Зов Теней|18+ (Ред)

Пока Бартоломео пытались привести в чувства в квартире Бальтазара всеми возможными средствами, Вельзевул сопровождал Буфовирт до дома. Демоница выпила недостаточно, чтобы её назвали пьяной, но Вельзевул понимал, что алкоголь немного ударил ей в голову. На дороге богатства, усыпанной золотыми слитками и редкими камнями, Вельзевулу пришлось взять Буфовирт на руки, ибо она спотыкались даже на ровном месте. Изначально он предлагал нести её туфли, но Буфовирт предпочла, чтобы вместо обуви в руках юноши оказалась она сама. Для будущей правительница круга богатства раскрепощённое поведение крайне неуместно, но Буфовирт, кажется, забывала о своей будущей роли, если ей не суждено получить фамилию возлюбленного.
Велиал нёс Буфовирт до резиденции и выслушивал какой он замечательный и прекрасный дьявол и то, как Буфовирт с ним повезло. У главной двери Вельзевул поставил Буфовирт на землю и поклонился вышедшей матери демоницы — Райхтум — богине богатства и единственной женщине, которая забеременела после связи с Маммоном. Она была женщиной гарема, но теперь стала королевой круга богатства, и дочь, по её мнению, не должна забывать о своём статусе и будущей роли королевы.
Райхтум поблагодарила Вельзевула поклоном и стала отчитывать дочь за неподобающее поведение уже внутри резиденции. Как именно она отчитывала Буфовирт Вельзевул не слышал, ибо уже направлялся в главную резиденцию ада — к своему отцу.
Стоило ему выйти из круга богатства, как он моментально помрачнел — фамильный герб отчего то был опущен и у главных ворот туда-сюда ходил патруль. Цербер возле двух кругов спокойно спал в своей клетке и изредка потягивался. Вельзевул сразу же посмотрел на огромные часы, которые показывали время по всех частях Земли — с ними было всё в порядке, а значит ничего плохого в мире людей не произошло... пока.

На ржавых серебряных цепях всё так же висели чьи то кости, в фонтане продолжала брызгать лава — главная резиденция была в обычном состоянии, но отчего опущен герб? Неужели проблемы внутри? Вельзевул придумал себе худшие сценарии и не заметил, как дошёл до главных ворот. На мраморной кровавой плитке под его ногами лежало красное перо, принадлежавшее Астароту. Вельзевул поднял перо и внимательно его изучил — крови не было, отчего демону на душе стало спокойнее.

— Господин. Его Темнейшество приказал не беспокоить. Вам следует пройти в нейтральную зону или в резиденцию Райхтум, — заявил один стражник и выставил вперёд трезубец.

Вельзевул поднялся и убрал перо в карман.

Астарот запрещал приходить в резиденцию по двум причинам — если у него аудиенция, и если с мировым порядком произошли некоторые проблемы. Раз с часами всё в порядке, значит никаких проблем и нет, про аудиенцию бы Вельзевул узнал заранее, ибо Астарот всегда об этом предупреждал, чтобы лишний раз члены семьи его не отвлекали.
Вельзевул убедил стражу пропустить его внутрь с помощью угроз и манипуляций. К его счастью и сожалению стражники поверили в выдуманную историю с метисами и освободили дорогу. В нос ударил непривычный для демонов запах — сухой древесиной и ванилью. В аду этот запах отторгал, ибо так пахли чужие книги — новый и ветхий Заветы. Вельзевул ускорил шаг и распахнул массивные серые двери, ведущие в кабинет. Рабочее место пустовало, Астарот сидел на полу, вокруг него лежали рисунки и обрывки странных записей на умершем языке — древнедемоническом, которым современные демоны не владели, однако Мон-Геррет всё равно пытался расшифровать записи и, кажется, впал в отчаяние. Вельзевул прошел в кабинет и увидел, что помимо бумаг на полу стояла опустошённая бутылка виски, а у руки Астарота своей очереди ждал новый стакан.

— Отец?

Вельзевул осторожно пихнул отца в плечо, и Астарот пришёл в себя. Отпив виски из стакана, он поспешил собрать все записи и встать с пола, но Вельзевул встал к нему лицом. Только что Вельзевул осознал, что Астарот нарушил правило, которое сам и придумал — притрагиваться к Заветам. Что ещё хуже — книги явно принадлежали раю, и как это оправдает Астарот?

«Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нём; ибо время близко.»

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.»

Вельзевулу не нужно было думать, о чём шла речь в записях — о том, что было скрыто от взора смертного народа и принадлежало бессмертным существам — неминуемой и страшной гибели — Судном дне. Ангелы и демоны не имели права вмешиваться в решение Агнца, обозначившего дату конца всего человечества, если люди не исправятся — холодный октябрь две тысячи двадцать третьего года ровно в три тридцать три. Сначала мир покарает несущий праведность — Чума, затем обрушит гнев Война, после ослабит народы великий Голод и в конце уничтожит мир неизбежная Смерть. Стоит одному явиться на землю, как начнётся Апокалипсис. Бессмертные народы не имели власти над всадниками и не могли вмешиваться в предначертанное, однако они понимали, сколько человек погибнет — миллиарды.

— Это конец. Единый породил этот мир, и он же его и уничтожит.
Астарот схватился за голову и представил ужасающую картину — пустующая вечно горящая планета и гулящие по ней её убийцы.

Вельзевул поднял с пола рисунок. На нём была изображена девушка с чёрными волосами, в доспехах и безумной улыбкой, растянувшейся до самых ушей. Под рисунком девушки покоился портрет юноши, чем то напоминавшего Бартоломео. Возле него была подпись, и Вельзевул обо всём догадался. На рисунке изображены те, кто уничтожит мир — всадники Апокалипсиса и любимейшие дети Единого, заточённые со временем Римской империи в гробнице вечного сна. Девушка с безумной улыбкой явно носила имя Чума... но где Голод и Смерть?

Внезапно Астарот встал с пола, схватил Вельзевула за плечи и начал трясти.

— Все погибнут! Пока верхушка будет сидеть сложа руки, эти твари будут убивать миллиарды людей! А эта... — Астарот поднял рисунок Чумы и пихнул Вельзевулу прямо в лицо. — Шон в точности определил Чуму, это его рисунок! Чума своим безумием будет медленно убивать и наслаждаться мясом. Я видел сон, в котором Чума жевала чьи-то кости, и они были человеческими. О, Вельзевул... я увидел такое, что не могу описать, как сильно я напуган этим... это всё было похоже на то самое пророчество, о котором все без умолку твердят! Бартоломео...

Астарот взглянул Вельзевулу прямо в душу, как будто внутри него сидел Бартоломео.

— Его гибель... я видел, как он умрёт — у него будет вырезано сердце, которое возведут на алтарь, а его тело жестоко обгладают. Так будет со всеми, кто откроет Книгу Жизни, Вельзевул!

Вельзевул не знал, что отвечать. Он воспринимал слова отца за ахинею и был готов уйти, но Астарот держал его слишком крепко, отчего Вельзевулу приходилось терпеть боль.

— Чтобы этого не произошло нужно найти книгу Жизни и запечатать её крепче. Если будет снята одна печать, предотвратить Апокалипсис можно будет лишь убив всех тех, кто может открыть Книгу — метисов. Это Леон, Бартоломео и... — Астарот догадался, что всего метисов — пять, но имена остальных не известны.

Одно было ясно — два ещё неизвестных метиса исходили из семьи Мендерс, а другой будет рождён от запретного союза.

— Нужно предотвратить рождение этих метисов. Тогда всадники не смогут открыть Книгу Жизни.

— Успокойся... это же не серьёзно, правда? — не терял надежды Вельзевул.

— Это правда. Всё, что написано в Откровении и дневниках Шона правда, — со скорбью сказал Астарот и посмотрел на витражный потолок. — Почему только меня, Сатану, волнуют жизни людей? Я могу противостоять решению Единого, пока его истинные дети смирённо сидели на тронах и наблюдали за уничтожением мира? — Астарот усмехнулся. — Дьявол имеет смелость смотреть своему врагу в глаза и дать отпор. Мой секретарь пытался образумить Единого и поплатился.

— Кто такой этот Единый?

