Бракованный

Soundtrack

https://youtu.be/v47pg_r-fLQ

- Пятый пункт однозначно нет, - недовольно бубнит красный как переспелый помидор Ликс и утыкается в порядком потрёпанные листы договора, больше всего на свете желая в этот момент исчезнуть.

Губы Хёнджина дрожат, но он прилагает усилия, чтобы не рассмеяться - не думал, что будет настолько весело.

- Что конкретно ты имеешь в виду, фистинг? - невинно уточняет Хван и видит, как лицо омеги покрывается неестественно бордовыми пятнами.

- Блядь, да как не назови - это изуверство. Да, то есть нет - я против! Чёртов извращенец, - с ненавистью выплёвывает Ликс, голова которого клонится ещё ниже от стыда.

- Жаль, конечно, но ладно, будь по твоему. Надеюсь, на этом всё.. - небрежно бросает альфа, а Ликс в отчаянии вскидывается.

- Нет, электрошокер и те жуткие приспособления для.... вычеркни, - мямлит, чуть ли не плача, Ликс, а Хван теряет терпение.

- Притормози. Мне понятно твоё желание избавиться от списка и вернуться в девственно - размеренную жизнь, но увы, Ликс, это невозможно. Смирись, остальные пункты останутся. Не стоит бояться того, с чем не знаком, уверяю, тебе понравится, солнышко, - нагловато и самоуверенно обещает Хёнджин и сверлит взглядом, от которого и шея Ликса становится, как маков цвет.

Они уже час обсуждают то, что неприемлемо даже упоминать вслух - вопиюще неприлично, но мнение омеги и чувства не волнуют Хвана. Тот от души наслаждается его смущением, злостью и растерянностью, чем добавляет ненависти в и, без того кипящий котёл из негодования и осуждения. Да чтоб ты сдох, паскуда, с одной из своих мерзких игрушек в заднице - мстительно желает омега. Хёнджин же трагически вздыхает, глядя на безнадежно дремучего парня, и решительно поднимается с кресла, от чего и Ликс, встрепенувшись, подскакивает на кровати, косясь на альфу затравленным взглядом.

- Расслабься, просто позавтракаем вместе. Доён все уши прожужжал в беспокойстве за твой желудок. Кстати, питаться ты обязан, как следует, да и спортом заняться не мешало бы. Пора привыкать к физическим нагрузкам, - открыв дверь, приказным тоном сообщает Хван и терпеливо ждёт, когда побледневший Ликс выйдет.

- Доён - это мой повар. И в отличие от меня, острые предметы и жгут он применяет исключительно в готовке. Шевелись, трусишка... - доверительно произносит Хёнджин, не уставая издеваться над невинным парнем, и хмыкает, пропуская сощурившегося, извергающего молнии из глаз Ликса вперед.

Следуя за ним, улыбается и размышляет о том, каким забавным обещает стать их совместное времяпрепровождение.

***

- Где он, мать твою?! Не признаешься, и я тебе, собака, кишки выпущу. В твои грязные делишки я никогда не лезла, но только тронь Феликса пальцем, и весь город будет на ушах стоять! Забыл, где я работаю?! - кричит Мо, выглядя сущей ведьмой с растрёпанными волосами и выпученными от ярости глазами.

Чон стирает пот со лба и судорожно сглатывает, бросая ненавистные взгляды на разгневанную девушку. Та влетела, как ураган, не поздоровавшись, в его кабинет, и обвинения посыпались градом. Чон натужно припоминал статьи уголовного кодекса, пока та предъявляла претензию за претензией, мечтая лично придушить Ли - проклятый омега, как кость в горле, никакого покоя с ним нет.

- Госпожа Мо, информацию о подопечных разглашать представителям прессы я не имею права. Могу только сказать, что друг ваш в полном порядке и находится на отдыхе, так необходимом ему по состоянию здоровья. Вы же в курсе его обстоятельств, сиротке нужен уход, чистый воздух и множество процедур для укрепления иммунитета, - елейным голоском поёт рулады Чон, а Мо брезгливо кривится не веря ни единому слову.

