Часть 11
ПРОШЛО МНОГО ВРЕМЕНИ с тех пор, как она в последний раз касалась холста, но казалось, что её руки запомнили каждый штрих. То, как краски перетекали вместе и смешивались. Это было эмпирическое правило – не смешивать цвета на холсте, но ей было всё равно. Она устала, и делала всё лениво, но ей это нравилось гораздо больше, чем она помнила себя в прошлом. Возможно, поцелуи, всё ещё оставшиеся на её щеке, оказывали ей что-то вроде мотивации.
Поле, окружавшее Нору, оставалось неподвижным, нетронутым, и она погрузилась в покой, пока ещё могла. Тихое дуновение ветра и ручей, движущийся вместе с ним. Вода плескалась сама об себя и о камни, которые сбились с пути на берегах ручья. Она осознала красоту Норы с того момента, как приехала, но у неё никогда не было времени, чтобы впитать всё это. Эгоистично и медленно. Она была почти благодарна, что Джордж держался особняком в своей комнате, пока она рисовала.
Это всё ещё было странно для неё – то, как он мог быть таким небрежным, таким спокойным и собранным, в то время, как она была на грани того, чтобы расклеиться перед ним. Всё ещё вспоминая, как он прикасался к ней и целовал её, пока спокойно прислонялся к столешнице, потягивая чай. То, как те же самые губы и руки успокоили её мгновением позже. Она посмеивается про себя над ироничностью всего этого, пока окунает кисть в зелёный цвет.
Гермиона и Джинни присоединились к ней, как только проснулись, сидя на траве с чашками чая в руках, несмотря на внезапное потепление воздуха. И пока девочки навёрстывают упущенное, Элеонора гримасничает над своей работой. Это было не самое худшее, что она делала, но всё могло быть намного лучше, и она видела гораздо лучше. Даже на скучные картины, развешанные в поместье её семьи, было интереснее смотреть.
— Я думала, ты терпеть не можешь рисовать? — спрашивает Гермиона, хотя это было скорее утверждение, и Элеонора пожимает плечами. Посмеиваясь про себя, она закрывает свои акриловые краски.
— Думаю, что так и есть, — признаётся Элеонора, но всё же она была рада, что попыталась.
Джинни была совершенно неугомонна, лениво постукивая пальцами по своей кружке, что заставило Гермиону слегка толкнуть её локтём в порыве раздражения.
— Извини. Мне просто нужно выбраться из этого дома. Или заняться чем-нибудь другим, кроме как сидеть без дела весь день. Мне кажется, что я просто чахну.
Элеонора кивает в знак согласия, вспоминая все лета, которые она провела в местах, где ей никогда не хотелось быть. Желая быть где-нибудь в другом месте, а не в какой-нибудь чужой стране, куда её притащили родители. Это было первое лето за последнее время, которое никогда не избавляло от чувства подавленности, несмотря на то, сколько времени они провели внутри дома.
— Скоро же поход в Косой Переулок? — предполагает Гермиона, и Джинни выглядит не впечатлённой, будто подобных вылазок было уже много. — Это всё, что мы можем сделать, Джин. Если только ты не предпочитаешь отправиться в Лондон.
При этом предложении страдание исчезает с её лица, а постукивание пальцев прекращается.
— Что, если мы съездим в город на выходные? Просто, чтобы выбраться уже отсюда.
Однако прежде чем Гермиона успевает ответить, близнецы огибают дом. Громко смеясь, как они обычно делали, когда были вместе, их длинные растрёпанные волосы отливали красным на солнце. И хотя они были идентичны, вплоть до причёски, Элеонора была уверена, что она наконец-то заметила всё, что отделяло одного от другого. Более мягкий характер Джорджа тоже часто выдавал его.
— Ну, самое время вам двоим проснуться, — он пристально смотрит на двоих девушек, которые сидели на траве. — Они не надоедают тебе, Элеонора, правда ведь?
— Ты надоедаешь нам, — усмехается Джинни, посылая брату довольно вульгарный жест, который только заставил близнецов рассмеяться. — Где Гарри? И Рон?