Астарот посмотрел на Вельзевула как на чужого, но вскоре понял, что молодых демонов не просвещали в его личность. Никто из них не знал, что Единый наслал тьму на город, отвергавший религию — за десять минут пропал город, которого как будто и не было вовсе.

— Тот, кто создал мир. У него было двое сыновей — Светлый и Темный, или же Ангел и Демон. Однажды они начали войну за власть. Вскоре Демон победил, а Ангел обозлился. Гнев Ангела распространился по всей планете, и люди стали воевать друг с другом. В наказание своего народа Единый породил на свет всадников апокалипсиса. Трём всадникам не нравилось, что их сестра Смерть несла в себе всё, что нёс каждый всадник по отдельности. Они обозлились и жестоко расправились над Смертью, вырезав её сердце и бросив на пьедестал с Книгой Жизни. В тот день она впервые была открыта, и лишь Единому удалось её закрыть. В гневе он запечатал всадников в гробнице и наслал на них сон до тех пор, пока не начнется Судный День. Каждый год он давал людям шанс, но, похоже, ему надоело прощать.

— Убили Смерть? Тогда явится три всадника? Им будет сложно открыть Книгу Жизни.

— Судьба Смерти — сансара. Согласно пророчеству две тысячи седьмой год — последний этап её сансары. Если она погибнет в последний раз — это будет катастрофа.

Вельзевул вырвался из хватки отца и подошёл к валявшейся в самом углу книге. Подняв её, он понял, что держит в руках то самое «Откровение Иоанна». В древности эта рукопись подвергалась сильному переводу на древнеангельский и древнедемоническом язык — до сих пор не существует корректного перевода, который бы точно передал заветы Иоанна. Для демонов в этой книге не было никакого смысла, ибо не они решали судьбу мира, но Астарот был много мнения. Ему было необходимо обезопасить мир людей от катастрофы и спасти любыми возможными способами.
Вот почему последнее время Астарот объявлял режим тревоги и опускал герб — чтобы никто не увидел, что он занимается изучением текста и ищет способы навсегда запечатать Книгу Жизни без возможности как либо её открыть. Хоть книга и была хорошо спрятана и защищена от лишних глаз — всадники чувствовали её и даже если бы они свернули не туда, дорога привела бы их к Книге Жизни.

Астарот потянулся за стаканом с виски, но Вельзевул отобрал его. Мужчина никак не прокомментировал это и лишь устало вздохнул, лишившись источника снятия стресса. Вельзевул положил некоторые записи на стол и склонился над ними. Часть листов была помечена не примечательным на первый взгляд описанием личности метиса, но Вельзевула смутило одно — на первом листке, помеченном как «второй» значилось, что тот метис обладал способностью видеть вещие сны и видения и способностью контролировать тени. Этим метисом, похоже, являлся Бартоломео. И тут до Вельзевула дошло, что увидел Бартоломео перед тем, как упасть в обморок у клуба. Он видел то же самое, что описал Астарот — девушку с чёрными волосами в доспехах, пожирающую чью-то плоть. Сопоставив факты — мигрени и бредовые мысли — Вельзевул пришёл к мысли, что у Бартоломео медленно, но метко начинало проявляться безумие, о котором твердил Шон в пророчестве: «Зов теней — опасная стадия безумия, которой может обладать лишь тот, кого коснулся огонь. Тени — те, кто доводят до сумасшествия и забирают над телом контроль — опасны в своем истинном и бесформенном проявлении. Потомство заражённого зовом Теней имеет шанс породить безумие стадией выше — самый смертоносный и разрушительный что для земли, что для бессмертного мира — Зов крови — высший уровень гнева и жажда мести. Мне не известно, кому будут принадлежать силы Теней и Крови — одно знаю точно — эти метисы будут ключевым рычагом в игре за выживание.»

***

Утром Дагона проснулась в постели Паула почти без верхней одежды. Лёжа в полудрёме она слышала мужские голоса и тихий женский смех. Голова раскалывалась, и Дагона обратила внимание на бутылку воды, стоящую около кровати.
Спальня Паула убранная и довольно тусклая, видимо, только по утрам, потому что над кроватью и на шторах висела белая гирлянда. Даже если утром отсутствовал свет, комнату приукрасили плакаты его любимых музыкантов и собственный мерч. Дагона ощущает дежавю, глядя на плакаты возле рабочего стола. Когда дьяволица глядит на свои ноги, она пугается. На ней нет чулок. Она резко скатывается с кровати и, поглядев в зеркало, облегчённо выдыхает. С громкого падения с кровати присутствующие в квартире умолкают. Дагоне всё равно,  ей срочно нужно одеться, ведь кроме нижнего белья и юбки на ней больше ничего нет. В комнату вошёл Паул, держа в одной руке очки, а в другой пульт от кондиционера.

