НАПЕРЕКОР

«Каждый раз открывая все новые и новые тайны, я не знаю что еще должно произойти, чтобы я треснула окончательно. Иногда мне кажется, мой брак от и до построен на лжи и обмане и я не знаю можно ли будет когда-нибудь восстановить то, что было утрачено. Хотя, пожалуй стоит сформулировать вопрос иначе : нужно ли восстанавливать то, что было утрачено?»

— из дневника Мередит Олдридж.

Прошло две недели.
Две глухие, вымотанные недели, в которых я снова превратилась в машину, не позволяя себе перебоев и пауз. Я вернулась в привычный режим: безжалостный к себе и абсолютно стерильный по эмоциям. Работа стала моим единственным ориентиром. Я заполняла ею каждый час: новые партнёрства, отчёты, расчёты, масштабирование, оптимизация. Контракты, сделки, стратегия на следующий квартал — каждый новый шаг будто подкидывал мне дозу кислорода. Всё, что могло принести компании больше денег, больше влияния, больше веса на рынке становилось приоритетом. Работа как всегда, была единственным, что я контролировала и единственным, что меня не подводило. Я гналась за эффективностью, за результатами, как будто от этого зависело не только благополучие компании, но и что-то большее. Что именно я еще не могла до конца сформулировать, но где-то в глубине души сидела ноющая заноза, шепчущая: «Пусть он увидит. Пусть, наконец, заметит. Пусть он оценит.»
Я не слышала ничего от отца с момента прошедшего приема. Это было привычно для меня не получать от него ни писем, ни звонков, ни даже холодных, дежурных сообщений и оттого ощущала лишь пустоту, в которую я не смела заглядывать, чтобы не осознать, что жду от него того, что он, возможно, никогда мне не даст.

Пробежки ранним утром были единственным временем, когда я позволяла себе выдохнуть, пусть и в них был элемент наказания. Я загоняла себя до тошноты, до жжения в прокуренных лёгких, до онемения в ногах, будто надеялась, что если достаточно быстро бежать — смогу оторваться от всего, что внутри. Смогу оторваться от себя.
Никто не говорил мне напрямую, что со мной что-то не так, но я видела это в каждом элементе коммуникации. Джо стал тише. Осторожнее. Иногда пытал попытки выдернуть меня на ужин после работы, оставлял милые записки на стикерах, но избегал со мной прямых телесных контактов. Элейн с её почти материнской мягкостью теперь звонила реже и аккуратнее подбирала темы для разговоров. С Киарой и Аариком мы созванивались по фейстайму через день, но каждый их обеспокоенный взгляд кричал громче слов. И пусть они пытались не задавать лишних вопросов,  в их голосах все равно звучала эта осторожность — как будто я скленная ваза, и они боятся, что если тронуть не тот осколок, то я развалюсь. Это до дрожи раздражало, ведь меня не нужно жалеть. Я не нуждалась в сочувствии. Я нуждалась в результате. И потому, каждый подписанный контракт был подтверждением: я справляюсь. Каждый новый ноль в отчёте был доказательством: я не разрушена. Каждая запара, в которой я находила решение раньше всех, был аргументом: я целая. Я способная. Я сильная.
Я могла работать. Могла приносить прибыль.
А значит — всё в порядке.

В порядке.
В порядке.
В порядке.
Я повторяла это как мантру, пока не засыпала в пустой квартире, в идеально убранной спальне, где всё напоминало порядок, и ничего не напоминало тепло.

Телефон вибрирует, когда я заканчиваю просматривать отчёт по новой партнёрской сделке. Элейн.