— Они уехали сегодня рано утром. Не сказали, куда именно, — просто отвечает он.
— Гарри не вернётся. Сказал, что больше не может тебя выносить, — добавляет Фред с весьма самодовольным выражением лица, когда Джинни вытягивает руку, чтобы шлёпнуть его по ноге. Гермиона сидит рядом с ней, поджав губы и отчаянно пытаясь не рассмеяться.
— Рон никогда мне ничего не рассказывает, — говорит она сквозь смех и поворачивается к близнецам. — Мы как раз говорили о поездке в Лондон на выходные.
И пока Джордж с интересом поднимает брови, лицо Фреда вытягивается. Он выглядел так же невозмутимо, как Джинни при упоминании Косого Переулка.
— Зачем? В городе тоже нечего делать.
— Если ты предпочитаешь остаться здесь, тогда милости прошу, — его сестра едва поднимает на него взгляд, допивая чай. Она никогда не была жаворонком, и Джордж сознательно обрывает Фреда, прежде чем тот успевает отомстить ей, и вместо этого спрашивает, когда они планировали ехать.
Хотя Элеонора действительно обожала Нору, Джинни не ошиблась, заявив, что им нужно было ещё чем-нибудь заняться. Большинство дней казались одинаковыми, как фильм на повторе, и казалось, что конец лета быстро приближался, и она скоро вернётся во Францию, чтобы закончить школу. Казалось почти глупым тратить больше времени впустую, которого у них и так не было.
— Завтра, — резко говорит Элеонора, принимая решение до того, как кто-либо из них успел бы. В любом случае, никто, казалось, не горел желанием спорить с ней. — Мы можем пойти в несколько пабов, поужинать. Может быть, даже сходить в кино?
И они все одновременно соглашаются, сразу начиная спорить о том, кто будет тем беднягой, что скажет об этом Молли. Но после достаточных препирательств они решили, что будет лучше, если они сделают это все вместе, хотя Гермиона настаивала на Роне – учитывая, что он и Гарри улизнули бог знает куда, занимаясь бог знает чем. Это было бы достаточно справедливо, если бы он действительно побеспокоился о том, чтобы быть дома сейчас.
Достаточно скоро они неторопливо собираются внутри, чтобы спастись от внезапно подступившей жары. Было не похоже, что погода в ближайшее время испортится, так что идея отправиться в город звучала заманчиво, так как они, скорее всего, проведут большую часть своего времени в пабах и магазинах.
Джордж отстаёт, наблюдая, как Джинни последней входит в дом, и начинает помогать Элеоноре собирать краски и кисти.
— Ты такая вруша, знаешь? — бормочет он, наклоняясь к её уху.
Она быстро бросает взгляд на ближайшее окно, из которого их друзья могли бы легко увидеть их близость, но, к счастью, они все поднялись наверх. Наверняка, чтобы найти мистера и миссис Уизли, чтобы сообщить им об их поездке.
Элеонора отстраняется, чтобы встретиться с ним взглядом. Такие зелёные и яркие. Она задавалась вопросом, знал ли он, что делает, каждый раз, когда смотрел на неё таким образом. Это всегда было похоже на то, будто её мысли превращались в пыль.
— Что?
— Твоя картина. Это чертовски изумительно, — он улыбается ей, осторожно держа картину в руках, избегая акрил, прежде чем передать её в руки Элеоноры. — Перестань быть такой суровой к себе.
Она кивает, мило улыбаясь, прежде чем направиться в дом, и он идёт по её следам.
——
Потребовалось немало усилий, чтобы убедить миссис Уизли позволить им поехать, а именно Джинни, но в конце концов она сдалась. Они собирались уехать на следующее утро и разбрелись по Норе, собирая свои вещи, когда Гарри и Рон вернулись позже днём. И, несмотря на бомбардировку вопросами о том, где они были, ни один не говорил, чем они занимались. Даже несмотря на беспокойное побуждение Гермионы.
