Агент призрака. Книга 1

Жара и не думала спадать, солнце агрессивно выпаривало из земли вчерашний дождь, поднимая пар к небу. Настя завороженно смотрела на плотный туман, скрывающий за собой целый город. Который, в свою очередь, скрывает призраков в подземельях. А те – скрывают причины, из-за которых остались на земле.
Этой ночью Насте снова снились кошмары о Паше и его семье в бомбоубежище. На этот раз она отчетливо ощущала боль и ужас, которые испытывал парень перед смертью. Она дрожала от холода, хоть и в комнате стояла удушающая жара, желудок изнывал от жуткого голода, а тело дрожало в лихорадке. Проснувшись, Настя постепенно пришла в себя, но заснуть снова так и не решилась. Так и пролежала в постели, прокручивая в сознании события последних дней, чтобы привести мысли в порядок.
Не терпелось как можно скорее позвонить преподавательнице Лены и договориться о встрече, чтобы как следует расспросить обо всем, что касается «Стрелы» и событий тех лет, которые сильно истерзали Минск. Настя вылетела из дома и нажала кнопку «вызов» рядом с номером Екатерины Ивановны. На часах была половина девятого, преподаватели в это время обычно уже не спят.
Екатерина Ивановна ответила бодрым голосом и, услышав фамилию Лены, заговорила еще более воодушевленно. Она поискала в своем ежедневнике окно между парами и пригласила Настю приехать в институт к трем часам дня.
По назначенному адресу расположилось большое здание необычной закругленной формы, окрашенное в белый, красный, синий и желтый цвета. На эмблеме красовался Пегас, а рядом было написано «Институт современных знаний имени А. М. Широкова». Напротив входа стояли скамейки, на которых сидели студенты, пили колу и весело что‐то обсуждали.
Настю никто не остановил на входе. Она запросто могла сойти за студентку, поэтому у вахтера вопросов не возникло. Настя шла по коридорам, увешанным проектами по дизайну, различными картинами и плакатами. На одной из дверей висела табличка: «Не входить – голая натура».
Из аудиторий начали выходить студенты, почти все с татуировками и выкрашенными в самые неожиданные цвета волосами: розовыми, салатовыми, красными. Настя со своей голубой прядью выглядела одной из них. Как будто панда из зоопарка попала в долину панд.
Она подошла к расписанию почитать, каким профессиям здесь учат: продюсер, артист, дизайнер виртуальной среды, культуролог, маркетолог и так далее.
«Это многое объясняет. И почему я не пошла учиться сюда? Мне кажется, здесь очень круто».
Настя пошла дальше по коридору: предстояло подняться по широкой лестнице, закрученной спиралью вверх, на четвертый этаж в кабинет кафедры. Слева она заметила большое открытое помещение, наполненное растениями, скульптурами и картинами. Оно очень напоминало зимнюю оранжерею: пальмы в горшках, фикусы и папоротник, отлично гармонировавшие с гипсовыми бюстами и пейзажами в рамках. Между ними хаотично располагались кованые скамейки и стулья. На нескольких из них, уткнувшись в телефоны, сидели студентки с разноцветными волосами.
«Надо же, сидят в такой красоте и не замечают! Я бы на их месте часами смотрела на картины и скульптуры. Эй вы! Не хотите поменяться местами? Вы будете за меня продавать соус, а я за вас учиться в этом прекрасном месте?» – подумала Настя с обидой.
На четвертом этаже студентов почти не оказалось, а из аудитории справа раздавалась красивая фортепианная музыка.
«Может, Шопен или Бетховен? Никогда не разбиралась, кто есть кто, но слушать мне нравится: эта музыка идет прямо в душу. Скорее бы уже завтра – пойдем с Игорем на концерт в планетарии. Так, а что мне надеть? Не пойду же я в джинсах и кедах. Надо будет поискать платье».
Дверь на кафедру межкультурных коммуникаций оказалась приоткрытой.
«А общение с призраком считается межкультурной коммуникацией? Я бы могла уже на эту тему написать дипломную. Стала бы бакалавром коммуникаций с потусторонним миром».
Настя настойчиво постучалась в дверь и вошла.
– Здравствуйте, меня зовут Анастасия, компания «ОРА»…
Женщина с короткими рыжими волосами, сидевшая до этого спиной к выходу, развернулась и удивленно посмотрела на нее.
– Ой, извините. Я еще не переключилась после работы. По инерции вырвалось. Вы, наверное, Екатерина Ивановна? – Настя сильно покраснела и прикрыла рот ладонью.
– А ты, как я понимаю, Анастасия из компании «ОРА». – Женщина смотрела на нее с улыбкой.
– Да, извините меня еще раз. До автоматизма уже выработалось. Это я еще не успела попросить заявку у вас. – Настя попыталась улыбнуться.
– Однако тебе удалось удивить меня с порога, – хмыкнула преподавательница и пригласила сесть рядом на стул. – Проходи, располагайся. У меня, как обычно, завал к концу учебного года. Но я постараюсь тебе помочь, чем смогу. Так что жалуйся.
«Как на приеме у стоматолога. Только болит у меня не зуб, а что‐то глубоко внутри. У меня болит душа».
– У меня очень деликатный вопрос: он касается событий Второй мировой войны. Дело в том, что я случайно познакомилась с человеком, который жил в то время и пережил бомбардировку Минска в сорок первом году. – «На самом деле нет». – Он прятался в подвале одного из старых магазинов. После тех событий он стал инвалидом, у него отказало тело. – «Вот это правда. У него ведь действительно отказало тело. Остался только дух». – Но он там был не один. Вместе с ним там прятались его родители, соседи и младшая сестра. Во время войны они потеряли друг друга: ни документов, ни сведений об их судьбе у Павла нет. Найти родителей он уже и не надеется, но сестра еще, возможно, жива. Когда он рассказал мне свою историю, я вызвалась помочь с поисками.
– А как вы познакомились? – Екатерина Ивановна внимательно смотрела на Настю большими серыми глазами.
– Ну, я… э-э-э… вызвалась волонтером и ходила помогать к нему домой. – Она сильно покраснела.
– Правда? Какая жалость. А я уж думала, ты пришла ко мне с делом о призраках, – хитро улыбаясь, сказала преподавательница.
Настя опешила и в недоумении смотрела на Екатерину Ивановну, спокойно попивающую чай.
– Настенька, врать ты совершенно не умеешь. – Она громко отпила из кружки с изображением картины Мунка «Крик». – Расслабься: Лена позвонила мне и все рассказала. Когда у нее случилась ситуация с призраками узников гетто, это я ей помогала.
– Вы тоже их видите? – Настя придвинулась поближе и перешла на шепот. В кабинете, кроме них, никого не было, но лучше не рисковать.
– Боже упаси! – махнула рукой Екатерина Ивановна. – Нет, конечно. Но я верю и знаю, что они существуют. И к сожалению, не только они, но это уже совсем другая история. Вернемся к твоему призраку. Я правильно понимаю, у него осталось незаконченное дело, связанное с поиском сестры?
– Да, и я ищу его сестру. Вот, я кое-что принесла. – Она достала из рюкзака два карандашных рисунка. – Я нарисовала это после беседы с ним. Паша очень подробно описал то место и что там происходило. А еще у меня есть полное имя и дата рождения его сестры.
Настя рассказала Екатерине Ивановне все, что знала, в подробностях: про смерть Паши и что происходило после нее, про то, как ему не повезло застрять в холодильной камере магазина. Там редко появляются люди, и тем более те, кто может видеть призраков.
Екатерина Ивановна внимательно выслушала, медленно отпивая чай: ее лицо становилось все серьезнее и мрачнее. Когда Настя закончила рассказ, она поставила кружку на соседний стол, сложила руки на груди и заговорила:
– Когда объявили о войне, люди не восприняли это всерьез. Думали, что война – это где‐то там далеко, а у них другие заботы. В тот день, двадцать второго июня сорок первого года, было запланировано официальное открытие Комсомольского озера. Его сделали, чтобы не допускать затопление города во время весенних паводков. Каждую весну Свислочь выходила из берегов. Котлован под озеро копали вручную, бульдозеров тогда еще не было. Более того, выделили очень мало денег на строительные работы, поэтому почти целый год работали в основном комсомольцы на добровольных началах, жители города и работники заводов.
Весь город с нетерпением ждал этого дня. Еще бы, они сделали озеро своими собственными руками. В честь открытия запланировали начало пляжного сезона, соревнования физкультурников, концерты с оркестровой музыкой, баянисты должны были играть прямо в лодках, а в парке культуры и отдыха организовали два больших концерта. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
Все, что запланировали в этот день, сорвалось из-за начала войны. Людей сильно разозлила отмена: они тогда еще не осознавали масштабы происходящего. Сначала бомбили только военные базы в Минской области и железнодорожные пути. Власти призывали сохранять спокойствие и говорили, что у них все под контролем. Минчане продолжали заниматься своими делами: работать, ходить в магазины, в гости. А в понедельник начались уже массированные бомбардировки, и настал кошмар наяву.
Практически сразу бомбы и пожары от них уничтожили центр города: перестал ходить транспорт, закрылись магазины, пострадали очень многие. Видимо, тогда‐то Паша с семьей и спустились в подвал магазина. И им крупно повезло, что он у них был. Многим не повезло. Перед городским управлением первостепенной задачей стоял вывоз архивов, денег и ценностей. Все руководство и партийные органы оставили город на второй день обстрела. Правда, архивы вывезти так и не успели.
В городе творился настоящий хаос: разрушенные здания, пожары, раненые и убитые люди, повсюду кровь и пепел. Кто‐то начал грабить магазины и заниматься мародерством. По законам военного времени таких сразу же расстреливали, как и военных, милиционеров, сбегавших со своих постов. Те, кто остался, работали на местах аж до двадцать пятого числа. А потом бежать было уже поздно: город окружили. Бомбежки длились всего несколько дней, однако этого хватило, чтобы разрушить город и захватить его. И если бы не жертвы советских летчиков, это произошло бы еще быстрее.
За первые дни войны бомбами разрушили бо́льшую часть города. А что не попало под обстрел – сгорело от пожаров. Весь город превратился в руины! Оказались уничтожены канализация, водоснабжение и электричество.
– Да, Паша рассказывал, как у них в подвале пропали вода и электричество в первые же дни, – дрожащим голосом сказала Настя, сдерживая слезы от осознания того, что все эти ужасы происходили на самом деле. Не в черно-белом кино и не на страницах книг – а в жизни, на тех самых улицах, по которым она ходит каждый день. После всего, что произошло, не удивительно, что город населен духами. Такое огромное количество трагических смертей не могли не оставить свой след.
– Из-за устроенной разрухи городу грозила настоящая эпидемия. Даже немцы, вошедшие в город, сильно возмутились действиями своей же авиации, которая разрушила буквально все. Им пришлось сильно потрудиться, чтобы хоть как‐то наладить жизнедеятельность города. Им же надо было как‐то кормить и обслуживать армию. В городе находились выжившие люди, которым предстояло все это пережить. И если Анна Николаевна действительно жива, мне страшно представить, через что прошла эта бедная девочка. – Екатерина Ивановна с тоской смотрела в окно, прикрытое вертикальными жалюзи, и потирала правой рукой винтажную золотую сережку в ухе.
Настя в ужасе представляла себя на месте тех людей, которые остались в городе: израненные, одни в пустом городе, без еды и воды, электричества, пережившие смерть близких и целого города. А впереди лишь беспросветная тьма оккупации. Преподавательница заметила Настино смятение и постаралась перевести тему.
– А тебе не кажется, что это твоя судьба – оказаться в той камере? Не просто так ведь твои предшественницы долго не задерживались в компании. Все в этом мире не просто так. Ты оказалась именно в том месте именно в то время, когда должна была. Сейчас пока непонятно, для чего это случилось. Но я тебе гарантирую: совсем скоро ты поймешь, насколько логично все произошло.
– Пока что мне вообще непонятно, что у судьбы на уме и какие на меня планы, – с тоской сказала Настя, скользнув взглядом по своей татуировке в виде летящей кометы.
– Однако ты ведь выжила благодаря случайности? – философски заметила преподавательница.
– Да, но я бы предпочла, чтобы родители выжили тоже. – Она впилась ногтями в мякоть ладоней, чтобы отвлечься от боли в груди.
– Это ужасная трагедия. Я тебе очень сильно сочувствую, бедная девочка. – Екатерина Ивановна неожиданно подошла и обняла, обхватив теплыми руками Настю за плечи и прижав к себе. От нее успокаивающе пахло лавандой и клубникой. Внутри стало неожиданно тепло и спокойно.
Екатерина Ивановна вернулась за стул, придвинула поближе ноутбук и начала быстро что‐то печатать. Через пару минут она повернула экран к Насте.
– Так, родителей и вправду уже нет в живых, они умерли в том же году. – Ее янтарные глаза быстро бегали по экрану и искали нужную информацию. – А вот девочки в списках погибших нет. То ли она сменила фамилию, то ли, когда ей выдавали новый паспорт, напутали с данными. Но факт в том, что под такой фамилией ты ее не найдешь. Панфиловой Анны Николаевны тридцать четвертого года рождения официально не существует.
– А… А как мне ее искать? – растерянно спросила Настя.
– Не скажу, что это будет просто, но найти ее все же можно. Дальше интернет бессилен, придется топать в архив, который находится в Национальной библиотеке, и делать там запрос. – Екатерина Ивановна кивнула в сторону Уручья, где за блочными многоэтажками виднелась верхушка огромного стеклянного здания в форме алмаза.
– Спасибо вам большое! Я не знаю, как вас и благодарить за помощь. – Настя накинула на плечо рюкзак и пошла в сторону выхода.
– Да ну, я ведь ничего не сделала. Рассказала тебе пару страшилок на ночь и поискала в интернете старушку, – скромно ответила преподавательница.
– Нет, правда. Вы подтвердили рассказ Паши историческими фактами: теперь я точно знаю, что все это правда. Поэтому спасибо вам. – Настя чувствовала, как внутри начинает пробиваться лучик света и надежды на то, что сможет помочь Паше.
Она собиралась уже уходить, но вдруг снова повернулась к Екатерине Ивановне и робко спросила:
– Недавно я видела еще кое-что странное: призрак старомодного мужчины и рыжего кота на пешеходном переходе в центре города. Вы знаете что‐нибудь о них?
