21
Юлия
Утром первым делом я засобиралась в поликлинику, мне нужно было сдать сыну единственный анализ, чтобы его взяли в частный детский сад. Сын уже ел кашу, когда из спальни вышел заспанный Даня. Хмуро взглянув на Мишку, он плюхнулся на стул и умудрился под столом ущипнуть меня за ногу.
— Эй…
— А чего в такую рань? Пары не раньше десяти вроде. Я смотрел твое расписание.
— Я еще не вышла на работу, — напоминаю. — И мне нужно зайти в поликлинику, чтобы взять анализ на энтеробиоз.
— Даже спрашивать не хочу, как он берется. А чем тебя клиники не устроили. Быстро и в очереди стоять не надо.
— Мне неудобно. Думаю, уж такие мелочи я могу сделать и в бесплатной клинике. Вчера с директором садика мы договорились, что результат я принесу, когда все будет готово.
— Мм, все равно фигня какая — то, — он трет лицо ладонями, с удивлением взирает на тарелку, которую я поставила перед ним. — Это что за каша?
— Манная, Даня. Не верю, что ты такую не ел в детстве. Мама наверняка тебе готовила.
— Мама редко готовит. Но манную помню, правда ел последний раз лет в десять. Вкусно хоть, — он вдруг обращается к Мишке, а тот уплетает уже вторую тарелку, да так шустро, что я уже который раз думаю, ел ли он вообще что — то в своем приюте. Малыш волчонком смотрит, пододвигает тарелку к себе, словно вопрос Дани— попытка ее отобрать.
— Он не говорит еще?
— Мало. Но ему только два. Я и не жду чудес. Ты ешь давай. Не надо спрашивать что — то из вежливости. В трусы ко мне ты уже залез.
— Хм, и то верно. Просто он ест так, словно его вообще не кормили никогда.
— Ну у них там стол же общий. Кто успел, тот и съел.
— И ты так спокойно говоришь об этом, — он даже глаза округлил.
— А что я могла сделать?! — словно у меня выбор был! — Я делала все что могла, чтобы поскорее забрать его. И давай закроем эту тему.
— Ладно, — бухтит, упирая взгляд в кашу и за один присест съедает всю тарелку. — Сейчас джинсы натяну и поедем
Смотрю на задницу в черных боксерах.
— Мы и сами можем.
— Мне все равно в ту сторону.
— Но ты даже не знаешь в какую.
— Юль, ты можешь быть не такой душной? Сказал-отвезу, значит отвезу.
Он уходит, а я иду к себе и невольно улыбаюсь. Забавный он. Зачем врать, если хочешь просто сделать доброе дело. Мы одеваемся за полчаса. Я сама стараюсь особо не выпендриваться, но все равно надеваю юбку — карандаш, черные лодочки на квадратном каблуке и белую блузку, в вырез которой можно заглянуть, если постараться.
И Даня старается. Пока Мишка не видит, он резко лезет туда рукой, до приятой боли сжимая грудь. Я бью его по руке, но все равно улыбаюсь
— А что это на нем? Нормальных вещей нет? — ох уж эти понты. Вчера я купила самое необходимое.
— Даня, — уже бесит. — Мы здесь два дня. Я не знаю этого района и купила самый минимум.
— Я же дал денег, Юль.? Или тебя учить деньги тратить?
— Училка здесь я, — пытаюсь снизить градус. — Со временем куплю все, что нужно, не бухти, как старичело.
— Ладно, — смотрит он хмуро на спортивные штаны моего мальчишки. Я все куплю. Теперь у моего мальчика будет только самое лучшее. И я обязательно верну все Дане, все до последней копейки. Чтобы не чувствовать себя обязанной, когда его тяга ко мне закончится. — Погнали.
Мы все вместе спускаемся на подземную парковку, где почти сразу подходим к машине. Даня то и дело поглядывает назад, словно боится, что я убегу. Смешной. Куда я теперь от него. Ладно деньги. Но как отплатить ему за то, что он вернул мне сына.
