Глава 9: Первый раз
Моника шла по трибунам. Толпа бурлила, как гигантский разогретый котёл, из которого доносились крики, песни и кричалки. Она чувствовала себя маленькой частичкой этого огромного, пульсирующего организма, где каждый был охвачен лихорадкой Эль Класико.
Рядом с ней шли Фарук и Шейла. Мужчина, казалось, был единственным, кто не терял самообладания, но даже его глаза горели азартом. Шейла же, наоборот, была олицетворением всего стадионного хаоса — она то подпрыгивала, то кричала что-то невпопад; её радость была заразительной, но в то же время немного пугала Монику своей необузданностью. По ней сразу было видно, насколько она болеет за сына.
А вот Кейн… Он шёл впереди, раздвигая толпу с какой-то особой, нарочитой грацией. Его лицо освещала широкая ухмылка, а взгляд, скользящий по рядам фанаток, приковывал их внимание. Когда он замечал особенно восторженную поклонницу, он подмигивал ей, и в ответ раздавался ещё более громкий визг. Кейн сам был местной знаменитостью и явно наслаждался этим вниманием, будто само Эль Класико было лишь фоном для его собственного шоу. Его присутствие, вместо того чтобы охлаждать Монику, наоборот, добавляло ей неловкости — она, в футболке с десятым номером на спине, чувствовала себя как на прицеле, не зная, как реагировать на это пристальное внимание.
И на спине, сквозь ткань футболки, ощущалось незримое присутствие Ламина. Каждый раз, когда гул трибун достигал апогея, когда болельщики начинали скандировать имена игроков, брюнетка чувствовала, как мурашки пробегают по её телу, словно по её спине пробегал он сам. Это было странное ощущение — смесь трепета, предвкушения и какой-то невыносимой нежности. Её пальцы сами собой касались ткани, словно пытаясь удержать это мимолётное ощущение.
Атмосфера Эль Класико была впечатляющей. Каждый крик, каждый вздох болельщиков был частью общего ритуала, частью этой необъяснимой магии, которая превращала обычный матч в настоящее событие.
Моника чувствовала, как её собственное сердце отбивает ритм этого безумия. Она старалась убедить себя, что ей всё равно, что матч — это всего лишь игра, что её не волнует исход, что она здесь по принуждению. Но эта всеобщая эйфория, этот стадионный гипноз, эта магия, сотканная из тысяч голосов и страстных взглядов, делала своё дело. Каждая клетка её тела, против её воли, желала победы «Барсы». Она хотела, чтобы Ламин забил, чтобы его имя скандировали трибуны, чтобы его улыбка осветила поле после финального свистка. Эта необъяснимая сила, исходящая от стадиона, заставляла её желать этого всей душой, как будто от его победы зависело что-то очень важное и для неё самой.
Наконец они добрались до своей VIP-ложи. Моника плюхнулась на мягкое кресло, ощущая, как напряжение немного отступает, но тут же возвращается с новой силой, когда её взгляд упал на зелёное поле, которое уже оживало. Футболисты начали разминку. Их тела двигались с отточенной грацией; каждый жест был исполнен силы и уверенности.
Но Моника видела только одного — Ламина.
Он был там, в центре внимания, не подозревая, что за ним наблюдает она. Дамиба смотрела, как он бежит, как растягивается, как бросает мяч. Каждое его движение завораживало её. Это было не просто наблюдение за спортсменом — это было погружение в его мир, попытка понять, что движет им.
Её взгляд цеплялся за каждую деталь: за то, как напрягаются мышцы его ног, когда он делает резкий рывок; за то, как он смеётся, общаясь с товарищами по команде; за то, как он сосредоточенно бьёт по мячу. Это было похоже на гипноз. Она не могла отвести глаз, чувствуя, как что-то внутри неё отзывается на каждое его действие.