– Где, говоришь, ты их видела? – Екатерина Ивановна внимательно посмотрела Насте прямо в глаза.
– На пересечении улиц Революционной и Ленина, – спокойно ответила она.
– Вероятно, это доктор Гинденбург и его кот. Он жил в конце девятнадцатого века в одном из домов на Революционной улице, правда, тогда она называлась совсем иначе. Доктор был очень добрым, лечил самого Глинку и бесплатно работал врачом в тюрьме. Последние годы его жизни горожане часто видели, как его провожает на работу рыжий кот. Никто не знал, домашний он или бродячий, но после того, как Гинденбурга не стало, кот продолжал каждое утро ходить по привычному маршруту. И есть легенда, что духи доктора и кота до сих пор ходят там каждый день «на работу» и обратно. Но я думаю, что это не дух, а лишь его проекция.
Спускаться в метро совершенно не хотелось, город стал как будто бы немного роднее, и душа требовала побыть с ним рядом. Хотелось обхватить руками весь Минск, согреть и пожалеть: слишком многое он пережил. После такого невозможно его не любить. Хотелось успокоить и помочь каждому духу, обитавшему в стенах старых зданий, хранивших воспоминания о пожарах, бомбах и крови мирных людей, которые их возводили кирпичик за кирпичиком, а потом трагически погибли под обстрелом.
В телефоне мелькали довоенные фото зданий: Настя сверяла изображения с тем, что находится там в настоящее время. На проспекте Независимости совпадений почти не было: только два закругленных здания вокруг Вечного огня остались на том же месте. Сейчас на их крышах размещены огромные красные буквы: на левом здании – «ПОДВИГ НАРОДА», на правом – «Бессмертен».
Автобус свернул на проспект Победителей, Настя смотрела на пассажиров и гадала, знают ли они историю Минска и понимают ли, как им повезло родиться в мирное время? Наверное, мало кто все понимает и ценит, по их лицам это тяжело определить, ведь в Минске не принято улыбаться.
Солнце беспощадно слепило через окно автобуса, солнцезащитные очки, как назло, остались дома. Настя заметила в автобусе силуэт худощавой старушки с платком на голове. Лицо, изрытое глубокими морщинами, голубые глаза, затянутые пеленой, и дробно трясущиеся руки. На вид ей было за восемьдесят, а значит, она жила в военное время. Старушка стояла, прислонившись к вертикальному поручню, никто и не думал уступать ей место, упорно делали вид, что ее нет. Настя тут же встала и жестом показала, чтобы она присела. Вместо старушки на сиденье начал моститься мужчина с большим пивным пузом. Настя возмутилась и постаралась как можно тактичнее дать ему понять, что место предназначалось не ему.
– Извините, я встала, чтобы уступить место вон той бабушке. – Она показала на старушку у поручня.
Мужчина непонимающе смотрел на Настю. В тот момент, когда она говорила, объявляли следующую остановку.
– Говорю, встаньте с места! Тут должна сидеть вот та бабушка, – Настя заговорила громче, чтобы перекричать объявление остановки, но динамик выключился, и Настины слова прозвучали слишком громко.
Все пассажиры обернулись и посмотрели на нее, включая старушку. Мужчина быстро встал и отошел в сторону, покрутив пальцем у виска. Настя подошла к бабушке и проводила ее к месту.
Та послушно села, но спустя пару секунд сказала:
– Спасибо, милая девочка. Но мне выходить на следующей остановке.
– Ой… Извините меня, зря вас потревожила. – Настя покраснела, а старушка расплылась в доброй улыбке. Она встала с сиденья и поковыляла в сторону выхода.
На следующей остановке Насте тоже нужно было выходить, чтобы пересесть на другой автобус. Она подошла к дверям автобуса, громкоговоритель объявил: «Прыпынак „Камсамольскае возера“» [3], у Насти пробежал холодок по коже. Она вышла на улицу, но вместо того, чтобы идти на другую остановку и ехать домой, пошла к набережной того самого озера.
Вдоль озера стояли палатки с мороженым и напитками, пахло сладкой ватой и морской тиной. Над водой кружили наглые чайки, а внизу плавали голодные утки. Чуть дальше по набережной стояли мангалы с шашлыком, стойка с разливным пивом, а на большой летней террасе сидела шумная компания мужчин. Вдоль озера бегали дети, пускали в небо гигантские мыльные пузыри и весело их лопали.
Настя подошла к пристани и села на свободную скамейку. Посреди водоема красовался длинный узкий фонтан, из которого струилась вода в разные стороны. Боковые потоки воды напоминали крылья, симметрично выливаясь в разные стороны. Настя смотрела завороженно на озеро и представляла, как когда‐то его копали комсомольцы, как люди ждали его открытия и как огорчились из-за отмены. Как умирали под завалами разрушенных зданий, как пытались бежать и выжить на пепелище.
Знали бы они, что через семьдесят лет их потомки будут гулять по набережной, есть мороженое и беззаботно выдувать мыльные пузыри. Наверняка им стало бы радостно оттого, что их труд подарил городу что‐то хорошее. То, что останется с ним надолго, – целое озеро надежды.
Мимо проплывал теплоход с открытой палубой, пассажиры фотографировали людей на набережной и махали им. Настя помахала в ответ. Теплоход поплыл дальше, снова открыв вид на фонтан, над которым образовалась маленькая радуга.
Настя закрыла глаза от наслаждения, но вдруг почувствовала холодок: рядом кто‐то сел. Она открыла веки, солнце светило прямо в глаза. Настя прищурилась и увидела силуэт той самой старушки из автобуса, которой она уступала место. Бабуля задумчиво смотрела на воду, поправляя платок, повязанный на копну седых волос.
– А ведь я когда‐то копала яму для этого озера, – голос бабушки казался звонким и хрустящим, как треск камина.
– Правда? Расскажите, пожалуйста: мне очень интересно. – Настя выпрямилась и повернулась к старушке, та расплылась в улыбке.
– Помню, как мы с мамой ходили сюда, брали лопаты и копали. Нас было очень много, люди приходили сами, добровольно. Вместе мы делали что‐то очень важное, и все это чувствовали. Нам хотелось сделать город лучше. – По морщинистой щеке потекла слеза.
Настя не знала, как себя вести, как ободрить бабулю. Ее слезы заставляли сердце сжиматься и жалобно постанывать. Поддавшись невидимому импульсу, Настя решила спросить:
– Подскажите, пожалуйста, а вы находились в Минске, когда шла… война?
Старушка замолчала. Настя тоже. После минутной паузы бабуля тихо проговорила:
– Запомни, девочка: те, кто видел ужасы войны, о них никогда не говорит. После того, что там происходило, хочется все забыть. И события, и себя самого. А говорят о войне только те, кто ничего не видел и не переживал на своей шкуре, – с чувством сказала бабуля, давая понять, что не намерена продолжать разговор.
Старушка и Настя молча сидели и смотрели на фонтан.
«О боже! Кажется, я наконец поняла, почему Панфиловой Анны нигде нет! Ей же было всего семь лет, когда она осталась без семьи, и, скорее всего, ее отправили в детский дом, а если повезло – удочерили и сменили фамилию. Вряд ли у нее было потом желание копаться в своем прошлом. Скорее всего, она постаралась все забыть и никогда больше не вспоминать о своей жизни до войны. Как и о себе настоящей».
Настя вынырнула из мыслей только тогда, когда вновь услышала звонкий голос старушки, все еще сидящей сбоку:
– Береги себя, девочка. – Бабуля нежно коснулась Настиного плеча, отчего та вздрогнула и поежилась. Затем старушка поднялась со скамейки и медленно поплыла в сторону проспекта Победителей. Через ее полупрозрачный силуэт виднелся нескончаемый поток машин, спешащих в сторону заката.

Если бы блочные многоквартирные дома умели говорить, они бы точно сказали: «Все как у людей», «Не выпячивайся», «А что люди подумают?», «Стабильность – это главное», «Все так считают», «Что мы там не видели в этой загранице?»
Но в каждом из этих одинаковых домов с одинаковыми окнами живут совсем не одинаковые люди. У каждого человека внутри есть целый мир. Помимо работы, учебы, социальной роли и обязательств по кредиту, в каждом из них есть маленький мальчик или девочка, которые мечтали в детстве стать космонавтом или художником, построить целый город или поплавать с китами. И где‐то во снах и фантазиях они раз за разом окунались в океан к горбатым китам, покоряли космические пространства, открывали галереи с картинами и писали книги у камина. Фантазию от реальности отличает лишь количество людей, которые ее видели и могут доказать.
Несмотря на то что Настя прожила в Минске всю жизнь, она так ни разу и не была в одном из главных символов страны: Национальной библиотеке в форме алмаза. Издалека она выглядела как блестящий, вставленный в землю чупа-чупс. Между эстетами до сих пор ведутся споры, красиво это или нет. Здание попало одновременно и в рейтинг самых необычных зданий мира, и в рейтинг самых уродливых.
Чем ближе Настя подходила к библиотеке, тем сильнее становился мандраж: все тело содрогалось, ладони потели, в висках била кровь, а внутри расползалась тревога. В северной части города всегда ветрено. Длинные светлые локоны Насти разлетались по сторонам, периодически приземляясь на лицо, закрывая обзор. В воздухе пахло сухой травой и выхлопными газами от нескончаемого потока машин на проспекте Независимости.
Здание оказалось настолько огромным, что закрывало половину неба. «Алмаз» считается одной из самых больших библиотек в мире. С обратной стороны от главного входа к зданию примыкал такой же по высоте столбик, внутри которого ходил лифт с прозрачной шахтой. Ночью вся поверхность библиотеки загоралась разноцветными огнями и превращалась в один сплошной экран, где бесперебойно крутят рекламу. Говорят, ночью ее видно из космоса.
Вход находился в длинном пьедестале «Алмаза». По обе стороны от него располагались большие гранитные стены, напоминающие раскрытую книгу с выгравированными символами на разных языках.
В холле оказалось светло и просторно: повсюду белый мрамор, большие желтые колонны, стеклянный потолок и много живых растений, посреди холла возвышалась огромная лестница на второй этаж. Настя растерянно смотрела по сторонам, не зная, куда идти дальше. По левую сторону холла нашелся инфоцентр, женщина в окошке вздрогнула от неожиданности и поправила очки. На вопрос о том, где можно сделать запрос в архив, показала жестом на длинную оранжевую стойку в глубине зала с окошками для обращений, как в банке.
Настя купила одноразовый пропуск, приложила пластиковую карту к турникету и прошла внутрь. В отделе заказов книг и данных из архива сидели женщины со скучающими лицами. По обе стороны от окошек возле стены располагались оранжевые кожаные кресла.
Настя услышала металлический лязг и подняла голову. Высоко под потолком тянулись рельсы, по которым двигались небольшие металлические контейнеры. Они начинали путь над столом заказов, тянулись по потолку и прятались в прорезь потолка. Парень в очках заметил, что Настя рассматривает рельсы с контейнерами, и подошел к ней.
– Завораживает, правда? – Он был одет в синие «подстреленные» штаны и бордовую, неряшливо заправленную рубашку. Короткие темные волосы взъерошились. Его точеное лицо с ямочками на щеках производило приятное впечатление.
– Извините, а что это такое? – завороженно спросила Настя.
– Это система «Телелифт», – спокойно ответил парень, смотря в ту же точку, что и Настя, серо-голубыми глазами. – Она доставляет книги из «Алмаза» в читальный зал.
– А как это работает? – Насте стало очень интересно, она никогда раньше такого не видела.
Парень в очках оживился и с энтузиазмом начал объяснять:
– О, тут все очень интересно! Весь книжный фонд у нас находится в «Алмазе». Но если быть точным, это не алмаз, а ромбокубооктаэдр.
– Что-что, простите? – переспросила Настя, рассматривая парня.
– Ромбокубооктаэдр, – с улыбкой повторил он. – У нас есть шутка, что на работу принимают только тех, кто быстро научится выговаривать это слово. – Настя улыбнулась, он смущенно поправил очки и показал пальцем вверх. – Книги доставляются из «Алмаза» в залы при помощи очень хитрой системы, которая называется «Телелифт». Оператор отправляет запрос, контейнер едет по монорельсе в хранилище «Алмаза», в него кладут книгу из запроса, а потом он направляется прямо в читальный зал.
– Как интересно… А можно ли как‐то попасть в само хранилище? – Настя завороженно слушала, ярко представляя весь путь контейнера по хранилищу.
– В «Алмаз» не пускают посторонних даже за большие деньги. Это святая святых, – с гордостью сказал парень в очках.
В Настиной фантазии уже развернулся волшебный мир «Алмаза», куда никого не пускают. Все это очень напоминало систему, описанную в книгах о Гарри Поттере про банк «Гринготтс». Там тоже доставляли деньги и ценности по монорельсам.
«А что, если вдруг внутри „Алмаза“ работают гоблины, которые и складывают нужные книги в контейнеры „Телелифта“? И поэтому туда не пускают, чтобы никто их не увидел. Звучит логично».
– Здорово! Я и не знала, – вслух сказала Настя, а потом вдруг опомнилась. – Но сегодня я по другому поводу. Вы не подскажете, куда можно обратиться, чтобы сделать запрос в архив по данным человека?
– Пройдите в пятое окошко вот к той милой даме. – Он жестом показал на дальний конец стола заказов. Дама совсем не казалась милой – недовольное лицо женщины лет сорока с короткой стрижкой не сулило ничего хорошего.
«Ей бы товароведом работать. Очень гармонично бы вписалась в коллектив», – фыркнула Настя про себя, поблагодарила парня и пошла к окошку.
К «милой даме» очередь была вдвое короче, чем к соседним, но продвигалась она медленнее всех. Настя встала в самый конец.
Через полчаса ожидания в очереди Настя начала улавливать сходство женщины не только с товароведами, но и с гоблинами «Гринготтса». Она была невысокого роста, с крючковатым носом, на кончик которого надеты очки с узкой оправой. Характер тоже вполне гоблинский. Еще через пятнадцать минут бесцельного просмотра новостей в телефоне подошла Настина очередь.
– Добрый день, – Настя постаралась придать голосу спокойный тон, хоть и внутри бурлило от злости. – Можно ли сделать запрос по данным человека? Есть имя, отчество, фамилия до войны и полная дата рождения.