Сжимаю маленькую ручку, вижу с каким восхищением он смотрит на машину Милохина. Вчера он был в шоке, вряд ли что — то осознавал. И сказал наверное первое полноценное за последние пару дней.
— Касивая масинка.
— Да уж, — усмехается, услышавший комплимент Даня. Открывает нам сам дверь, а мы прыгаем на заднее сидение. Не успеваю поймать малыша, а он уже вперед лезет, за руль. Данил как раз дверь переднюю открывает. — Ээ, тебе рановато, пацан. Ты когда вырастешь, у тебя все равно круче будет.
Вряд ли Мишка осознает полный смысл фразы, но я все равно злюсь, потому что смысл понимаю я. Не стоит давать сыну обещаний. Не стоит дарить ему веру в то, что у него никогда не будет. Если только он не станет сам бизнесменов, вроде отца Дани. Иначе, откуда взять деньги на машину за двадцать миллионов. Но я потом об этом с Милохиным поговорю, а пока просто ругаю Мишку, что за руль садиться нельзя.
— Отец посадил меня за руль лет в десять. Мы гоняли по Усть — Горску.
— Думаю для вас это нормально, но я не считаю это правильным.
— Ну конечно, — настраивает он зеркало заднего вида так, чтобы меня видеть. — Ты же у нас правильная училка.
Причем говорит он это так, что сразу ясно, что ночью это понятие относилось к кому угодно, только ни ко мне. Он словно что — то пробуждает во мне, что — то дикое, неправильное, порочное, но такое приятное.
А как еще объяснить, что после трех оргазмов вчера, мне хотелось еще. Больше. Сильнее. Даже когда спать при этом хотелось невыносимо. Словно, если я упущу сегодня, завтра уже не будет. Даже сейчас, рядом с сыном я думаю о том, что этот день закончится. Начнётся ночь. Наше с Даней время.
Сначала он привозит нас в клинику, где нас обслуживают за несколько минут. А потом мы едем в частный детский сад. Перед тем как выпустить нас он делает несколько звонков и на все мои вопросы просто отмахивается.
— Даня, твою мать!
— Все нормально, в саду отличные условия и адекватные воспитатели, — говорит он после нескольких минут игнора.
Серьезно?
— Ну ты даешь, — бешусь, открывая рывком дверь, тяну Мишку на себя, а он умудряется увернуться и махнуть Дане. Тот словно на автомате машет в ответ.
Знаю, что детей он не любит и постараюсь ограничить их контакты. Может тогда Милохин подольше побудет со мной?
Пока я отвожу малыша в садик, где ребята гуляют на своей огороженной площадке, Данил выходит из машины и закуривает.
Я могу даже не оборачиваться. Мне достаточно пристального взгляда в спину и хлопка двери, и звука открывающейся зажигалки.
Воспитательница, с которой я вчера уже пообщалась— Маргарита Петровна встречает меня с улыбкой.
— Вы даже раньше. Привет, Миш.
Он конечно не здоровается. Волчонком смотрит на других ребят. А мне вдруг страшно становится, что он может подумать, что я снова его бросаю.
Он цепляется мне в ноги и начинает бормотать так часто, что я еле улавливаю его лепет. Хотя общий смысл и так понятен.
— Малыш, — неловко отрываю его от себя. Очень надеюсь, что он поймет. — Я вечером приеду. Я приеду за тобой.
Над нами тень, смотрю в сторону и вижу фирменные кроссовки Данила. Не вовремя.
— Я больше никогда тебя не оставлю, Миш. Я хоть раз нарушила обещание? — смотрю в его маленькое лицо. В заплаканные синие глаза. Я не хочу его оставлять, но мне нужно на работу. — Чтобы мы смогли с тобой жить вместе. Мне нужно работать, пойми.
Он даже кивает и я крепко — крепко его обнимаю. Поднимаю взгляд и вижу, что воспитательница во все глаза пялится на Милохина. Плевать, главное чтобы за сыном моим смотрела
— Не переживайте, ему здесь будет хорошо.
— А если ему не будет хорошо, то плохо будет вам, — слышу угрожающий тон и вздыхаю.
Нашел же время показывать гонор.
