9.
Дженни готовила завтрак, когда услышала странный шум с улицы. На самом деле, вряд ли то, что она заливала овсянку кипячёной водой, можно было назвать этим громким словом – приготовление, но девушка редко заморачивалась по поводу питания. В основном покупала то, что было на скидке, и то, что можно было довести до съедобного состояния, не прилагая особых усилий. И шум в их районе был делом привычным, не вызывающим никакого удивления. Под окнами часто собирались дядечки вида тяжёлой помятости, распивали алкоголь из пластиковых бутылок, орали то песни, то проклятия. Дженни научилась их не бояться. Здоровалась, изредка подкидывала мелочь, когда им не хватало на закусь. Не потому что была такой уж доброй самаритянкой, но потому что эти мужики пару раз помогали дотащить Джису до такси, когда той становилось плохо ночью. Она умела быть благодарной и знала, что поддержка этих людей может ей ещё когда-нибудь пригодится.
– Ты что, оглохла? – Джису раздражённо вышла из комнаты, взглянула на Дженни взглядом, полным негодования.
– Ты меня звала? – Она не выспалась и соображала не очень хорошо.
Сегодня надо было ехать на подработку в кафе, где платили по двойному тарифу на выходных. С девяти утра до девяти вечера каждую субботу и воскресенье Дженни тягала подносы, улыбалась, варила кофе, снова улыбалась, разгружала огромные галлоны с молоком и терпела придирки владелицы – грузной и крикливой женщины, которая мнила себя гением предпринимательства и не понимала, почему в её вшивой закусочной с высокими ценами, тараканами и разбавленным пивом, такая маленькая прибыль. Естественно, не из-за трёх вышеперечисленных причин. Нет, это всё из-за ленивых сотрудников, которые, вместо того, чтобы настойчиво предлагать гостям жухлый салат, смеют присесть на пару минут, чтобы просто отдышаться.
Работу Дженни ненавидела, но найти что-то лучше так и не смогла. У неё не получалось работать по будням – учёба заканчивалась в восемь вечера, танцевать в клубах каждый вечер она тоже не вывозила. Нет, её всегда готовы были принять, и в экстренных случаях, когда деньги нужны были срочно, Дженни наряжалась в свои самые узкие шмотки, обувала блядские каблуки, которые оставляли кровавые мозоли, и танцевала всю ночь, и напивалась до состояния полного безразличия.
Но она никогда не переходила грань. Не то чтобы ей не предлагали. И не то чтобы она не задумывалась об этом. Когда становилось особенно тяжело, когда у Джису случались плохие дни, когда она смотрела истории одногруппников, веселящихся и выпивающих не по нужде, но по собственному желанию, ей становилось плохо.
Однако потухшим глазам девочек из клуба, у каждой из которых было странное цветочное имя и тяжёлый груз несчастий за плечами, она верила больше, чем их машинах и рассказам о том, как здорово они отдохнули на очередном острове с белоснежным песком.
Дженни, наверное, в конце концов, выбрала почти такой же путь, как они. И то, что Ким Тэхён ей не противен, то, что ей хорошо с ним трахаться и молчать, вовсе не значит, что деньги, у него украденные, становятся не такими грязными.
– Да ты совсем с ума сошла от своей любви, – Джису подъехала к окну, открыла его, и тут же с гордым видом укатила обратно в комнату.
– Дженни! Дженни Ким!
Мурашки побежали по её коже радостным галопом. И босым ногам на холодном полу вдруг захотелось пуститься в пляс.
Его голос.
Знакомый, выбивающий из её груди воздух.
Ким Тэхён её звал.
Она выглянула из окна, помахала ему рукой. Он выглядел, как типичный красавчик из какого-нибудь сериала: белые кроссовки, светлые джинсы, бежевый пуловер. Солнечные очки сдвинуты на макушку, и он щурился, закрывал лицо от невидимого солнца, пытаясь её разглядеть. Он спиной опирался на чёрный мерседес. Естественно у него была вторая машина. Как она могла не догадаться.
– Что ты хочешь? – Она попыталась притвориться безразличной, но голос скакнул на разный тон во всех четырёх слогах.
Он приехал с самого утра. Он ждал её. Он кричал её имя.
