Утро в балете
Наступило утро. Мир ещё спал, а небо уже начинало медленно лопаться золотыми прожилками. Окна пропускали янтарные отблески, и вся комната словно дышала солнечной пылью. Было около половины шестого — безмолвный час, когда Петербург тянет за собой влажный воздух после дождя и всё ещё кажется нераскрывшимся письмом.
Я проснулся без будильника, как это часто бывает, когда дисциплина давно превратилась в часть крови. Квартира ещё хранила полусонные тени и аромат чёрного кофе, впитанный в стены, который так любила моя соседка. Квартира была почти музейной, историческая трёхкомнатная, с высокими потолками, невообразимо красивой лепниной, гипсовыми карнизами и широкими оконными рамами; старинными дверями с округлыми ручками и шелестящей плиткой в прихожей. Стены выкрашены в тёплый коричневый и светлый зелёный, как интерьер уютного ресторанчика на соседней улице, где можно затеряться и не выйти. Солнечные лучи скользили по паркету, уложенному ёлочкой, он блестел, будто отполирован временем.
Люстра в гостиной — хрустальная, тяжелая, отбрасывала рваные отблески на потолок, даже когда была выключена. Квартира, до момента, как я поселился сам и позволил своей подруге остаться со мной, долго пустовала — по углам ещё стояли нераспакованные коробки с вещами и даже воздух казался незаселённым, прозрачным. Лучи оставляли след на рамах с картинами, на которых виднелась живопись собственного ручного исполнения. В такие утренние часы квартира будто замирала, оставляла нечно невообразимо прекрасное.
Я поднялся с постели без резких движений — колено напомнило о себе ноющей осторожностью. Потянул я его на прошлой неделе, на спектакле, и с тех пор ощущение странной неустойчивости не покидало. Это было не редкостью в моей профессии, но теперь что-то будто держалось дольше, чем положено. Впрочем, мышечная боль — не новость для моего тела. Оно давно стало архивом всех ролей, падений, напряжений и побед. Мне нужно было время на разогрев.
На этот раз я хотел ускользнуть раньше. Разминка в одиночестве — не роскошь, а необходимость, ведь мне предстояло провести целый день вне дома. Но тишина была прервана.
— Почему ты хранишь ручки в ванной комнате? — голос донёсся из-за угла с неожиданной обидчивостью, почти с упрёком, который прикрывался шуткой. — Я снова опрокинула стаканчик! Это же ручки. Их хранят в письменном столе, в худшем случае — на кухне. Но точно не в ванной, правда же?
Я не обернулся сразу, выдохнул.
— Ви, не люблю жалобы. Прошу.
Мой голос был ровным, без раздражения — скорее тихая просьба, обращённая не только к ней, но и к этому странному утру, которое я хотел сохранить в покое.
В отражении я увидел свои волосы — вечно неуправляемые кудри, каштановые, чуть подсвеченные янтарём в первых лучах солнца. Глаза — бледно-голубые, иногда прозрачные, иногда настороженные, сейчас — ещё сонные, но уже сфокусированные.
— Сегодня ты ведёшь частные уроки? — её голос стал мягче, любопытным, почти поддразнивающим, как будто она заглядывала в меня сквозь фразу.
— Нет.
— Ну хоть ответь развернуто… Мне просто хочется поболтать с тобой. А ты всё отгораживаешься. У тебя плотный день? Что в нём будет?
Она усмехнулась, и я понял, что она знала — я отвечу. Не потому, что обязан, а потому что не любил чувствовать вину за случайную грубость.
Она стояла в проёме, опершись плечом о косяк, её голос звучал лениво, с легкой обидой. Эта девушка умела держаться в тени, но всё равно напоминала о себе постоянно, не позволяя забыть ее присутствие.
— В девять — экзерсис. Утренняя техника, как зарядка, только значительно жёстче. Потом — репетиции партии из текущих спектаклей, обед и краткий отдых, потом снова репетиции: иногда индивидуальные, иногда групповые сцены, а вечером спектакль.
Я говорил спокойно, без жалоб — всё это было частью жизни, которую я выбрал. И всё же, в последнее время моё тело стало осторожнее, как будто пытается договориться со мной, чтобы я не забывал: всё имеет предел и мне нужно отдохнуть, но здраво прикидывая, я понимал — у меня нет такой возможности, конкуренты не ждут.
— Ты как будто даже не дышишь между пунктами.
Я не стал спорить. В её словах была правда. Но мне всё равно казалось, что я дышу глубже всего — именно в этих промежутках между балетными позициями, когда тело замолкает на сцене, а зал замирает.
— Кстати, у тебя в среду званый ужин. Помнишь?
— Я ничего не забываю.
— Купи, пожалуйста, кофе по дороге домой, ладно?
— Не смогу. Освобожусь только ближе к одиннадцати. Разомнусь и спать.
С этими словами я надел пальто, взял сумку и направился к двери. В прихожей задержался на мгновение — не для того, чтобы сказать что-то особенное, а чтобы оставить жест. Неназванный, но ясный — я надеюсь, когда приду, будет чисто.
На лестничной клетке встретил соседку из квартиры слева. Она всегда начинала фразу со «а вы знаете…», продолжая монолог о тяжести жизни пенсионеров, в конце обязательно похвалив меня за внимательность, но сегодня я только кивнул и сказал:
— Простите. Спасибо. Мне жаль.
На улице пахло солнцем. Не жарой, не летом — а именно солнцем. Таким, какое бывает только в Петербурге на рассвете, когда небо светится снизу вверх, от камня к небу, и город просыпается сдержанно, уважительно. Я шёл быстро, но не торопясь — каждый шаг отдавался в колене, и всё же я чувствовал силу, которая ещё со мной, это была сила служения людям и театру.
Когда я шёл по улице, волосы откидывало назад порывами ветра. Люди улыбались. Кто-то выгуливал собаку, кто-то тянул ребёнка за руку, кто-то курил с видом философа. В такие моменты я ощущал странное спокойствие — будто все мы участвуем в одном большом деле.
Я благодарен судьбе за то, что нашёл свое предназначение в детстве. Но иногда, проходя мимо лавочек, где люди медленно пьют утренний напиток, я ловлю себя на зависти, хотя прекрасно понимаю, выходные — не для меня. Я не умею быть праздным, лёгким и отвлеченным на сторонние вещи. Мне нужно писать, изображать, двигаться. Мне нужно чувствовать, что я на месте и его не займет кто-нибудь другой.
Город в такие утренние часы будто поёт со мной. Я иду под его дыхание.
Мысли оборвались — у входа в театр меня окликнули.
— Подойди. — Балетмейстер жестом подозвал меня к себе.