Стимулятор

День стоял невыносимо жаркий, воздух был густым и липким. Солнце палило беспощадно, обжигая кожу. Томас заранее позаботился о загаре, щедро нанеся на тело солнцезащитный крем. Затем он облачился в легкий светлый костюм, состоящий из шорт и майки, надеясь хоть немного укрыться от неумолимого зноя.

Когда Томас оглянулся в зеркало, он едва узнал своё отражение. Его мускулы, чётко очерченные после долгих часов тренировок, блестели под лучами солнца. Он почувствовал прилив гордости, осознавая, что все усилия были не напрасны.
— Ненс, привет, как ты там? Встала? — набрал номер девушки перед уходом Томас.
— Да, почти... — сонно пробубнила девушка, — ты вчера вечером не позвонил. Все в порядке?
— Да, прости, как пришел — сразу завалился спать, — соврал парень.
— Ну, хотя бы смс...
— Ненси, все в порядке, я дурак.
— Не дурак. Нервничаешь?
— Нет. Я как раз вчера видел этого Ньюта на тренировке.
— Ого! И как он? — взбудоражено спросила Ненси.
— Он идиот. Нервный, тощий, курит, материться. Похож на подростка. У меня до сих пор ощущение, что надо мной прикалываются, поставив играть с ним.
— Тебе же лучше. Точно пройдешь отборочный. Боже, он курит? Неужели настолько все плохо?
— Он сопляк, еще и ебнутый.
— Томас! Ты вроде не материшься.
— Да, прости, он меня выводит...

Они ритуально говорили по телефону каждый вечер и каждое утро, когда Томас был в отъезде. Их разговоры начинались с обычных приветствий, но вскоре превращались в нежную беседу, наполненную смехом и тихими признаниями. Она всегда улыбалась, слушая его голос, и даже сквозь телефонную трубку чувствовалось, как её глаза загораются от счастья. А он, говоря с ней, забывал обо всём вокруг, погружаясь в мир их общих мечтаний. Она рассказывала ему о своём дне, делясь мельчайшими подробностями, он слушал внимательно, иногда вставляя шутливые замечания, которые вызывали у неё звонкий смех. 

Телефонный разговор затянулся, но в этот раз Томас чувствовал себя иначе. Обычно ему нравилось слышать её голос, однако сегодня он ощущал странное беспокойство, словно что-то внутри него требовало прекратить этот разговор, хотя он сам не знал почему. Ненси, напротив, продолжала говорить, её голос был мягким и тёплым, как всегда. Он слушал молча, пытаясь сосредоточиться на том, что она спрашивает, но мысли его блуждали где-то вдали.
Наконец, Томас нашёл силы прервать её: 
— Мне нужно идти... У меня еще разминка... — сказал он, избегая прямого взгляда на экран телефона.

Лицо девушки мгновенно изменилось, выражение радости сменилось легкой тревогой. Она замолчала на мгновение, словно пытаясь понять, что происходит.
— Конечно, конечно, иди! — ответила Ненси, стараясь скрыть разочарование.
Парень почувствовал укол вины, но не смог объяснить себе причину своего поведения.
— Прости, мне правда надо... Я позвоню тебе позже, сразу после матча — добавил он, надеясь смягчить ситуацию. 
— Хорошо, я буду ждать твоего звонка, удачи тебе, — сказала она тихо, и в её голосе прозвучала нотка надежды, которую он не мог игнорировать.

Томас хотел что-то добавить, сказать что-то важное, но слова застряли у него в горле. Он медленно положил телефон на дно огромного рюкзака, взял ракетку и вышел из своего номера.

***

Корт арены Рода Лейвера был длинным, покрытым синими пластиковыми сиденьями. У него была раздвижная крыша, чтобы дождь или тухлая жара не мешали игре. Все стены были увешаны флагами, словно жилками куриной грудки. Томас обожал этот корт. Здесь он выигрывал матчи со счетом 80 к 20.
Трибуны были заполнены кричащими зрителями, нетерпеливо ожидающими матч Эдисона и Уиллера.