Когда Элеонора сидит, свернувшись калачиком, на своей постели, она роется в своих вещах, убеждаясь, что у неё было всё, что нужно, учитывая, что поездка была так плохо спланирована. Она вдруг почувствовала себя своей матерью, у которой была склонность откладывать сборы до последней минуты, и она вспоминает утро перед их отъездом в Рим. Потерянную серёжку, которую она так отчаянно пыталась найти в бардаке своей спальни, лихорадочный стук её каблуков по деревянному полу. И впервые за долгое время она скучает по ним. И по матери, и по отцу, несмотря на их властолюбивые наклонности. И с этими мыслями она решает украсть для себя минуту-другую, чтобы закончить своё письмо.
Порывшись в поисках клочка пергамента, она записывает свои последние мысли в слова, прежде чем потянуться за палочкой. Совиная почта часто была наиболее распространённым источником коммуникации, но она была медленной. И, учитывая её, унаследованное от отца, нетерпение, она использует заклинание, которому он научил её, когда она впервые отправилась в Шармбатон. Заклинание, которое могло взять любое письмо или посылку и трансгрессировать их из одного места в другое. Это было единственной полезной вещью, которой он её научил.
— Элеонора! — голос зовёт её с верхнего этажа, на что другой кричит, чтобы было тихо. Даже когда солнце начало садиться, в этом доме всё ещё царил хаос, и было практически невозможно к этому привыкнуть.
Она неохотно встаёт с кровати, мельком оглядываясь и наблюдая, как клочок пергамента растворился в воздухе, прежде чем повернуться на пятках. Направляясь наверх, на этаж, который состоял из одной ванной комнаты. Дверь была закрыта, свет просачивался снизу в коридор, и она тихонько постучала. Тишина ответила ей первой, прежде чем Джордж откликнулся:
— Элеонора?
— Да?
— Можешь войти, — говорит он, и она прикусывает внутреннюю сторону щеки.
— Я не уверена, хочу ли этого.
— Я не голый, Райт. В любом случае, ты бы не стала жаловаться.
Элеонора чувствует, как смущение приливает к её щекам, и когда открывает дверь, она находит его стоящим перед зеркалом, возящимся со своими волосами перед тем как его взгляд падает на неё через отражение.
— Никаких ответных действий?
— Ты позвал меня сюда только для того, чтобы побеспокоить? — но это не имело бы значения. Предвкушение завтрашнего дня в любом случае делало её беспокойной.
— Ты художница, — утверждение. — Значит ли это, что ты будешь хороша в стрижке волос?
— Это две совершенно разные вещи, — Элеонора издаёт тихий смешок, прислоняясь к дверному косяку. — Я никогда раньше не стригла волосы. Может, тебе стоит попросить свою маму?
— Нет. Ты видела те причёски, которые она делала нам в детстве, — говорит он, начиная рыться в ящике стола, и Элла вспоминает семейные фотографии, что висели на стене. Та, на которой он и Фред сидят посреди поля и весело улыбаются в камеру, а их волосы плохо подстрижены и уложены. — Я доверяю тебе больше, чем кому-либо.
Он поворачивается с ножницами в руке и протягивает их ей, а она обеспокоенно смотрит на него.
— Ты это серьёзно?
Близнецы обычно больше шутили, нежели нет, и порой было трудно понять, когда они были серьёзны. Но он ещё больше протягивает руку и кивает на ножницы:
— Давай, Элла. В худшем случае я найду заклинание или что-нибудь, чтобы это исправить. Я просто хочу, чтобы они были немного короче.
Она знала, что если ещё что-нибудь ответит, сопротивляясь, он только продолжит подталкивать её. Знала, что он был упрям так же, как и она – что временами приводило её в бешенство. Не было никакого смысла спорить с ним.
Поэтому она берёт ножницы из его руки, чтобы избежать спора, и он улыбается, садясь на край столешницы, что было забавным зрелищем. Он был таким высоким и сидел так неловко на туалетном столике, заваленном вещами.
— У тебя есть хоть малейшее понятие того, что ты делаешь?
