Часть 7
Элеонора часто придавала слишком большое значение вещам. Тону чьего-то голоса. Выбору слов, выражений. Но в ту ночь это был воздух, что витал в открытой гостиной и вокруг неё.
Он был тяжелее, с мягкими нотками дождя и свечей. Тише, лишённый громкого голоса и смеха Джорджа. Его подтруниваний над собой и своим близнецом. Вместо этого пустоту заполяет старая пластинка, играя мелодраматическую мелодию, пока Молли пробегает глазами по книжным полкам, прежде чем вытащить старый фотоальбом. Кожаный чехол был изношен по корешку и краям от всех тех рук, что касались его на протяжении многих лет, оживляя воспоминания, которые были окутаны прозрачной плёнкой.
— Вот и он, — миссис Уизли садится рядом с Элеонорой с фотоальбомом в руке, листает страницы и время от времени останавливается, чтобы пересказать историю из прошлых лет. Одна из них о Роне, которую Элеоноре пришлось выпытывать у Молли, заставила его уши покраснеть от смущения, а Гермиону рассмеяться. Артур тоже время от времени подавал голос, но позволял жене рассказывать большую часть историй, видя, как это делает её счастливой.
Однако они наткнулись на фотографию мальчика, которого Элла не узнала. У него тоже были огненно-рыжие волосы, которые лежали локонами, как у Молли, но его лицо было новым. Он был очень похож на Уизли, это было очевидно, но она не могла назвать имя.
«Перси, 1980 г.», было написано на полях рядом с фотографией, и Молли смотрит на неё заплаканными глазами.
— Перси был старостой Гриффиндора, — говорит она мягким голосом. — Также у него были отличные оценки. Собственно, сейчас он работает с Министром Магии. Разве это не здорово?
— Ага, здорово, — Джордж, сидевший рядом с Элеонорой, тихо насмехается над матерью, неловко ёрзая на своём месте. Нетерпеливо оглядываясь на кухню, где Гарри и Джинни были заняты, наливая себе (и остальной компании) бокалы вина, пока Молли продолжала болтать о своём сыне. Элеонора могла только предположить, что в данный момент они намеренно не торопились.
Джордж подпирает голову рукой и опирается на неё, демонстрируя незаинтересованность. Тупо уставившись в другой конец комнаты без всякого выражения на лице. Элла толкает его локтём, и свет медленно возвращается к его лицу, когда его глаза встречаются с её.
— Ты в порядке? — она наклоняется, и он кивает, протягивая руку, чтобы забрать их бокалы у Джинни, прежде чем передать один Элеоноре.
— Просто устал. Я с трудом могу заснуть на этом диване, — говорит он, уголки его рта слегка приподнимаются, но выражение лица всё ещё несколько печальное.
Она не была уверена, где это видела. Было ли это отражением в его глазах или нахмуренных бровях, но что-то в нём было не так. Что-то показалось ей знакомым, будто его эмоции были её собственными, даже если она не совсем понимала, какими именно они были. Был ли он зол, печален или просто уставшим, как и сказал. Однако, что-то подсказывало ей, что он не был полностью откровенен, так же, как и она иногда.
— Что ж, тогда, может, тебе стоит начать спать в своей комнате, — она улыбается, хотя и прекрасно знала, каков будет его ответ. Что он покачает головой в знак протеста, скажет ей, что он не был бы хорошим хозяином, если бы оставил её одну. Не был бы хорошим другом. Он просто не хотел признаваться, что начал получать огромное удовольствие от их ночных бесед.
— Ну уж нет. Я вполне себе наслаждаюсь тем, что комната в моём полном распоряжении, — вмешивается Фред, как он часто делал. И Элеонора, и Джордж поднимают свои взгляды туда, где он сидел в другом конце комнаты, и Джордж прищуривает глаза.
— О, ну конечно.
Голова Элеоноры начала кружиться от вина с того момента, как она подняла бокал к губам, проглотив последнюю каплю алкоголя. Это было сухое маггловское вино – бутылка «Пино Гриджио», которую Молли купила на рынке неподалёку от их дома.