«Не забудь: завтра в 11 — Раджвира. Я тебя записала ❤️»

Я выдохнула сквозь сжатые зубы. Конечно же, я забыла. Две недели назад я согласилась, потому что не могла отказать своей новоиспеченной подруге. Тогда это казалось далёкой, абстрактной точкой на горизонте, что-то из разряда «потом», и сейчас оно настало.  Я прижала пальцы к переносице. Ну вот зачем мне индийский провидящий сейчас? Что он может сказать мне, чего я сама не знаю? Последнее, чего я хочу — это сидеть напротив таинственного индийского шамана и «смотреть внутрь себя».
Мои пальцы зависают над клавиатурой в импульсе написать, что не получится, что у меня завал, форс-мажор, да что-нибудь... но я вижу это глупое, ласковое сердечко в конце её сообщения и вспоминаю, с какой надеждой она смотрела тогда, когда я согласилась. Выдох.
Отправляю Элейн короткое сообщение «Я буду» и в этот момент дверь в кабинет открывается без стука. Конечно, только он может себе это позволить. Джо заходит с двумя стаканами кофе и с тем самым выражением лица, когда он собирается делать вид, что всё в порядке, даже если на заднем плане рушится здание.

— Ты бы видела, как Грег чуть не уронил макет выставочного стенда прямо на голову Люси, — сообщает он с такой самоиронией, будто рассказывает о спектакле. — Я думал, она прибьёт его степлером, если не гвоздями от конструкции.

Он садится напротив и протягивает мне кофе. Мой любимый, что замечаю по запаху. Джо смотрит на меня с ожиданием. Я киваю, почти безэмоционально.

— Спасибо.

— Ты всё ещё злая на мир или уже поубивала всех мысленно?

Я бросаю на него взгляд. Он пытается разрядить обстановку, но я не в настроении подыгрывать.

— Не сегодня, Джо.

Он ненадолго замолкает, наблюдая за мной, как будто пытается считать температуру воздуха между нами. Потом, всё же не сдаваясь, улыбается:

— Знаешь, есть предложение. Немного безумное, но вполне безопасное.

Я поднимаю бровь.

— Даже не знаю, кого ты пытаешься убедить: меня или себя.

Джо откидывается назад, балансируя на задних ножках стула, наблюдает за мной пару секунд, потом с привычной лёгкой ухмылкой говорит:

— Я знаю, как тебя вытащить из рабочего транса.

— Сомневаюсь.

— Если кофе не помогает, может, поможет свидание?

Я повернула к нему голову.
— Что?

— Ну, ты, я и ужин в одном очень интересном местечке, где можно отвлечься от мыслей о твоей предстоящей встречи с Раджвирой, — он усмехнулся, явно зная про планы Элейн. — Я, к слову, узнаю твои расписания раньше, чем ты сама.

— Очень мило, но нет, — я потянулась к ноутбуку. — Не сейчас. У меня миллион задач.

— Ты справишься и с миллионом. Это даже не комплимент — это факт. Но... — он замолчал, глядя на меня чуть серьёзнее. — Я улетаю в Нью-Йорк. Скорее всего на пару недель. Нужно закрыть кое-какие вопросы компании перед открытием. И я бы очень хотел провести это время с тобой, пока есть возможность.

Я резко поднимаю глаза на него и замечаю, что даже затаила дыхание на мгновение. Не потому что была удивлена — я знала, что его проект развивается и на носу открытие, к которому он шел много лет, а потому , что это прозвучало до странного пусто. Я не осознавала, насколько привыкла к его присутствию за последние пол года. Джо постоянно был в воздухе офиса, в паузах между совещаниями, в моих обеденных кофе и в коротких шуточных перепалках. Всё это стало привычным фоном, как и его теплый взгляд, помощь, поддержка, двусмысленные фразочки, выбивавшие почву из под ног, его губы...
Признаюсь, мне не нравилась мысль о том, что он улетает. Я отворачиваюсь к окну, сжимая стакан в ладонях.

— Хорошо. Ужин, так ужин.

— Я услышал «да», и этого мне достаточно, — улыбается он и перегибаясь через стол, абсолютно застает меня врасплох, когда оставляет быстрый поцелуй в уголке моих губ. — Зайду за тобой в восемь.

Я слышу, как захлопывается дверь его кабинета через пару секунд, и только тогда позволяю себе выдохнуть. Неловкость щекочет кожу. Не из-за поцелуя как такового, а из-за того как ловко он рушил мои воздвигнутые стены. В этом не было грубости или напора, лишь тёплое, абсолютно обезоруживающие обаяние, от которого сложно отмахнуться. И что хуже — он делает это не на эмоциях, не потому что не может сдержаться, а потому что как раз таки знает, что делает. И продолжает делать, даже когда я отстраняюсь, даже когда холодна, даже когда раз за разом показываю, что не готова. Он добивается меня. Не в лоб, а тихо и упорно, будто уверен, что за каждой возведённой мной стеной найдёт дверь, и просто ждёт, когда я сама её приоткрою.