Когда Томас вышел на зелёную площадку, зрители загудели, зашушукались. Юноша небрежно помахал рукой, пытаясь скрыть улыбку от криков своего имени. Ладонь скользнула по лицу, парень сложил руки в замок над головой, приветствуя толпу, а затем прошёл на своё место, бросив рюкзак и олимпийку на стойку для игроков. Он достал бутылку воды и сделал глоток, после чего вынул ракетку из чехла.

На противоположной стороне корта, на шатком пластиковом стуле, похожем на те, что стоят в дешёвых кафе под зонтом, развалился Ньют. Его сидение было накрыто вытертой синей подушкой. Расслабленный, он вытянул руки вдоль подлокотников, положив одну ногу на другую. Уиллер жевал жвачку.

Осматривая корт, Томас поймал волчий взгляд Ньюта — жуткий, кровавый. Такой взгляд, за который могли бы посадить в тюрьму или хотя бы оштрафовать. От такой наглости соперника юношу передёрнуло. Страх и тревога нахлынули мгновенно, как зимние сумерки.

Для Томаса игра никогда не была синонимом слова «страсть». Нет, скорее это была навязчивая идея, непрекращающаяся тяга к победе. Страсти в привычном понимании он не испытывал. Перед каждым матчем язык слегка покалывало, голова наполнялась лёгким туманом от притока адреналина, вызывая ощущение сдавленности в груди.

Но сегодня всё было иначе. Матч начинался с какого-то непонятного внутреннего дискомфорта. Томас старался убедить себя, что всему виной плохой сон и таблетки, проглоченные вчера вечером. Даже на уровне интуиции ему не хотелось признавать, что дело могло быть в чём-то внешнем, хотя тело уже горело от тревожных сигналов. 

Томас стоял неподвижно, глядя на Ньюта через сетку корта. Обычно уверенный в своих силах, он вдруг почувствовал, как его сердце начало биться быстрее, будто кто-то запустил внутри него мотор на полную мощность. Пот выступил на лбу, а пальцы начали слегка дрожать. Воздух стал казаться тяжёлым, почти клейким, и каждое дыхание давалось с трудом, как будто грудь сжимала невидимая рука.

Ньют, напротив, выглядел невозмутимо. Он сидел на своём стуле, откинувшись назад, с ленивой уверенностью, присущей опытному бойцу. Его взгляд был холодным и проницательным, словно он видел каждую трещинку в броне противника. Эта уверенность, казалось, проникала сквозь Томаса, как ледяной ветер, оставляя за собой чувство беспомощности и страха. Мир вокруг начал терять чёткость, превращаясь в расплывчатое пятно, где единственным ясным объектом оставался Ньют.

От взгляда Ньюта кожа Томаса покрывалась мурашками, во рту появлялся неприятный кисловатый привкус, вызванный желудочными спазмами. Он попытался сглотнуть слюну или сделать несколько глотков воды, но эти попытки лишь усиливали тошноту. Ему захотелось выплюнуть эту противную жидкость, но крошечный остаток здравого смысла удержал его.
«Не показывай, что тебе плохо, он заметит» 

Почему ему так важно, что думает о нём Ньют? Этот вопрос крутился в голове, не находя ответа. Возможно, всё объяснялось желанием скрыть любую слабость перед соперником.

Парень бросил взгляд на табло с мерцающим цифровым дисплеем. Чёрный экран слепил, отражая яркое полуденное солнце, и Томасу пришлось прищуриться. До старта матча оставались считанные минуты. Сердце вдруг сжалось, словно кулак, и парень рухнул на складной стул, закрыв лицо руками. Он начал тяжело дышать в собственные ладони, как в бумажный пакет, чувствуя, как воздух становится вязким и густым, словно липкая паутина.
«Ты рехнулся? Это его первый матч! Он сейчас просто вылетит, Томас, хватит!» — мысли метались в голове, как рой разъярённых пчёл. Вспоминались рассказы Нэнси о её панических атаках, и они звучали теперь особенно громко. Томас закрыл глаза, попытавшись сосредоточиться на дыхании, считая вдохи и медленно выдыхая, как учили. Понемногу гул в ушах стих, и когда яркие вспышки перед глазами угасли, он осторожно поднял голову. На табло осталось три минуты.