И на мгновение это возвращает её во Францию. В её дом. К её матери. И ненадолго она задаётся вопросом, соответствовала ли Италия её стандартам, которые, казалось, никогда не были удовлетворены. Если подробности их поездки и были в том письме, она не потрудилась прочитать его.
— Элеонора – художница, мам, — Джордж прерывает её размышления, в его голосе слышится лёгкое волнение, но миссис Уизли не обращает внимания на его тон. Вместо этого она быстро переключает своё внимание на новую тему разговора и начинает задавать вопросы, на которые Элла даже не знала ответы.
Она была далека от художника, и именно это она и сказала Молли: что она пыталась снова и снова, но так и не увлеклась мазками кистей и угля. Однако, она танцевала, возможно, не очень хорошо, но это было то, что она взяла от Шармбатона.
Это было единственное, что оставалось неизменным, и без этого она не была уверена, кем она была. Художник без пристрастия к этому, писатель, который ненавидел читать, амбициозный мракоборец без опыта. Жалким зрелищем, вот кем.
Они провели так остаток вечера. Прикончили бутылку, сделали ещё пару глотков огневиски между разговорами с мистером и миссис Уизли, прежде чем они ушли наверх. Они желали друг другу спокойной ночи, пока Джинни собирала пустые бокалы от вина, а Рон выбрасывал мешок с мусором на улицу. Внутри друг об друга гремели пустые бутылки из-под спиртного.
— Так, что происходит между тобой и Джорджем? — спрашивает Гермиона, когда они с Элеонорой стояли на кухне, завернувшись в пледы посреди темноты. При этом вопросе Элла плотнее закутывается в ткань, будто это может обеспечить какую-то защиту или безопасность, но, очевидно, это не помогает. Честно говоря, она не знала, как ответить.
— О чём ты? — Элеонора берёт последнюю бутылку вина со стойки, поднося её к своим губам и допивает её, смотря на Джорджа.
Он сидел с Фредом в гостиной с растерянным выражением лица, пока его близнец пытался рассмешить его, но безуспешно. Это было так на него не похоже — чтобы даже проблеска радости не было на его губах. Чтобы он не сидел ровно, а его плечи поднимались и опускались вместе с яркостью его смеха.
— Не думай, что мы не заметили, как вы последними поднимаетесь наверх или даже не поднимаетесь большинство ночей...
— Мы просто наслаждаемся компанией друг друга. Это ничего не значит, — Элеонора перебивает, не желая, чтобы Гермиона заканчивала предложение. Не желая слышать то, что она подозревала их в чём-то.
Они были друзьями. Хорошими друзьями, к тому же. Несмотря на то, что они только недавно познакомились, казалось, будто они знали друг друга целую вечность. Знали, что когда один замолкает, то его что-то беспокоит. Что каждый находил забавным, а что — нет. Казалось, что временами они знали друг друга лучше, чем самих себя.
Гермиона замечает её тоскующий взгляд и незаметно для Элеоноры машет Фреду рукой.
— Что ж, тогда продолжайте. Не буду больше вмешиваться, — Гермиона нахально улыбается подруге, прежде чем отстраниться, исчезая на лестнице, пока к Элле приближается Фред.
— Он сейчас не в лучшем настроении, — говорит он тихим голосом, почёсывая затылок, когда поворачивается, чтобы мельком посмотреть на своего близнеца.
— Он сказал, почему?
— Не совсем. Может, будет лучше, если ты услышишь это от него, чем от меня, — говорит он, прощаясь, прежде чем развернуться на пятках, чтобы последовать за Гермионой.
Элеонора возвращается в гостиную, не зная, что сказать или сделать. Должна ли она сесть рядом с ним или подождать, пока он заговорит первым, но она не делает ничего из этого. Вместо этого она смотрит на него сверху вниз, всё ещё держа покрывало на плечах. И, наконец, он улыбается.
— Ты сегодня был тихим. Что случилось?
Улыбка на мгновение исчезает, но быстро снова мелькает на его губах.