– После войны она менялась? – безразлично спросила женщина в окошке.
– Да, скорее всего, – ответила Настя. – С такой фамилией Анны Николаевны тридцать четвертого года рождения не существует.
– Без фамилии тяжело будет найти. А кого вы ищете? – не унималась женщина с крючковатым носом.
– Эм… – Настя замялась на мгновение и начала сочинять на ходу: – Мой дедушка очень просил найти его сестру: вдруг она еще жива. Во время войны их родители умерли, и они потеряли друг друга. Ей тогда было всего семь лет. Возможно ли найти?
– Ничего обещать не могу. Заполняйте заявление, оплачивайте в кассу, и отправлю запрос в архив.
«Может, эта женщина не такая уж и вредная, как казалось на первый взгляд?» – приободрилась Настя.
– Подскажите, пожалуйста, а долго будет делаться запрос? – спросила Настя с квитанцией об оплате в руке и листом заявления.
– Две недели, – сухо ответила женщина.
– Сколько?! – Настя опешила, прикинув в голове, что к этому времени «Стрелу» уже продадут и закроют доступ к Паше. – А нельзя как‐то побыстрее? Мой дедушка умирает, мне очень нужно найти его сестру. Это жизненно важно!
– Девушка, что ж он раньше ее не искал? – На лице женщины появилась плотоядная улыбка. – Почему он начал переживать о ней только на смертном одре? Значит, не так уж и нужна. Подождет – не помрет.
Настя покраснела, не зная, что сказать.
«Нет, все‐таки она не милая – вылитый гоблин».
К стойке подошел тот самый парень в очках, который недавно рассказывал Насте об устройстве библиотеки.
– Жанна Леонидовна, не вредничайте, сделайте девушке поблажку. – Он расплылся в улыбке и подмигнул женщине, отчего та растаяла. – Дедуля же умирает. Отправьте запрос по ускоренной программе.
Женщина-гоблин выпрямилась, на ее лице появилась натянутая улыбка.
– Да, Андрей Петрович. Направлю, как скажете, – кокетливо ответила парню и начала что‐то быстро набирать на клавиатуре, а затем протянула Насте листок с указанием номера заказа. – Приходите в пятницу – будет готово.
– Спасибо огромное! – Настя не верила своим ушам. Это было волшебством, не иначе.
Широко улыбаясь, она повернулась к парню в очках. Он еле заметно покраснел, кашлянул зачем‐то и сказал застенчивым голосом:
– Ах да, забыл представиться. Андрей – старший системный администратор библиотеки. Я – тот самый человек, который следит, чтобы все компьютеры и серверы работали.
Он протянул Насте руку с длинными тонкими пальцами. Высокий и худой парень походил скорее на младшего научного сотрудника, чем на администратора систем. Она часто видела таких на кафедре, пока училась в университете. Настя протянула руку в ответ и почувствовала от его ладони приятное тепло.
– Настя, очень приятно. – Она смущенно отдернула руку и спрятала за спиной. – Вы меня буквально спасли! Спасибо огромное.
– Пожалуйста. Дедуля – это святое! Приходите в гости, расскажу еще что‐нибудь интересное про нашу библиотеку. – Андрей развернулся на каблуках лакированных туфель и пошел к служебному входу, сложив руки за спиной.

Настя забежала домой и начала судорожно перебирать весь гардероб в поисках идеального наряда. Одно дело, когда приглашают на прогулку или выпить кофе в машине, но речь шла про настоящее свидание. Да еще и на концерте в планетарии. Ее будоражила сама идея того, что это их первое настоящее свидание.
«Может быть, вот это? – Она приложила к себе голубой сарафан. – Нет, он уже видел меня в нем, когда мы встретились в пекарне. А может, это? – Она достала бордовое платье. – Ну, вроде неплохо. Надо бы померить. Ну нет, слишком откровенное. – Она повесила его поглубже в шкаф и достала оттуда темно-синее свободного покроя. – Ну-ка, посмотрим. О, то что надо!»
Настя смотрела на себя в синем платье в зеркало, крутилась из стороны в сторону, вставала на носочки, чтобы представить, как будет выглядеть на каблуках. Поднимала волосы, придерживая пальцами вместо заколки. Когда зазвонил телефон, она вздрогнула от неожиданности.
– Я уже подъезжаю. Ты собралась? – спросил Игорь веселым голосом.
– Да, почти, осталось пару штрихов, – нагло соврала Настя.
– Отлично, через пять минут буду!
«Вот черт! Мне же еще голову надо помыть и накраситься».
Настя побежала в ванную, на ходу снимая платье, чтобы не намочить. Начала мыть голову, одновременно чистить зубы, а после этого – краситься. Как она ни старалась ускориться, на сборы все равно ушло двадцать минут.
Она надела платье, каблуки, на которых не ходила с выпускного в школе, колье с голубым топазом и пошла к выходу. Закрыв дверь, поняла, что не взяла телефон, – пришлось возвращаться. Настя забрала его из комнаты и посмотрела в зеркало. Есть поверье, согласно которому надо обязательно смотреть на свое отражение, когда что‐то забыл и возвращаешься домой. Когда Настя была маленькой, бабушка ей рассказывала, что это связано с домовыми. Раньше считалось, что если внезапно вернуться домой, то можно нарушить покой домового. Он обидится и будет всячески вредить всем членам семьи. Посмотреться в зеркало надо, чтобы успокоить невидимого хозяина дома, а также не нарушить границы двух миров.
Раньше Настя не верила в это, но подходила к отражению на всякий случай. Но теперь, после знакомства с призраком, она начала это делать более осознанно – в призраков она ведь тоже раньше не верила. Кто знает, сколько еще разной чертовщины существует?
Настя проверила, во сколько звонил Игорь: с того момента прошло уже двадцать пять минут.
Она чертыхнулась про себя и выбежала из подъезда, неуклюже ступая в туфлях на каблуках. Машины Игоря нигде не было.
«Ну вот, он уехал», – раздосадованно подумала Настя.
Настя уже достала телефон, чтобы позвонить ему, но из арки дома эхом донесся звук мотора, и во двор въехала темно-синяя Volvo. Она подъехала к подъезду и припарковалась на свободное место.
Игорь вышел из машины в черных джинсах, темно-синей рубашке с короткими рукавами, волосы уложены гелем назад, как в голливудских фильмах. В левом ухе болталась сережка в форме креста.
– Миледи, вы прекрасно выглядите. – Он подошел, взял Настину руку и поцеловал ее.
– Не знаю, кто вы, милорд, но куда вы дели Игоря? – заулыбалась Настя.
– Он ослеп от вашей красоты и потерял дар речи. Пришлось закрыть его в багажнике и подменить. Но вы не переживайте, он скоро вернется. А этот вечер позвольте я за вами поухаживаю. – Игорь открыл дверь машины и жестом пригласил сесть.
Они непривычно медленно поехали в сторону центра города. В машине играла инструментальная симфоническая музыка Ханса Циммера.
– Я включил, чтобы настроиться на нужную волну концерта. Мне нравится Ханс Циммер. В фильме «Начало» мне очень понравились его саундтреки.
– А вот и настоящий Игорь, привет. – Настя помахала ему рукой.
– Привет.
– Кстати, ты долго стоял ждал под подъездом? – Настя испытующе посмотрела ему в лицо.
Игорь покраснел и заулыбался:
– Дядя научил меня одному приему – если едешь за девушкой на свидание, нужно позвонить ей за полчаса до приезда и сказать, что будешь через пять минут. Девушка начинает суетиться, собираться и выходит как раз к твоему приезду. А иначе придется полчаса ждать.
– Но это же нечестно! – возмущенно воскликнула Настя. – А что, если бы я вышла вовремя? Ждала бы тебя под подъездом полчаса?
– Но ты же ведь не ждала, верно? – Игорь нагло подмигнул и вернул внимание на дорогу.
– Да. Но я не такая! – не унималась Настя.
– Когда обычная встреча, вопросов нет: приезжаю как полагается, но это же свидание, и оно требует особой подготовки. Выглядишь ты, кстати, великолепно, – Игорь решил смягчить разговор.
На светофоре они повернулись, посмотрели друг на друга и прыснули от смеха. Игорь смотрел на Настино темно-синее платье, а она – на темно-синюю рубашку.
Игорь припарковался с обратной стороны парка Горького. До начала оставалось еще двадцать минут, они вышли из машины и направились в сторону планетария. Впереди виднелась набережная реки Свислочь, аттракционы и огромное колесо обозрения. Пахло попкорном, сладкой ватой и газировкой. Туфли на каблуках сильно натирали ноги, поэтому Настя старалась идти как можно медленнее.
Они приближались к вытянутому цилиндру, похожему на маяк. Стеклянные стены просвечивались и светились новогодними огнями, а из округлой крыши торчала труба телескопа. «Маяк» достигал в высоту около шести метров, вокруг него вилась винтовая лестница, ведущая наверх, а сразу за ним стояло здание старого планетария.
– Что это? – Игорь показал пальцем на «цилиндр».
– Это обсерватория, там можно посмотреть на планеты в трехсоткратном увеличении, – сказала Настя, с тоской посмотрев наверх. – Отец как‐то водил меня сюда в детстве, мне понравилось.
Одноэтажная постройка планетария издалека напоминала гигантское драконье яйцо, которое зачем‐то воткнули в землю. Оно примыкало к длинному зданию с холлом и кассами, на двери кто‐то оставил наклейку с изображением звезд и надписью: «Где упал – там и планетарий».
Внутри на большом пластиковом стенде висела афиша сегодняшнего мероприятия с романтичным названием «Музыка вселенной». Рядом прикрепили черно-белый лист с большими буквами: «Все билеты проданы».
В холле не покидало ощущение, что они попали в старую советскую школу с вахтером. Напротив входа стоял деревянный стол с грузной охранницей, пол был выложен колотой гранитной плиткой – когда‐то это считалось модным, – а на бежевых стенах висели фотографии космоса: туманности, галактики, звезды и планеты завораживали своей красотой.
Возле входа в зал планетария стояла элегантная девушка в строгом костюме и улыбалась. Игорь передал ей билеты, она оторвала контрольную ленту и пожелала приятного вечера.
Двойные деревянные двери в зал планетария навевали мысли о чем‐то давно забытом из детства. Настя все никак не могла вспомнить.
– Как будто бы мы снова в школе и идем в актовый зал, – шепнул на ухо Игорь.
– Точно! Вот что они мне напомнили, – так же тихо ответила Настя.
Круглый зал выглядел уютным, его подсвечивал теплый приглушенный свет, сидения стояли в несколько рядов, как в кинотеатре. Синие бархатные сиденья отклонялись назад, чтобы было удобнее наблюдать за действом на куполе. По периметру вдоль стен были прикреплены десять проекторов, направленные в центр, в середине зала стояла странная металлическая конструкция. Настя смутно помнила, что когда‐то ее задействовали для демонстрации космоса.
– Кажется, мы оделись в синее, чтобы слиться с сиденьями, – хмыкнул Игорь, садясь на кресло с синей обивкой. Настя хихикнула и села рядом.
Зрители подтягивались и рассаживались на свободные места, а когда зал заполнился, свет еще сильнее приглушили, и из задней двери начали выходить девушки в черных платьях с красной помадой на губах. В руках они гордо несли скрипки, виолончель и контрабас. Зал начал аплодировать.
Когда настала идеальная тишина, выключили все лампы, оставив только слабый точечный свет, направленный на подставки для нот. Раздался щелчок, на белом куполе появилось звездное небо, и зрители начали восхищенно шептаться.
Музыка лилась сначала медленно и неспешно, словно набирая обороты. Постепенно подключались все новые и новые инструменты: виолончель, контрабас, цимбалы. Они играли все настойчивее и громче. Мелодия набирала темп и интенсивность. Игорь открыл программку в телефоне, где прочитал, что первым исполняют сонет из цикла концертов Вивальди «Времена года» – «Зима».
– Красиво, – шепотом сказала Настя.
Кто‐то сзади шикнул, призывая к тишине, Насте стало стыдно, и остаток концерта она наслаждалась музыкой молча. Звезды приближались и отдалялись, погружая в глубины вселенной. Черные, фиолетовые, голубые, сиреневые цвета сменяли друг друга, переплетаясь в космическом калейдоскопе. Они словно пролетали мимо Венеры, Сатурна с его кольцами, Юпитера, Марса, Солнца. Они облетели весь Млечный путь.
Помимо звезд и ночного неба, на куполе показывали изображения старых развалин, деревья и природу, а потом снова появлялся космос. В зале становилось душно, и аромат чьих‐то сладких духов стал невыносимо приторным, хотелось скорее на воздух.
Музыка то динамично набирала ритм, то медленно стихала, а потом снова набирала темп. Прозвучал финальный аккорд симфонии, и на секунду в зале воцарилась абсолютная тишина, а потом зрители начали громко аплодировать.
После Вивальди заиграла увертюра «Пульчинелла» Стравинского, затем «Лесной царь» Шуберта, а завершился концерт исполнением «Лета» Вивальди. Настя завороженно смотрела на купол, где изображение космоса менялось в такт музыке. Они как будто бы дополняли друг друга – не зря все‐таки концерт назывался «Музыка вселенной». Игорь зевал, пытаясь не уснуть.
Смычки летали над скрипками, издавая напряженную мелодию, полную драмы и душевного надрыва. Восходящие и нисходящие гаммы символизировали дождь и грозу в летнюю ночь. Симфония также стремительно обрушивалась на зрителей в зале, как гром среди ясного неба.
Когда напряжение достигло апогея, резко наступила тишина, музыканты обессилено опустили скрипки, и зал взорвался шквалом аплодисментов. Они отложили инструменты и встали на поклон. Почти все зрители рукоплескали стоя, только Игорь остался сидеть, уснув еще на середине. Настя с досадой посмотрела на него, но будить не решилась, пока люди не направились к выходу. Космос на небе пропал, купол снова стал белым, а Игорь, проснувшись, резко вскочил с места.
На улице заметно посвежело, закатное солнце почти опустилось за горизонт, отдавая последние остатки света. Игорь и Настя молчали, и, лишь отойдя подальше от планетария, она заговорила первая:
– Это было невероятно! Нет, я, конечно, надеялась, что это будет круто, но чтобы настолько – точно не представляла, – мечтательно сказала она.