Он окинул взглядом сторону соперника: Ньют Уиллер уже стоял в стойке, ритмично взмахивая ракеткой, разминая кисть. Весь мир для него словно замер, оставив лишь собственное тело и предстоящее сражение. Томас почувствовал, как напряжение постепенно покидает его, когда взгляд Ньюта остался равнодушным и неотрывным от своей подготовки.

Брюнет крепче сжал ручку ракетки и неспешными шагами двинулся к дальней линии корта, не поднимая глаз от земли. Жара становилась невыносимой, и пот, стекающий по его спине, заставлял рубашку прилипать к телу. Томас машинально провёл рукой по лбу, вытирая выступившие капли соленого пота. Судья на вышке, заметив, что оба игрока готовы, подал сигнал свистком, широко разведя руки в стороны и беззвучно сложив их ладонями перед собой. Трибуны затихли, напряжённо ожидая начала поединка.

Томас и Ньют медленно подошли друг к другу и встали по разные стороны сетки. Эдисон решительно протянул руку для рукопожатия, и, почувствовав такую же влажную и дрожащую ладонь в ответ, понял, что Ньют тоже переживает. Это открытие немного успокоило Томаса, но встретиться с ним взглядом он так и не смог. Вместо этого, он внимательно осмотрел обувь Уиллера:
«Конверсы?»

Вернувшись обратно к своей линии, Томас начал выполнять контрольные удары, когда внезапно заметил, что Ньют снова подошел к сетке. Парень оттолкнул её, подзывая брюнета рукой, требуя подойти ближе. До начала матча оставались считаные секунды, и Томас торопливо подбежал к сопернику, стремясь наконец начать игру. Ньют молчал, его лицо было непроницаемо, как маска. Он продолжал держать руку вытянутой вперед, словно предлагая что-то. Томас остановился в нескольких метрах от сетки, чувствуя, как нервы начинают напрягаться. Он заметил, как Ньют оглядел его с головы до ног, оценивающе, словно взвешивая свои шансы.

«Что он хочет?» — промелькнуло в голове Томаса. В воздухе витало напряжение, почти физически ощутимое. Он стоял, не зная, что делать дальше, когда Ньют неожиданно заговорил:
— Тебе не понравились мои кеды?
— Что?
— Не нравятся конверсы? — повторил Уиллер.
— Мне все равно, — уверенно ответил Томас, наконец-то посмотрев в глаза блондину.
— Всегда ходишь в белых костюмчиках? — язвительно пролепетал юноша, склонившись к самому уху брюнета.
Томас нервно сглотнул, стало тяжело стоять на месте. Чужое дыхание неприятно защекотало кожу. Парень отпрянул и проговорил, даже не стараясь скрыть раздражение:
— Ты за этим меня звал?
— Ну да, интересно же.
— Всегда хожу, это же регламент. В нем не видно потные подмышки, как у тебя сейчас, — Томас указал пальцем на мокрые пятна графитовой майки блондина.
— А мне похуй, — улыбнулся Ньют, — ходишь в своих брендовых шортиках. Смешно выглядит.
— Ты сам вчера приехал на Мерсе и мне сейчас предъявляешь что-то за бренды?
Парни говорили едва слышно, так что никто другой не мог разобрать их слов. Только судья на вышке, по напряженному виду теннисистов, понимал, что затягивающийся момент «знакомства» между участниками не идёт по плану. Чтобы поторопить их, он спокойно начал повторять имена спортсменов.
— Эту машину мне подарил отец, — торопливо ответил Уиллер, немного повысив тон.
— И это типа повод для гордости? — съязвил Томас.
— Ты уверен, что хочешь играть?
Голос Ньюта был низким и ровным, но в нём слышалась скрытая угроза. Брюнет почувствовал, как по коже пробежала дрожь. Он хотел ответить, но слова застряли в горле. Вместо этого он кивнул, стараясь выглядеть уверенно.

