Глава 4
Как только кружка с грохотом рухнула на пол, я не удержалась и тоже упала на колени, склонившись над осколками. Обломки стекла блеснули в свете, и я с трудом начала собирать их в ладонь. Каждый осколок, острием прокалывал кожу и оставлял кровавые следы на пальцах, а боль, казалось, сжала меня в тиски.
Морщась от боли, я продолжала собирать, не в силах остановиться. Мысленно я выстраивала сцену наказания — все, что происходило, казалось мне ужасным недоразумением. Я винила себя за все, за этот случай, за каждый момент, который привел меня сюда.
– Простите, простите, пожалуйста... Я куплю новую... Я не хотела, правда, прошу простите... – слова срывались с губ, и глаза уже полнились слезами. Я отчаянно пыталась оправдаться, надеясь, что хотя бы это сможет смягчить его гнев.
Я продолжала собирать осколки, но вдруг почувствовала, как крепкая рука обхватывает обе мои, лишая возможности как-либо двигаться. Силой меня подняли, и я оказалась лицом к лицу с мужчиной, который присел напротив, удерживая мои запястья одной рукой, как будто для него это был самый простой жест. Он мог удержать меня здесь. Даже если бы я пыталась убежать, у меня бы не вышло.
Подняв взгляд, я увидела его лицо, и в его глазах пылала злость. В его жестах была такая решимость, что я невольно замерла. Он поднял руку, и я автоматически зажмурилась, готовая к удару. Но вместо этого я почувствовала, как его пальцы аккуратно заправляют прядь моих волос за ухо. Это был такой неожиданный жест, что я осталась стоять, не понимая, что происходит.
– Ты совсем с ума сошла, собирая осколки руками?! – голос его был строгим, но в нем была нотка беспокойства. – И что это была за реакция на поднятую руку? Ты думаешь, что я собираюсь тебя ударить?
Он не переставал задавать вопросы, и я почувствовала, как по щекам начинают катиться слезы. Мне было стыдно, я не могла понять, почему так реагирую, и его слова только усиливали этот внутренний разлад.
Увидев мои слезы, Джейсон быстро отпустил мои руки и помог мне выбросить осколки обратно на пол. Он поднял меня на руки, и я не почувствовала ни смущения, ни страха — только странное облегчение.
Он аккуратно усадил меня на диван и исчез, а затем вернулся с перекисью, ватой и бинтами. Его руки были уверенными и быстрыми, когда он начал обрабатывать порезы. Я пыталась вырваться, но его хватка была намного сильнее
Когда он закончил, забинтовав мою ладонь, он убрал все следы своей работы и сел рядом, опустив руки на мои колени. Этот жест заставил меня вздрогнуть, но его спокойствие, несмотря на все произошедшее, успокаивало меня.
– Тшш... Успокойся, Снежинка, – его голос стал мягким, почти нежным. Я не могла поверить, что этот жестокий мужчина так заботится обо мне. Его слова проникали в душу, словно нежный шепот, который растопил все мои сомнения и страхи.
Прошло некоторое время, прежде чем я успокоилась. Джейсон все так же сидел передо мной, поглаживая мои колени. Его прикрытые глаза говорили о том, что он устал, а я вдруг поняла, что ему, наверное, тоже было тяжело рядом со мной. Я привязалась к нему на улице, привезла с собой свою боль и разочарования, а он оказался тем, кто мне помогал.
Когда я решила уйти, направившись к выходу, он снова быстро подошёл и схватил меня за запястье. Он развернул меня к себе, и я почувствовала, как по спине пробежал холодок от его твердого, властного прикосновения.
– Что ты собираешься делать, Снежинка? Думаешь, после всего этого я отпущу тебя? – его слова звучали так, как будто они не оставляют выбора. Я почувствовала, как мое тело напряглось от страха, но его голос сразу же стал мягким. – Перестань смотреть на меня так, будто я готов убить тебя. Я сказал, что не трону. Так что давай, дуй в зал. Я уберу всё и скоро вернусь.
И я повиновалась, не зная, что меня ждет. Сняв обувь, я пошла в зал и села на диван, ощущая холод, исходящий от серых стен, белых штор и темного ковра. Вся комната была выполнена в таких оттенках, которые казались чуждыми и безжизненными, но одновременно они заставляли меня забыться.
Через несколько минут Джейсон вернулся, не произнеся ни слова. Он сел на другой конец дивана, пытаясь не нарушать мою тишину. Мы молчали, и я продолжала смотреть на окружающую меня пустоту. Но вот его голос снова прорезал тишину:
– Я все еще жду объяснения по поводу твоей реакции, когда я поднял руку.
Внутри меня все сжалось. Всё это время я молилась, чтобы он забыл об этом, но не тут-то было. Мои губы снова сжались, я не могла найти слов, и, наконец, вынужденно отвела взгляд, начала говорить, пряча свои чувства за словами, которые все равно не могли вернуть все, что произошло.
— Извините... Просто... — я запнулась, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Мой отец... он псих. Неуравновешенный, жестокий человек. А мать... её не стало, когда мне было пять.
Я отвела взгляд в сторону, но слова продолжали вырываться, будто я больше не могла держать это в себе и желала выговориться:
— Всё моё детство прошло рядом с ним... с гуляющим, безразличным человеком, который каждую ночь приводил новых женщин. Он менял их, как перчатки. Я слышала всё... каждую их ночь... А иногда он даже звал меня к ним — помочь, подать что-то или просто унизить.