- Ты мне сказки не рассказывай. И кто оплатил отдых, спонсоры, под которых ты здешних омег подкладываешь, сука?! - наступает Мо, - не дай бог и его....

Глаза девушки превращаются в узкие щелочки, а сама она подбирается, как хищная кошка, чтобы вцепиться в жирную лицемерную морду директора.

- Конец тебе, - хрипит в бешенстве Мо, а Чон вскакивает с места и дёргает в панике галстук на шее.

- Успокойтесь ради бога, я сообщу Феликсу, что вы его разыскиваете, и он вам сам позвонит, хорошо? Давайте обойдёмся без скандалов и полиции, Феликсу это не нужно, пожалейте хотя бы его...- выкручивается как вертлявый угорь из заварушки Чон, с облегчением наблюдая, как девушка немного оттаивает.

- Если Ликс не выйдет на связь до завтра, я отправлюсь в полицию, - бескомпромиссно заявляет она и, резко развернувшись, идёт на выход под благодарственный выдох Чона.

Тот молитвенно возносит глаза к потолку, падает без сил в кресло, но замирает в нём, как суслик, когда в дверях Мо оборачивается и устремляет воинственный взор на альфу. Омега переводит два пальца со своих глаз, тыча в устрашающем жесте в Чона и предупреждающе шипит напоследок.

- Я слежу за тобой, пёс...

Громко хлопнув дверью, оставляет Чона в полном одиночестве и тот хныча, хватается за сердце, а следом и за телефон.

- Сбыл с рук, называется...вот кто его пользует, тот пускай и разгребает последствия, - бормочет себе под нос альфа и трясущимися пальцами набирает номер Чанбина.

Ликс закрывает непроизвольно открывшийся при виде небывалый роскоши рот и боязливо подходит к длинному, по - царски сервированному столу в центре просторной гостиной. Мебель, вся обстановка напоминает ему музей и заставляет робеть. Безупречно начищеное столовое серебро слепит глаза, скатерть, напоминающая произведение искусства, мельтешащий вокруг бета в чёрном фартуке и такой же форменной атласной рубашке со стоящим воротничком поражают воображение омеги, не привыкшего к элементарному комфорту, не говоря уже о богатстве. Когда даже одежда, которую носишь, с чужого плеча, трудно вообразить, что кто - то может жить, соря деньгами, словно арабский шейх.

- Доён, он будет омлет из перепелиных яиц и лимонные мадленки с мёдом, мне как обычно, - с ходу распоряжается Хван, а только вздумавший возразить Ликс, взглянув на хитрое лицо альфы, затыкается, вспомнив о треклятом договоре.

Ну, конечно, он же теперь ручная болонка и ест исключительно то, что выберет господин. Кровожадный ответный взгляд прилетает Хвану, на который тот никак не реагирует и садится за стол. Феликс усаживается рядом, как велено, а после мрачно глядит на фарфоровую тарелку, поставленную перед собой, от аромата из которой у него мгновенно слюной наполняется рот.

- Доён жил и учился во Франции, готовит он изумительно. Собственно, по этой причине и работает у меня. Посторонних в доме я не люблю - всем хозяйством занимаются он и Соён, с ней ты уже встречался. По любому бытовому вопросу можешь обращаться к ним. Если же понадоблюсь я, то попросишь телефон - вдруг соскучишься и решишь поболтать? - издевается Хван, а Ликс откладывает ложку, мигом теряя аппетит, несмотря на то, что не ел уже сутки.

Ну что за зараза, а? Как можно быть настолько ядовитым, отталкивающим...

- Сегодня вечером будь готов. Слуги помогут привести себя в порядок, принять ванну и одежду заменят. У меня глаз дёргается, когда вижу эти обноски. Доён, спали их потом....- мирно поглощает еду Хван, умудряясь даже завтракая раздавать приказы направо и налево.