– Да? А я немного разочарован. – Игорь зевнул и прикрыл рот ладонью. – К чему на куполе показывали все эти здания и деревья? Не могли из интернета скачать побольше космоса? Да и качество проекторов, если честно, так себе. Но музыка была норм. Тетрахорд в их исполнении была великолепна.
– Что такое тетрахорд? – удивленно спросила Настя.
– Не знаю, но звучит круто. Слышал, как женщины за нами обсуждали ее после концерта, – усмехнулся он и снова зевнул.
– Не хотелось бы мне разбираться в тетрахордах. Лучше просто наслаждаться музыкой и космосом. Кстати, как спалось тебе под музыку Вивальди? – с издевкой спросила она.
– Великолепно! Во сне я видел картинки покруче, чем в планетарии, словно и впрямь услышал музыку космоса, – с вызовом ответил Игорь.
– Это уж вряд ли. В космосе царит абсолютная тишина, – не удержалась Настя, чтобы не ввернуть научный факт. – Даже если метеорит протаранит звезду, это произойдет без звука.
– Почему? – удивленно спросил он.
– Там вакуум, – как само собой разумеющееся ответила она. – Отец рассказывал, что там нет воздуха, который мог бы вибрировать.
– Повезло тебе с отцом. – Игорь опустил голову. – Мой ничему не успел меня научить, зато мама регулярно читает лекции, как зарабатывать деньги, словно это самое важное во Вселенной.
Насте стало немного жалко Игоря. Они шли среди деревьев, подальше от шума и людных мест, забрели в тупик, где стояла пустая скамейка. Игорь жестом пригласил Настю присесть. Она обрадовалась, так как в неудобных туфлях ноги нестерпимо гудели, и сейчас она могла хотя бы вытянуть их – снять обувь она просто стеснялась.
Игорь приобнял Настю, уложив ее голову к себе на плечо. Он поглаживал Настины волосы, пахло терпким морским парфюмом, а она задумчиво смотрела куда‐то в глубь парка.
«Как там Паша? Надеюсь, он не думает, что я его бросила одного. Я ведь стараюсь найти его сестру. А что, если у меня не получится? Что, если в архиве ничего не найдут? Что, если мне все это показалось и никакой Анны Панфиловой не существует?»
Над верхушками деревьев медленно проплывали светящиеся кабинки колеса обозрения. Пройдя самый пик, они спускались, а вместо них появлялись новые. В детстве Настя очень любила кататься там и наблюдать за городом с высоты птичьего полета. Весь Минск был как на ладошке: серые коробки домов с плоскими крышами и полотно мха из деревьев.
– А ты знал, что на месте колеса обозрения когда‐то стоял старый дом Якуба Коласа? [4] Во время Второй мировой бомба прилетела прямо на крышу, и от него ничего не осталось. Но зато теперь там аттракцион, – неожиданно для самой себя Настя вспомнила факт, который отец рассказал ей однажды по пути в планетарий.
– Не знал, – искренне удивился Игорь. – Но вообще не понимаю я этого. Ну было здание, теперь его нет, и что? Зачем в голове держать то, чего нет?
– Но это же история… – Насте стало обидно за минские здания. – Во время Второй мировой очень много домов было уничтожено и много людей погибло. Как минимум можно почитать память людей, которых не стало.
– А чего их чтить? Они же умерли, и им все равно. Люди – это просто тело, приводимое в движение импульсами мозга. Мозг умирает – и человека больше нет.
Игорь сопроводил последнюю фразу щелчком пальцев. Настя опешила от таких слов и попыталась собраться с мыслями.
– То есть ты хочешь сказать, что души не существует? – она старалась говорить отчетливо и уверенно. – А после смерти ничего не происходит, и все?
– Все так. Сказки про душу придумали религиозные фанатики, чтобы контролировать людей. «Не ври, не завидуй, не убий – а то навредишь своей душе». Чушь собачья! – Игорь скривил лицо.
Настя выпрямилась, отсела от Игоря и чуть не задохнулась от возмущения. Она хотела уже было убежать куда глаза глядят, но ноги пульсировали болью от неудобных туфель, и далеко убежать не удалось бы.
– А если я скажу, что нашла доказательство, что душа существует? – с вызовом спросила Настя. – Я видела своими глазами призрака. Настоящего!
Игорь в голос засмеялся, отвернувшись от Насти.
– Тогда у меня для тебя плохие новости, – с ухмылкой сказал он, похлопывая ее по плечу.
Виски сжимало от боли, глаза наливались слезами, во рту пересохло, хотелось закричать на всю улицу от несправедливости. Но вместо этого из Настиных уст вырвалось нелепое:
– Но я видела своими глазами в холодильной камере… Призрака… Он настоящий!
– Какого еще призрака? – недоуменно спросил Игорь. – Видимо, тебе померещилось. Всякое бывает от резкого перепада температуры. Из жары в холод – и не такое может показаться. Еще небось он говорил с тобой?
– Да, но…
Игорь сочувствующе посмотрел на Настю и снова засмеялся. Внутри нее все обрушилось, слезы потекли сами собой, на губах ощущался соленый вкус, в груди сильно сдавило, а в горле пересохло, хотелось закричать, но голос пропал. Силы что‐то доказывать – тоже. Она быстрым движением сняла туфли и побежала босиком прочь в темноту парка. Игорь не стал догонять.
Холодный асфальт, песок и шишки кололи ступни, туфли в руке болтались из стороны в сторону, пока Настя бежала к автобусной остановке, волосы растрепались и настойчиво лезли в лицо. Веки распухли от нескончаемого потока слез, жутко хотелось пить, поскорее доехать домой и провалиться в постель, в ночной сон, пусть даже кошмар с призраками, чтобы только забыть этот вечер. И Игоря.
Забежав в квартиру и закрыв за собой дверь, Настя сползла по стене на пол и снова взорвалась слезами. Взгляд упал на ноги: грязные, в мелких царапинах, над пятками виднелись глубокие раны, из которых стекали струйки крови.

После того вечера Игорь так ни разу и не позвонил. Если бы даже и позвонил, Настя не стала бы с ним разговаривать, но она надеялась хотя бы на сообщение с извинениями. Но их тоже не последовало. При мысли о нем в груди возникало жгучее неприятное чувство и портилось настроение.
С красными от бессонной ночи глазами Настя стремительно приближалась к библиотеке. Она отпросилась у Бориса, сказав, что нужно съездить забрать документы, связанные с семьей. По сути, не соврала: документы действительно нужно забрать. И не важно, что это не ее семья, а Панфиловых. За это время они стали уже как родня. Слишком много мыслей в голове, слишком много событий вокруг них, слишком много переживаний, слишком много «слишком».
Ей хотелось поскорее закрыть этот вопрос, помочь Паше завершить свое дело и отправиться дальше, к свету. И самой отправиться дальше, к новой жизни – решить проблемы с квартирой, выстроить карьеру в торговле, заработать много денег, чтобы потом заниматься в свое удовольствие тем, что действительно нравится, – рисовать.
Солнце палило непривычно сильно, покрывая руки Насти загаром. Проблема заключалась в том, что остальное тело оставалось бледным. Шорты на работу она не носила, потому что в холодильных камерах было прохладно и, чтобы не заболеть, приходилось надевать в жару джинсы.
На крыше библиотеки ходили люди: летом смотровая площадка пользовалась популярностью. Под ногами туристов находилось около пяти миллионов книг, расставленных в ячейках «Алмаза». Вот уж действительно на вершине знаний.
После уличной жары в свежем, обдуваемом кондиционерами холле было очень приятно находиться. Мощная система вентиляции позволяла поддерживать книги в нужной температуре и влажности. Возле пятого окошка стойки заказов никого не оказалось, Настя обрадовалась, подошла ближе и обнаружила табличку с указанием времени обеда. До конца оставалось еще полчаса.
Настя искала глазами свободное оранжевое кресло, чтобы присесть, но все места оказались заняты. Пока она думала, где скоротать время, к ней подошел парень в джинсах и черной майке с изображением героев мультика «Футурама».
– И снова здравствуйте! – Парень в очках помахал Насте.
– Здравствуйте… – Она непонимающе смотрела на парня, а потом до нее дошло, кто это. – Не узнала вас сразу. Непривычно вас видеть в майке и джинсах.
– Сегодня же пятница: у нас официально день «без галстука», можно одеваться в неформальном стиле, – смущенно ответил Андрей.
– А пижаму и тапочки можно? – усмехнулась Настя.
– Не настолько, к сожалению, хотя было бы неплохо, – он улыбнулся в ответ. – Мне кажется, производительность сотрудников точно выросла бы. Они бы думали, что находятся дома, и работали бы еще лучше. Спасибо за идею, надо это обдумать. Вы пришли за результатами из архива?
– Да. – Она тяжело вздохнула. – И, как настоящий везунчик, поцеловала табличку с объявлением об обеде.
– Уверен, табличке с обедом было очень приятно получить поцелуй от такой прекрасной девушки. – Андрей слегка покраснел, словно сам от себя не ожидал такого комплимента.
«Он что, заигрывает со мной? Настя, да ты популярна. То ни одного парня за столько лет, то сразу два. В джинсах и майке он выглядит гораздо моложе, чем показалось в первый раз».
– Табличка была счастлива, а я нет, потому что придется еще полчаса ждать, пока милая дама отобедает, – с досадой сказала Настя.
– Простите, выгнать ее с обеда мне не позволяет регламент, но я с радостью помогу скоротать время. Не хотите ли прогуляться по библиотеке? Тут очень интересно. – Андрей кивнул в сторону коридора, ведущего в читальные залы.
– С удовольствием!
Они пошли в сторону большого открытого помещения со множеством столов и оранжевых мягких стульев. Ряды разделялись книжными полками и стеклянными перегородками. Чуть дальше, за стенами из матового стекла, виднелись и другие помещения со столами и стульями, но уже поменьше.
– Вообще у нас семнадцать гостевых залов. Это самый большой из них – общий читальный зал, – пояснил Андрей. – Между собой мы называем его студенческим: они часто приходят делать курсовые. Еще сюда приходят программисты. – Он кивнул в сторону нескольких столиков с ноутбуками. Парни что‐то быстро печатали на клавиатуре, а на их экранах бегали непонятные белые символы на темном фоне.
– Вон там находится музей книги. В нем сейчас тоже обед, но я очень рекомендую сходить туда как‐нибудь. Там есть древние папирусы, метровые книги и первые печатные издания. – Андрей показал рукой на закрытые двери из матового стекла. – Вон там – зал докторов наук, а там – выставка народных костюмов. Но мои любимые залы находятся дальше, сейчас покажу.
Они пошли вдоль длинного коридора, на стенах которого висели огромные картины с пейзажами. Андрей остановился перед дверью с табличкой «Зал документов по искусству». Это оказалось небольшое помещение с такими же столами и стульями, как в общем зале, но кое-что отличало его: окно во всю стену, через которое виднелся оживленный проспект Независимости. Оттуда город казался игрушечным: крошечные машинки двигались по маленьким дорогам, а дома словно кто‐то выложил из кубиков.
– Красиво, правда? Но следующий зал мне нравится еще больше. Пойдемте. – Андрей повел Настю дальше по коридору.
На табличке было написано: «Зал нотных и аудиовизуальных документов». Возле стены стояло пианино, а на каждом столе лежали наушники. Внутри никого не было, посреди зала располагался журнальный столик и большие кожаные кресла. Андрей отодвинул одно из них, приглашая сесть. Кресло оказалось настолько мягким, что в нем можно было утонуть.
– Можно мне тут остаться навсегда? – улыбнулась Настя, усаживаясь поудобнее.
Андрей смущенно заулыбался и сел напротив.
«Он похож на Шелдона из „Теории Большого взрыва“, только в очках. Такой же высокий, худой и странный».
– Можно на ты?
Настя одобрительно кивнула.
– Расскажи, чем ты занимаешься? – Андрей сидел в кресле и внимательно смотрел на Настю.
– Ну… Сейчас я работаю в торговле, агентом. – Настя еле заметно покраснела.
– В торговле? – Он нахмурился. – Вот уж неожиданно. Я думал, ты студентка художественного.
– Могла ею быть. Но нет. – Она вздохнула и отвела взгляд.
– А ты вообще рисуешь? Я угадал?
– Когда‐то я ходила в художественную школу и много рисовала. Но в последнее время редко берусь за карандаш и краски. А как ты угадал?
– По твоему психотипу. – Андрей сложил пальцы в замок. Насте казался знакомым этот жест, обычно так делают психологи перед началом сеанса. – Не забывай, где я работаю: я тут самый заядлый читатель. Вовсю пользуюсь своим служебным положением и ворую знания к себе в голову. Я прочитал очень много про психологию, профайлинг, НЛП, типы личностей, физиогномику и тому подобное.
– Даже так? И что ты про меня можешь сказать? – наклонилась вперед Настя.
– Про художественный склад ума и визуальную направленность я как‐то сразу увидел. Это значит, что тебе очень важно, как выглядит окружающий мир. Визуализатор до мозга костей, ты как будто бы видишь то, что другие не видят.
«Например, призраков», – хмыкнула она про себя.
– Такие люди часто становятся художниками, дизайнерами или фотографами, – он продолжил. – Но художник тебе больше подходит. А еще я вижу, что в тебе есть какие‐то драма и тайна.
«Да, тайна. Такая тайна, после которой парни начинают считать меня сумасшедшей. Папа как‐то сказал, что, если хочешь, чтобы тебе не поверили, скажи правду. Игорь не поверил, и теперь мы не общаемся. Ну-ка, проверим теорию», – думала Настя.
Она набрала воздух в легкие, выпрямилась и выпалила, смотря на Андрея в упор:
– Я вижу призраков. Вот моя тайна. – Она с интересом наблюдала за тем, как на его лице нарастает удивление: брови поползли вверх, зрачки расширились, а нижняя челюсть слегка отвисла.
– Ты ведь не шутишь сейчас? – недоверчиво спросил он.
– А ты угадай. По лицам же читаешь, – с вызовом сказала Настя.
– Не шутишь. – Он довольно заулыбался и придвинулся поближе.
– Не шучу, – утвердительно кивнула она.
– Блин, да это же круто! – Андрей слегка подпрыгнул на кресле, всплеснув руками. – А где ты их видела? Это было в Минске? Расскажи мне, пожалуйста, все подробности.
