ни одного вопроса. Только посмотрела мне в глаза и что-то в ней тогда сжалось. Но она кивнула и ушла.
Солнце ещё не встало, но небо уже светлело, готовое встречать рассвет вместе со мной. Лес молчал. Ни птиц, ни ветра. Будто природа затаила дыхание, чувствуя — что-то должно случиться.
Я пришла первой. Точно в назначенное время, может, немного раньше. Поляна была знакома — когда-то здесь Сайер швырял в меня сосновыми шишками, пока Вирнес пытался объяснить технику нового приема. Смех был тогда. Свет. Простота. Теперь — только холод и рукоять клинка в ладони.
Он пришёл с опозданием.
Хруст веток, тяжёлые шаги.
Выходил из тени, не торопясь — самоуверенный, как всегда.
—А я то думал, Эста… или не Эста. А ты и правда пришла. — Ухмылка. Гнусная. Снова оскал. — Мне говорили, ты сдалась. Мол, смирилась. Ну что ж, приятно, когда бывшая рабыня сама просит встречи.
Я не ответила. Не стала вестись на его провокацию, по крайней мере пока. Он остановился в десяти шагах. Вгляделся.
—Что, молчишь? Бровки хмуришь? Тоже мне, мстительница. Думаешь, меч в руках — и всё можешь? Или ты принесла его в роли нашей игрушки? М?
«Потолок темницы. Камень мокрый от сырости. Приглушённые звуки, бьющиеся эхом о стены. Он склоняется — хохочет, чуть пьяный, взъерошенный, но чертовски довольный. Я задыхаюсь, пытаясь не смотреть.»
—Ну не ной. Будешь вести себя хорошо — может, не больно будет. Сыграешь роль нашей игрушки и отпустим тебя.
Он наступил каблуком на кисть, что-то противно хрустнуло. Не кость, кажется сустав. Тело вздрогнуло, крик застрял в горле.»
Сердце гремит, как молот в груди. Я была здесь, на этой поляне. С клинком в руке. Сильнее. Быстрее. Но разум застрял в темнице и сковал тело.
Я почти оступилась — не только на шагу, но и мысленно. Каждое возвращение туда, как падение с высоты при засыпании. Чувство невесомости настолько реальное и нереальное одновременно, что мышцы сокращаются сами.
Но я держусь.
—У тебя будет шанс. С честью пришёл — с честью умрёшь. — сказала я. И он всё понял.
Без грязи. Без засады. Один на один.
—Ты что, по-настоящему?.. — он хмыкает. — Брось. Мы же просто развлекались. Ты, может, и сама…
Рукоять жалостно скрипнула, когда пальцы на ней сомкнулись сильнее. Он не замечает, как я двигаюсь. Он думает, что ещё смеётся. А я уже в атаке.
Ялен отшатнулся, но было уже поздно. Я ударила, вложив в атаку холодную злость и расчет. Он парировал — неплохо. У него опыт. Но не концентрация и ненависть, которые есть у меня.
Плечо. Бок. Он отступил — в глазах злость, неожиданная боль. Наши клинки встретились в воздухе со звоном, от которого пробежала дрожь по земле. Я шла в наступление с точностью часового механизма. Уклон. Подсечка. Резкий разворот.
—Дрянь!.. — заорал, когда я прижала его к дереву, — Ты сдурела!
—Неприятно что-ли? — Я наигранно вскинула брови, показывая удивление.
Злость окутала сердце, и я завершила то, что планировала уже давно. Удар пришелся ему в грудь, кровь, пульсируя, стекла по губам к подбородку.
Падая на колени, Ялен смотрел вверх, в сереющее небо, будто до конца не верил, что это конец. А я стояла над ним, как каменное изваяние. И только тогда заметила — руки дрожали. Не от страха. От того, что больше не нужно задерживать дыхание.
Я подошла ближе. Без слов. Без былой ярости. Подняла клинок, которым нанесла быстрый, чистый удар в сердце. Не из мести.
Из справедливости. Вытерла его об одежду и ушла.
Я стояла у ручья. Капли крови падали с клинка в воду, окрашивая ее в красноватый цвет. Я смотрела на отражение: Ни слёз. Ни облегчения. Только тишина.
* * *
На этот раз я не торопилась.
Второй знал. Чувствовал.
Я видела, как на следующий день его глаза метались, как он выходил из казармы с рукой на рукояти, как оглядывался чаще обычного.
Он понимал: если один мёртв — значит, следующий он.
Я снова написала записку.
Та же бумага. Та же тишина, что кричит о скорой Буре.
Я снова не подписалась, не поставила ни одного знака, ни одного намека, что это я.
И снова Лина — без слов, с тем же тревожным взглядом, будто знала, что это — последняя, приняла ее и унесла, чтобы положить в комнате Берта.
Я пришла позже. Небо еще не тёмное, но уже не синее — серо-лиловое, затуманенное. Берт уже был там. Стоял на краю поляны, напротив деревьев, напротив меня. Спина ровная. Рука на мече. Вся фигура — напряжённый нерв, натянутый до предела.
Он не знал, кто придёт.