Мои руки слегка дрожали, но я продолжила, глотая ком в горле:
— А ещё он бил. Постоянно. Без причины. До сих пор это не заканчивается... Каждый день — новые синяки, ожоги. Сегодня... — голос сорвался, и я нервно сглотнула, обхватив себя руками. — Сегодня он несколько раз ударил меня доской по некоторым частям тела. И сигареты... Он потушил несколько сигарет о мою кожу, оставив на ней ожоги..
Я замолчала, чувствуя, как глаза предательски наполняются слезами. С трудом переведя дыхание, я подняла взгляд, чтобы увидеть его реакцию.
Мужчина сидел неподвижно. Он будто перестал дышать. Его лицо было абсолютно бесстрастным, как застывшая маска. Даже привычный холод, который я ожидала увидеть, куда-то исчез.
Это молчание было страшным. Я не могла понять, о чём он думает. В его глазах не было ни гнева, ни жалости — ничего. Эта пустота заставила меня почувствовать, будто я снова остаюсь одна. Я даже начала чувствовать его отсутствие...
************
Я сидел, как статуя, будто весь мир остановился. Слова, которые я только что услышал от Аделины, будто сковали меня цепями. Я не мог поверить в эту историю. Как шестнадцатилетняя девушка могла вынести всё это? Как она умудрилась сохранить в себе ту хрупкость, то детское очарование, несмотря на весь тот ужас, который пережила? Я пытался понять, как ей удалось не сломаться, не опустить руки. Многие бы уже давно сдались, начали разрушать себя. Но она... она терпела, сжимая зубы и глотая всю боль.
Мои мысли прервал её взгляд. Я почувствовал, как она смотрит на меня, и повернулся к ней лицом. По её щекам снова текли слёзы, но она торопливо их вытирала, будто боялась, что я что-то не то подумаю. Её попытки казаться сильной только сильнее давили на моё сердце.
– Не надо, – тихо сказал я, не узнавая собственный голос.
Я придвинулся ближе и большим пальцем осторожно провёл по её щекам, стирая мокрые дорожки от слёз. Её кожа была холодной и такой нежной, что я невольно задержал своё прикосновение. Она чуть дёрнулась, как будто не привыкла к такому вниманию, но не отстранилась.
Я не понимал, что со мной происходит. Что-то в её истории, в её взгляде задело меня так, как никто и никогда не мог. Я не был из тех, кто жалеет людей. С самого детства меня учили, что жалость – это слабость. Единственная, кого я когда-либо по-настоящему жалел, была моя младшая сестра, но это было давно. И вот сейчас я смотрю на Аделину, эту хрупкую, уставшую девочку, и чувствую, как меня накрывает волна беспокойства.
"Что со мной?" – подумал я.
Это чувство вызывало тревогу, странную потребность защитить её, оградить от всего плохого. Её слова крутились в голове, а я ловил себя на том, что думаю о ней всё больше и больше. Она была младше меня на девять лет, и всё во мне твердило, что это неправильно, что я не должен так сильно к ней привязываться.
Но её глаза... Эти небесно-голубые глаза, в которых я видел столько боли, что в груди сжалось. Я не мог отвести взгляд. Её слёзы продолжали литься, и я почувствовал, как внутри поднимается что-то, похожее на гнев, но не на неё, а на весь мир, который сделал её такой несчастной.
– Тшш... Тише, малышка... – выдохнул я, чувствуя, как голос предательски дрожит. Я не узнавал собственный голос.
Мои слова, казалось, почти не доходили до неё. Она сидела напротив, такая маленькая, такая беззащитная, и молча плакала. Её слёзы текли всё быстрее, она больше не пыталась их сдерживать. А я, как идиот, не знал, что делать.
Я подвинулся к ней ближе, медленно, чтобы не испугать. Мне было важно, чтобы она успокоилась.
Её глаза снова встретились с моими. Они словно кричали без слов, просили о помощи, которую она не могла выразить вслух. Там было всё – боль, страх, отчаяние. Я впервые видел такой взгляд. Она прожила слишком много для своих лет, и это казалось несправедливым до ужаса.
Я больше не мог это терпеть. У меня всё внутри переворачивалось. Я не мог видеть её слёзы, и чем дольше смотрел на неё, тем сильнее ощущал странное покалывание в груди.
– Тише, – повторил я, снова проведя пальцем по её мокрым щекам, а потом, прежде чем она успела что-то сказать, осторожно притянул её к себе.
Она вздрогнула, как будто не ожидала, но я не отстранился. Мои руки легли на её хрупкие, тонкие плечи, и я прижал её ближе. Я старался быть максимально аккуратным, боясь причинить ей боль, потому что она казалась мне слишком хрупкой, словно могла сломаться от любого моего движения.
Её тело сначала было напряжённым, но потом я почувствовал, как она медленно расслабляется. Её голова легла на моё плечо, а тонкие пальцы нерешительно коснулись моей спины.
Я не понимал, что делаю, и почему это кажется правильным. Но я знал одно: я хотел, чтобы ей стало легче, чтобы этот груз, который она несла, хотя бы на миг стал чуть легче.
Я вспомнил, как увидел её в тот день на дороге. Она уже тогда показалась мне необычайно хрупкой, словно кукла из тонкого стекла. И вот сейчас, держа её в своих руках, я осознал, насколько эта мысль была верна.
– Всё будет хорошо, – шепнул я, глядя в окно, будто пытаясь убедить не только её, но и себя.
Она не ответила, но я почувствовал, как её дыхание стало ровнее. Её слёзы больше не текли, но тишина между нами была заполнена чем-то большим, чем слова.
Я не знал, сколько мы так сидели. Минуты? Часы? Я просто держал её в своих руках, боясь отпустить.