Настя в изумлении смотрела на него, не веря в реальность происходящего.
«Теперь непонятно, кто из нас больший псих», – промелькнуло в мыслях.
– Да, в одном из подвалов Минска. А еще на набережной Комсомольского озера и, кажется, видела призрак мужчины и кота на Революционной. О, сейчас покажу тебе кое-что. – Она достала из сумки два изображения с Пашей и передала Андрею. – Вот, на первом рисунке я показала призрака так, как увидела. А на втором изображен он при жизни вместе со своей сестрой. Собственно, ее я сейчас и ищу в архиве.
– Это невероятно! – Он восторженно рассматривал рисунки. – Как же я рад, что встретил тебя тут и решил заговорить! Я так обычно не делаю, но что‐то меня заставило тогда поумничать про «Телелифт».
– Ты даже не назовешь меня сумасшедшей и не вызовешь сюда санитаров? – с подозрением спросила Настя, прикрыв глаза рукой.
– Тогда пусть забирают и меня тоже, – заулыбался Андрей. – Я ведь говорил уже, что перечитал тут очень много литературы? У нас есть целый отдел эзотерики, правда, он недоступен для большинства читателей – только по специальному допуску. Меня всегда интересовала тема загробного мира и что происходит с душой после смерти. Я читал все, что попадалось под руки, по этой теме. Дочитался до того, что стал хорошо разбираться во всем, но никак не мог найти реального подтверждения. Меня это очень расстраивало. Как будто бы я изучил магию, но не могу ей пользоваться. И вот я встретил тебя.
– А вдруг я соврала или просто сумасшедшая? – все еще недоверчиво спросила она.
– Точно нет. У тебя на лице все написано, – резко ответил он. – Врать ты, кстати, совсем не умеешь. Я сразу это понял, когда ты говорила оператору стола заказов про умирающего дедушку. Я заподозрил неладное, но не мог понять, зачем врать, когда ищешь кого‐то в архиве. Но теперь все стало на свои места. Это сестра призрака, значит?
Настя набрала в легкие воздуха и рассказала вкратце всю историю о Паше, подвале и его сестре. Андрей внимательно слушал, периодически кивая и поправляя очки. Когда она закончила рассказ, он так и остался сидеть, замерев в одной позе. Он смотрел куда‐то вдаль, мимо Насти, мимо библиотеки, мимо Минска, мимо всей планеты.
«Так вот как я выгляжу со стороны, когда „считаю ворон“. Думаю, он сейчас находится где‐то очень глубоко в мыслях. Или ловит связь с космосом», – размышляла Настя.
– Все в порядке? Я тебя не испугала своим рассказом? – спросила она.
– Ой, да, прости, я задумался. – Андрей ожил и выпрямился в кресле. – Пытаюсь переварить все услышанное и уложить в свою систему координат. Так значит, все‐таки души существуют. И все мы потенциально можем оказаться на месте Паши, внезапно умерев и оставшись на земле наедине с незавершенным делом. И если бы он не встретил тебя, у него не появилось бы надежды закрыть гештальт.
– Получается так, – тяжело вздохнула Настя. – И то не факт, что его сестра жива и находится в Минске. Вдруг она переехала куда‐нибудь после войны?
Андрей поднялся и пошел к одному из компьютеров, стоящих на столах. Что‐то ввел на клавиатуре, и появилось окошко с программой, похожей на базу данных.
– Когда ты делала запрос? Напомни, пожалуйста, дату, – спросил Андрей непривычно серьезным тоном.
– Двенадцатого июня, в эту среду, – сказала Настя, пытаясь вспомнить, какой сегодня день.
– Сейчас посмотрим, что накопали наши архивисты. Я подключился к базе, чтобы посмотреть результаты. Скажи, пожалуйста, свою фамилию.
– Савицкая.
– А имя и отчество? – Андрей продолжал быстро стучать по клавиатуре.
– Анастасия Сергеевна.
– Нашел! – Андрей хлопнул в ладоши и повернулся, сверкая улыбкой. – Так, сейчас посмотрим, что тут у нас. Ого. Аж десять человек с именем Анна Николаевна родилось в тот день и год. Посмотрим более детально. Так, четыре Анны скончались во время войны. И ни одна из них не была ранее Панфиловой. Еще три Анны проживали на момент начала войны в областных городах. Остается всего три варианта. Одна из них живет сейчас в Гродно, две другие в Минске.
Настя придвинула еще один стул, и принялась вместе с Андреем изучать данные из архива. Всем Аннам было уже семьдесят девять лет. Одна из них до пенсии работала на заводе, другая швеей, а третья когда‐то была актрисой.
– Спасибо тебе огромное! – воскликнула Настя, готовая обнять его и весь мир от радости. – Ты себе даже не представляешь, как помог. И если честно, я не знаю, что меня заставило рассказать тебе все. Мы ведь всего лишь один раз в жизни виделись, и то мельком. Но почему‐то мне показалось, что тебе можно доверять.
– Это все невербалика, – пояснил Андрей. – Ты, сама не понимая того, все это время анализировала меня и манеру моего общения, чтобы понять, «из твоего ли я племени». Твое подсознание решило, что мы похожи, поэтому и доверяет теперь.
– Ничего себе, я не знала, – удивленно протянула она. – Получается, мое сознание думает, что ты мой соплеменник?
– Получается, что так. Оно уже приняло меня в свое племя, и тебе может казаться, что мы знакомы тысячу лет. Люди называют это «родственные души», а я называю – «люди из круга Боконона». Читала книги Курта Воннегута? – У него загорелись глаза.
– Нет, – ответила Настя, засмущавшись. Она уже почти год ничего не читала с момента смерти родителей.
– Очень крутой американский писатель-фантаст, – пояснил Андрей. – Если будет желание, почитай его роман «Колыбель для кошки». Там рассказывается про жизнь того самого ученого, который спроектировал первую атомную бомбу. Американцы сбросили их на Хиросиму и Нагасаки. Воннегут очень круто придумал и описал «теорию Боконона» и родственности душ. Почитай – поймешь, о чем я.
– В последнее время я редко что‐то читаю, но тебе удалось меня заинтриговать. Теперь она мне нужна, – улыбнулась Настя.
– Мне очень нравится одна цитата из книги «Танатонавты» Бернара Вербера: «Люди делятся на две категории: на тех, кто читает книги, и тех, кто слушает тех, кто читает». Кстати, тоже рекомендую почитать. Она про французских ученых, которые изучали смерть и то, что находится на той стороне. Пока что в твоей истории все сходится с тем, что описано в книге.
– Кажется, мне надо почаще заглядывать в библиотеку.
Они сидели бок о бок возле компьютера и касались друг друга плечами. Андрей уже казался не таким занудой, как при первом знакомстве, а вполне интересным молодым человеком.
Андрей выключил компьютер, и они отправились обратно к столу заказов. Он шел очень быстро, словно спешил куда‐то, Настя еле успевала за ним. Возле пятого окошка образовалась большая очередь: женщина в очках на кончике носа медленно принимала заказы в архив, но в этот раз ее сходство с гоблинами «Гринготтса» было не таким большим. Наверное, обед положительно повлиял на ее настроение.
Андрей попросил Настю подождать, а сам пошел к служебному входу. Поднес пропуск к черному блоку возле двери, и тот одобрительно запищал. Через пару минут он вернулся с папкой, в которой лежала стопка листов:
– Вот, это вся информация о твоих Аннах. – Андрей довольно протянул Насте папку. – Здесь фамилии, контакты, адрес и род деятельности. Фото в архивах не было.
– Спасибо тебе большое! Я уж думала, мне снова придется общаться с этой милой дамой, – хмыкнула Настя.
– На самом деле она не злая, просто работа с людьми накладывает свой отпечаток. Как говорится, не суди человека, не походив в его сандалиях.
Андрей снова улыбался, не упуская ни одной возможности поделиться афоризмами. Это явно доставляло ему удовольствие.
– Спасибо большое за все! – Она спрятала папку в рюкзак.
– Да, и еще кое-что. – Он нагнулся и заговорил очень тихо, чтобы никто, кроме Насти, не услышал: – Часто призраков держит на Земле что‐то материальное. Что‐то, куда они вкладывали свою душу. Узнай у призрака, что это может быть и где оно может храниться.
– Как крестражи в «Гарри Поттере»? – шепотом ответила Настя.
– Ну вот, а говоришь, книги не читаешь. До встречи! – Он подмигнул и пошел в сторону служебного входа.
Полки в «Стреле» еще сильнее опустели с прошлого Настиного визита. Продукты стояли забором, создавая фасад из одинаковых пачек чая, молока и зефира от «Красного пищевика». По магазину ходили бабушки с корзинками, приговаривая себе под нос: «Пусто, как во времена перестройки. Ничего нет!» Но говорили они это не со злостью, а с некоторым восторгом, ностальгией. Кроме них, по магазину ходили мужчины с рулетками и приборами, который считывает расстояние лазерным лучом. Они разложили чертежи на закрытом холодильнике с мороженым. Настя дождалась момента, пока они отвернутся, сфотографировала чертежи, а затем спряталась за стеллажом и начала рассматривать фото.
«Минус первый уровень, что у нас тут? Если я правильно понимаю, камера с призраком сейчас находится где‐то тут. А по новому плану там будет… что?! Они собираются сделать там коптильню?! Нет-нет-нет, а как же Паша? Это же будет большая жаровня, в которую не войдешь!»
У Насти тряслись руки: она чуть не выронила телефон. С большим трудом она собралась и незаметно проникла на склад. Подождала, пока в коридоре никого не останется, и побежала в подвал. Внизу, как обычно, горел тусклый свет. Настя шла в сторону камеры брака, но вдруг услышала шаги и чей‐то знакомый голос. Раиса Георгиевна. Она шла под руку с седым мужчиной, блестящая залысина которого отражала одинокий свет лампы, и обсуждала что‐то. Ее голос казался до неузнаваемости милым, директор светилась от счастья.
Настя забежала в открытую дверь камеры разделки мяса и спряталась в темноте. В ноздри ударил резкий запах, и она прикрыла нос рукой: там сильно воняло протухшим мясом, деревом и металлом. Настя затаилась и начала прислушиваться к приближающемуся разговору:
– Раиса, я попытаюсь подготовить документы, но не обещаю, – заговорил седовласый. – Ты же понимаешь, что это подсудное дело? Если кто‐то пронюхает о подделке, нам обоим грозит срок о-го-го какой!
– Знаю, поэтому к тебе и обратилась, – ворковала перед ним директор. – Ты же профи в этом деле! Как закончим с продажей этого клоповника, я тебя отблагодарю: свозишь семью в Таиланд и обновишь машину. Так что давай, за дело! Чтобы на следующей неделе уже все было готово.
– Умеешь ты уговаривать, – голос мужчины повеселел, он как будто бы улыбался.
– Нельзя упускать такой шанс! – не унималась Раиса Георгиевна. Ее голос прозвучал совсем близко, Настя вжалась в стену, сердце бешено стучало в груди и отдавало болью в висках. – Этим дурам не нужно столько денег: выплачу им тройной оклад по случаю сокращения, и пусть радуются.
Настя перестала слышать разговор, судя по всему, они поднялись по лестнице. Вонь в камере была нестерпимой, Настя больше не могла задерживать дыхание. Она вылетела из разделочной в коридор и согнулась пополам, пытаясь отдышаться.
Восстановив дыхание, девушка побежала в камеру брака. Замок висел открытым, камера не заперта. Наверное, никто туда уже не ходил, и ее перестали закрывать. Настя зажгла свет и вошла. Стеллажи почти опустели, осталось всего несколько коробок с товаром. Она тихо подошла к крайней стенке камеры и остановилась прямо напротив нее.
– Паша, это я! – шепотом позвала Настя.
Повеяло холодом, Настя вздрогнула, и руки покрылись гусиной кожей. Она все никак не могла привыкнуть к этому. Из стены начал медленно появляться прозрачный силуэт Паши. На его худощавом лице со впалыми глазницами сияла улыбка, отчего стало немного жутковато.
– Настя! Я думал, ты уже не придешь. С тобой все в порядке?
– Да, – тихо ответила Настя, настороженно посматривая на дверь. – Я все это время занималась поисками твоей сестры: сделала запрос в архив и нашла три возможных варианта. – Она достала из сумки папку с документами и показала Паше. – На выходных я хочу встретиться с каждой или хотя бы созвониться, чтобы вычислить, кто из них та самая. Как мне понять, что это именно она?
Паша задумался и начал нервно тереть переносицу прозрачного носа, как будто это поможет вспомнить. Затем поднял правый палец и с неестественным восторгом сказал:
– На правой руке у сестры есть большой шрам возле локтя. Когда Ане было пять лет, она очень неудачно упала с качели в песочницу, в которой кто‐то забыл детский металлический совок. Рука зажила, но остался большой шрам.
– Бедная девочка! Представляю, как ей было больно. – Настя зажмурилась, представив открытую рану на детской руке.
– Главное, что все хорошо закончилось. – Паша погрустнел. – Слушай, а что происходит с магазином? Коробок становится все меньше, сюда редко заходят и не приносят новый брак.
Настя замялась, не зная, что ответить.
– Ты только не переживай, – она старалась говорить спокойно и уверенно. – «Стрелу» готовят к продаже, чтобы переделать в другой магазин.
– Но… Ты не оставишь меня одного? – Он посмотрел Насте в глаза, но по ощущениям – как будто бы прямо в душу.
– Я тебя не оставлю. Обещаю, – постаралась обнадежить его Настя. – Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе.
Паша поменялся в лице. Кажется, он понял, что дело плохо, несмотря на все попытки Насти сгладить углы.
– Я верю тебе. Это все, что у меня осталось. – Он склонил голову и сполз по стенке на пол, с тоской осматривая камеру, которая на столько десятилетий стала его «тюрьмой».
– Кстати, про то, что осталось. – Настя внезапно вспомнила разговор с Андреем в библиотеке. – Я недавно узнала, что призрака может держать на земле что‐то материальное. Что‐то, куда он при жизни вкладывал себя и свою душу. У тебя было что‐то такое?
– Дай подумать. – Паша снова задумался, застыв фигурной дымкой в воздухе.
Он молчал несколько минут, Настя терпеливо ждала, наблюдая за лампой: она прерывисто мигала сквозь Пашу. Свет проникал через его прозрачное тело, как через сгусток дыма.