— Он шутит, — поднимаюсь и передаю Мишку Маргарите. — Просто переживает.
— Ну конечно. Первый сын — это всегда переживательно.
Пока он ничего не ответил, оттаскиваю его к машине.
— Ну и чего ты папочку включил?
— А ты против?
— Против, Даня. Мишка хоть и маленький, но может понять все неправильно. А как я потом ему объясню, куда делся классный папа? — сажусь машину, не дожидаясь его реакции. Но она следует чуть позже, после того, как мы отъехали от сада. Он неожиданно и резко обхватывает мой конский хвост, накручивает его себе на пальцы и тянет к себе.
— Не пробуй даже от меня избавиться, Юля. Ты мне обязана, помнишь?
— Даня, мне больно!
— Помнишь?
— Да помню я! Я не пытаюсь, не пытаюсь, просто ты же…
— Хрен тебе, а не свобода и новый добрый папочка для Миши. Я не потерплю другого мужика рядом с тобой. Ты моя! — рычит он мне в губы, пока я стону от боли. Но стоит его губам по-зверски впиться в мои, как я сама цепляюсь за него, как за плот в бушующем океане.
Отвечаю на поцелуй, чувствуя как он переходит с насилия на ласку, гладит затылок, но держит крепко, словно вырваться могу. Словно хочу.
***
Я сама вцепилась в него, прикусила губу. Тут же чувствуя металлический вкус во рту. Одна рука Дани сильно сжала мне затылок, а другая грудь. Он мял рубашку, а я пыталась вспомнить, что мне нужно на работу, выглядеть прилично. Кажется произнесла это вслух.
— Пять минут, иначе сдохну, — получаю в ответ и тут же его руки опускаются мне на спину.
Юбка сейчас тоже помнется.
— Стой, стой. — пытаюсь оттолкнуть его, но куда там.
Он дикарь, просто рвет мешающие ему вещи и дергает меня на себя. Отъезжает назад, чтобы облегчить нам путь к самому главному.
— Ты мне юбку порвал, — целую его так жадно, словно этой ночью не было ничего, словно мы впервые вместе после долгого перерыва, чеееерт. Как же сладко.
— Я тебе новую куплю, детка. Я тебе все куплю, только не тормози, а. Не ломайся, как российский автопром, — подпевает он современной песне, а я только вздыхаю, потому что куда уж с таким, как он ломаться.
Он рукой нетерпеливо дергает свой ремень, рычит от нетерпения. А я только посмеиваюсь, руки его отбрасываю и сама все делаю, пока его руки возятся с моей блузкой.
Стягивают ее с плеч, кусают чуть ниже ключицы.
— Сожрать тебя хочу, пиздец.
— Так я ж не против, — улыбаюсь я.
Чувствую как похоть по венам растекается. Правила и догмы отправились на покой.
Сейчас хочется быть такой же бешеной как он.
Хочется быть развратной и кричать, на этой темной парковке за тонированными стеклами. Запахи кожи, тел, его шампуня смешиваются в какой — то безумный коктейль, опьяняя, голову кружа.
Хочется, чтобы он всегда таким вот был. Помешанным на мне. Хотя умом то понимаю, что все это рано или поздно закончится.
Достаю его дико твердый, чуть пульсирующий член, провожу по нему ногтями, слышу сдавленный стон, Даня откидывает голову назад, закрывает глаза.
— Ты меня убиваешь, блядь. Ведьма.
Он подлезает руками под мою задницу, рвет колготки, трусы просто в сторону отводит. Нужно напомнить про презерватив, но сейчас его член такой крупный, манящий, с чертовой влажной головкой, что я просто смотрю на него. Теряюсь в ощущениях, приподнимаю бедра под давлением сильных рук и жадно вбираю в себя этот инструмент похоти и разврата.
Чувствую, как тугие вены царапают мягкие стенки, как тяжело пробирается член до самого конца. Господи…
Открываю рот в немом крике, когда это все — таки происходит. Мне хочется застыть в этом ощущении навечно. Мы словно одни во вселенной, словно нет ничего более важного, кроме чувственного контакта тел, такого порочного, такого правильного.