«Мы как Ромео и Джульетта», – промелькнула в голове пошленькая ассоциация. Она эту историю не любила. Убивать себя из-за любви? Вот уж дудки. Никакого настоящего трагизма в разбитом сердце нет. Трагизм в жизни, и в том, что её надо жить.
– Спустись ко мне, а? – Он помахал рукой и улыбнулся.
Даже так, с шестого этажа, она не столько видела, сколько чувствовала, насколько у него очаровательная улыбка. Захватническая улыбка. Такой невозможно противостоять.
И её губы тоже растянулись, глаза прищурились. Пальцы барабанили по подоконнику какой-то странный, сбивчивый вальс. И Дженни чувствовала, как ей вдруг стало тепло в этой холодной квартире, где сквозняки никогда не прекращались, а отопление проводили на две недели позже, чем всему остальному городу.
– Жди, я соберусь!
И снова – пять слогов, и все разные, скачущие. Но ей всё равно. Он вряд ли расслышит, а Джису уже махнула на неё рукой. Соседи пошепчутся о том, какая она проститутка, и успокоятся. Ей всё равно.
Он приехал.
Дженни собралась быстро. Собралась под насмешки Джису, под её нытьё о том, что ей тоже хочется познакомиться с этим красавчиком.
– В другой раз, – Дженни чмокнула сестру в лоб, – в другой раз обязательно познакомлю.
Враньё. Наглое враньё, но она не краснеет и ничем не выдаёт такую беспринципную ложь. Слишком занята тем, чтобы накраситься и накрутить волосы, параллельно доедая остывшую и противную овсянку, то и дело подбегая к окну, чтобы проверить, не уехал ли Тэхён.
Он её ждал.
И в груди у Дженни зарождалось какое-то шевеление. Будто бы кто-то чешет кости с внутренней стороны туловища. Щекотно, но немного страшно. Кто там завёлся? Чего он хочет? Не доведут ли эти ощущения до большой беды?
– Буду поздно, если что, звони, – прокричала скороговорку, застегнула ботинки уже на лестничной клетке. В доме был лифт, но за те четыре года, что они с Джису тут жили, он ни разу не заработал.
Она перепрыгивала через несколько ступенек, хваталась за перила и улыбалась от души, в полный рот. Дженни чувствовала откуда-то взявшийся ветер, который развивал волосы и путал мысли, и он, этот ветер, был ей спутником и другом. Он подталкивал её в спину, он спешил вместе с ней.
Она затормозила только перед большой металлической дверью, разрисованной бездарными тэгами, признаниями в любви и посылами в разные части человеческого тела. Затормозила, чтобы поправить волосы, сделать три глубоких вдоха и прокашляться.
Вышла к нему она всё с такой же улыбкой, и он улыбался тоже. Будто бы не было вчерашнего вечера, его жестокости и её безрассудства. Будто бы они настоящая парочка, которая не виделась долго-долго и вот наконец-то встретилась.
Ей хотелось подбежать к нему, обнять и поцеловать.
Ей хотелось спросить у него, справился ли он со своими демонами.
Ей хотелось узнать, почему он приехал в такую рань.
– Привет, – она заговорила только когда близко подошла к нему, разглядела синяки под глазами, усталость во взгляде. Он явно плохо спал. Не она ли стала этому причиной?
«Глупости, ты кто вообще такая?», – тут же одёрнула себя Дженни.
– Привет, – он притянул её к себе, быстро обнял.
Она удивилась и растерялась. Руки остались болтаться вдоль туловища двумя безвольными клешнями. Не успела потянуться к нему, обхватить его, прижаться сильнее. Ничего не успела, а он уже открыл перед ней дверь и направился к водительскому сиденью.
– Почему ты так рано? – спросила, пытаясь скрыть неловкость от собственного остолбенения, залезая в салон.
– Разве ты не говорила, что работаешь по выходным с самого утра? – Он посмотрел на неё, как на дурочку. Мол, это же очевидно, что он запомнил такую вещь. Мол, что за вопросы.
Она действительно сказала, ещё в самом начале их отношений, что по выходным они встречаться не смогут. Он безразлично, скорее ради приличия, уточнил, в чём причина. И она рассказала о работе. Без жалоб. Сдерживаясь из последних сил, только бы не начать ныть ему, как Джису, о том, насколько ей там плохо. Он запомнил, надо же.