Может, мстящий брат. Может, посланник. И он точно не ждал меня.
Я вышла из тени деревьев, ступая медленно и тихо, с расправленными плечами.
Свет падал на лицо. Не спрятаться, не обойти.
Он узнал. И замер, как олень перед хищником. Глаза на секунду расширились, брови подпрыгнули.
—Ты?.. — он почти прошептал, едва шевеля губами.
—Вспомнил?
Берт неосознанно сделал шаг назад. Потом — язвительная усмешка и прищур. То, что пытается спрятать страх. Но я видела, как грудь задвигалась быстрее, заставляя раздуваться его ноздри, как пальцы чуть оголили лезвие в ножнах.
—Ты серьёзно?.. Зачем тебе это? Слишком поздно, девочка, чтобы мстить. — Он чуть наклонил голову, будто хотел разглядеть лучше. — Ты… не выглядишь как жертва.
—И ты не выглядишь как человек. — мой голос был ровным, когда я сделала шаг к нему, а он снова от меня.
—Это был приказ. Это было... нужно. Мы — охрана. Это... долг.
—Нет. — Ещё шаг. — Это был ваш выбор.
Он вскинул меч. Не резко. Осторожно, направил на меня. Всё ещё надеялся, что я отступлю.
—Слушай, может, договоримся? Ты… ты ведь не убийца.
—Я стала ею в ту ночь, когда ты со своими дружками решил, что сможешь меня сломать.
Клинки соединились в грубом танце. Мой — врезался с расчетом и уверенностью, создавая вибрацию в руке соперника и летящие в стороны искры. Его — отвечал, чтобы защитить.
Берт метался. Бил из-под угла. Пробовал увести взгляд, отвлечь, бросил в меня песком — и только потом ударил. Играл грязно. Я ожидала, — мои блоки были механичны, точны.
Он резал по воздуху. Я — по телу.
«Он — тот, кто держал мне запястья. Кто смеялся, когда я не могла дышать.
Он смотрел, как я пыталась вырваться.
Держал до тупой боли. До онемения. До забвения.»
Возврат в настоящее был резким, но он придал мне сил. Я ударила, — он закричал и меч вылетел из его руки. Ялен опёрся о дерево, зажав раненый бок.
—Прости… пожалуйста. — он уже не язвил. Было только сбитое дыхание. Только испуг.
—Прощения просят живые. — я подошла ближе, он опустился на колени.
— Я... Я просто исполнял… я не думал…
—И больше не будешь. — сказала я и подняла клинок.
Завершающий удар был быстрым. Он рухнул, как брошенная тряпка.
Без достоинства.
Без слов.
Без прощения.
Я долго сидела у реки, прислонившись спиной к дереву. Лес казался холодным. Даже птицы не пели. Моё сердце билось ровно.
Не было ни слёз. Ни боли. Ни облегчения. Просто тишина внутри, как в океане, когда наконец закончился шторм.
—Это был ваш выбор. А я сделала свой.
Я вернулась поздно. Близнецы ждали у заброшенного храма. Не спрашивали, где была. Не пытались расспросить. Просто сидели у огня.
Сайер жевал сухофрукт, Вирнес держал чашу с чаем, который давно остыл.
—Ты опоздала. — бросил Сайер. Не укор. Просто констатация.
—Было важное дело. — ответила я, снимая плащ и бросила его на обломок статуи.
Никто не двигался. В воздухе висела тишина. Тяжёлая. Плотная, как ворс на ковре.
Вирнес заговорил первым:
— Они мертвы.
Я не ответила. Достала чашку из рюкзака и наполнила чаем, не поднимая глаз.
—Одного нашли у реки. Второго утром вытащат из чащи.
Сайер откинулся на спину, глядя в звёздное небо:
—Интересно, кто бы это мог быть?..
— Кто-то с хорошей памятью. — добавил Вирнес, глядя прямо на меня.
Я только кивнула. Не отрицая. Не оправдываясь.
—Ты изменилась. — выдохнул Сайер.
—Мы помним тебя совсем другой. Ты когда-то носилась по лестнице с обгоревшим пирогом и пыталась нас накормить. Помнишь?
Я опустила взгляд к рукам, на которых ещё недавно была чужая кровь.
—Месть не исправит то, что было. — произнёс Вирнес, попивая свой напиток. — Она не исцеляет. Только точит клинок изнутри.
—Я не хотела исцелиться. — Я подняла на него взгляд. — Я хотела, чтобы они не смогли больше никого сломать.
Тишина. Не знаю, зацепило ли их то, что я сказала, или они просто сидели, что-то вспоминая из того, что быьло раньше. Пламя догорало, потрескивая, слегка колыхалось сухим ветром.
Сайер резко выдохнул, почти усмехнувшись:
—Ты раньше спасала пауков. Помнишь? Один раз чуть не разбила нам нос, когда мы хотели раздавить паучка под кроватью.
—Это был не просто паук. Он был меньше других, с красивым брюшком. — пробормотала я.
—Конечно. — кивнул Сайер. — Ты всегда защищала слабых.
Он посмотрел в сторону.
—Просто теперь страшно быть тем, кого ты защищаешь.