Ньют усмехнулся, его взгляд с издевкой провоцировал в брюнете агрессию. Он повернулся и пошел к своей стороне корта, не сказав больше ни слова. Томас остался стоять, чувствуя, как его сердце колотится в груди. Он знал, что этот матч будет непростым, но теперь он чувствовал, что дело не только в теннисе.

Томас резко развернулся и быстрым шагом прошёл на свой конец корта, приняв боевую стойку. Его бледное от злости лицо покрылось испариной, вена на лбу набухла, выделяясь особенно ярко и очерчивая первые морщины. Ньют медленно, не спеша, словно нарочно дразня, дошёл до своей линии, взял ракетку и оперся ею на бедро, балансируя её одной ногой.

Огромная телекамера пролетела над головами спортсменов, наводя объектив то на одного, то на другого. Диктор монотонно начал произносить заученный текст: «Дорогие друзья! Первая игра сезона отборочного тура чемпионата «Большого шлема» пройдёт в трёх сетах! Сегодня с нами Ньют Уиллер — новичок из Англии, чья сестра Соня Уиллер — известная теннисистка. А также звезда и гордость Австралии — Томас Эдисон, уже занимавший почётное второе место в финале «Большого шлема», вернувшийся вновь попытать удачу! Его подготовка видна на лицо! Джейн, ты только посмотри на его тело! Этот парень уже не тот студент, который был здесь несколько лет назад!..»

Парни заняли позиции на задней линии подачи, готовые к началу игры. Ньют достал из кармана шортов жёлтый мячик и встал в стойку для броска, делая пару разминок кистью.
— Начало первого сета: подающий — Ньют Уиллер, принимающий — Томас Эдисон, — объявил судья.

Ньют занял позицию за задней линией правой части корта, поцеловал мяч, на что Томас театрально закатил глаза, выдавая своё раздражение.
— Готов?! — прокричал блондин, подняв улюлюканье толпы.
— Готов! — не замедлил ответить Томас, сжимая рукоятку ракетки сильнее.
Злость и агрессия вытеснили все ранние противоречивые и страшные чувства, подавив панику, тревожность и смущение. Томас чувствовал, как мышцы его тела напрягаются, готовясь к первому удару.

Мяч Ньюта перелетел сетку, отскочив зайцем от первого квадрата. Томас молниеносно отбил жёлтый шарик, выпустив глухой стон. Он старался не издавать звуков при игре, но тяжёлые от стресса легкие давали о себе знать. Ньют принял удар, быстро приблизившись к передней линии, и отбросил мяч подачей через левую руку. Жёлтый комок перелетел сетку недостаточно активно, поэтому Томасу пришлось прижаться к ней вплотную для удара, заставляя Ньюта бежать за мячом на заднюю линию подачи корта. Блондин ответил слишком агрессивно, и шарик оказался за линией в ауте.

Толпа вскрикнула, когда мяч коснулся земли за пределами площадки. Томас позволил себе мимолетную улыбку, осознавая, что первая подача осталась за ним.
— Блять! Иди ты нахуй! — выкрикнул блондин, выдыхая застоявшийся во рту воздух.
— Томас Эдисон — 15, Ньют Уиллер — лав*, — записал судья, рукой указав на Томаса, — первое предупреждение Ньюту Уиллеру за ругательство.
Зал прервал тишину чередой хлопков.
— Подающий — Томас Эдисон, — послышалось с судейской вышки.

Помощник судьи вскрыл тубус с мячиками, выбрал один и передал Томасу. Парень встал за заднюю линию и, даже не успев собраться с мыслями, запустил шарик на сторону противника. Под пристальным вниманием брюнета, теннисный мячик ощущался как комета, но только без привычного ей лисьего хвоста. Он гонял Ньюта по корту, словно тревожного хомячка в клетке, не позволяя тому отбросить мяч в ответ в дальние углы.