Может подавится и богу душу отдаст - обращается с мольбой к небесам Ликс, недобро косясь в сторону альфы. После первой фразы он весь, как на иголках, съеживается от страха и не знает куда руки девать. Так скоро, сегодня? Дьявольский список с визуализацией всех приблуд предстаёт в его воображении как на яву. Те пьяно вытанцовывают перед ним, наперебой, предлагая сделать выбор в свою пользу, следом Ликс живо представляет, как вырывается, что есть сил из лап насильника и каменеет от ужаса. Хван всё это время с подозрением смотрит на стекляным взглядом уставившегося в пространство парня и, обречённо закатив глаза, кидает салфетку на стол, бегло прощается и направляется к лифту.

Ликс долго не выходит из - за стола, не ест, но осматривается. Высоченные потолки, витая лестница на второй этаж, хоть убей не понимает зачем он нужен, ведь даже первый схож размерами с футбольным стадионом.

- Нижний этаж тоже принадлежит господину Хвану. Мне поначалу карты не хватало - путался и наматывал лишние километры, - добродушно обращается к омеге Доён, замечая его удивление, и убирает посуду со стола.

Среднего роста, темноволосый за тридцать мужчина выглядит подозрительно нормальным, вполне душевным и простым - делает вывод Ликс и морщится. Непонятно только, как оказался в обслуге у самого чёрта.

- Если хочешь, позже проведу для тебя экскурсию. Навряд ли господин это сделает, он очень занятой. Помешанность на работе в наше время сплошь и рядом, но с его перфекционизмом и стремлением быть первым во всём...- Доён тяжело вздыхает, прерываясь, по всему видно, что альфу он искренне жалеет, - даже о еде забывает, приходится напоминать. Почему думаешь, он такой стройный?

Доён дружелюбен, пытается хоть как-то растормошить молчаливого грустного омегу, разрядить обстановку, и к его радости тот и впрямь оживляется.

- Если мне потребуется выйти на улицу? На время, к другу, я смогу? - взволнованно спрашивает он, продумывая заранее пути к отступлению, а Доён разочарованно качает головой, вмиг становясь серьёзным, и поясняет.

- Пункт охраны на каждом этаже, оборудованном камерами, как и у входа в здание. Не советую, Феликс, злить господина. Ты не захочешь повторить эту выходку, увидев его в гневе хотя бы раз, просто поверь на слово. Больше обсуждать хозяина мы не будем, ограничимся сегодняшним разговором в виде исключения, - заканчивает Доён, вежливо и сухо улыбнувшись, ясно давая понять, что преданность для беты не пустой звук, и ловить омеге здесь нечего.

Повар возвращается на кухню, а Ликс уныло плетётся в комнату. После обеда к нему действительно приходит Соён и помогает привести себя в порядок, приносит одежду, готовит ароматную ванну, но даже она, горячая и благоухающая не спасает. Нервы натянуты, как канатные тросы, а голове гуляет ветер, и ни одна мысль не задерживается в ней дольше пары секунд. Паника пожирает и волю, и разум Ликса, хотя, что тут придумаешь? Он сделал выбор, отступать некуда, а от постели, где омегу принесут в жертву, как ягнёнка, его отделяют несколько шагов и жалкие пара часов.

- Господин запретил вас растягивать, сказал, что сделает это сам, но аромо масла, особенно травяные он любит. Если желаете, я...- в искреннем порыве помочь Ликсу угодить господину, предлагает девушка, но осекается.

- Катись к чёрту, дура! - в сердцах, севшим от сдерживаемых слез низким голосом хрипит Ликс, хватаясь за бортики ванны, и на долю секунды даже сожалеет о грубости, замечая неподдельную обиду на миловидном лице, однако быстро приводит себя в чувство.