«...»
Частный водитель Джо забрал нас ровно в восемь. Чем дальше мы удалялись от города, тем отчетливее я понимала, что мы едем не в обычное место для ужина. Через добрый час машина остановилась у высоких кованых ворот, за которыми в полумраке возвышался старинный особняк — будто вынырнувший из старой киноленты. Его тёмные кирпичные стены были поросшие плющом, окна высокие, с резными рамами, а внутри едва горел мягкий золотистый свет. Не электрический, а ламповый — как будто там всё ещё жило прошлое. Я молча смотрела, пока Джо выходил и обходил машину, открывая мне дверь.

— Это не ресторан, — сказала я, больше себе, чем ему.

Он просто улыбнулся, но ничего не объяснил. Только легко и невесомо взял меня за руку и повел через ворота, по мощёной дорожке, которая слегка скрипела под каблуками. Я слышала только звук шагов, шелест ветра в деревьях и... музыку. Очень тихо, как на грани восприятия. Саксофон.
Когда мы вошли в особняк, меня сразу окутал теплый полумрак и аромат старого дерева, смешанный с едва уловимыми нотками сандала и кожи, как будто время здесь застыло в особой мелодии. В глубине просторной комнаты горел камин, а вокруг расставлены маленькие столики с тонкими льняными скатертями, подсвечниками и аккуратной сервировкой. На одной из стен висели черно-белые фотографии джазовых музыкантов — словно приглашая меня в другой век. За нашим столиком уже горел маленький огонек свечи. Джо усадил меня в кресло с высокой спинкой, а сам занял место напротив. Меню было лаконичным, составленным из изысканных блюд и угощений на вечер, словно специально подобранное под настроение. Я заказала филе утки с ягодным соусом и пюре из пастернака — нежное и глубокое по вкусу. Джо выбрал тушеную говядину с розмарином и карамелизированным луком. К напиткам он предложил нам бутылку французского красного вина, изысканного и бархатистого, которое мы медленно растягивали, словно стараясь остановить время.

— Ты почти ничего не рассказывал мне про Нью-Йорк и про то, что ты там запускаешь, — начала я диалог, когда официант в очередной раз подошел к нам, чтобы подлить вина. Джо чуть улыбнулся, как будто был удивлён, что я спросила.

— Я не хотел грузить тебя этим, это больше про меня и мою команду. Не хотелось тащить это в наш с тобой рабочий ритм.

— Ну... теперь мне хочется знать. Не как твоему бизнес - партнёру. — Я делаю паузу. — Просто интересно, чем ты живёшь за пределами офиса.

Это было правдой, мне хотелось узнать его лучше. Но я не могла не признать и эгоистичного желания знать об этой части его жизни теперь, когда понимала, что он улетает. Джо подаётся вперёд, в голосе — та лёгкая тепло-ироничная нота, которую я уже узнаю с полуслова:

— Осторожно, Стелла. Сейчас я начну читать лекцию о венчурных фондах и ты потеряешь ко мне всё уважение.

Я улыбаюсь краешком губ.

— Рискну.

Он откидывается на спинку стула, заводит руки за голову, ненадолго закрывает глаза — будто собирается с мыслями. Потом смотрит на меня уже более серьёзно:

— Мы создаём мультиструктурный инвестиционный холдинг. По сути — это семейный конгломерат, который я решил трансформировать изнутри. Мой отец всю жизнь строил традиционную бизнес-империю: недвижимость, банковские инструменты, частный капитал. Всё под знаком "старых денег", проверенных связей, устойчивых активов, но я — немного другое поколение.

— Ты хочешь реформировать его систему?