Она улыбнулась, но теперь не той, полной сумасшедшего, дикого и неведомого счастья улыбкой, что всего минуту назад, а спокойной и немного робкой. Будто бы сомневаясь, что вообще имеет на неё право.
– Куда едем?
Он завёл машину, начал выезжать из двора. Дженни не сразу поняла, что он ждёт от неё ответ.
– Я не знаю, – растерянность в её голосе заставила Тэхёна усмехнуться.
– Адрес работы говори, я тебя подвезу.
Покраснев от собственной недогадливости, Дженни быстро проговорила адрес, а после вбила его в навигатор.
Музыка не играла, и они сидели в тишине, которая ощущалась не то чтобы неловкой, а скорее смущающей. Им было что друг другу сказать.
Тэхён начал первым:
– Дженни… По поводу вчерашнего, ты меня прости. Я перепил и вёл себя неадекватно. Телефон новый я куплю тебе, только этого всё равно недостаточно. Правда, я искренне прошу прощения. Мне очень жаль за мои слова и действия. Я был не прав.
Он смотрел на неё. Они стояли в пробке, необычной для этого часа, и он смотрел на неё без кокетства и ужимок. Обычно люди начинали юлить, улыбаться или сводить всё к шутке, когда извинялись. Но не он. Он признавал свою вину, был серьёзен и собран. Будто бы для него действительно было важным, чтобы она его простила. Будто бы эти извинения – не формальность для очистки совести, а реальная необходимость.
– Хорошо, – просто ответила она.
Вчера, прокручивая в голове возможные варианты их беседы, она придумывала тысячи способов, как заставить его чувствовать себя виноватым. Грязно и мелко, но чувство вины привязывает человека, делает его неспособным на отказы.
Однако после того, как он так спокойно признал свою вину, Дженни просто не могла поступить с ним нечестно. И поэтому этот ответ – искренний и правдивый, стал единственным возможным.
Она его прощала.
– Я не буду просить прощения, – порывшись в сумочке, она достала ключ зажигания от его хюндая, положила в бардачок, – мне стоило постараться уговорить тебя другими способами, но в тот момент я испугалась и не додумалась, как ещё заставить тебя не ехать в таком состоянии. Я не должна была действовать такими методами, но я точно должна была тебя остановить.
Она решила, что должна ему соответствовать, и поэтому собрала всё своё мужество, чтобы столкнуться с его взглядом.
– Спасибо за это, – он кивнул.
Зелёный свет лишил её возможности глубже заглянуть в него, понять, искренне ли он говорит.
– Я рада, что ты не злишься.
С Дженни не случались раньше приступы правдорубства, но ей захотелось говорить с ним откровенно. И она не находила ни одной реальной причины, зачем себе в этом отказывать.
– Я благодарен. Твоё отчаяние… Показало мне, что, возможно, пора действительно пересмотреть собственные установки по поводу безопасной езды.
– Было бы неплохо.
Они снова замолчали. Вроде бы все важны слова были сказаны, а тишина загустела, наполнилась чем-то ещё. Чем-то таинственным и пугающим. Может быть тем, что они даже сами для себя не облекли в слова?
Дорога до работы обычно была мучительной. Дженни часто думала о том, что работодателям следовало бы включать время на проезд в её зарплату. Она ненавидела автобусы, ненавидела нестройный и тупой шум, пробивающийся сквозь дешёвые наушники. Когда один ломался – становилось ещё хреновое, и Дженни не выдерживала, тратила деньги на еду на эту защиту от внешнего мира. Ей вдруг захотелось поделиться с Тэхёном своим негодованием. Сказать: «Я просто в недоумении, почему люди не могут работать там, где живут? Почему мне не платят за полтора часа до работы и обратно? Почему мир – такая жуткая несправедливость?».
– Ты где-то работаешь? – Спросила она вместо этого.
Тэхён не понял бы ничего из того, что она ему расскажет. У него две тачки – а может и больше, куча бабок и нет необходимости в работе. Он не понял бы и подумал, что она хочет испортить атмосферу. А она просто нуждалась в разговоре с ним.
– Прости, не отвечай, если не хочешь, – скомкано промямлила вдогонку.
– Да нет, в этом никакого секрета, – он не взглянул не неё, продолжил внимательно смотреть на дорогу, – отец устроит меня, когда закончу универ.