— Нет, я же сказала, — говорит Элеонора, протягивая руку, чтобы нежно провести пальцами по его волосам. Его плечи поднимаются и опускаются, пока он глубоко выдыхает, с тоской глядя на неё сквозь распущенные пряди, закрывавшие его лицо.
— Возможно, это плохая идея, — говорит он тихим голосом, и она сглатывает. Любое время, когда она была так близко к нему, заставляло её сердце биться быстрее, даже в самые невинные моменты.
— Думаешь? — она берёт два пальца и скользит ими вниз по пряди, а он кладёт руки ей на талию, легонько закрывая ногой дверь. — Ты уверен в этом? Я люблю длинные волосы.
Он кивает и ведёт руками вверх и вниз по её бокам. Успокаивающе.
— Тебе это нравится, не так ли? — сладость его улыбки превращается в усмешку, и она закрывает глаза. — Да, я уверен. Они чертовски раздражают. Продолжай, — она насмехается над его прямотой и слегка смачивает его волосы, прежде чем отрезать прядь. — На самом деле, я передумал.
— Слишком поздно, — говорит она и идёт дальше.
Рыжие пряди падают на столик, его колени, пол, и наступает момент, когда ни один из них не произносит ни слова. Вместо этого позволяя уютной тишине повиснуть между ними. Его руки на её бёдрах, улыбка растянулась на его губах, а её лицо скрывала сосредоточенность. Он замечает складку между её нахмуренных бровей и решимость сделать всё правильно в её глазах. Даже если она понятия не имела, что делает.
Но, несмотря на недостаток опыта, она считала, что проделала хорошую работу. Она подстригла волосы по бокам близко к его голове, оставив их немного короче макушки, где больше не осталось прядей, закрывающих его лицо. Она не думала, что он может быть красивее, чем он уже был, но короткие волосы ему шли. Впрочем, это вряд ли было для неё неожиданностью.
— Тебе удалось всё испортить? — его голос низкий, в глазах поблёскивает лукавство, и она качает головой и со стуком кладёт ножницы на столик.
— Ты мне скажи.
Он поворачивается, и на мгновение их глаза снова встречаются в зеркале. Ванная была тускло освещена, когда ночь начала проникать через открытое окно, и внезапно показалось, что из комнаты высосали весь воздух. Было что-то в том, как он смотрел на нее прямо сейчас, и на миг выражение его лица смягчилось. Веселье в его глазах было заменено чем-то более мощным, тоскующим, а затем уголки его рта изогнулись вверх:
— Это ужасно.
— Это то, к чему я и стремилась.
Джордж посмеивается, вытаскивая палочку из кармана, прежде чем пробормотать заклинание "Тергео", очищая каждый сантиметр ванной, которая была завалена его рыжим локонами. И, наконец, он откидывается назад, пробегая взглядом по её лицу, пока она думает, что ещё сказать. Было ли что-то ещё, что нужно было сказать, или было бы лучше просто втянуть его в это.
— Так, когда ты позволишь мне сделать тебе причёску? — наконец спрашивает он, одной рукой поглаживая каштановую прядь, в то время, как другая дразняще тянется за ножницами. Это было так похоже не него - шутить независимо от настроения.
— Перестань, — предупреждает она, отталкивая его, прежде чем открыть дверь. Но он подхватывает её сзади, и она пытается сдержать смех, пока он несёт её в узкий коридор. — Джордж!
— Несмотря на все эти разговоры прошлой ночью, ты не очень-то сопротивляешься, — он опускает её на пол мгновением позже, и внезапно оказывается к ней намного ближе, а взгляд его глаз становится намного тяжелее.
— Кажется, ты забываешь, насколько ты выше меня.
— Похоже ты тоже об этом забываешь, учитывая, сколько ссор пытаешься затеять.
— Это ты тот, кто выбирает ссоры.