Она пыталась думать о другом, пыталась поддержать разговор с Фаруком и Шейлой, но слова пролетали мимо. Мысли возвращались к нему. В голове крутились его движения, его улыбка, его глаза, которые она видела лишь мельком. И теперь, наблюдая за ним вживую, она чувствовала, как это влечение усиливается, как оно начинает сводить её с ума.
Это было странное, одновременно сладкое и болезненное ощущение. Желание быть ближе, желание понять его, желание, чтобы он заметил её. Она ощущала себя какой-то невесомой, отделённой от всего остального мира, существующей только в этом моменте, в этом взгляде, направленном на поле. Она чувствовала, как всё её существо тянется к нему, как эта магия стадиона усиливает её страсть, делая её одержимой одним-единственным человеком на этом зелёном поле.
Кейн протянул ей пакет с чипсами, небрежно тряхнув им перед её носом.
— Бери, пока не съел сам, — ухмыльнулся он. Но Моника даже не повернула голову; её взгляд был прикован к полю.
Парень нахмурился.
— Сестрёнка, чипсы? — повторил он, уже громче, толкая её локтем.
Моника вздрогнула, машинально отстраняясь, но её глаза тут же снова нашли Ламина. Он стоял у центрального круга, разговаривая с тренером; его профиль чётко вырисовывался на фоне зелёного газона.
Кейн медленно опустил пакет, его брови поползли вверх. Он проследил за направлением её взгляда, потом снова посмотрел на неё, и вдруг его лицо озарилось пониманием.
— Ооооо, — протянул он, растягивая звук, как будто только что разгадал главную тайну вселенной.
Моника резко обернулась; её щёки вспыхнули.
— Что «ооооо»? — прошипела она.
Кейн только покачал головой; его ухмылка стала ещё шире.
— Да ничего, ничего, — он откинулся на спинку кресла, закинув руки за голову. — Просто интересно, как долго ты собираешься делать вид, что не смотришь на него.
Моника открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент громкоговорители оглушительно рявкнули, объявляя стартовые составы. Имя Ламина прокатилось по стадиону, сопровождаемое рёвом трибун.
И она не смогла удержаться — её взгляд снова потянулся к полю.
Кейн тихо рассмеялся, но больше не комментировал. Вместо этого он просто протянул ей чипсы ещё раз, на этот раз молча.
Дамиба наконец взяла пакет, но так и не оторвала глаз от поля.
А Кейн, откинувшись назад, наблюдал уже за ней — с любопытством, смешанным с лёгкой насмешкой. Но вслух он не сказал ни слова. Просто достал телефон и незаметно сделал фото — Моника, застывшая с чипсами в руке, её глаза полны того самого запретного влечения. На всякий случай.
А на поле тем временем начиналось самое интересное.
Судья дал свисток, и матч начался. Брюнетка впервые в жизни внимательно следила за игрой, пытаясь понять, что происходит. Мяч перелетал от игрока к игроку; ноги мелькали в сложных переплетениях, а толпа то затихала, то взрывалась криками. Но её взгляд неосознанно искал только одного человека — Ламина.
Он двигался по полю с грацией хищника, ловко уходя от соперников; его рывки были резкими и точными. Когда он получал мяч, девушка задерживала дыхание, словно боялась спугнуть его удачу.
В этот момент в её сумочке завибрировал телефон. Она нахмурилась, но не стала отвлекаться.
Ямаль сделал передачу; мяч полетел к нападающему, но удар оказался неточным — вратарь поймал его. Моника невольно выдохнула разочарованно.
Телефон снова завибрировал.
Она осторожно достала его, не отрывая глаз от поля.
Ксавье.
«Привет, принцесса»
«Не пугайся только. Я нашёл твой контакт в чате школы)»
Она прикусила губу. Не вовремя...
«Привет»
Она тут же опустила телефон, но взгляд снова зацепился за Ламина. Он отобрал мяч у соперника и стремительно рванул вперёд, обводя защитников. Сердце Моники бешено заколотилось.