– Здорово, – завистливые нотки пробрались в её голос. Не желчь, нет, просто сожаление от того, что ей никто хорошую работу не выберет.
– Ты меня презираешь? – Он всё также на неё не смотрел, только склонил чуть вбок голову, будто показывая, что слушает внимательно, что для него её ответ важен.
– Нет, с чего бы мне? – Она искренне удивилась. – У тебя есть возможность избежать некоторых жизненных трудностей, какой дурак не воспользовался бы такой?
– Некоторые думают, что я назло должен всего добиться сам, – он ухмыльнулся, и Дженни догадалась, что сам он так не считает.
– Это от зависти. Если это кто-то твоего уровня, значит ему внутренние зажимы не позволяют пользоваться благами, доставшимися по наследству. Если моего, значит просто завидует, что у него такого нет.
– И ты завидуешь?
– И я, – она кивнула в подтверждение собственных слов.
Он взглянул на неё – коротко, тут же вновь обратил внимание на дорогу, но ей хватило, чтобы разглядеть его удивление.
– Не думай, что я какая-то особенная, – пробормотала она, но тут же кашлянула, заговорила твёрже, – есть разные типы зависти. Чёрная, это если бы я хотела, чтобы всё, что было у тебя, перешло ко мне. И белая, это где я хочу, чтобы у меня было тоже, что и у тебя.
Он хохотнул, и Дженни замолчала.
– Сомневаюсь, что ты хотела бы прямо всё, что есть у меня, – всё также невесело улыбаясь тихо сказал Тэхён.
– Но ты бы не хотел ничего из того, что есть у меня, – она ответила не задумываясь, будто парируя его удар.
Только после того, как слова вылетели из её рта, она поняла, что это правда. У неё нет ничего, что он мог бы желать. Совсем ничего. Она настолько бедна, что это почти смешно.
– Я не очень хорошо тебя знаю, но уверен, что-то бы да нашлось.
– Разве что моё поразительное очарование, – она надула губы и захлопала глазами.
Старый как мир приём. Если не хочешь, чтобы человек понял, какое воздействие его слова на тебя оказали, обрати всё в шутку. Смейся над собой и над миром. Смейся до слёз в глазах и рези в животе. Смейся, только не позволяй сделать ещё больнее.
– Очарование у тебя и правда поразительное, – он поддержал её шутку, и облегчение накрыло Дженни с головой.
Они доехали до её работы быстро, оставалось ещё полчаса до открытия. Она сидела в машине, комкала подол юбки, и не знала, как попрощаться и намекнуть на телефон. Тэхён же, будто бы и не испытывая никакой неловкости, проверял что-то в своём.
– У нас же ещё есть время? – Продолжая водить пальцем по экрану, уточнил он.
Дженни растерянно кивнула.
– Тогда сходим позавтракать, если ты не против, – он не спрашивал у неё, первый вылез из машины, открыл дверь с её стороны.
Девушку удивляла эта привычка. Иногда Тэхён вёл себя как человек, не заслуживающий никакого доверия, а потом делал что-то настолько джентельменское так обыденно. Он был полон противоречий, и ей нравилось узнавать новые его стороны.
«Опасно», – промелькнула в голове быстрая мысль.
Ничего страшного. Её сердце уже давно превратилось в пустыню, а мечты слабы и эфемерны, они не имеют над ней никакой власти.
Никакой.
– Я не против, – произнесла она, и вложила свою руку в его. – Что мы будем есть?
– К сожалению, выбор небольшой. Я посмотрел, в такое время поблизости открыта только одна кофейня. Но там есть завтраки.
– Отлично.
Вообще-то она наелась своей безвкусной овсянки и редко пила кофе – от чашки, выпитой утром, её колбасило до ночи, а крепкий сон Дженни ценила куда больше сиюминутных удовольствий. Но ей хотелось пойти с ним на завтрак. Хотелось говорить с ним также непринуждённо, как в машине. Хотелось притвориться, что у них что-то серьёзное. Что у них отношения.
Кафе оказалось небольшим и пустым. Девушка за кассой зевала, пока пробивала чай и салат для неё, айс-американо и сендвич с индейкой для него. Тихо играл Брамс, Дженни улыбнулась, узнав третью симфонию. Косо падали на столики лучи несмелого сентябрьского солнца, уже потерявшего свою силу, но всё ещё радующего душу.