Он усмехается:

— Скорее — вырастить новую ветвь на том же древе. У нас будет три ключевых направления: венчурные инвестиции в устойчивые технологии, частный клуб для основателей и предпринимателей, и подразделение по креативной архитектуре брендов. Это моя часть — креативная экосистема, которую я тяну последние три года параллельно с работой с отцом. В Нью-Йорке мы открываем первую штаб-квартиру — базу для всех партнёров, стартапов и резидентов.

Я моргаю, чуть ошеломлённая масштабом.

— Ты строишь бизнес-город в миниатюре.

— Почти, — ухмыляется он. — Только вместо улиц — потоки инвестиций, а вместо зданий — люди.

— И отец не сопротивляется?

— Удивительно, но нет. Он... наблюдает. Я думаю, он хочет понять, смогу ли я сделать это по-своему, не разрушив то, что он строил. Мы разные. Он человек структур, а я потоков. Но однажды всё это станет моей ответственностью и уж лучше сейчас создавать свои смыслы.

Я не сразу нахожу, что сказать. Во мне борются две вещи — восхищение и непрошеное ощущение, что я упустила часть его мира, которая была у меня перед глазами всё это время, но я в неё не заглянула.

— Почему ты не рассказывал об этом раньше?

Джо смотрит на меня чуть мягче и отпивает вина.

— Наверное, ждал, пока ты спросишь. Или... пока это станет чем-то важным между нами, а не просто фоном.

— Ты бы хотел сделать это глобальным? — спрашиваю.

— Очень. У меня в планах вторая штаб-квартира в Европе. Лондон, Барселона или Мюнхен, пока ещё не решил.

И вот в этом месте меня внезапно кольнуло — остро и неожиданно. Потому что в этой картине, полной размаха, инвестиций, стартапов и городов нет нашего общего дела. Нет меня.

— А как ты планируешь совмещать всё это с работой в нашей компании? — мой голос звучит чуть тише, и я сразу же ненавижу себя за эту уязвимость. — То есть... ты ведь не сможешь оставаться партнёром в прежнем смысле?

Джо отвечает не сразу, делает еще глоток вина и я вижу : этот вопрос не застал его врасплох.

— Это то, о чём я думаю постоянно, — говорит он тихо, почти без улыбки. — Пока мне удаётся балансировать, я не хочу торопиться с решением. Но я понимаю, что рано или поздно придётся выбирать: или Бостон или... шаг дальше.

Внутри что-то сжимается. Я не хочу быть слабой. Не хочу показывать, как это ранит, ведь мне так нравилось с ним работать. Ведь я так к нему привыкла.

— Понимаю, — говорю спокойно, стараясь скрыть все эмоции за маской холода, — Ты должен идти своим путём. Я бы сделала то же самое.

Джо смотрит на меня пристально, и в его взгляде появляется какая-то странная, почти интимная мягкость.

— А ты уверена, что ты сама навсегда в Бостоне?

Я поднимаю брови.

— Это намёк?

— Это наблюдение, — отвечает он спокойно, отвлекаясь на нарезание мяса в своей тарелке.
— Ты меняешься и растешь. Не думаю, что твоя история заканчивается здесь, просто пока ты этого не видишь, но вижу я.

На секунду мне хочется отвернуться, сделав вид, что для меня это ничего не значит. Но этот вечер не про маски. Джо говорит то, о чем я боюсь даже думать. Что возможно, когда-нибудь я перестану быть дочерью своего отца, работающей в его тени. Что, может быть, мне тоже суждено двигаться, расти и идти дальше. Я отпиваю немного вина, чувствуя, как тепло растекается по груди. И, не глядя на него, говорю:

— Может быть, ты и прав, но с убеждениями моего отца я навряд ли когда-нибудь полностью отсоединюсь от его дела.

— Стелла, ты одна из самых сильных женщин, с которыми я работал. Ты уже сейчас больше, чем просто протеже и я не думаю, что ты создана для того, чтобы всю жизнь оставаться в рамках одной компании. Думаю, то, что дал тебе твой отец сейчас — это лишь первая ступень твоей карьеры.