Удар!
Мяч пролетел в сантиметрах от штанги.
— Оооох! — разочарованно ахнула толпа.
Телефон снова загорелся.
«Чем занята?»
Моника чуть не застонала.
«На матче»
Ответ пришёл мгновенно.
«Тогда почему отвечаешь мне? Скучно что ли?)»
Она закатила глаза. Ей не хотелось грубить, но он явно не понимал, что сейчас — не лучшее время.
«Нет, просто не считаю, что правильно игнорировать»
«Это мило)»
Она уже собиралась убрать телефон, но тут Ямаль снова получил мяч. Он рванул вперёд, обвёл двоих, и...
Гоооооооол!
Стадион взорвался. Моника вскочила с места, даже не осознавая, что кричит вместе со всеми. Ламин, сияя, побежал к трибунам; его улыбка была ослепительной.
Телефон снова завибрировал.
«Не хочешь сходить со мной в кино завтра вечером?)»
Моника замерла. Девушка медленно опустила телефон, но её взгляд снова притянуло к полю. Теперь он, смеясь, исполнял какой-то забавный танец вместе со своим сокомандником. Его глаза сияли, лицо озаряла искренняя, детская улыбка — совсем не та холодная маска, которую он носил дома.
Сердце Моники сжалось.
Нет, она не могла.
Её пальцы быстро напечатали ответ:
«Извини, я не смогу».
Она сделала глубокий вдох, снова уставившись на поле. Здесь Ламин был другим — свободным, страстным, живым. Он улыбался, подбадривал товарищей, даже шутил во время передышки. Всё это было так непохоже на того холодного, высокомерного парня, который игнорировал её дома.
И эта недоступная грань его личности притягивала её ещё сильнее.
Почему он не может быть таким с ней?
Мысль пронзила её, как нож. Она хотела видеть этого Ламина — того, кто смеётся, кто умеет радоваться, кто позволяет себе быть настоящим. Не того, кто смотрит на неё ледяным взглядом и бросает колкие фразы.
Телефон снова завибрировал.
«Жаль. Тогда в другой раз?»
Моника даже не ответила. Её внимание было приковано к парню, который сейчас получал пас и снова рвался к воротам соперника.
Она хотела, чтобы он смотрел на неё так же, как смотрел на футбольное поле — с огнём, с азартом, со страстью. Разве она была не достойна этого?
Но пока всё, что у неё было — это взгляд со стороны.
И телефон в руке, который снова назойливо напоминал о себе.
«Ты всё ещё там?»
Моника нахмурилась.
«Да. Просто... сосредоточена на игре»
«Понял. Тогда не буду мешать. Но если передумаешь насчёт кино — дай знать)»
Она убрала телефон в сумку, больше не в силах отвлекаться.
Потому что прямо сейчас Ламин снова получил мяч.
И она не могла отвести глаз.
***
Финальный свисток, и трибуны взорвались. Моника, словно в тумане, спускалась по ступеням вместе с Фаруком, Шейлой и Кейном; её пальцы непроизвольно сжимали поручень. Внизу, у самого поля, уже толпились восторженные болельщики, но её взгляд автоматически выхватывал из толпы только одну фигуру.
Ламин, всё ещё в поту и с сияющими от победы глазами, стоял в окружении фанатов. Солнечные лучи играли на его смуглой коже, когда он наклонялся, чтобы оставить автограф на вытянутой футболке. Его улыбка — та самая редкая и искренняя, которую она так редко видела дома — заставляла что-то странно сжиматься у неё в груди.
Боже, он прекрасен... И она тут же прикусила губу, отводя взгляд. Но уже через секунду её глаза снова предательски тянулись к нему, скользя по влажным от пота волосам, прилипшим ко лбу, по напряжённым мышцам рук, по тому, как он смеётся, делая селфи с восторженной девочкой-болельщицей.