Сборище уродов, нелюди, вот кто все они. И улыбки, показное дружелюбие их такое же фальшивое, как их драгоценный хозяин. Девушка почтительно кланяется и исчезает, а Ликс бьёт ладонью по воде, расплёскивая её на пол и всерьёз задумывается о том, чтобы утопиться. Тянет до последнего, пока зубы не начинают стучать, а губы не синеют от холода, и только тогда, нехотя, вылезает из прохладной воды. Озирается, но кроме флаконов и бутылочек в начисто вылизанной ванной комнате пусто. Ни полотенца, ни халата. Ликс чертыхается и, оставляя мокрые следы на чёрном мраморе, рыскает в поисках чего - нибудь, чем можно прикрыться. Прикусывает губу, чтобы позорно не разреветься. Мелочь, не на улице же остался нагишом стоять, но именно она поднимает в нём бурю протеста. Усилием воли берёт себя в руки, в конце концов пара часов в запасе у него имеются - успокоиться, свыкнуться с неизбежным, оплакать никчёмную жизнь. Выйдя из ванной, Ликс замечает шёлковый халат на кровати, оставленный Соён, гладит приятную на ощупь струящуюся ткань, но пальцы его замирают, когда позади раздаётся тихий уверенный голос.

- Положи, он не пригодится.

Колени подгибаются, былая дерзость, храбрость улетучиваются за секунду. То, что стоит в чём мать родила, демонстрируя альфе голый зад, ощущение абсолютной беззащитности уничтожает в Ликсе жалкие крохи уверенности в себе. В горле давно пересохло, слюны нет, но Ликс всё равно сглатывает, так срабатывает рефлекс из - за опасности, что притаилась у двери. Спрятаться, хоть чем-то прикрыться хочется невыносимо, но омега с трудом заставляет себя стоять смирно, не кричать, не звать на помощь, не цепляться, как безумный за подвернувшиеся под руку тряпки. Влажная спина, на которой застыли капельки воды, жар чужого тела ощущает сразу, несмотря на то, что альфа приблизился бесшумно. Когда тот прижимается сзади, у Ликса парализует все конечности. Язык Хвана проходится по плечам, а затем и шее, собирая капельки воды, и глаза омеги округляются в неверии.

- Словно кролик перед волком, испугался? - соблазняюще шепчет Хёнджин и трётся носом о его худую шею, утыкается в блондинистые влажные волосы, - что отымею дилдо, привязав к кровати, а потом высеку, как суку за возмутительное непозволительное поведение?

Тон меняется на последней фразе внезапно, и Ликс вздрагивает, как от удара. Из голоса Хвана исчезают как по волшебству притворная мягкость и обольстительность, им вполне можно колоть лёд, и Ликс лишний раз убеждается, что всё в этом альфе напрочь лживое, а сам он предмет увлекательной игры, игрушка, не более.

Сухо, отрывисто Хван продолжает, не скрывая, как неприятно ему то, что предстоит сделать.

- Чересчур заманчиво - ты заслужил строгое наказание, но не сегодня. Сначала избавим тебя от балласта в виде девственности, всё веселье потом. Не тебе одному придётся терпеть. Не уверен, что кончу, но иногда необходимо жертвовать удовольствием...

Ликс отчётливо распознаёт отвращение, раздражение, альфа и не скрывает их, не утруждается изображать из себя заботливого любовника, даже вежливостью не заморачивается, и чувствует солёную влагу на щеках.

- На кровать животом вниз, - приказывает Хван, и Ликс снова вздрагивает, застигнутый врасплох внезапным переходом от слов к делу, короткого и абсолютно чёрствого указания.

Сбитый с толку, подавленный он понуро плетётся к кровати, неловко залезает и, устроившись, подкладывает под голову подушку, сразу зарываясь в неё носом, пряча слёзы и приглушая горестные всхлипы.

Большая ладонь свободно путешествует по позвоночнику, останавливается ненадолго у копчика, а затем узловатые длинные пальцы направляются ниже, ныряют меж половинок и обводят сжавшееся колечко мышц.

- Будешь и дальше так напрягаться, мне придётся взяться за плётку... не представляешь, как она способна расслаблять, - сбившимся от возбуждения голосом угрожает Хван, и Ликс, перепуганный насмерть, перестаёт сжиматься как по щелчку.