— Ты танцуешь, — говорит он не столько как констатирующий факт, сколько так, чтобы это звучало дразняще. Будто мысль о ней в остроносых туфлях или кружащейся по полу была забавной, и это было так. Даже она не могла этого отрицать.
— И вот в чём дело? — она вопросительно смотрит на него, и он качает головой.
— Я в порядке. Правда, — говорит он, хотя отчаяние в его тоне намекало на ложь. Было очевидно, что он не хотел говорить о том, что давило на него.
В комнате воцаряется тишина, и они проводят добрую минуту, глядя друг на друга. Элла замышляет способ, чтобы заставить его смеяться, а он просто наблюдает за ней. Опьянённый вином и завороженный её упрямством. Тем, как она поджимала губы, когда была сосредоточена. Тем, как хмурились её брови. Он всё это замечал.
— Ну, тогда позволь мне показать тебе, — наконец говорит она, сбрасывая плед на пол. — Может быть, ты танцуешь лучше меня.
Трезвая Элеонора не сказала бы такого, но она была пьяна, и ей было всё равно, насколько смелой звучала эта просьба. Её не волновала вероятность того, что он откажет, пожелает спокойной ночи и отправится наверх вслед за своим близнецом, потому что она знала, что он этого не сделает. Она знала Джорджа.
Он был бы уже наверху, если бы этого хотел. Но он был здесь, с ней, а мгновением позже его рука оказывается в её руке. Он поднимается с дивана и оказывается в её объятиях, и Элеонора внезапно вздыхает с облегчением. Её спина выпрямляется от его руки, которая была грубой, с мозолями вдоль ладоней и пальцев — несомненно из-за всех этих лет, проведённых за игрой в квиддич, — но, тем не менее, касание было нежным.
Практически сразу же его рука находит дорогу к её талии, а её — к его плечу. Их свободные руки встречаются вместе, слишком естественно и слишком быстро. И вдруг, они танцуют. Ужасно и не в такт с мелодраматической композицией, но наслаждаясь друг другом, несмотря на это.
Вот что ей нравилось в его компании — его неспособность воспринимать что-либо всерьёз. То, как он мог превратить что-то настолько нелепое во что-то настолько забавное.
Она не была до конца уверена, было ли это на самом деле или это был очень яркий, пьяный сон.
Что бы это ни было, она надеется, что этот момент будет длиться вечно. Что Фред не спустится вниз и не испортит всё. Что, если бы это был сон, она бы не проснулась, по крайней мере, пока этот момент не закончится. И когда рука Джорджа скользит под подол её рубашки, она думает, что это абсурдно — желать чего-то другого, кроме большего количества таких моментов, как этот. Поэтому она вырывает себя из своих мыслей и возвращается в танец с ним. Наслаждаясь, независимо от того, было это на самом деле или нет.
Его шаги были лишены ритма. Шаткие. Неуверенные. Но даже несмотря на неудобство делать что-то настолько незнакомое для него, он смеётся. Тем блестящим, заразительным смехом, который она услышала в первый день, когда встретила его, выходящего из ручья. Его щёки были загорелыми от поцелуев солнца и покрыты веснушками.
— Мама всегда начинает этот разговор о Перси, — его голос низкий, приглушённый, будто в комнате были и другие. — Иногда это просто расстраивает. Я люблю их обоих, конечно. Я просто... не знаю.
— Ты просто устал, — говорит она, и он кивает, извиняясь и обвиняя свой развязный из-за алкоголя язык. — Всё в порядке. Поверь мне, я понимаю.
Сосна. Так от него пахло, и только в этот момент она поняла, что никогда раньше не была так близко к нему. Достаточно близко, чтобы чувствовать его пульс. Его дыхание коснулось её уха. Это практически заставило её задуматься над тем, что они делали, и почему их всё устраивало. Почему это казалось нормальным, каким-то непонятным образом.
— Тебе нужно немного расслабиться. Ты слишком напряжён, — Эленонора смеётся, и он повторяет за ней.