– Когда мы спускались с родителями в подвал, отец прихватил с собой коробку с документами из сейфа, – наконец заговорил Паша. – Я помню, как он принес ее сюда в подвал, но больше она мне на глаза не попадалась. Хотя… Есть у меня одна идея, но ее нужно проверить. В одном из складов у отца был тайник, он хранил там дорогой коньяк и сигары для особых клиентов. Этот тайник был спрятан в кабинете картотеки. Из стены доставалось несколько кирпичей, и появлялась ручка. Отец поворачивал ее, и открывался потайной шкафчик прямо в стене. Он прочитал об этом механизме в какой‐то детективной книге и заплатил мастерам бешеные деньги, чтобы они сделали так же.
– Ничего себе! – искренне воскликнула Настя. – Как в шпионском фильме. Мне не верится в то, что это может быть правдой. Тайник в стенах магазина! Думаешь, он спрятал документы там?
– Я не знаю, не заглядывал внутрь, – скромно ответил Паша. – Возможно. Кабинет картотеки находился раньше через стену от этой камеры. Нужно, чтобы ты сходила и посмотрела, на месте ли он.
Настя кивнула и побежала в соседнюю камеру, оглядываясь по сторонам. От волнения в горле сильно пересохло, хотелось поскорее выбраться на поверхность и оказаться дома.
Через стенку находился склад бакалеи, в нем хранились крупы, кетчуп и подсолнечное масло, но теперь там было совершенно пусто. Настя осветила фонариком телефона помещение и увидела, что левая стена выложена из кирпича, зачем‐то покрашенного белой краской.
Она начала ощупывать все кирпичи: они держались намертво. Настя дошла уже почти до самого низа, не теряя надежду что‐то найти, и наконец один из кирпичей поддался и выдвинулся вперед. А затем еще один и еще один. В образовавшейся дыре появилась короткая медная ручка, Настя повернула ее. Рычаг поддался, послышался щелчок, и большой участок кирпичей выехал вперед. Небольшая металлическая дверь размером около полуметра открылась, Настю обдало запахом затхлости.
Внутри оказалось две полки: одна была заставлена пыльными бутылками коньяка разной формы и коробками с сигарами, на второй находилась большая металлическая коробка из-под печенья. Настя достала ее, стряхнула пыль и открыла; внутри обнаружила много потускневших документов: свидетельства о рождении, медицинские книжки, выписки из сберегательных счетов. На самом дне лежал альбом с карандашными рисунками. Бумага сильно пожелтела, но различались нарисованные пейзажи, здания, растения и игрушки. В правом нижнем углу каждого рисунка стояла фигурная подпись: «П. П.».
Все документы и альбом Настя переложила в рюкзак. Она собиралась уже закрывать тайник, но в последний момент забрала с полки пузатую бутылку коньяка. Закрыла дверь, заложила кирпичи обратно и побежала к Паше в камеру. В коридоре она наткнулась на Олега, коротко вскрикнув от неожиданности и ударившись о его плечо.
– Е-мое, ты поосторожнее! Чуть не сбила с ног, – обиженно пробормотал он. – А ты что тут вообще делаешь, красотка? Твоего товара тут давно нет, как и брака.
– Я… Это, зашла убедиться, что точно все продалось и не ушло в просрочку. – Сердце бешено стучало, в глазах потемнело, и все слова куда‐то улетучились.
– Или ты что‐то своровать решила? – Олег шагнул в ее сторону, его лицо исказила злая ухмылка. – Знаю я таких: ловил пару раз мерчей, которые выносили бутылки виски со склада. А ну-ка покажи, что у тебя в рюкзаке!
– Там ничего нет, только мои документы! – начала оправдываться Настя, отойдя от него на шаг.
– Я не шучу. – Олег выглядел непривычно грозно: мышцы напряглись, плечи расширились, голос стал ниже. – Открой рюкзак. Иначе я тебя не выпущу со склада.
– Ну вот, смотри. – Настя сняла с плеча рюкзак и открыла его. Олег взял в руки верхнюю бумагу и начал читать.
– Свидетельство о рождении, фигня какая‐то. А это что такое? – Олег ухватился за пыльную бутылку коньяка и ошалело посмотрел на Настю. Она резко выхватила бутылку и, засовывая ее обратно в рюкзак, рванула к лестнице. Олег побежал за ней.
Реальность вибрировала в такт бешеному стуку сердца, ноги напрягались как никогда сильно, перескакивая через ступеньки, пробегая мимо бабулек с корзинками, опустевших полок, деревянной двери с обшарпанной краской и крыльца с колоннами. Ноги несли Настю как можно дальше от «Стрелы», но Олег не отставал. Она бежала очень долго среди домов и улиц, пока не спустилась в метро и не затерялась в толпе. Настя забежала в вагон поезда и только там смогла отдышаться, убедившись, что Олега нет поблизости.

Ноги гудели так, словно Настя пробежала марафон в попытке сбежать от грузчика. Она забежала домой, наглухо закрыла входную дверь на несколько замков, а телефон спрятала в стол, будто это спасет от звонков. Настя боялась, что могут позвонить из «Стрелы», или из милиции, или Борис будет выяснять, что там произошло. Но телефон молчал. То ли Олегу стало лень рассказывать о краже, то ли Раисе Георгиевне сейчас не до мелких воришек. Даже если они попробовали бы позвонить в офис «ОРА», по пятницам там в такое время уже никого нет.
На столе стоял графин с водой, Настя осушила его залпом. Интенсивная пробежка в тридцатиградусную жару – не самая лучшая идея. Одежда противно прилипала к телу, губы стали солеными на вкус, а волосы – мокрыми от пота и свисали сосульками. Сняв одежду прямо на кухне, она пошла в ванную. Струя прохладной воды приятно растеклась по телу, сердце постепенно вернулось в нормальный ритм, а дыхание выровнялось.
Холодный душ привел в чувство и добавил бодрости не хуже крепкого кофе. Выйдя, Настя первым делом достала телефон, чтобы посмотреть, звонил ли кто‐то. Но ни одного пропущенного вызова не оказалось, только сообщения в рабочем чате с агентами, где каждый показывал на фото, как отмечает пятницу: на шашлыках, перед телевизором с пивом в руках, а кто‐то все еще работал.
Потом она вспомнила про рюкзак, взяла его и разложила содержимое на столе: свидетельства о рождении Павла и Анны, паспорта родителей, вырезки из газет про магазин, аттестаты и дипломы, медицинские карты, доверенности и документы на имущество. Рядом лежал альбом для рисования с изображением корабля на обложке.
«От людей остались только бумажки. Вот так живешь-живешь, что‐то делаешь, куда‐то стремишься, развиваешься, мечтаешь, думаешь, влюбляешься, творишь. А потом – раз, и тебя нет. И останутся после тебя только пожелтевшие бумажки в старом тайнике, который вряд ли бы когда‐нибудь нашли, если бы не Паша и моя способность видеть призраков. В крайнем случае нашел бы какой‐нибудь строитель, забрал себе семидесятилетний коньяк и сигары, а документы выбросил».
Настя вспомнила про коньяк и достала его из рюкзака. Бутылка с пожелтевшей этикеткой выглядела дорого, с изображением горы Арарат и пятью звездами сверху. Год выпуска был указан тысяча девятьсот тридцать пятый.
«Да это же раритет! Коллекционеры дадут за него круглую сумму. Ладно, помечтали и хватит, коньяк принадлежит Панфиловым. Я к этому не имею никакого отношения».
Настя поставила коньяк в шкаф к маминым статуэткам черепашек и продолжила разбирать ценные бумаги. Достала конверт без марок, внутри которого обнаружила несколько листов с заголовком «Завещание».
Настя судорожно водила глазами по страницам, пытаясь вникнуть в его суть. Чем больше она читала, тем сильнее округлялись глаза. Суть всего завещания сводилась к тому, что отец семейства Николай в случае своей кончины завещает все имущество жене Татьяне и детям, Анне и Павлу, в равных долях. И далее перечисление имущества: холодильник, коллекция картин и загородный участок с домом.
«Анна Николаевна, получается, единственная наследница. Машина, картины и холодильник наверняка давно уничтожены, а вот участок вполне мог еще остаться».

На следующий день Настя с самого утра начала перебирать распечатки из папки, которую ей передал Андрей. В ней находились анкеты трех женщин, которые подходили по описанию: Фурса и Коновалова Анны Николаевны из Минска и Боровская Анна из Гродно. В каждой из анкет был указан адрес, семейное положение и домашний телефон. Помимо этого, там отмечалось образование и выписка из трудовой книжки.
«Посмотрим, что у нас тут: Анна из Гродно работала швеей, первая Анна из Минска работала в театре, а вторая на заводе. И ни одна из них не связана с торговлей. Начну, пожалуй, с минских Анн».
Настя позвонила по двум городским номерам, но никто не поднял трубку. Впрочем, не удивительно: уже очень мало кто пользуется городским телефоном, даже у пенсионеров есть мобильные. Но в анкете были указаны только городские номера и адреса прописки. Анна Фурса жила на проспекте Победителей, а Коновалова – недалеко от Насти, в одном из пятиэтажных домов на улице Петра Глебки.
Еще пару месяцев назад Настя бы высмеяла любого, кто сказал бы, что скоро ей придется ездить по домам незнакомых бабушек и пытаться выяснить у них факты из прошлого, связанные с семьей Панфиловых. Раз Анна Николаевна полностью сменила фамилию, может, она не хочет, чтобы ее нашли? Да и с чего вдруг она станет рассказывать про свою жизнь незнакомой девушке? Но времени на стеснение и выдумывание отговорок не осталось. Действовать нужно было быстро.
Старушку ждало сразу два сюрприза: один приятный, другой не очень. Хорошая новость – она является единственным наследником имущества Панфиловых. Плохая – придется вызволять из подвала призрак своего брата.
Домофон в прихожей начал настойчиво звонить, Настя подпрыгнула на месте, испуганно огляделась и стала продумывать побег через окно.
«Неужели это Олег? Или милиция? Что мне делать? Сделать вид, что меня тут нет, и спрятаться на балконе?»
Она отключила домофон, но красный огонек все еще мигал возле трубки, намекая, что кто‐то пытается дозвониться. Когда огонек погас, Настя попятилась обратно в комнату. Через минуту начали звонить уже в дверь. Она остолбенела от страха без возможности пошевелить ни ногой, ни рукой.
Через пару секунд настойчивой трели Настя словно разморозилась и решилась подойти к двери, чтобы посмотреть в глазок. На лестничной клетке стоял невысокий парень в оранжевой кепке.
«На милиционера он точно не похож. На Олега тоже. Гораздо моложе его», – решила Настя.
– Кто там? – она попыталась придать голосу самый серьезный тон.
– Здравствуйте, это курьер «Оз бай» [5], привез вам заказ. – Голос парня казался запыхавшимся.
– Заказ? Но я ничего не заказывала, – удивленно пробормотала Настя.
– Он уже оплачен. Наверное, это подарок от кого‐то. – Казалось, курьеру не терпелось поскорее вручить посылку и поехать дальше.
– А что там? – чуть успокоившись, спросила она.
– В акте написано, что книги. – Он пожал плечами.
Настя выдохнула с облегчением и открыла дверь. На белой футболке курьера и кепке ярко выделялись оранжевые буквы «OZ.BY». Лицо, усыпанное веснушками, блестело от пота, в руках он держал фирменный пакет:
– Распишитесь, пожалуйста, вот тут и тут.
Он протянул папку с закрепленным на ней листом. Настя расписалась и забрала пакет в квартиру. Курьер побежал дальше, оставив за собой шлейф из запаха пота. Она закрыла дверь на два замка и начала распаковывать содержимое пакета. Упаковка не поддавалась, и пришлось взять ножницы. Слой за слоем она снимала крафтовую оберточную бумагу, разбрасывая куски по полу прихожей.
Внутри лежало две книги. У первой на обложке была изображена девушка с розой, возле которой стоял прозрачный образ мужчины, она называлась «Танатонавты», автор Бернар Вербер.
«Совсем как я и Паша».
На второй был изображен блестящий череп – «Колыбель для кошки», Курт Воннегут.
«Класс. Прям набор „Я познаю загробный мир“. Мне подходит».
Из второй книги выпала записка, распечатанная на принтере. Настя развернула ее:
«Привет! Извини, что пришлось узнать твой адрес, очень уж хотелось подарить тебе эти книги. Если что, я не маньяк. Это те самые книги, о которых я тебе говорил в библиотеке. Уверен, тебе очень понравятся. Буду рад пообщаться снова. Андрей».
Ниже был указан его номер телефона. Настя улыбнулась и добавила в контакты. Не смогла удержаться и открыла его фото в Viber. Андрей стоял на фоне большого телескопа и широко улыбался.
«Забавно, ему тоже нравится космос и телескопы. И что‐то мне подсказывает, что он знает про Вселенную больше, чем я. Когда это все закончится, интересно было бы с ним пообщаться!»
Внутри стало почему‐то тепло и спокойно. Настя, прижав к себе книги, заулыбалась в окно и написала сообщение Андрею:
Спасибо.

дверь с треском захлопнулась за Настей. На улице который день беспощадно палило солнце, окончательно превратив траву в сено и высушив воздух. Этой ночью ей снилось, что люди в форме гонятся за ней по складу «Стрелы» и пытаются отобрать единственную ниточку к поискам Анны – документы из архива и тайника.
Настя опустила на лицо козырек голубой кепки, волосы собрала в хвост и осмотрелась, нет ли поблизости милиции или Олега. Два раза перепроверив, она отправилась на поиски Анны.
В детстве Настя очень любила «Анастасию», и дело не в том, что главную героиню звали так же, как ее. Мультик был очень красивый, добрый и честный. Почему‐то вспомнился именно он и волшебная симфония, которая играла на балу. По сюжету там тоже искали наследницу рода, только царскую особу династии Романовых. Когда объявили о ее поисках, тут же нашлось несколько сотен потенциальных Анастасий, и каждая старалась доказать, что она та самая.
Настя представила, как бы все сложилось, объяви она о поиске Панфиловой Анны: очереди из старушек и прослушивание, как на кастинге. Наверняка кто‐то попытался бы обмануть и выдать себя за наследницу. Они бы становились в очереди на беседу: помимо прочего, это прекрасная возможность пообщаться с ровесницами.
