Пятое дыхание вечера
Весь день я провёл в номере, словно стараясь отсрочить встречу с миром за его стенами. Время текло незаметно: еда приходила по звонку, книги оставались лежать нетронутыми, мысли блуждали между мелочами. И всё же миг, когда нужно было собираться в театр, приблизился так быстро, что я почти не успел его заметить. Я не мог вспомнить, бывал ли раньше в подобных залах, и от этого желание оказаться там становилось ещё острее, почти жгучим. Мне казалось, что я непременно ошибусь: опоздаю, перепутаю наряд, не узнаю своё место. Но я знал одно — меня всегда успокаивает возможность наблюдать, видеть происходящее, растворяться в нём.
Я выбрал одежду в красных тонах: бордовый и алый всегда были для меня особенными, они будили мысли о чём-то большом, вечном, заставляли глубже чувствовать мир. Спустившись в холл, я надеялся встретить кого-то случайного, того, с кем можно будет заговорить, отвлечь себя короткой беседой. Устроившись на зелёном диване напротив журнального столика, я раскрыл книгу, но читал рассеянно, лишь скользя глазами по строчкам и то и дело возвращаясь к окну, где медленно сгущались сумерки.
Мне повезло: в холл вышла девушка, красивая настолько, что её появление сразу наполнило пространство иным светом. Бежевая блузка, чёрная юбка в белый горошек — простая, но запоминающаяся деталь. Я был почти уверен, что видел её раньше, может быть, на том самом мероприятии, но не мог вспомнить наверняка.
— Ой, здравствуйте! Я потревожу ваше одиночество? — сказала она с лёгкой улыбкой.
Я закрыл книгу, стараясь скрыть радость, что собеседник нашёл меня сам.
— Конечно. А что это у вас в руках?
— Шахматы, — ответила она оживлённо. — Я специально вышла поискать кого-нибудь для игры.
Она улыбнулась шире, и я ощутил, как напряжение уходит. Кто-то, как и я, искал общения. Я заметил на её коже лёгкие следы от туфель, словно от долгого дня, но оставил наблюдение при себе и полностью отдался беседе. Мы говорили о чём-то простом, но это простое увлекало, уворачивалось от скуки и оживляло. Я даже удивился, что умею играть в шахматы: правила словно всплыли в памяти сами собой.
Прощаясь, я помог собрать фигуры в коробку и поспешил вызывать такси, окрылённый предстоящим вечером.
В машине мне не сиделось спокойно. Я открывал чаты, проверял, в сети ли тот, кто пригласил меня, а затем вновь возвращался к окну, следил за машинами, за осенними листьями, которые падали в свете фонарей. Было приятно быть частью города в эту пору — прохладного, строгого, но такого красивого.
Хлопнув дверцей, я увидел знакомое лицо и шагнул навстречу.
— Здравствуйте! — сказал я, крепче сжав сумку в руке.
— Добрый вечер, рад, что вы пришли, — прозвучал ответ.
Мы вошли в театр, и я сразу же ощутил восхищение. Исторические здания всегда поражали меня: их величие было не холодным, а одушевлённым, благородным и в то же время чуть грустным, будто хранящим воспоминания прошедших эпох. Для меня, не живущего в такой среде ежедневно, это было открытием, праздником.
Мы заняли места на пятом ряду, успев обменяться парой фраз о дороге. По просьбе театра я выключил телефон и отдался зрелищу.
Когда на сцену начали выходить танцоры, стройные и лёгкие, казалось, что они не идут, а плывут. Каждый из них был красив по-своему, и глаза тянулись то к одному, то к другому. Я не слишком понимал сюжет, но наслаждался самой гармонией: живая классическая музыка и пластика тел были сплетены так тонко, что казались дыханием единого целого.
У меня не самое лучшее зрение, и даже с близкого расстояния детали иногда ускользали. Вскоре я ощутил лёгкую головную боль от напряжения, но всё же не мог отвести глаз. И вот, когда представление закончилось, зрители устремились к сцене, чтобы вручить цветы тем, кто особенно тронул их. Я тоже не удержался. На мгновение оставив спутника, поспешил захватить букет, купленный недалеко от театра по правилам хорошего тона, и стал искать взглядом того, кому хотел бы его отдать.