При последнем ударе блондин отправил шар в ближний второй квадрат, но Томас собрано ответил на подачу, подходя мелкими шагами к сетке. Ньют был быстрым, но ему не хватало присущей Томасу концентрации. Брюнет видел это по взгляду Уиллера: зрачки того беспокойно метались из угла в угол, не в состоянии сосредоточиться на единственной важной точке — мяче. Эдисон воспользовался суетой Ньюта и прибил мяч к сетке со стороны противника. Желтый сорванец совершил два слабых отскока прямо у линии подачи. Судья молча указал рукой в сторону Томаса:
— Томас Эдисон — 30, Ньют Уиллер — лав.
Зал взорвался. 

Томас не смог сдержать улыбку. Даже не попытался. Он развернулся лицом к толпе, поднял руки вверх, радостно кивая головой. Наслаждение прервал тупой гулкий треск со стороны соперника: Ньют яростно бил своей ракеткой по земле, ломая её на куски, помогая себе ногами разорвать тугую плетеную сетку.
Судья ошарашенно объявил перерыв, увидев разъярённого Ньюта, уходившего к своей стойке.
— Не надо перерыва! Мы играем! — прокричал Ньют, доставая из сумки новую ракетку.
— Перерыв, — безэмоционально ответил судья.

Вокруг них царила тишина, нарушаемая лишь монотонным звуком шагов на бетонных плитах, которыми устлан корт. Ньют молчал, но в его молчании скрывалось нечто большее, чем просто нежелание говорить. Он сидел на скамейке, нервно кусая заусенцы на пальцах, а его нога ритмично покачивалась в такт внутренним страхам. Томас заметил странное поведение соперника, но подойти не решился. Он ждал, что кто-нибудь подойдёт к Ньюту, но никто не пришёл. Оказалось, что Ньют приехал на свой первый матч один.

Томас вспомнил, как на его первом матче собралась вся его семья, как они устроили барбекю на лужайке возле родительского дома, празднуя победу. Колючая грусть заползла под его майку, неприятно щекоча грудь. Болельщики продолжали пытаться привлечь его внимание, но он не отводил взгляд от Ньюта. Злость и нервозность, которые раньше кипели в нём, исчезли, как будто их никогда и не было. Парень вернулся в своё обычное состояние апатии, будто ничто вокруг не имело значения.

***

Третий гейм оказался ключевым моментом. Ньют начал испытывать давление, что отразилось на его подаче. Он допустил двойную ошибку, позволив Томасу взять инициативу. Томас, всегда остававшийся сконцентрированным, продолжил наращивать преимущество, делая мощные удары, которые заканчивались точными попаданиями в самые неудобные места корта. 

Тишина повисла над кортом, словно тяжёлый груз, который не мог поднять ни один из присутствующих. Раздались аплодисменты, но они звучали фальшивыми, будто эхо, потерянное среди тенистых деревьев за границей корта. Мяч отскочил от сетки, приземлился в последний раз на земле, и Ньюта охватило осознание неизбежного поражения. Его лицо сначала побагровело, потом приобрело болезненно-бледный оттенок, а в его глазах появились слёзы, которые он изо всех сил старался удержать.

Матч завершился с разгромным счётом, и Томас, чувствуя смесь облегчения и лёгкой вины, предложил сопернику традиционное рукопожатие. Однако Ньют не отреагировал. Он собрал свои вещи, избегая взгляда Томаса, и покинул корт, стараясь спрятать эмоции. Люди расходились, обсуждая игру, но их разговоры становились всё тише, растворяясь в полуденном воздухе. Остался только звук удаляющихся шагов Ньюта, которые вскоре исчезли вдали.

Первый отборочный матч чемпионата «Большого шлема» закончился со счетом 3-0 в пользу Томаса Эдисона. 

*Лав — теннис зародился во Франции, поэтому большинство терминов в этом виде спорта французские. «L'oeuf», созвучное с «love», означает «яйцо». Оно похоже на «ноль». То есть «любовью» называют нулевой счет в теннисе.