Деревья и скамейки на улице Притыцкого почти не отбрасывали тени из-за прямых солнечных лучей. Вокруг гуляли мамы с колясками и школьники с чипсами. Настя свернула во дворы – там было гораздо прохладнее. Среди высоких деревьев прятались подъезды пятиэтажных домов. Настя нашла нужный и направилась к нему. Возле подъезда на лавочке сидели три бабули. Они громко обсуждали что‐то между собой. В руках каждая держала кулек с семечками, сделанный из газеты. У бабушки посередине лежал на коленях прозрачный пакет, куда они скидывали шелуху. Когда Настя приблизилась, они замолчали.
Она начала набирать номер квартиры на домофоне, с каждым длинным гудком становилось понятнее, что никто не ответит. Никто и не ответил. Бабули в это время молча наблюдали за происходящим и щелкали семечки. Настя уже собиралась уйти, но одна из бабушек обратилась к ней:
– Девонька, а ты к кому? – заговорила бабуля, сидящая ближе ко входу с оранжевым платком на голове.
– Мне в семьдесят пятую. – Настя повернулась к ней и улыбнулась самой доброжелательной улыбкой из возможных. – Я ищу Коновалову Анну Николаевну.
Остальные две бабули продолжили хрустеть семечками и внимательно наблюдать за Настей.
– Вы там ее не найдете, – отозвалась бабуля в платке.
– Ее нет в живых? – тихо спросила Настя.
– Боже упаси! Сплюнь! – подскочила на месте первая бабуля. – В квартире ее не найдешь.
– Николавна, хватит ходить вокруг да около – запутала бедную девочку, – сказала бабушка, сидящая посередине.
«Николавна?»
– Ты ее там не найдешь, потому что она здесь. – Одна из бабуль показала рукой на ту, что сидела ближе к домофону. – Вот она – Коновалова Анна Николаевна.
Она продолжила есть семечки как ни в чем не бывало и скидывать шелуху в пакет. У Насти на лице появилась невинная улыбка, с которой она обычно ходила к товароведам, чтобы втереться в доверие. Только сейчас на кону не заявка, а дело жизни и смерти.
– Анна Николаевна, я пыталась вам дозвониться на городской номер, но никто не поднял трубку, – обиженно пролепетала Настя.
– Ну кто ж сидит в квартире в такую жару? – проворчала Анна Николаевна. – У нас еще и солнечная сторона: пекло как в аду, а туда я пока не собираюсь. Девонька, что тебе от меня, старой, нужно?
– Дело очень деликатное, – продолжила Настя.
– Если хочешь что‐то мне продать – денег нету. Пенсии еле хватает, – резко ответила Анна Николаевна и отправила очередную очищенную семечку в беззубый рот.
– Да нет же! – Настя подошла ближе.
– Тогда говори, – сказала средняя бабуля.
– А где вы жили, когда вам было семь лет? – она решила начать с главного.
Бабуля заметно помрачнела. Она серьезно посмотрела на Настю:
– А тебе зачем это знать? Это было слишком давно, я уже ни черта не помню, – сказала она и отвернулась.
«Врет. Видимо, не хочет обсуждать то, что было на войне. Ладно, зайдем с другой стороны».
– Мне это нужно для статьи в газете, – Настя начала выдумывать на ходу. – Я журналистка и собираю данные для статьи про то, как строили Комсомольское озеро. Вы можете что‐нибудь рассказать об этом?
– Ах, это! – махнула рукой старушка. – Я мало что помню с тех времен: была совсем ребенком. Мой отец тогда служил на Севере, мать работала воспитателем и старалась обеспечить нас с сестрой.
Средняя бабушка заговорила:
– А я вот прекрасно помню, как его строили. – Ее светлые, затянутые пеленой глаза смотрели в небо. – Мои старшие брат и сестра брали меня с собой на место, где копали большую яму. Мне нравилось туда ходить. Мы бегали там с другими ребятишками, лепили куличики из песка, это же была одна сплошная песочница. Ох, и радости тогда было! Все ждали, когда откроют это озеро. Ждали-ждали и не дождались. В день открытия началась война, пропади она пропадом!
Все три старушки замолчали и опустили глаза. На вид они были примерно одного возраста, а это значит, что все помнили. Третья старушка тоже заговорила:
– Как строили Комсомольское озеро, я не помню, но зато помню, как строили Минское море, – в голосе старушки послышался еле заметный, но очень точный надрыв. – Ох, сколько моей крови попили за эту стройку! Я жила в деревне, которую затопили водой, чтобы наполнить водохранилище. К нам домой приходил сам главный инженер, чтобы уговорить переехать, отец и мать долго сопротивлялись. У нас там был дом, хозяйство, огород, кролики и куры. Все это надо было бросить и переехать в город. В конце концов пришлось согласиться. Дома тогда только отстроили после войны, и нам дали двушку в этой многоэтажке. Так с тех пор и живу здесь.
Старушка тяжело вздохнула, Настя следом за ней тоже. Но молчание длилось недолго, бабули вошли во вкус и начали рассказывать истории из своей молодости. Она делала вид, что тщательно записывает факты в блокнот, но через полчаса уже пожалела, что представилась журналистом.
– Как интересно! Спасибо большое вам за ваши истории. Мне это очень поможет для написания статьи, – выпалила Настя в попытках поскорее ретироваться.
– Подожди, я еще не рассказал про то, как мой сын Прохор… – начала старушка в оранжевом платке, но она ее перебила.
– Я бы с удовольствием послушала еще, но мне правда пора бежать. Простите!
Старушки начали предлагать зайти к ним в гости, посмотреть семейные альбомы, но она сослалась на недописанную статью, которую нужно срочно сдать, попрощалась с милыми старушками и пошла в сторону метро, спрятав блокнот в голубой рюкзак.
«Коновалову Анну вычеркиваем из списка, она не подходит по описаниям. Отец Панфиловой Анны был владельцем магазина, а не военным. И у нее был брат, а не сестра. Врать нет никакого смысла, поэтому поверю ей на слово. По старушкам было заметно, что про войну говорить они не хотят!»
Следующей по списку значилась Анна Николаевна Фурса, которая жила на проспекте Победителей. Настя поспешила спуститься в метро, чтобы остыть от жары, на перроне веяло прохладой, обдавая потоком воздуха из тоннелей для поездов.
Настиной любимой забавой в метро было рассматривать людей, пока они увлечены экраном телефона, пестрой рекламой на стенах, а иногда даже книгой. Каждый из них тоже был открытой книгой с отпечатанными на лице следами проходящей жизни: будь то гусиные лапки вокруг глаз от частого смеха или опущенные уголки губ от неудовлетворенности собственной жизнью. А сколько той жизни, чтобы тратить ее на недовольства? Всего ничего. Люди слишком внезапно смертны, чтобы жить в постоянном ожидании лучших времен.
Дом Анны Фурсы находился через дорогу от стелы Минска – высокого гранитного обелиска, который вместе со скульптурой «Родина-мать» являлся частью ансамбля музея истории Великой Отечественной войны. А за памятником располагался парк Победы, обнимающий деревьями Комсомольское озеро.
«После того, что пережили те люди, не утешат и сотни памятников, но приятно, что об этом помнят», – подумала Настя с тоской.
Когда она поднесла руку к домофону, чтобы набрать номер квартиры, дверь резко открылась сама. Из подъезда вышел мужчина в пиджаке и со сдвинутыми к носу бровями. Он что‐то буркнул из разряда «Добрый день», подумав, что Настя – соседка, и помчался дальше, она ответила тем же и вошла в подъезд. Она попыталась посчитать, на каком этаже примерно может находиться сто пятая квартира, чтобы подняться на лифте, но потом плюнула на это дело и решила идти по лестнице, чтобы точно не пропустить нужную дверь.
Светлые стены подъезда украшали рисунки сказочных героев, нарисованные масляными красками. До восьмого этажа Настю сопровождали Колобок, Серый Волк, Три поросенка и Кот в сапогах. Настя сильно запыхалась и оперлась о стену, чтобы восстановить дыхание.
Пульс постепенно выравнивался, дыхание становилось тише. Настя приблизила палец к звонку, поколебавшись пару мгновений, и нажала на него. Тихо прозвучала искусственная птичья трель, дверь открылась. На пороге стояла девочка лет восьми с длинными светлыми волосами в голубом платье. Она держала в руках мобильный телефон с открытой игрой в кристаллики.
– А вы к кому? – растерянно спросила девочка.
– Наверное, к вашей бабушке, ее зовут Анна Николаевна. – Настя заметила удивление на лице девочки. Наверное, нечасто к ней обращаются на «вы».
Девочка выпрямила спину и спрятала телефон за юбку платья.
– Это моя прабабушка. – Девочка очень сильно напоминала Настю в детстве. У нее были такие же длинные светлые волосы и платье голубого цвета.
– Значит, прабабушку. Можете ее позвать? – Настя слегка нагнулась и сказала ласковым тоном.
– Праба-а-а! – Девочка убежала в комнату, оставив дверь открытой.
На стенах прихожей были бордовые обои с вензелями, а на полу – тяжелый золотистый ковер. С белого, обрамленного лепниной потолка свисала хрустальная люстра, переливаясь всем спектром радуги.
К Насте вышла пожилая женщина в бордовом атласном халате. Жемчужные украшения придавали морщинистой шее определенный шарм, седые волосы были собраны в тугой пучок, глаза густо подведены синим карандашом, а над сморщенными губами с красной помадой красовалась черная мушка.
«Кого‐то она ждала, но точно не меня. Ради кого женщина в восемьдесят лет делает себе макияж? Неужели любовник? Впрочем, это вообще не мое дело: может, и любовник. Вдруг у нее есть молодой ухажер, которому лет семьдесят? К тому же она раньше работала актрисой, а актрис бывших не бывает. Возможно, это ее образ».
– Здравствуйте, меня зовут Настя, я журналистка, – Настя постаралась придать своему голосу уверенное выражение. – Мне дали ваши контакты в Национальной библиотеке, сказали, что с вами можно сделать интервью о вашей карьере.
Анна Николаевна выпрямила спину, а на лице появилась загадочная улыбка.
– А я знала, что вы обо мне вспомните! – проворковала она высоким, хорошо поставленным голосом. – И ждала, когда кто‐нибудь из ваших коллег придет ко мне за интервью. А что за издание?
– «В… вечерний Минск», – Настя выдала первое, что пришло на ум.
– Знаю такую. Хорошая газета! – Анна Николаевна одобрительно кивнула. – Помню, ваш главный редактор приходил ко мне на спектакль. Ему настолько понравилась моя игра, что он посвятил целую колонку. – Она жестом пригласила на кухню и продолжила: – О да, я тогда была неподражаема в образе Меропии Давыдовны, мы ставили спектакль «Волки и овцы» Островского. Я играла эту роль каждый месяц на протяжении целого сезона, но именно в тот вечер было все по-особенному. То ли словила игривое настроение, то ли вдохновение нагрянуло перед выходом на сцену, но тогда я блистала как никогда.
Настя сидела на удобном стуле с красной бархатной обивкой и наблюдала за женщиной. Эту Анну почему‐то хотелось называть именно женщиной, а не бабулей или старушкой. Она вела себя очень манерно, молодо выглядела и говорила хорошо поставленным голосом. На кухне пахло свежей выпечкой и клубникой, Анна Николаевна достала из духовки румяный пирог и поставила на стол, подложив пробковую подставку. Затем залила в заварник кипяток и села напротив.

– Какой этап моего творчества вас больше всего интересует? – Анна Николаевна наклонилась вперед и подперла подбородок правой ладонью.
– Мне интересно все, но давайте для начала обсудим ваше детство, – ответила Настя, невинно улыбаясь. – С чего все начиналось и как вы поняли, что у вас есть талант актрисы?
– Ох, милая, это было так давно. Я попробую вспомнить, но не обещаю. Память, знаешь ли, уже не та. – Как и первая Анна, она старалась обойти скользкую тему детства.
– Это правда очень важно. – Настя умоляюще смотрела на Анну. – Возможно, именно это дало толчок для всей вашей дальнейшей карьеры актрисы. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить как можно больше.
Женщина разложила по тарелкам пирог с клубникой и налила чай в аккуратные белые кружки с блюдцами. К ним прибежала девочка с телефоном в руках. Взяла в свободную руку кусок пирога и убежала обратно, крича на всю квартиру: «Спасибо, праба». Анна Николаевна посмотрела с умилением вслед и улыбнулась.
– Ладно, родилась я здесь, в Минске, – начала плавный и красивый рассказ Анна, ее хотелось слушать просто так, и совсем неважно, что именно она бы говорила. – Мои родители работали в торговле и были хорошо обеспечены. Мы со старшим братом ни в чем себе не отказывали: дома всегда была вкусная еда и игрушки, нас водили заниматься на разные секции – старшего брата на рисование, меня на танцы.
Мне нравилось танцевать, но постоянно тянуло добавить в танец что‐то от себя, я много кривлялась, гримасничала и меняла движения на свой лад. Наша хореограф жутко злилась и один раз даже выгнала с занятия. Я плакала под кабинетом: думала о том, что скажут родители, когда узнают. И пока я рыдала, ко мне подошла женщина и спросила, почему я плачу. Я рассказала про строгую учительницу и про то, как она запрещает показывать эмоции в танце. Женщина внимательно слушала, поглаживая мои волосы, а потом взяла и пригласила меня в секцию актерского мастерства. Я не знала, что это такое, но женщина охотно рассказала мне про театр и сцену. Потом я рассказала обо всем родителям: они долго колебались, но я пообещала учиться на одни пятерки, и они согласились отвести в театральный кружок.
«Так, пока все сходится: родилась в Минске, родители работали в торговле, старший брат занимался рисованием. Продолжим».
Настя делала вид, что записывает что‐то в блокнот: журналисты часто так делают в фильмах.
– Я ожидала, что уже на первом занятии в театральном все будут охать и ахать от моей актерской игры, но этого не произошло. Оказалось, что просто гримасничать недостаточно для того, чтобы стать хорошим актером. Нужно было долго и упорно учиться. И я готова была хоть сутками пропадать в нашем кружке, но мое обучение прервала война. Она унесла жизни моих родителей, хотела унести и мою, но не получилось. Я оказалась крепким орешком.
«Боже, неужели это она! Фух… Не придется ехать в Гродно».