И я увидел. Лицо, которое поразило меня до глубины. Оно было таким, о каком пишут в книгах и создают статуи: греческая гармония, благородство, будто сама красота обрела человеческий облик. Я протянул букет красных роз этому человеку и не мог отвести взгляда. В этот миг хотелось только смотреть, вглядываться, задержать в памяти каждую черту. Но голос спутника отвлёк меня, и я, как ребёнок, которому приходится расстаться с дорогой игрушкой, оглядывался назад, пока уходил.
После спектакля мы ещё немного прошлись, обсуждая постановку.
— Ну как тебе балет? — спросил он внимательно, с искренним желанием услышать восторг.
— Великолепно… правда, это лучшее, что я видел, — я рассмеялся, смущённый собственным восхищением.
Он улыбнулся и протянул мне руку.
— Тогда обещай, что придёшь в агентство на этой неделе.
Его взгляд был серьёзен.
— Клянусь, — сказал я, чувствуя странное предчувствие.
Позднее, уже в отеле, я отдыхал, благодарный за то, что спутник довёз меня до самого номера. Лёжа на кровати, я чувствовал лёгкое, тянущее наслаждение, когда вдруг во мне родилось странное и сильное желание — написать письмо ребёнку, который так часто появляется в моих воспоминаниях, и поделиться всем, что сегодня произошло.
Я начал:
«Сегодня я побывал в театре, на балете, и до сих пор сердце моё наполнено тем особым трепетом, который невозможно унять простыми словами. Кажется, я в восторге, я серьезно! Всё, что происходило на сцене, было столь возвышенным и утончённым, что я ловил себя на мысли: все то лучшее, на что обращён мой взгляд — я хочу показать тебе; ведь как бы ни старались художники, музыканты и танцовщики воплотить красоту, она всё равно кажется отражением чего-то большего — того, что рождается внутри нас при воспоминании о самых дорогих образах. И потому всё представление я вспоминал о тебе. Каждое движение артистов, каждый взмах руки и плавный поворот казались откликом на мои тайные мысли, напоминанием о твоём присутствии, которое сопровождает меня во сне.
Я смотрел на сцену и ощущал, как в душе пробуждается жажда новых начинаний, словно все происходящее звало меня к переменам, вдохновляло на шаги, которых я раньше боялся. Всё это так похоже на твоё появление в моих ведениях — неожиданное, но неотвратимое, как свет, который не гаснет, даже если закрыть глаза. Я жажду встречи с тобой так же сильно, как зритель жаждет выхода на сцену любимого артиста, чтобы подарить ему не только аплодисменты, но и частицу своей души.
Я видел сегодня необыкновенного человека. Его облик был так изящен, так благороден, что всякий взгляд на него казался прикосновением к чему-то выше земного. В его чертах было то очарование, что удерживает взгляд дольше, чем позволяют приличия, и я ловил себя на желании смотреть и смотреть, не отрываясь, будто в этом созерцании заключена сама истина о красоте. Его лёгкость движения была сродни дыханию ветра, а строгая благородная осанка вызывала то почтение, что редко удаётся испытать к живым людям.
В какой-то миг мне показалось, что зрительный зал исчез, и мы остались только вдвоём — я и это видение, созданное из линий классической мелодии и света. Я почти чувствовал, что время остановилось, чтобы подарить мне это мгновение, столь хрупкое и бесконечно ценное.
Я непременно вернусь в театр вновь, чтобы ещё раз соприкоснуться с этим чудом, чтобы, возможно, подарить букет тому, кто умеет одним лишь взглядом пробудить во мне бурю чувств. И кто знает — быть может, в этом моём решении скрыта не только дань восхищению, но и стремление приблизиться к чему-то неизъяснимо важному.
Не хочу загадывать наперёд, но чувствую, что во мне рождается новая жажда — жажда встречи, взаимного узнавания. Если существует Бог, я прошу Его о взаимном отклике сердец, о том, чтобы это чувство не оказалось односторонним, молю о встрече и шансе оказаться рядом. Ведь я уже знаю: ночи мои не будут спокойными, пока какое-то чувство горит во мне, и пока память о сегодняшнем вечере держит меня на границе между реальностью и сном.»