— Ты не ударилась? — поинтересовался юноша и сел перед Дагоной на корточки.

Девушка спустила ноги с кровати и сморщилась от яркого света.

— Не ударилась... но мне и так плохо, — промычала Дагона и прикрыла рот рукой.

— Знатно ты оторвалась вчера. Встать то можешь?

Дагона ничего не смогла сказать, ибо её накрыла тошнота. Через головную боль девушка встала и спросила про уборную, но Паул решил провести её и специально оставить дверь приоткрытой, чтобы на всякий случай подсобить. Дагона села над унитазом, стянула сзади волосы и вырвалась, едва не испачкав кожу на груди. Неприятный привкус на губах норовил Дагону вырваться ещё раз, но желудок уже был пустой. Паул заметил на спине Дагоны татуировку с пентаграммой, и он бы не придал ей особого значения, если бы она не изменилась в цвете и не почернела. Кроме татуировки Паул обратил внимание на то, как изменился размер ногтей Дагоны — вчера они были чуть короче, и маникюр уже выглядел старым.

— Рози, одолжишь Дагоне пиджак? — отмахнулся Паул от мыслей и окликнул подругу.

Судя по звукам каблуков и открывшейся двери в спальню Розель его услышала и потому несла пиджак. Сама она была в белом коротком платье и не жаловалась на холод.
За Розель пришёл Бартоломео. Нормы приличия не позволяли ему заглядывать в уборную, но он прекрасно слышал, что там происходило. Бартоломео перехватил у Розель пиджак и бросил его Дагоне в спину. Розель прописала жениху оплеуху и извинилась перед Дагоной, но демонице было всё равно — она наверняка даже не обратила внимание на брошенную одежду.

— Ты охренел? — нахмурился Паул. — Сразу кидаешься, как будто это мусор.

— С каких пор тебя она и чужие шмотки беспокоят? — Бартоломео не подавал вида, что знает о заинтересованности Паула в демонице.

— Тебя это не касается, — отмахнулся Паул.

— Ты должен понимать, что любая связь с ней обернётся катастрофой. Дагона — неприятность, какую только поискать надо, и тебе ещё повезло не знать, кто её отец. Он бы не обрадовался, если бы узнал, что Дагона ночевала у... тебя. — Бартоломео хотел сказать «у человека», но вовремя заткнулся.

— Я повторяю: тебя это не касается.

— В следующий раз, когда у тебя что-то пойдет через одно место, вспомни мои слова. Можешь быть ты поймёшь, что чаще всего я бываю прав. С Дагоной не будет ничего хорошего. Ты знаешь её брата, и как он себя ведёт. Она ничем от него не отличается. Для такого мягкотелого пацифиста общение со вспыльчивой особой — крайне взрывоопасно.

— Вот язва... — Паул пошёл к Дагоне, помог ей встать с пола и продолжил: — Розель, как ты вообще согласилась выйти замуж за него?

Дагона приняла от Паула влажную салфетку, протёрла губы и отказалась от стакана воды.

— Ты сам забыл, что категорически от этого отказался, — смеётся Паул. - Предлагаю сегодня и сделать татуировки, когда выедем. Твои родители же не разозлятся, если мы приедем в пол четвёртого.