Это имело смысл. Я наследница большой империи. Нравилось мне это или нет, но моё имя с рождения было чем-то большим, чем просто фамилия. Оно имело внушительный вес обязательств. Иногда — щит, хотя чаще — якорь.
Мой отец — мультимиллионер с безупречной репутацией и пугающей стратегией, который не строил карьеру , а возводил династию. Сперва международный консалтинговый холдинг, затем инвестиционный банк, теперь — закрытая сеть венчурных структур, охватывающих Европу, Восточную Азию и Восточное побережье Штатов. Всё это — с его холодной, безупречно выверенной подачей.

— Скажи честно, — тихо произнесла я, обводя пальцем край бокала. — Ты ведь тоже считаешь, что мой отец держит меня в Бостоне как стажёра, просто для того, чтобы подготовить?

— Я думаю, — Джо откинулся в кресле, его голос звучал спокойно, но в нём сквозила острая наблюдательность, — что Макс Эдриан никогда не делает ничего случайно. И ты здесь, потому что тебе нужно было учиться на практике. В бизнес реальности со всеми рисками и эмоциями.

— Он говорил, что нужно почувствовать пульс настоящего бизнеса. Увидеть, как думают те, кто строит с нуля. Те, кто живёт не за счёт капитала, а за счёт инстинкта.

— И ты почувствовала?

Я на мгновение замолчала. Да. И с лихвой.
Мой инстинкт с тех пор кричал, бился, выл и... неожиданно привязался. К городу. К проекту. К Джо.

— Я поняла, каково это – за что-то бороться. Не ради фамилии, а ради себя. Ради идеи.

— Вот и ответ, — усмехнулся Джо. — Ты созрела. И твой отец это знает. Поверь, он уже планирует, какой из своих бизнесов отдать тебе. Возможно, не сразу, но он ждёт, когда ты сама заявишь о себе своими действиями, а не дипломом или данными тебе привилегиями.

— Он говорил, что я должна быть готова принять ответственность, когда придёт время, — говорю я почти шёпотом. — Что рано или поздно, мне придётся стать лицом семьи. И сделать это так, чтобы никто не сомневался, что я этого достойна.

— Тогда, возможно, сейчас ты и правда стоишь на первой ступени. Но только ты выбираешь, как высоко идти дальше. И с кем.

Мои глаза встречаются с его. И вдруг я понимаю: у нас с ним похожие судьбы. Только он вырвался вперёд, а я всё ещё держусь за поручень. Джо продолжает смотреть на меня спокойно и терпеливо, будто ждёт, пока я сама дойду до какой-то истины. И я почти слышу её внутри себя, как глухой удар молота по металлу: не всё, что связано с отцовским именем, обязательно должно стать моей тюрьмой.

— Ты знаешь, — медленно говорит он, отводя взгляд на бокал в своей руке, — иногда настоящая сила приходит не тогда, когда берёшь чужое знамя, а когда поднимаешь своё, даже если сначала в это веришь только ты... и ещё кто-то рядом.— Он бросает на меня короткий, но ясный взгляд.
— Потому что одному сложно построить империю. Но если рядом кто-то, кто видит в тебе больше, чем фамилию или наследство... — он слегка улыбается, — это уже не просто успех. Это судьба.

Я задерживаю дыхание. Он мастер в том, чтобы не называть вещей напрямую и сейчас однозначно не предлагает ничего вслух, но в этом коротком, почти мимолётном обмене было больше смысла, чем в десятках официальных сделок.

Он не просто верит в меня.
Он верит, что мы вместе — сила.

И в какой-то странный момент, между джазовой импровизацией в углу зала и тихим звоном бокалов, я понимаю: возможно, всё, к чему я так отчаянно стремилась уже сидит напротив, смотрит внимательно и предлагает выбрать не только путь... Но и спутника.

— Ты когда-нибудь танцевала под джаз? — вдруг спросил Джо, быстро переводя тему или может дабы снизить градус неловкости, в которой я не знала что ему ответить.

— Только перед зеркалом, в носках, когда была подростком. Под Эллу Фицджеральд.

Он обмакнул губы салфеткой, все еще глядя прямо мне в глаза и отложив ее в сторону, протянул мне ладонь.

— Тогда сегодня — твой вечер возвращения.