И внезапно между ними едва хватает места, когда его тело прижимается к её, сводя к минимуму пробел, который мучительно задержался между ними. Его сильная рука танцует на её талии, проскальзывает под подол её футболки, прежде чем мягко прижать её к стене. И той же рукой он мучительно медленно поднимается к её груди, и она ахает от его прикосновения. От нетерпения и жгучего желания, которое росло в ней. Но как только она собралась с духом, чтобы притянуть его к себе, звук шагов, топающих по лестнице, заставляет их отпрянуть друг от друга. Сердца всё ещё колотились, а их дыхание всё ещё было тяжёлым, когда они оба разочарованно посмотрели на Рона, который стоял у подножия лестницы.
— Э-э... Извините. Просто иду почистить зубы, — бормочет он, неловко почёсывая затылок, пока направляется в ванную, не так тонко посылая озадаченное выражение на Джорджа перед тем, как закрыть за собой дверь.
— Нам надо было просто позволить ему смотреть, — Джордж ухмыляется, и она усмехается.
— Тебе всегда нужно портить каждый...
Но он не теряет ни секунды, пока его руки возвращаются к её бёдрам, притягивая её тело ближе к своему. Заполняя это пространство между ними, одновременно прижимая её спиной к стене. И в этот момент Элеонора хотела его ещё отчаяннее, чем раньше. За каждый сантиметр её тела, к которому прикасались эти руки. Целовали его губами. И он, казалось, продолжал дразнить её вот так - не позволяя ей овладеть им прямо сейчас, несмотря на его собственное болезненное желание обладать ею всей прямо здесь и сейчас.
Он медленно наклоняется к ней, протягивая руку, чтобы обхватить изгиб её челюсти, а затем шеи. И, наконец, он целует её. Прикусывает зубами её нижнюю губу, прежде чем скользнуть языком, а затем издаёт стон, отчего Элеонора почти перестаёт контролировать себя.
Он казался невинным, пока не оказалось наоборот. Пока он не оказался в подобном положении – нога, обёрнутая вокруг его талии, его рука под её футболкой. Другой скользнул вниз по её талии, бёдрам, а затем обхватил её руками. Сжимая достаточно сильно, чтобы с её губ сорвался вздох. А на его губах образовалась лукавая улыбка.
Она вплетает пальцы в его волосы, чтобы углубить поцелуй, и отчаянно пытается не стонать, когда рука на её шее сжимается сильнее. Она практически никак не могла насытиться этим. Им. И внезапно все "что если", которые тяготили её этим утром, испарились в ничто, когда его язык проскальзывает в её рот. Когда он медленно отстраняется и прижимается своим лбом к её, а их хриплое дыхание всё ещё висело в воздухе.
Он упирается руками в стену позади неё, по обе стороны от её головы, и пробегается взглядом по её лицу. Замечает розовый оттенок её щёк, полноту губ, а Элеонора почти тает, наблюдая, как он смотрит на неё. Она бы снова притянула его, она умирала от желания это сделать, но Рон кашляет из ванной, и она вспоминает, что они не были лишь вдвоём на этом этаже. Что Рон, несомненно, слышал их и увидел бы, если бы решил выйти прямо сейчас.
— Ты собиралась что-то сказать? — Джордж ухмыляется, и она дразняще кладёт руку ему на грудь, медленно отталкивая его от себя, — Я всё порчу?
— Именно.
Он упирается языком в щеку, всё ещё нахально ухмыляясь девушке перед ним, и складывает руки на груди.
— Вот и посмотрим в эти выходные. Я знаю, что ты с нетерпением ждёшь, когда останешься со мной наедине в гостиничном номере.
— Боже мой, говори потише, — она устало переводит взгляд на ванную, пока поправляет свою футболку, но Джордж только улыбается.
— Ты не возражаешь.
— Замолчи, — и он замолкает, но выражение его лица всё ещё самодовольное. — Джордж.
— Ладно, успокойся, — он тихонько смеётся. — Я имею в виду, если ты так беспокоишься, мы могли бы пойти куда-нибудь, где нам не нужно быть тихими.