- Дагону нужно взять с собой.
- Может, она согласится остаться с Норой. Девушке с девушкой язык найти легче.
- Говорит человек, у которого ни разу не было девушки.
- Заткнись. - Паул ударяет друга по плечу.
Дагона, переодевшись, закрепляет пиджак серебряным ремнём и слегка шлёпает себя по щекам. Сейчас она жалеет, что не выпила воды. - Запомни свою норму, алкоголичка, - язвит Бартоломео, и дьяволица не терпит его тон. Она бьёт его по щеке. Паул удивлённо вскидывает брови, а Мендерс даже не дёргается с места.
- Урод, - оскорбляет Дагона и выходит из спальни.
- Теперь довольна? - кричит ей Бартоломео, но девушка игнорирует.
- Язык у тебя, конечно, едкий. - Паул глядит на друга. - Тебе не больно?
- Совсем нет. - Бартоломео гордо вскидывает подбородок. - Мы собирались уезжать.
Парни выходят из комнаты и сразу же встречаются с презрительным взглядом Норы. Дьяволица стоит у окна со скрещёнными руками, боковым зрением наблюдая за парнями.
- Бартоломео, почему девушка из-за тебя плачет? - Нора зовёт его полным именем только когда злится. - Извинись перед ней!
- Нет. - Бартоломео разворачивается к выходу, а разозлённая Нора следует за ним. Даже через закрытую дверь слышится её недовольный голос. Дагона разворачивается, дёргает головой и поправляет волосы.
- Мудак. - Она меняется в настроении. - Как я ненавижу этого ублюдка!
- Согласен, - поддакивает Паул. - Он меня тоже иногда раздражает.
- Иногда здесь ключевое слово.
- Тут я спорить не буду.
- Как ты только терпишь этого идиота? - недоумевает Дагона. - Я его давно знаю. Только тогда он был куда добрее, чем сейчас.
- Мендерсы меня обожают. Да и к тому же, Барто сам меня нашёл.
- И даже Леон тебя обожает?
- И Леон, и его зятья, и даже племянники.
- Удивительно. - Дагона заинтересована. - И ничего не сказали?
- Спрашивали, почему я такой дебил, правда вежливо. - Паул вовремя замолкает. - Заболтались мы, выезжать пора.
Они выходят на улицу и едва Бартоломео успевает открыть рот, как Паул предугадывает его слова:
- Заболтались. Пришли же.
- Я просто хотел сказать, что Нора хочет побыть с Дагоной. Может они придут в особняк раньше.
- Это лучше, чем находиться с тобой. - Дагона задевает его плечом и садится на заднее сиденье.
Бартоломео закатывает глаза и мотает головой.
- Знаешь, разговаривать с попугаем лучше, чем с тобой. - Бартоломео садится вперёд и пристёгивается.
- Ну, вот птицу себе и заведи. - Ребячество всё ещё продолжается.
- У меня есть пёс, и этого мне достаточно.
Наблюдая за дорогой, Дагона ловит себя на мысли, что найти общего языка с астральным близнецом у неё не получится. В любой ситуации Бартоломео язвит, опускает в её адрес оскорбительные шутки и упоминает об Астароте. Наверное, самому Леону не нравится поведение его сына. Сам он не эгоистичный и с уважением относится к противоположному полу, пусть это даже член ненавистной ему семьи. Бартоломео - копия отца во всем, кроме характера. На публике он один, наедине совершенно другой человек. И дело тут вовсе не в собственной защите. Бартоломео пользуется социальным статусом отца и часто шантажирует других. Дело принимает большой оборот, и Дагона думает насчёт того, чтобы организовать встречу отца и Леона.
«Пусть мудак знает», - думает она.
Младший Мендерс обсуждает что-то с Паулом и изредка оборачивается. Он специально игнорирует девушку. Она ощущает знакомый запах.
Однако это не брат. Ребята проезжают мимо обители Бальтазара, где стоит его отец и читает сыну нотации. Зепар в одиночестве? И как скоро он учует запах загулявшей принцессы?
- Поезжай быстрее! - Дагона кричит Паулу и тычет Мендерса вбок.
Он закрывает окно и громко ругается, обвиняя в присутствии в Швеции дьявола Дагону. Снова между ними завязывается конфликт, который Нора не может терпеть. Паул пытается заглушить неприятную обстановку музыкой, но слишком громко, увы, делать ни в коем случае нельзя.
- Заткнитесь! - кричит Нора, и они замолкают.
Внутри Дагоны мечутся два несовместимых желания: выйти из машины посреди дороги и не слышать грубый голос Бартоломео и ударить его посильнее.
- Прощения должна просить не я, а ты. - Дагона снова бьёт его по щеке.