Я чуть колеблюсь — ровно секунду, а потом всё внутри как будто щёлкает. Я вкладываю свою ладонь в его и уже не важно, что будет дальше. Джо встаёт, обходит стол, не разрывая зрительного контакта, и ведёт меня за собой в центр зала, где бархатное освещение струится сверху, будто падает сквозь невидимое сито. Нас окружают только музыканты: пожилой саксофонист с закрытыми глазами, погружённый в мелодию, пианист в сером жилете и басист, что будто раскачивается на волнах звука. Больше никого. Особняк закрыт только для нас. Я не умею танцевать так, как, наверное, надо, но когда его рука ложится мне на талию, а другая бережно обнимает мою ладонь, я перестаю думать. Джо притягивает меня ближе, и я чувствую, как его тело согревает меня даже сквозь одежду. Наши движения не идеальны, но искренни. Мы просто позволяем музыке вести нас. Один шаг. Второй.
Он ведёт. Я следую.

— Ты хорошо двигаешься для девушки, которая танцевала только перед зеркалом, — говорит он тихо между нами.

— А ты хорошо ведёшь. Так что, возможно, дело в партнёре, — отвечаю, стараясь удержать спокойствие, хотя сердце колотится, как сумасшедшее. Мужчина чуть усмехается, склоняется к моему уху, и в те секунды тишины, когда мы так близко, я ощущаю его дыхание и как нос щекотит кожу у моей скулы. Приглушенный хриплый шёпот касается кожи, словно шелк:

— Твой запах, — он выдыхает с шумом, — Мне кажется я ни от чего так не терял рассудок.

Я замираю, едва слышно втягивая воздух. Моя рука неосознанно сжимает его плечо, будто только это держит меня на ногах. Его голос — бархат и сталь, и каждый звук будто проникает сквозь кожу.

— Хочешь открою тебе секрет?

— Да, — отвечаю я тихо. — Хочу.

Он отводит взгляд на миг, будто возвращается куда-то в прошлое. Затем усмехается и в этой усмешке сквозит теплая и уютная ностальгия.

— В ту ночь, на банкете моего отца, — начинает он медленно, — когда ты появилась в зале в том белом платье с открытой спиной и таким лицом, будто весь зал тебе наскучил за секунду, — он усмехается чуть шире, — я буквально перестал слышать, что говорят рядом.

Он снова смотрит на меня. Так точно и глубоко, что армия бабочек в моем животе снова пускается в бой.

— Но знаешь, что меня сразило по-настоящему? Когда ты поставила на место партнёров своего отца. Помнишь, как они начали отпускать эти свои снисходительные комментарии про «наследную принцессу» или надежды, что ты лишь красивое дополнение к империи Эдрианов, а ты поставила их на место так, что они замолчали и больше не посмели заговорить за весь вечер?

Я моргаю. Помню. Конечно, помню. Но тогда я думала, что никто толком этого не заметил.

— Я стоял у бара и не мог оторвать глаз. С того момента знал , что хочу узнать тебя. Любым способом. Я разузнал о тебе всё у отца. Узнал, что ты должна начать работу в филиале Макса Эдриана и тогда... я попросил отца поговорить с ним о сделке, чтобы выкупить долю и стать равнозначным партнером. Чтобы мы... работали вместе.

Я отстранилась. Не сильно, но достаточно, чтобы прочитать на его лице выражение, в котором не было ни тени раскаяния. Только правда.
Он даже не пытался себя оправдать.

— Ты хочешь сказать... — я сглотнула. — Что ты купил часть компании, чтобы... чтобы быть рядом со мной?

Голова закружилась, пытаясь переварить услышанное. Мысли разлетелись в разные стороны от того, что я до сих пор не знала, что мне делать с этой информацией и как на нее реагировать. Джо утвердительно кивнул.

— Но... — я покачала головой, сердце стучало, как в панике. — Подожди, это...

— Это был единственный шанс, — перебил он мягко. — Я не строил планов насчёт тебя. Я просто знал, что хочу быть рядом. Хоть как-то. Хоть на деловой дистанции. Хоть как партнер, — серый омут глаз тянул меня за собой, прямо в эту минуту показывая мне насколько он безоружен, а я сжималась в тревоге все сильнее.
— И я был готов рискнуть. И делом, и репутацией, и деньгами, хотя тогда ты была всего лишь миражом в белом платье с бокалом в руке.