Элеонора улыбается этому и проводит пальцем по подолу его туники. Он резко выдыхает, когда она дразняще притягивает его к себе за вырез, близко наклоняясь к его губам, но не достаточно близко, чтобы поцеловать. Если он хотел поиграть в эту игру, она тоже может.
— Жаль, что ты думаешь, что со мной всё так просто.
Он стискивает челюсти и медленно отступает, позволяя вырезу своей рубашки уйти от её пальца.
— Я и не думаю. Похоже, тебе очень нравится играть в недотрогу.
Она напевает себе под нос в ответ, невинно глядя на него, прежде чем повернуться на пятках и спуститься вниз. Он неохотно следует за ней по пятам, и когда она направляется в свою комнату, он наблюдает за ней из дверного проёма. Брови удивлённо приподнялись. В предвкушении. Возможно, он был больше раздражён ею, чем Роном.
— Ты невыносима, — он бормочет, и она поворачивается, не позволяя и тени удовлетворения отразиться на её лице.
— Аналогично.
— Но ты всё ещё терпишь меня, — и это было правдой, потому что ей очень нравились их подшучивания и искусные пререкания.
— Я думаю, в тебе есть некоторые положительные качества.
— Некоторые? — он вопросительно смотрит на неё, и она качает головой, наконец входя в свою комнату, где тускло горел свет.
— Я иду спать, — наконец она говорит. — И нет, ты не можешь пойти со мной.
Джордж усмехается, когда она начинает закрывать дверь, возможно, слишком уставший или слишком раздосадованный, чтобы спорить с ней. Поэтому вместо этого он кивает, как бы желая спокойной ночи, и оставляет всё как есть.
——
В ту ночь она ни разу не проснулась, несмотря на затянувшееся волнение, которое не давало ей заснуть, но утром лёгкая рука на её плече встряхнула её, чтобы разбудить. Элеонора была без малого благодарна, что не впустила Джорджа в свою комнату прошлым вечером, учитывая как мало уединения её подруги любили ей предоставлять.
— Ты проснулась? — шепчет Гермиона, присев на корточки у её кровати, и Элеонора бормочет в ответ. Потирая рукой сонные глаза, прежде чем открыть их. Будильник на её прикроватном столике показывал 6:42.
— Какого чёрта, Миона? Нам нужно уезжать ещё только через... два часа.
— Я знаю, но мне просто нужен был кто-нибудь, кто помог бы мне загрузить "Форд", — говорит она почти извиняющимся тоном. — Я не могу уснуть, а Джинни не проснётся до последней минуты. Пожалуйста.
Для всех них было неожиданностью, что родители, особенно Молли, разрешили им взять машину на выходные, но это было лишь для того, чтобы им было легче смешаться с горожанами. Так что, если бы им понадобилось куда-нибудь отправиться, в трансгрессии не было бы необходимости. Но миссис Уизли поклялась Мерлином, что если что-нибудь случится с "Фордом" или Джинни, их всех будет ждать несчастный остаток лета.
Элеонора неохотно скатывается с кровати и следует за Гермионой на первый этаж. Она была менее чем довольна, обнаружив, что осталось всего несколько чемоданов, которые нужно было упаковать, но зачастую Гермиона просто слишком сильно переживала. Это было на неё не похоже – оставлять всё на последнюю минуту, а Джинни действительно любила поспать подольше. Но она была рада, что, по крайней мере, может быть полезна своей подруге.
Не прошло и часа после того, как они проверили список Гермионы и упаковали чемоданы в машину. Они сидели в гостиной, ожидая, когда проснуться их друзья, тихо разговаривая за чаем, пока Элеонора изо всех сил пыталась держать глаза открытыми.
— Тебе не терпится выбраться отсюда? — спрашивает Гермиона, и Элеонора кивает, глядя через комнату туда, где спал бы Джордж, если бы они снова провели ночь внизу. Она всё ещё думала о прошлом вечере, когда его руки были повсюду на её теле, опасно дразня её ещё больше, чем в заливе. Она могла только представить, к чему приведут эти выходные, когда у них наконец-то появится время наедине.