— У тебя будет косоглазие, — прошептал прямо в ухо Кейн, и Моника дёрнулась, будто её поймали на чём-то запретном. Брат стоял рядом, и его обычная придурковатая ухмылка сегодня казалась особенно невыносимой.
В этот момент к ним пробился через толпу высокий кудрявый парень в форме «Барсы».
— Эй, Кейни! — радостно воскликнул он, беззастенчиво потрепав брата по волосам.
Моника замерла. Это лицо... Где-то она его уже видела.
— Эктор! — рассмеялся Кейн. — Как твои дела? Хочешь чипсов?
И тогда она вспомнила — то самое кафе после её первого дня в Пиа де Саррии. Этот самый Эктор тогда подошёл к их столику, предполагая, что она новая подружка Кейна.
— О, так это ты! — Форт широко улыбнулся Монике. — Ну как, освоилась уже в нашей школе?
Брюнетка невольно ответила улыбкой на его открытое дружелюбие.
— Потихоньку, — кивнула она, чувствуя себя немного более расслабленно.
— Не видел тебя раньше на матчах, — продолжил Эктор, игриво подняв бровь. — Хотя с таким братом как Ламин это преступление!
— Это мой первый раз, — призналась Дамиба, украдкой бросая взгляд в сторону Ямаля, который всё ещё подписывал автографы.
Футболист приложил руку к груди с преувеличенным ужасом:
— Первый раз? Это нужно срочно исправлять!
Кейн фыркнул, перебрасывая пакет чипсов из руки в руку:
— О да, она теперь будет приходить чаще. Ей о-о-очень понравилось, правда, сестрёнка?
Моника ощутила, как жар разливается по щекам. Она бросила Кейну убийственный взгляд, но он только беззастенчиво подмигнул в ответ.
— Ну, я... — начала она, но тут голос Шейлы перекрыл все остальные звуки:
— Конечно будет приходить! — женщина обняла брюнетку за плечи. — Это наша семейная традиция, а Моника теперь часть нашей семьи!
Эктор неловко улыбнулся; его взгляд скользнул между Шейлой и Моникой. В эти несколько секунд она действительно забыла о Ламине — пока не ощутила ледяной холодок между лопатками.
Он приближался.
Дамиба заставила себя улыбнуться, но оставалась чуть в стороне, будто не решаясь вторгаться в это семейное торжество. Потом — глубокий вдох, и она позволила себе взглянуть на его лицо.
И...
Чёрт возьми.
На его смуглой щеке был отпечаток алой губной помады — чей-то поцелуй, свежий, чуть размазанный.
Словно ледяная вода хлынула ей в грудь.
Она резко отвела глаза, но картинка уже врезалась в память: его сияющая улыбка, потные волосы... и этот алый след.
— Моника? — Шейла слегка потрясла её за плечо. — Ты как, поедешь с нами праздновать?
Голос звучал будто через вату.
— Я... — её взгляд самовольно снова потянулся к Ламину.
Он стоял, рассеянно вытирая щеку тыльной стороной ладони, стирая след. Их взгляды встретились — и в его глазах мелькнуло что-то странное. Почти... извиняющееся?
Но это было абсурдно.
— Я неважно себя чувствую, — наконец выдавила она. — Поеду домой.
Кейн тут же поднял бровь:
— Серьёзно? После такого матча?
— Голова болит, — она уже отступала назад, чувствуя, как горит лицо. — Вы идите...без меня.
И прежде чем кто-то успел возразить, Моника резко развернулась и почти побежала к выходу, сжимая в кулаках края футболки.
Это было глупо.
Смешно.
Но почему-то именно этот дурацкий след помады больнее всего резанул по сердцу.
Не его холодность дома.
Не его насмешки.
А именно это — доказательство того, что где-то рядом всегда найдётся девушка, которая может свободно прикоснуться к нему.
И это точно не она.