Я хочу начать двигаться, но получаю ощутимый шлепок по заднице.
Дурацкая боль, какая-то приятная, от чего по нейронам удовольствие молотками долбит, сметая последние мысли о том, что правильно, а что нет. С ним все неправильное становится правильным.
Хочу дернуться снова и снова получаю шлепок. Да, хватит!
Он смотрит прямо на меня и вдруг шлепает сильнее. Чееерт.
Я чувствую, как низ живота горит. Как натягивается тетива струны желания. Стенки влагалища на каждый хлопок, словно стягивают член тканью, выжимают его досуха.
— Нравится, сучка?
— Нет конечно, — задыхаюсь я, смотря в темные глаза и видя в них отражение себя. Безумной. Растрепанной, и пожалуй сексуальной.
Да, с ним я ощущаю себя именно такой, с ним мне хочется быть красивой. Для него. Ради него.
— Точно? — дергает он бедрами одновременно с ударом, а я просто ложусь ему на грудь, комкая ткань футболки, царапаю ногтями каменный пресс.
Как же хочется его себе забрать.
Вот такого, бешеного, неправильного, но очень справедливого. Мотаю головой и получаю новый удар.
Внутри все пульсирует, член во мне еле-еле двигается, скованный моими спазмами. Кажется еще немного и кончу.
— Юля…
— Заткнись и просто трахай меня, — уже не могу терпеть это напряжение. Тогда Даня просто фиксирует мои бедра, начинает двигаться резко и беспрерывно, с каждым сильным ударом выбивая из меня дух, стон, крик, свое имя.
Сильнее, жестче, работая как станок, он стремительно доводит меня до оргазма, а я кричу, дергаюсь от оргазма, буквально сжигающего меня до тла.
Пока вдруг он не отталкивает меня на руль, и открыв глаза, я вижу, как летит струя прямо на меня. Черт. Лицо, волосы, все запачкано. А он часто дышит, сдаивая последние капли.
— Ты — придурок, как мне теперь быть?
— Ты сейчас прям вот охуенная, малыш. Хочется такой тебя запечатлеть и никому не показывать.
— Никому, Аврора, — он прижимает меня к себе, целуя, наплевав на собственную сперму.
Склеиваемся еще минут на пять, просто катая языки друг по другу, пока я не устала и не напомнила заново, что мне нужно на работу, а ему все-таки получить свой злосчастный диплом.
— Поставишь мне экзамен, училка? — смеется он, вылизывая мои губы и елозя еще твердым членом по моему животу.
— А ты сомневался? — целую его.
Он везет меня обратно домой, где мы принимаем душ и переодеваемся. Теперь я прям радуюсь, что у нас подземная парковка и есть возможность ни с кем не встречаться, пока добираемся до квартиры.
Уже спустя час я умудряюсь оказаться в кабинете декана, жму ему руку с улыбкой, готовая выйти на работу.
Мне дают возможность защитить — таки докторскую в следующее воскресенье, и я возвращаюсь на пары, где мои студенты даже плакат приготовили к моему возвращению.
Они улыбаются, хлопают в ладоши, рядом с Данилом, который озорно мне улыбается. Это ли не счастье? — думаю про себя, когда вместо пары разбираем с ребятами последний немецкий артхаус на чисто немецком языке. Скоро уже весна совсем разыграется и можно будет снять пальто, попускать с Мишкой кораблики по лужам. Погулять с Милохиным.
Пара заканчивается, а он проходит мимо меня и только подмигивает. Странное чувство разочарования стреляет в ногу прямо на бегу. Дурочка. Размечталась. О чем? О том, что мы с Даней заживем счастливой семейной жизнью, может быть даже заведем своего ребенка. Выходя из аудитории, я замечаю, как он удаляется в компании парней.
Обида плеткой жжет.
Мне дико хочется его окликнуть. Но напоминаю себе, что это он имеет право что — то от меня требовать — я нет.
Я ни на что не имею право.
Даже позвонить и спросить, куда он собрался.
Даже вечером не могу узнать, почему он не пришел домой ночевать и даже не предупредил об этом.