Мне было трудно дышать. Сердце сжималось от чего-то неопределённого — ужаса, возбуждения, недоверия и восхищения одновременно.

— А если бы я оказалась другой? Если бы ты ошибся?

Джо чуть улыбается, наклоняясь ближе.

— Тогда, наверное, я бы остался с убытком... и с полным осознанием, что проиграл женщине, которую даже не успел узнать, — Он задерживает дыхание. — Но я не ошибся.

И вот он снова рядом. Лицо всего в дюйме от моего. Музыка всё ещё льётся где-то позади, а я стою в его объятиях, потрясённая, обезоруженная, раздетая до самой сути не его пальцами, а его правдой.

— И мой отец так легко на это согласился? — спрашиваю я тихо, слишком тихо даже для себя самой. В голосе не удивление, вовсе нет. Это сомнение, потому что я слишком хорошо знала своего отца, который бы не раскидывался активами компании просто так.

Джо смотрит на меня с паузой. Словно уже знал, что я задам этот вопрос.

— Легче, чем ты думаешь, — отвечает он, почти спокойно. — Конечно, у него были свои условия. Но всё решилось быстро. Он понял, что я серьёзен.

Я чуть напрягаюсь. Его слова обжигают меня не хуже признания в чувствах. Условия? Серьёзен? Что, черт возьми происходит?

Это выглядит уж слишком гладко, слишком «не в духе Макса Эдриана» и слишком похоже на чертову сделку. Я отступаю на полшага. Рука Джо остаётся в воздухе, не дотягиваясь до моей.

— Что ты имеешь в виду под фразой «свои условия»? — спрашиваю, хмурясь. — Он... предложил тебе это сам?

Джо чуть качает головой, но взгляд не отводит.

— Нет, но думаю, он не был против, — Джо замолкает, прежде чем добавить:
— И, может быть... он видел в этом определённую перспективу. Не только деловую. Он не говорил это прямо, но я понял. Ты ведь сама знаешь, каков он. Всё просчитывает на три шага вперёд.

Мои пальцы сжимаются в кулак. Вот и всё.
Вот он — не отец, а холодный стратег. Невозмутимый патриарх. Тот, кто даже мою жизнь способен выстроить как выгодное слияние.
Я вскидываю на Джо взгляд, и он замирает, увидев выражение моего лица.

— Значит, ты знал, — говорю я ровно. — Знал, что он, возможно, рассматривает нас... как проект?

— Нет, Стелла. Это не...

— А ты играл по его правилам? — перебиваю я. Голос всё ещё спокоен, но внутри буря. — Сделка ради доступа? Ради доверия? Ради меня?

Джо делает шаг ближе, но я отстраняюсь. Его присутствие вдруг стало тяжёлым.

— Всё началось не со сделки, — говорит он тихо.
— А с того, что я не мог выкинуть тебя из головы. Всё, что было после — это следствие.

Он качает головой, делает осторожный шаг ближе будто к дикому зверю.

— Я знал, что однажды ты спросишь об этом и решил, что уж лучше я скажу это сам, пока ты не узнала из других уст. Потому что всё остальное было искренним с самого начала и до этого момента. И то, что я чувствую сейчас... это не часть сделки, Стелла. Это настоящий я.

Я снова отворачиваюсь. Грудь сжимает. В голове шумит.

— Отвези меня домой, — холодно бросаю я, разворачиваясь на каблуках и двигаясь по направлению к столику. Я хватаю клатч и спешу к выходу, попутно ища свои сигареты и зажигалку.
Руки дрожат, и я никак не могу попасть пальцами в застёжку клатча. Сигареты будто прячутся от меня, как и всё в этой чёртовой ситуации. Наконец нахожу их, выхожу на каменную террасу, оставляя за спиной мягкий свет зала, гул музыки и его тень, которая всё ещё тянется за мной, как неотвязная мысль. Открытый воздух встречает меня прохладой. Я дрожащими пальцами вытаскиваю сигарету, подношу к губам, щёлкаю зажигалкой — с первого раза не выходит. Со второго тоже. И только на третьем огонь на секунду озаряет мои скулы и дрожащие ресницы. Дым обволакивает лёгкие, будто внутри можно навести порядок чужим ядом, но легче не становится.