— Могу я тебе кое-что рассказать? — наконец говорит Элла, её голос всё ещё хриплый и сонный. — Только не говори Джинни. По крайней мере, пока.
Гермиона колеблется, но затем кивает. Элеонора понимала, как много она просит от неё, чтобы соврать своей подруге, но предпочла бы, чтобы она рассказала Джинни в своё время. По-своему. Она едва ли была уверена в том, как поступить в сложившейся ситуации, и если бы Джинни узнала об этом сейчас, это только усилило бы чувство стресса.
— Мы с Джорджем поцеловались.
Гермиона сдерживает улыбку, ужасно с этим справляясь, и Элла поднимает брови в ожидании.
— Я уже знаю об этом, — она хихикает и продолжает. — Рон... он слышал вас двоих прошлым вечером. Но не волнуйся, он сказал, что не скажет Джинни. Я думаю, что, в любом случае, он тоже чувствует себя неловко.
— Чёртов Рон, — Элла сжимает переносицу, прежде чем встретиться взглядом с подругой, которая отчаянно пыталась не улыбаться. — Я знала, что он слышал нас. Я просто надеялась, что он будет держать рот на замке.
— Он не знает, как это делается, — посмеивается Гермиона, протягивая руку, чтобы поставить свою кружку на кофейный столик. — Итак... как это было?
Элеонора качает головой, сдерживая улыбку, когда вспоминает его губы на своих, и как же хорошо он заставлял её чувствовать себя, только целуя. Но, несмотря на то, как сильно она хотела, чтобы это снова произошло, сейчас это противоречило ей из-за того, что она не могла контролировать себя рядом с ним. Прерывистое дыхание или учащённое сердцебиение. И всё это нервирует её, вот что она сказала Гермионе.
— Что ты имеешь в виду?
— В конце концов, мне придётся вернуться домой. Меньше чем через месяц, если быть точнее, — Гермиона хмурится. — Я просто чувствую, что из-за этого мне будет труднее уехать. Я не уверена.
Было бы тяжело оставить их всех, но она чувствовала себя более привязанной к Джорджу, по какой бы то ни было причине. С той самой ночи у костра, когда она слишком много выпила, а он остался с ней спать внизу. Снова и снова. И всё это продолжалось до тех пор, пока для них не стало обычным делом проводить ночь вместе. Будь то разговор или купание. Поцелуи. Всё так быстро усложнилось.
Элла даже не потрудилась поднять голову, поскольку её голова покоилась на руках, всё ещё пульсируя от переизбытка мыслей. От недостатка сна. Но Гермиона успокаивающе кладёт руку ей на плечо и вздыхает:
— Никто из нас не хочет, чтобы ты уезжала. Но, не знаю, может, тебе стоит провести эти выходные, пытаясь разобраться в этих чувствах. Мы же будем в отеле, в конце концов.
Элеонора посмеивается, откидываясь на спинку дивана и кладя голову на подушку.
— Мне кажется, я слишком много думаю.
— В этом я тебя понимаю, — улыбается Гермиона.
— Ты так и не выяснила, куда Гарри и Рон ездили вчера?
— Нет. Рон мне не сказал. Однако они что-то замышляют. Я просто знаю это. Из него ужасный лжец. Вот почему он не смог сохранить ваш секрет при себе.
— Кто ужасный лжец? — позади них раздаётся голос, и они поворачиваются, чтобы увидеть Гарри у подножия лестницы. Его очки криво сидели на носу, а в глазах за ними виделись отголоски сна.
— Ты и Рональд. Не хотите рассказать нам, где вы двое были вчера? — подгоняет Гермиона, но Гарри машет рукой в её сторону, прекращая разговор, и вяло идёт к кухне, а Гермиона цокает языком от его наглости. Как и Джинни, он не был утренней пташкой. — Пойду разбужу всех остальных. Нам скоро уже нужно выезжать, если мы хотим добраться до отеля вовремя, — она глубоко вздыхает, поднимаясь с дивана, а Гарри что-то бормочет себе под нос, в то время как Элеонора опускается на своё место, и дом начинает просыпаться.