— В Хогвартсе этому не учат. Будь со мной полегче.
— Пожалуй, это к лучшему, что они этого не делают. Ты бы совсем опозорился.
И они танцевали, разговаривая так тихо, как только могли, чтобы не разбудить своих друзей, которые спали наверху. В тот момент это было для них чем-то вроде шутки, но это было освобождением. Быть с ним, делая что-то подобное, без необходимости следовать инструкциям в голове, и вырваясь, наконец, из рутины. Это было небрежно и лениво, но тем не менее, освобождающе.
Рука находит путь к её пояснице, его прикосновение всё ещё лёгкое и нежное, прежде чем он убирает её. Кружа её достаточно быстро, чтобы на мгновение вывести из равновесия, заставляя их снова разразиться смехом.
Его движения в конце концов замедляются, и они отстраняются друг от друга. Он смотрит на неё сверху вниз, а она на него снизу вверх, предполагая, что они закончили. Что, возможно, она была слишком решительной, приглашая его на танец.
Элеонора прочищает горло, слабо улыбаясь ему.
— Не так уж плохо, — говорит она тихим голосом. — Мне...
Часть её была смущена. Или нерешительна. И это было абсурдно, что она так чувствует себя рядом с Джорджем. Джорджем, который теперь был её другом. Тем, рядом с кем у неё не было причин стесняться. Тем, кто временами знал её лучше, чем она сама.
Но он протягивает руку к её лицу, пристально глядя на неё. Убирает прядь волос со щеки, заправляя её за ухо. Его прикосновение было мягким, как и то, как его волосы обрамляли лицо. Лёгким, как рука, которой ему не хватало, когда он рисовал.
— Тебе что, Элеонора?
В этот момент она видела звёзды. Возможно от усталости или алкоголя, или от того и другого вместе. Но она видела их в его глазах. В веснушках, разбрызганных по его щекам, словно краской по холсту. Точечно, вдоль переносицы. Не по какой-то форме, но всё равно расположеных идеально.
И слова застряли у неё в горле. Она зацепилась за незаконченное предложение, которое не была уверена, как закончить. Неуверенная в том, чего хочет или в том, что на самом деле хотела сказать.
— Мне пора в постель, — это были единственные слова, что пришли ей в голову, хотя это было не то, что она подразумевала. — Джинни сказала, что ей нужно поговорить со мной.
Джинни не говорила ничего подобного, да и в любом случае она уже крепко спала. Они оба знали это.
Он кивает, убирая руку с её щеки и засовывает её в карман.
— Верно, — говорит он. — Тогда не смею тебя больше задерживать.
Она хотела возразить. Хотела вынуть его руку из кармана и снова положить её себе на щёку. Позволить ему сделать всё, что он собирался, прежде чем она остановила его, но она этого не делает. Это была не она, а всего лишь пьяные мысли. Было бы абсурдно позволять всё, что может произойти за пределами невинного танца.
Но когда он поворачивается, она задаётся вопросом, что бы случилось, если бы она не запаниковала. Если бы он притянул её к себе или обнял. Поцеловал. Интересно, что бы случилось, если бы они оба не были пьяны, а он всё ещё держал руку на её лице. Предвкушая всё, что он хотел сделать.
Это было единственное, в чём она не была уверена насчёт него — чего он хотел. Но с другой стороны, насчёт себя она тоже не была уверена.
Она хочет ему что-то сказать. Дать ему что-то, за что он мог бы уцепиться, прежде чем уйдёт. Слово. Фразу. Что угодно. Но он ускользает в ночи до того, как она успевает сделать хоть что-то.
И впервые за долгое время они оба спят в своих собственных кроватях, а комната кажется ещё более пустой, чем раньше. Тяжелее, тише — именно так ощущалась остальная часть вечера, кроме того, когда она была с ним рука об руку. Заключённая в его объятия.
Мягкий звук дождя, барабанящего по крыше, быстро убаюкивает её, и Элеонора была почти уверена, что спала всю оставшуюся часть вечера, только это было не так.