Он всё знал. С самого начала. А мне думалось, что это просто стечение обстоятельств, что мы совпали как партнёры, что он разделяет мои идеи, что в этой игре не было сценария. А оказалось , он был, просто я не держала в руках текст.

Стоя у перил, я смотрела на чёрную воду пруда, которая была неподвижна, как и я. Внутри всё кипело, но я не двигалась. Я не позволяю себе снова сорваться, не позволяю верить ни одному слову, которое прозвучало и в то же время не могу выбросить из головы то, как он на меня смотрел, как говорил, как держал меня, будто не хотел отпускать. Дым обжигает лёгкие, но это единственный контроль, что у меня сейчас остался. Впервые за долгое время я чувствую себя не просто обманутой, а проданной. Я была лишь сделкой, между двумя могущественными мужчинами: отцом, который хочет меня «устроить», и мужчиной, который решил, что знает, как меня «получить». А ведь я почти впустила его, почти захотела, чтобы он остался. Смешно. «Почти» — ключевое слово всей моей жизни.

Я слышу, как скрипит дверь, и не оборачиваюсь. Его шаги осторожны и медленны. Тишина звучит как наряженное искушение начать диалог, где я выплесну все, что чувствую, но нужно ли это?

— Стелла... — он зовёт меня так тихо и отчаянно, что я прикрываю глаза, затягиваюсь снова и смотрю в темноту. Джо стоит где-то рядом, и я почти чувствую, как его слова касаются кожи.

— Я не хотел, чтобы это выглядело, как... как игра. — Он делает паузу. — Не хотел, чтобы ты думала, будто я просто вошёл в твою жизнь, держа в руках договор.

— А ты разве не так и сделал? — говорю резко, не оборачиваясь. — Ты никогда не поймёшь, что это такое: когда выбор не твой. Когда всё в твоей жизни заранее решено, расписано, подписано без тебя. Я выросла в золотой клетке, Джо. И до сегодняшнего вечера думала, что, возможно, наконец вырвалась из неё, что впервые выбрала сама, а теперь...

Мой голос срывается, но я глотаю эмоции. Не позволяю им прорваться — не так, не здесь, не перед ним.

— А теперь я вижу, что даже тебя выбрали за меня. Что ты — ещё одно продуманное решение Макса Эдриана. Только красиво упакованное и стратегически выгодное.

Джо делает шаг ближе, но я отступаю на полшага. Этого достаточно, чтобы напомнить: я ещё не готова.

— Я хотел заслужить право быть рядом, но ни в коем случае не использовать его. Всё, что я сделал было, потому что ты зацепила меня с первого же вечера. Но всё, что случилось потом не планировал ни я, ни твой отец.

— А всё, что было «до»— это просто способ подобраться поближе? — я сжимаю губы. — Мне не нужно твоё оправдание, Джо. Мне нужно было просто хоть раз в жизни сделать выбор самой. Без папиной руки на плече, без его "так будет лучше" и без ощущения, что я — чертов проект своего отца.

— Ты не проект, Стелла. Не для меня. Я увидел тебя : такую настоящую, красивую, сильную, страшно умную, упрямую, сложную...— мужская фигура делает шаг ближе. — И, чёрт возьми, именно такую я хотел.

Я чувствую, как в груди все снова сжимается.

— Это так больно, — говорю тише. — Потому что я позволила себе почувствовать, будто у меня есть выбор. Что я могу... хотеть. Чего-то. Кого-то. Тебя.— Я делаю шаг назад, опираясь о колонну.—
— А оказалось — снова нет. Даже этот выбор не был моим.

Джо долго молчит. А потом тихо, почти не дыша добавляет:

— Этот выбор был твоим всегда, Стелла. То, что ты чувствуешь ко мне происходит не по указке твоего отца. Ты степенно все это время  выбирала меня также, как я выбрал тебя в ту ночь.

Я смотрю на него и впервые в жизни не нахожу ответа.