Дождь начался внезапно, будто сама природа решила отразить её внутреннее состояние. Первые тяжёлые капли гулко забарабанили по крыше такси, когда Моника захлопнула за собой дверь. Через мгновение ливень обрушился во всю свою мощь — водяные струи хлестали по стёклам, превращая мир за окном в размытое акварельное пятно.
Деревья вокруг клубились и метались под натиском стихии. Листья, ещё недавно горделиво державшиеся на ветвях, теперь беспомощно кружились в воздухе, прибиваемые к мокрому асфальту. Ветер выл в щелях машины, а капли дождя стучали по металлу, словно пытались пробиться внутрь — к её боли, к её глупой, нелепой обиде.
Моника сжала ручку сумки до побеления костяшек, глядя, как потоки воды искажают очертания стадиона. Где-то там, за этой водяной пеленой, он праздновал победу. Смеялся. Обнимал кого-то...
По её щеке скатилась слеза. Одна-единственная, горячая и предательская. Она быстро смахнула её, но на смену уже подступала новая.
Ливень усиливался. Ветви старых деревьев гнулись почти до земли, сбрасывая последние листья. Огромная лужа у обочины бурлила, принимая удары тяжёлых капель. Где-то вдали громыхнул гром, и Моника вздрогнула, чувствуя, как эхо этого звука странно отзывается в её пустой груди.
Она закрыла глаза, позволяя шуму дождя заполнить голову, заглушить ненужные мысли. Но даже сквозь рёв стихии в ушах звенела одна фраза:
Ты же не всерьёз? Это просто футбол. Просто матч. Просто... он.
Но тогда почему так больно?
Моника ехала в такси, и слёзы жгли её щеки, смешиваясь с каплями дождя, которые стекали по стеклу. Он считал её такой… такой низкой. Осознание этого било сильнее любого удара. Все эти мысли, все эти надежды, которые она так долго питала, были не просто иллюзией, а отвратительным самообманом, основанным на её же собственной наивности.
Он видел её. Видел её футболку с его номером. И его взгляд… тот самый взгляд, который она истолковала как извинение, был, скорее всего, взглядом отвращения. Он знал, кто она. Знал, кем считает её. И этот след помады… Это было не просто чужое прикосновение, это было доказательство того, что другие женщины для него доступны, желанны, в отличие от неё, которую он презирал.
Кейн, с его язвительными замечаниями, был лишь отголоском презрения самого Ямаля. Младший брат лишь подтверждал его мнение, усиливал его, делая её существование рядом с ними ещё более невыносимым.
Каждый порыв ветра, каждый удар капли дождя по стеклу напоминали ей о её положении. Она была не просто посторонним наблюдателем, а отвергнутым членом семьи, которому не было места в этом мире его славы. Он ей не нужен, и она ему не нужна, даже больше — она ему противна.
Это было больно. Невыносимо больно. Чувствовать себя настолько лишней, настолько презренной, особенно от того, кто должен был стать ей так близок. Она была словно тень, брошенная его сиянием, тень, которую он стремился развеять.
Моника закрыла глаза, пытаясь заглушить слёзы. Этот дождь, эта ночь, это такси — всё казалось частью её собственного проклятия. Она ехала домой, но куда именно? В место, где она была лишь обузой, где её присутствие вызывало лишь презрение. И эта мысль была хуже любого дождя, хуже любой грозы.
Входная дверь тихо скрипнула, пропуская внутрь промозглый воздух и Монику, которая, словно привидение, скользнула в квартиру. Дождь, казалось, преследовал её, просачиваясь сквозь одежду и оставляя мокрые следы на полу. Тушь, размытая слезами, превратила её взгляд в нечто болезненное, подчеркивая круги под глазами. Она быстро скинула с себя промокшую одежду, оставшись в одном мокром белье, которое липло к телу, словно вторая кожа, напоминающая о её слабости.