Дженни было хорошо.
Вот так вот просто и без дураков – хорошо.
Хорошо в этом месте в этот час рядом с этим человеком.
И она, привыкшая бороться, привыкшая сражаться за каждое мгновение спокойствия и тишины, ухватилась и за этот миг. Ухватилась крепко, но не жёстко, боясь спугнуть. Она знала, что это утро ляжет в коробку самых ценных её воспоминаний. Там мало чего лежит, если коробку взболтать, то послышится лишь редкий их стук о стенки. Из прошлой жизни воспоминания давно омрачились настоящем. В новой жизни она редко была счастлива. И вот это короткое «сейчас» – оно вдруг вознеслось почти на пьедестал. Это был апокалипсис всей её системы координат, но Дженни было всё равно.
– Так хорошо, – тихо произнесла она.
Тэхён, держась за горло, вдохнул-выдохнул, подтвердил:
– Хорошо.
Они улыбались, как дураки, и Дженни вдруг поняла, что очень проголодалась. Она ела свой салат, периодически откусывая от сэндвича Тэхёна. Он пил её чай, и говорил, что с такой периодичностью попадания кофеина в его организм, протянет максимум до сорока.
– Тогда ты уже больше половины жизнь прожил, – засмеялась Дженни.
Ей нравились разговоры ни о чём и обо всём, но она редко могла себе их позволить. А Тэхён предлагал множество тем, раскладывал их перед ней, словно уличный торговец весь свой скарб, и предлагал выбрать. И на чтобы она не ткнула пальчиком, всё им шло, во всём им было хорошо и весело.
– У меня, получается, кризис среднего возраста сейчас? – Он нахмурил брови, будто всерьёз задумался об этом вопросе.
– А ты неплохо сохранился, дружище, – она похлопала его по руке.
Тэхён взял её ладонь. Подержал несколько мгновений, поднёс к губам, и поцеловал.
Что-то в Дженни дрогнуло. Что-то внутри, в той самой пустыне, зашевелилось. Ей бы убрать руку. Убрать, во избежание катастроф. Убрать, чтобы не рушить свой мир, ровный и не дающий осечек.
Но Дженни вдруг захотелось рискнуть, и она поставила на это мгновение всё, и мягко убрала свою руку, погладила его по щеке.
Тэхён кивнул, будто понимая, что она с собой только что сделал.
Дженни опустила обессилевшую ладонь на стол.
– Я очень постараюсь прожить подольше, чтобы свой кризис в таком состоянии сохранить, – как ни в чём не бывало продолжил он прерванный диалог.
– Не знаю, я собираюсь прожить до ста лет, стать старой и немощной, и делать мозги всем своим многочисленным внукам, – это ещё одна мечта.
Дженни знала, что вряд ли когда-нибудь сможет позволить себе ребёнка. И знала, что по статистике бедные люди в среднем живут на 15 лет меньше, чем богатые, так что вряд ли ей светит дожить прямо-таки до седин. Поэтому появилась ещё одна необременительная мечта, в которой она всегда была слаба и на последнем издыхании, но говорила кучке безликих родственников – обязательно в светлых одеждах, какие-нибудь приятные напутственные слова.
– Ничего себе у тебя планы, – он откинул голову назад, и непослушная прядь упала ему на лицо.
У Дженни закололо, буквально заболело в кончиках пальцев, так захотелось её убрать. Ещё раз дотронуться до его кожи, нежной, тронутой лёгкой щетиной. Чтобы отвлечься, она перевела взгляд на стену за парнем.
– Вот чёрт!
Часы показывали, что до начала рабочего дня у неё осталось чуть меньше восьми минут. К счастью, забегаловка, в которой она работала, находилась совсем недалеко.
– Что такое?
Тэхён ещё не сообразил, что происходит, но увидев, как она поспешно вскакивает, в два глотка допивает оставшийся чай, тоже поднялся, засунул в карман телефон.
– Опоздаю сейчас, – коротко бросила Дженни, – бежим.
Она стартанула первая. Крикнула на прощание что-то между «Спасибо», «До свидания» и «Хорошего дня» работнице кофейне, распахнула дверь, звякнул приветственный колокольчик, побежала вглубь улицы, параллельно стягивая куртку, чтобы быстрее прыгнуть в фирменную майку.
Тэхён бежал за ней.