Подушка быстро промокает от слёз, но шуметь он боится, поэтому рвущиеся изнутри рыдания заглушает как может. Раздаётся звук открывшегося колпачка от тюбика со смазкой, а потом и сама она, густая и липкая соприкасается с чувствительной кожей. Ликс дёргается в сторону, но ягодицу обжигает назидательный шлепок, и он послушно возвращается на место. Смазки Хван не жалеет, пальцы, что кажутся Ликсу бесконечно длинными, пробравшись глубоко внутрь, смазывают и долго, муторно растягивают. Так по - хозяйски, обыденно, что омега угрюмо сравнивает себя с племенной кобылой. Двух пальцев оказывается мало, и Хван добавляет третий, а бедный Ликс давится слезами, кусая от особо неосторожных проникновений подушку. Так же проворно его переворачивают на спину, и перед глазами зарёванного покрасневшего омеги вырастает обнажённая фигура, нависает над ним скалой.

- Так жалко свою девственность, что устроил истерику, собирался до старости её хранить или ждал принца на белом коне? - насмехается Хван, явно взбешённый чужим горем, - бедный Ликс, чьи мечты разбиты... придётся привыкнуть, рыцари в обозримом будущем, как минимум втечение года, тебе не светят...

- Не надоело ещё сопли пускать? - рычит, широко разводя бёдра омеги, альфа и обхватывает небольшой опавший член, грубо и быстро дрочит, - тебя никто не убивает, это всего лишь секс.

Ликс бросает шокированный взгляд на руку, что расторопно делает своё дело, и в попытке отгородиться от злых, колючих слов альфы, отворачивается. Зажмуривается, отказываясь воспринимать всё, что тот с ним творит, но проклятая рука рождает странное напряжение в теле, которое всё нарастает и поделать с которым омега ничего не может. Ликс чувствует, как в нём просыпается примитивная нужда от незамысловатых, лишённых деликатности и сопровождаемых звуками пошло хлюпающей смазки движений. Расфокусированный взгляд Ликса, когда тот, как в лихорадке мотает головой, падает на плоский живот с чётко выраженными кубикам пресса, узкую талию. Как под гипнозом, не в силах отвести глаза, тот скользит по широким плечам альфы, мышцы которых бугрятся, ветвящимся голубым венам рук, вздувшимся от чрезмерного напряжения, взмокшим темным волосам, прилипшим ко лбу. Впав в безвольное онемение, Ликс позволяет заполонившему пространство аромату бергамота, забившемуся не только в легкие, но кажется и поры кожи, погрузить себя в состояние, сродни наркотическому дурману. Член, упирающийся в проход, немного тревожит вялого Ликса, но не выдёргивает из плотной пелены аромата, позволяя дрейфовать на волнах полузабытья. Влажная головка потирается о вход, на пробу напирая, альфа входит и отступает, пока омега не привыкает к фрикциям и полностью не расслабляется под ним, чтобы затем ворваться одним мощным толчком. Альфа держит Ликса за плечи, когда тот начинает вырываться, не давая ни малейшего шанса, и закатив глаза, громко стонет. Высокий надрывный крик, который издаёт омега, только распаляет. Голова идёт кругом от узости, сладости, того, насколько идеально парень принимает его. Теряя контроль, Хван подхватывает за бёдра, врывается, вкладывая в толчки недюженную силу. Кажется, забывает напрочь, что перед ним девственник, и что акт лишения невинности планировался им изначально до зевоты скучный и недолгий, продолжая нещадно таранить круглую маленькую попку. Планы посылаются к чёрту, мышцы ягодиц непрерывно сокращаются - заставить себя оторваться от божественного тела, ограничиться одним разом Хван определённо не в силах. Шальная мысль трахать омегу всю ночь напролёт искушающе мелькает в сознании, не на шутку пугая Хвана и обескураживая. Однако даже обдумать ненормальную реакцию на лишённого запаха и природной смазки омегу не получается, потому что рассудок вскоре мутнеет окончательно. Сладость с ноткой горчинки, оседающая на языке, несравнимая ни с чем, бесподобная мерещится повсюду. Воздух разит ею, и Хвану чудится, что причина в омеге, который наполнен волшебным нектаром под завязку, что тот сочится из него потом и слезами. Объяснение странностям Хван не находит, лишь дуреет и на глазах звереет, погружаясь глубже, толкаясь отчаянней, упиваясь восхитительным телом, вгрызаясь в него с неутолимой жаждой и хищной жестокостью.