Вирнес встал, подошёл и положил руку мне на плечо.
—Мы не осуждаем. Просто… грустно видеть, что ты выросла не тогда, когда надо. И не так, как хотела бы.
—Ты всегда была светом, Эста. А теперь ты — пламя. Красивое. Жгучее. И к нему уже не подойти просто так.
—Мы будем скучать по той Эсте, что пряталась за нашими спинами раньше. И гордиться той, что сейчас стоит перед нами.
Я ответила им кивком. Просто не знала что ответить, но была благодарна за то, что они не отвернулись после того, что я сделала.
—Я попрошу кузнеца выковать такой же. — Я кивнула на свой клинок. Клинок, который я должна была вернуть Эриасу, когда он вернётся. И который останется со мной до конца.
Они ушли, позволив мне побыть одной. Оставили меня у догорающего костра. Я сидела молча, смотрела, как медленно затухают угли и думала:
Я не потеряла себя. Я просто нашла ту, кем пришлось стать.
Когда я вошла в комнату, Лина уже сидела на краю кровати, обхватив колени руками. Свет от лампы дрожал, будто сам чувствовал тревогу в воздухе.
Она подняла голову, едва я переступила порог.
—Ты… — начала она, но замолчала.
Вместо слов — взгляд.
Долгий, осторожный. Понимающий слишком многое.
Я не стала ничего говорить.
Молча скинула плащ, повесив его на дверь ванной. Кровь на подоле уже высохла, уже не отстирать. На коже — тонкая плёнка усталости. Лина встала, медленно подошла.
—Это ты.
Это не было вопросом. Она уже знала. Как и все, что двоих стражников больше нет в живых.
Я кивнула.
Лина всматривалась в моё лицо, будто пыталась найти что-то — следы боли, остатки ярости, хоть какую-то трещину, по которой можно добраться до меня.
—Ты вся… будто стеклянная. Кажется, тронь — и треснешь. Но не от боли… — Она замялась. — От пустоты.
Я не ответила. Только опустила взгляд. Сейчас всё будто укутали изнутри — чувства, запахи, даже мысли. Всё стало плоским, словно я дышала сквозь мокрую ткань.
—Я просила тебя не ходить.
—Ты знала, что я всё равно пойду.
—Знала… — Лина сжала пальцы, словно хотела удержать то, что из них ускользало. Что-то невидимое и понятное только ей. — И всё равно молилась, чтобы ты этого не делала.
Я подняла глаза, Лина вздрогнула, осторожно подошла ближе, как к дикому зверю, что мог укусить.
Пальцы дрогнули, когда коснулись моего запястья.
—Твои руки больше не дрожат.
—А внутри? — спросила я.
Лина подняла на меня глаза, будто боялась увидеть то, о чем уже знала, и одновременно видела насквозь.
—Внутри… зима. Не временная. Не та, после которой приходит весна. Та, где не тает снег, — Такая, в которой живут, потому что умирать уже поздно.
Я вдохнула — воздух врезался в лёгкие, как лезвие, ломая ребра изнутри.
—Ты меня ненавидишь?
—Я боюсь.
—Меня?
—Нет.
Лина отвела взгляд, стиснув ладони.
—Боюсь, что ты ушла. Совсем.
Я кивнула.
—Я тоже боюсь. Но не того, что ушла. А того, как легко это оказалось.
Она вскинула на меня глаза — будто увидела впервые.
—Я здесь, — добавила я, почти машинально.
—Нет, — тихо сказала она. — Это не ты, а всего лишь оболочка.
Я не стала спорить. Лина сделала шаг назад, прижав руки к груди, словно между нами стало холоднее.
—Мне нужно научиться не вспоминать, какой ты была. — Она сжала пальцы — не от страха, а чтобы почувствовать хоть что-то. — Научиться любить ту, что осталась. Или хотя бы… не бояться.
Она сделала паузу
—Я постараюсь. Но не жди от меня тепла.
Лина развернулась и ушла. Не было ни хлопка двери, ни шагов, разбивающих тишину. Только легкое движение воздуха, как от взмаха крыла.
Я осталась.Просто стояла, не чувствуя пола под ногами. Как будто тело помнило, что надо держаться вертикально, а всё остальное — уже не важно.
Тишина заползала в грудь, обвивалась вокруг рёбер. Не уютом. Не покоем. Пустотой.
Я потянулась к лицу, чтобы вытереть слёзы. Их не было.
Кожа под пальцами была холодной но сухой. Я провела ладонью по щеке — и будто коснулась лица, которое мне не принадлежит.
Раньше я плакала. Кричала. Сердилась. Теперь ни боли, ни гнева. Только ровная, чёрная гладь. Ни всплеска. Ни ветра.
Я села, не ощущая веса тела.
Пальцы на руках чуть подрагивали — не от страха или холода. От того, что внутри всё остановилось, а они почему-то ещё пытались жить.
Это не было концом, но и не было началом. То, что действительно ничего не изменило, кроме отношения окружающих ко мне.
Вместо Ялена, Сайгра и Берта придут другие, и далеко не факт, что они поведут себя иначе.