Подойдя к зеркалу, Моника замерла. Перед ней стояла не та девушка, которой она себя представляла. Тощая, почти исхудавшая, с рёбрами, резко проступающими сквозь чуть смуглую кожу, словно скелет в старом кабинете биологии. Каждый изгиб тела казался ей уродливым, каждый сантиметр кожи — бракованным. Волосы, слипшиеся от дождя и слёз, обрамляли лицо, на котором отражалась невыносимая смесь презрения и ненависти.
Ненависть. Она была тотальной, пожирающей. К себе, к своему телу, которое казалось таким слабым и непривлекательным; к своему разуму, который был так склонен к самообману; к своим чувствам, которые были так уязвимы. Она ненавидела свою наивность, своё слепое желание верить в невозможное, свою потребность в одобрении, которое она никогда не получала.
Её взгляд скользнул вниз, отмечая каждый изъян, каждую линию, которая по её мнению делала её хуже других. Других женщин, которые могли быть рядом с ним и вызывать у него восхищение, а не отвращение. Её тощее тело казалось ей таким беззащитным и неспособным привлечь хоть какое-то внимание, кроме презрительного.
Она провела рукой по своему животу, чувствуя костлявость и гладкость кожи, которая казалась ей чужой. Это тело не было её телом. Это было тело осуждённой; тело, которое само по себе было приговором. И Ламин видел её именно такой. И это было самым ужасным.
Моника рухнула на кровать. Это было тяжёлое бессильное падение, сопровождаемое отчаянным прерывающимся всхлипом. Простыни казались чужими, как и всё вокруг. Её бросило на них, и тело поддалось неведомой силе и сжалось в комок.
Истерика накрыла её волной и захлестнула с головой. Грудь сдавило так, будто кто-то невидимый сжал её стальными пальцами. Каждый вдох превращался в мучительную борьбу — в отчаянное глотание воздуха, которого было так мало. Лёгкие горели; диафрагму свело судорогой; тело искало облегчения, которого не было.
Руки её тряслись, пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, словно пытаясь ухватить хоть что-то, удержать себя на плаву в этом море отчаяния. Они были холодными, как лёд, и казалось, жили своей жизнью. Моника пыталась прижать их к груди, к животу, как будто хотела успокоить, прижать к себе эту бурлящую боль, но это не помогало.
Каждый новый всхлип был хуже предыдущего — он вырывался из глубины души, рвал горло, выбивал остатки сил. Слёзы текли неудержимым потоком, оставляя мокрые дорожки на лице и подушке. Она чувствовала, как её тело сотрясается от рыданий, как каждая клеточка кричит от боли и бессилия. Дышать становилось невыносимо, мир сужался до пространства между её ребрами, где билось израненное сердце, и казалось, вот-вот остановится от невыносимого давления.
Моника дрожащими, непослушными пальцами нащупала свой телефон. Экран казался слишком ярким. Она провела по нему, пока не остановилась на нужном контакте. Ксавье. Имя, которое сейчас казалось единственным маяком в её кромешной тьме.
С трудом набирая буквы, её пальцы заплетались, но она упорно продолжала.
«Предложение сходить в кино завтра ещё в силе?»
Телефон выпал из ослабевших пальцев и с глухим стуком упал на подушку. Она даже не попыталась его поднять. Её веки, отяжелевшие от слёз, закрылись сами собой. Тело, измученное истерикой, наконец сдалось.
Моника заснула. Заснула с телефоном в руках, с последней отчаянной попыткой ухватиться за ниточку надежды. Мысли уже не формировались в слова, разум погрузился в тяжёлый, беспокойный сон. Но где-то в глубине её сознания, угасая, теплилась последняя хрупкая вера: утром всё будет хорошо. Обязательно будет хорошо.
***
࿐ ࿔ From the Author:
❝ Ай-ай, Ламин Ямаль! ❞
( tg: spvinsatti )