У Ликса искры сыпятся из глаз и слезы льются ручьём, сначала из - за подлого вторжения, отсутствия уместной в подобной ситуации нежности, а потом из - за непрекращающейся долбёжки, конца и края которой нет. Кусая до крови губы, скручивая вымокшие простыни в кулаках, он мечется из стороны в сторону, но избавится от Хвана, вонзающегося подобно тарану, нет ни единого шанса. Тот, распяв его на простынях, разведя широко бёдра и уложившись всем своим немаленьким весом, вколачивается одержимо, словно дикий зверь. Расширенные зрачки, выражение полной прострации на его лице страшат Ликса не меньше, чем ранее список пыточных приблуд, потому что даже без них альфа причиняет немалую боль. Впивается пальцами в бёдра до синяков, вгрызается в шею, от чего Ликс по - щенячьи слёзно поскуливает, не щадит и не успокаивается. Кладёт его ноги себе на плечи и принимается долбить более напористо, с оттяжкой. Омега едва поспевает дышать, а когда последние силы иссякают, вспоминает рассказы Мо, всегда впечатлявшие ненужными интимными подробностями, однако сейчас Ликс от души за них благодарен. Он напрягает мышцы, как только может, сжимая альфу в себе, и чувствует крупную дрожь, прокатившуюся по потному телу, горячую, вязкую жидкость, неприятно раздражающую натруженные стенки прохода. Испуганный Ликс начинает вырываться, стучит по рукам, брыкается, только тогда Хван, опомнившись, вынимает член, за секунду до сцепки, заливая спермой пульсирующую воспалённую дырку.

Боль отзывается по всему телу - тянущая, тупая, но терпимая, Ликсу даже сравнить её не с чем, однако на душе намного хуже. Там, как после бомбёжки - трупы, кровь и ошмётки плоти на деревьях. Он пережил эту ночь, но стоило ли спасение принесённой жертвы уже не уверен. Сидящий в ногах Хван, тяжело дышащий, блестящий от пота, не сводящий неверящего, обвиняющего безумного взгляда отвлекает от переживаний. Глядя на его уязвлённую, растерянную физиономию, Ликс захлёбывается возмущением - это он жертва, единственный, кто имеет право быть в ярости, обвинять. Это его телом жестоко воспользовались, лишив первого раза с тем, кто не гнушался бы ласкать, целовать, жаждал близости, а не примитивного животного сношения. Это у него забрали не просто девственность, а веру в лучшее, в любовь, относиться к которой с прежним благоговением и придыханием никогда больше не сможет. Будь ты проклят, Хван Хёнджин, и те, кто считает, что человека можно купить, как вещь в дорогом бутике, сломать, растоптать, а затем выбросить, как кучу мусора на помойку. Ликс жалеет как никогда в жизни, что согласился, продал душу дьяволу, приняв его условия, что повёлся как дурак на сладкие речи о спасении. Что толку в спасённом теле, если душу вывернули наизнанку и вываляли в грязи, и как продержится он год рядом с тем, кто намерен измываться, испытывать каждый божий день на прочность? Ответа нет, а от себя до блевоты тошно. Ликс, опустошённый, измученный осторожно, из - за боли в заднице, поворачивается спиной к мучителю и лежит, не шелохнувшись, безмолвно плача до тех пор, пока матрас под ним не прогибается. Хван, пошатываясь и не оглядываясь на развороченную постель со свернувшимся в клубок омегой, покидает спальню так же бесшумно, как пришёл.