– После войны я продолжила свое обучение. – Анна тяжело вздохнула и продолжила: – Вернулась в школу, снова начала интересоваться театром. Он захватил меня по-настоящему, и без сцены я уже не могла. Отучилась в школе, в театральном училище, и дальше все как‐то понеслось своим чередом. Бесконечные спектакли, гастроли, постановки и съемки в кино. В стране тогда был страшный упадок. И спектаклями мы старались сделать жизнь людей хоть немного более сносной. И у нас получилось.
– Надо же, как интересно! А какая роль запомнилась вам больше всего? – «Этот вопрос я тоже где‐то слышала в фильмах про журналистов».
– Самая запоминающаяся? Они все для меня особенные. Но одну я запомнила надолго. В девяностые мы начали ставить в театре «Мастера и Маргариту». Многие все еще недоумевали, как можно вместить такой большой роман в пару часов спектакля: говорили, что это нереально и ничего не получится. Но у нас был очень талантливый постановщик – Загорский Юрий Константинович. И вот он смог. Спектакль получился настолько сильный, что в конце все зрители вставали как один и аплодировали. Я всегда сужу об успешности спектакля по тому, как быстро зрители встают с сидений и начинают аплодировать стоя. Нас просили выйти на бис несколько раз. Мы произвели настоящий фурор.
– Невероятно! – искренне восхитилась Настя и подалась чуть вперед. – Это одна из моих любимых книг! Я очень люблю в ней описание бала у Сатаны, где Маргарита встречает гостей. Сериал я тоже смотрела. Все было именно так, как я представляла, читая книгу.
Анна Николаевна отпила чай из кружки и заулыбалась.
– Маргариту в том спектакле играла я. – На ее лице сиял неподдельный восторг. – И вот однажды я вышла в очередной раз на сцену в образе Маргариты, а когда началась сцена про бал Воланда, у меня закружилась голова: тяжело было держаться на ногах, и я упала в обморок прямо на сцене.
Когда все поняли, что я не играю, – вызвали скорую помощь, меня забрали в больницу. Врачи долго пытались понять, что произошло и почему я упала в обморок. Через пару дней стало легче, и меня отпустили.
В следующий раз на том же самом моменте спектакля опять случился обморок. Меня снова отвезли в больницу и на этот раз оставили на обследования. Они держали меня там неделю, назначали анализы, расспрашивали о том, что происходило до обморока. Узнавали у меня такие пикантные подробности, вплоть до того, каким мылом я пользуюсь.
Выяснилось, что у меня случилась аллергическая реакция на крем. Тот самый, которым я мазала тело в сцене с полетом над городом. Первые сеансы спектакля такого не случалось, потому что крем был другой. В итоге мы просто поменяли его, и все стало хорошо. После этого ко мне прилипло прозвище «Маргарита». В театральных кругах меня до сих пор так называют.
– Это так здорово и интересно! – Настя с искренним восхищением смотрела на Анну Николаевну. – Спасибо вам большое за рассказ. Эту историю можно будет положить в основу моей статьи. Еще кое-что, могу я вам задать один вопрос не по теме театра?
– Давай, милая. – Она сделала маленький глоток чая, оттопыривая мизинец, и откусила клубничный пирог.
– Расскажите, пожалуйста, о своем брате. Вы помните, как его не стало? – тихо спросила Настя.
«Пожалуйста, пусть это будет она!» – она сжала кулаки дрожащих рук.
– Не стало?! Как не стало? – Анна Николаевна подскочила на месте и чуть не подавилась пирогом. – Да он еще вчера был живее всех живых! Звонил с дачи, клубнику собирал с грядок.
– Как собирал?! – Настя выпрямилась от удивления и подалась вперед.
– Ну… так, руками, наверное, – растерянно протянула она.
Она схватилась за кнопочный телефон и начала набирать номер, напряженно всматриваясь в цифры. После нескольких гудков на той стороне раздался хрипловатый мужской голос.
– Роман, ко мне тут девочка пришла, утверждает, что ты умер! – по-театральному громко воскликнула Анна Николаевна. На том конце связи послышался хриплый смех, переходящий в кашель.
– Не дождешься, сестренка. Я помирать пока не собираюсь. У меня еще сарай не достроен и самогон не выгнан, – твердо заявил брат.
Настя покраснела и опустила глаза, пытаясь делать вид, что ничего не произошло.
– Вы извините меня, пожалуйста. – Она сгорала от стыда изнутри. Хотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не встречать ни эту милую женщину, ни ее брата. – Видимо, в Национальной библиотеке перепутали данные: мне сказали, что вашего брата зовут Петр и его давно нет в живых, а у вас – Роман. У них такое часто бывает: вечно как напутают, а нам, журналистам, потом красней и отдувайся за них. Безобразие! Вот поеду к ним в понедельник и напишу большую жалобу на весь архив.
Анна Николаевна аккуратно взяла чашку с чаем, оттопырила мизинец, выпрямила спину и сказала тоном, как будто бы ничего не произошло:
– Милая, вы сильно не злитесь на них, каждый имеет право на ошибку, ведь так? А если вы напишете жалобу, кого‐то могут лишить премии. А могут и уволить. Там до двух не считают. А что, если у человека, который ошибся, есть семья? Что, если детям нечего будет кушать из-за того, что его уволят?
– Да, извините, я об этом не подумала. – Настя смотрела на худые бледные колени и боялась поднять взгляд. – Жалобу не напишу, но буду иметь в виду на будущее, что все нужно проверять за ними. Извините еще раз, что так вышло с вашим братом.
Они допили чай, и Настя начала собираться уходить. Она поблагодарила Анну Николаевну за истории и пошла обуваться. Пока она натягивала кеды, к ним прибежала правнучка Анны, протянула Насте конфету «Рафаэлло» и листик, сложенный вчетверо. Девочка засмеялась и тут же убежала обратно в комнату.
– А ты ей понравилась! – Анна Николаевна проводила взглядом девочку и улыбнулась. – Она очень мало с кем идет на контакт. Ее родители, то есть мои внуки, погибли в авиакатастрофе. Их самолет разбился год назад в Гималаях. И мы вместе с ее бабушкой воспитываем как можем.
– Бедная девочка! – Настя вздрогнула и прикрыла рот рукой. – К сожалению, я представляю, насколько вам и ей сложно. Берегите ее, вы ей очень нужны.
Настя вышла из подъезда, сунула конфету в рюкзак и развернула листик, который ей дала девочка. На белом листе голубым карандашом был нарисован поезд, в окне которого торчала девичья голова с длинными желтыми волосами и голубой прядью.
«Кажется, мне и вправду придется ехать на поезде в Гродно. Но откуда девочка узнала про это? Может, после потери родителей у нее тоже открылся какой‐нибудь дар?»
Настя села в автобус маршрута номер один и отправилась на вокзал покупать билеты в Гродно. Дом напротив стелы с «Маргаритой», девочкой-индиго и клубничным пирогом отдалялся от нее так же, как возможность найти ту самую Анну Николаевну. Последняя надежда была на Гродно, но и с этим вариантом оставалось много вопросов. Что, если она уже не в своем уме? Что, если она откажется ехать в Минск? Что, если она ничего не помнит? Слишком много «что, если».
Ближайший поезд в Гродно выезжал в семь утра следующего дня. Настя сразу купила билеты на семь вечера того же дня, чтобы утром успеть на работу.
«Насколько разные эти две Анны Николаевны. Хотя, казалось бы, родились в один день и, может быть, даже в одном роддоме. Они почти полные тезки, но как будто бы из разных миров. Одна работала на заводе и похожа на мою бабушку из деревни, другая – в театре, следит за собой и выглядит моложе лет на двадцать. Одна постоянно обсуждает чужую жизнь с подружками, а вторая восхищается своей и с радостью рассказывает про нее. А ведь они были примерно в одинаковых условиях после войны. Просто одна пошла за стабильностью, а вторая – по зову сердца. И возможно, они обе счастливы или обе несчастны. Просто разный путь, разные истории».
Настя зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. После прохладного душа и легкого ужина легла на диван и посмотрела на звездное небо на потолке. Мягкий диван, свежий воздух из окна, расслабляющая музыка – она незаметно провалилась в сон. Снилось, что летит на космическом корабле, как в фильмах, на борту находится несколько десятков девочек, подростков, женщин и старушек. И все они Анны Николаевны. Кораблем управляет Паша, а Настя в специальной комнате устраивает допрос, чтобы выяснить, кто из них та самая.
Сон перерос в кошмар: никто из всех женщин на борту не был той самой Анной Николаевной, и они не могли вернуться на Землю, чтобы продолжить поиски.

Капельки холодного пота стекали по позвоночнику, пропитывая насквозь голубую майку, которую Настя не успела поменять на пижаму. Яркие лучи солнца пробрались в комнату сквозь занавески и почти дотрагивались до Настиной руки, свисавшей с дивана. Она открыла глаза, пытаясь прийти в себя, глянула на часы: шесть утра.
«Вот черт! Забыла поставить будильник».
Она побежала чистить зубы, на ходу переодеваясь в джинсы и майку. Уже через десять минут она стояла на пороге, вспоминая, не забыла ли чего‐то. На глаза попались книги, которые прислал Андрей, сунула в рюкзак «Колыбель для кошки» и побежала к остановке.
Транспорт в такое время ходил редко, пришлось идти до метро своим ходом. Настя чуть ли не бежала, стараясь успеть. Поезд метро тоже долго не приезжал – все как будто было против Насти и ее планов. Как назло, еще и забыла дома наушники. На вокзал она приехала за десять минут до отправления поезда. Пришлось хорошенько пробежаться, чтобы успеть, она буквально вскочила в последний вагон.
В поезде оказалось очень душно, захотелось открыть форточку, но она оказалась заперта и не поддалась. Настя заказала у проводника чай и бутерброды. Ехать предстояло четыре с половиной часа, нужно что‐то съесть. Через десять минут ей принесли чай в граненом стакане с железным подстаканником и бутерброды с вареной колбасой и сыром с мелкими дырочками. Настя с аппетитом впилась зубами в еду и достала из рюкзака книгу.
На обратной стороне обложки было написано: «Послушайте – когда‐то, две жены тому назад, двести пятьдесят тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного назад… Тогда, когда все были молоды… Послушайте – мир вращался, богатые изнывали от глупости и скуки, бедным оставалось одно – быть СВОБОДНЫМИ и УМНЫМИ».
«Интригующее описание».
Настя начала читать, попивая чай. Она задумалась о том, что даже обычный черный чай в пакетике становится вкуснее, если пить его из стакана с железным подстаканником, как будто бы отправляешься на машине времени в прошлое, в беззаботное детство, где единственным занятием было считать пролетающие мимо деревни, лежа на верхней полке плацкартного вагона.
Людей в поезде оказалось немного, в ее ряду вообще никого, и Настя решила прилечь. В книге рассказывалось о журналисте, который решил взять интервью у членов семьи ученого Феликса Хониккера. Его самого в живых уже не было, но главному герою удалось пообщаться с его детьми. Они рассказывали о том, каким странным и сложным человеком был их отец.
«Забавно. Мой отец тоже был ученым, но я не принимала его особенности за странность. Я думала, так и должно быть, что все отцы такие. Наверное, все ученые немного странные».
Книга затянула так сильно, что Настя и не заметила, как пролетело четыре часа. Курт Воннегут писал довольно интересно и легко.
Вокзал в Гродно оказался гораздо меньше Минского, внутри он блестел от обилия стекла, мрамора и хромированного металла. Пахло тем самым неповторимым ароматом поездов, который всегда навевает воспоминания о путешествиях. Настя уже была однажды в Гродно. Несколько лет назад они с родителями ездили туда погулять, но стояла зима, и город совсем не впечатлил: серый и безлюдный.
Гродно гораздо меньше Минска, но это не было его минусом, скорее плюсом, делало уютнее. Двухэтажные здания, узкие улицы, дороги из брусчатки, множество маленьких кафе с красивыми летними террасами. В центре города часто слышалась иностранная речь, то ли литовская, то ли польская. И поляки, и литовцы очень любили приезжать в Беларусь за дешевым топливом, сигаретами и на визит к стоматологу.
Настя вбила в навигатор нужный адрес.
«Теперь уже точно все должно сработать – это последний шанс найти ее. Это должна быть она, иначе и быть не может. Интересно, как она попала в Гродно после войны?» – думала Настя.
Навигатор привел ее к двухэтажному, покрытому осыпающейся желтой штукатуркой дому недалеко от центра. Возле подъезда росли огромные сиреневые кусты и цвели тюльпаны. В доме был всего один подъезд без железной двери с домофоном на входе, вместо нее стояла большая деревянная с тяжелой ручкой. Возле подъезда оказалось пусто: ни бабулек, ни дворников, ни детей, играющих в салочки.
Настя вошла и начала искать нужную квартиру. Их всего восемь, найти не составило труда. Через пару секунд после звонка дверь открыл парень, на вид ему было около восемнадцати лет. Он вышел в шортах и черной майке с надписью «Metallica». Длинные волосы были настолько густые и блестящие, что многие девушки позавидовали бы. Совсем недавно Настя видела рекламный ролик Herbal Essences, где вместо девушки шампунь рекламировал байкер с длинными волосами. Он выглядел очень сурово, а его волосы были пышными, аккуратными и переливались на свету. Парень на пороге идеально дополнил бы эту рекламу.
– Здрасте, вам кого? – На лице парня не отразилось ни единой эмоции.
– Добрый день. – Настя безобидно улыбнулась. – Меня зовут Настя, я ищу Анну Николаевну, она здесь прописана.
– Ее нет дома – бабушка и дедушка на все лето уезжают на дачу. А вы по какому вопросу? – Парень начал нетерпеливо оглядываться в комнату, откуда доносились звуки стрельбы в компьютерной игре.
– Мне бы поговорить с ней, хочу интервью взять. – Версия с журналисткой показалась Насте вполне рабочей.
– У нее? – Парень сложил руки на груди, его правая бровь вскинулась вверх. – С каких пор интервью берут у пенсионеров? До пенсии она работала обычной швеей.
– Я из журнала «Рукодельница», – не растерялась Настя. – Ваша бабушка очень талантливая швея, в своих кругах ее очень ценили. Мы решили сделать с ней интервью на тему советов и напутствий начинающим швеям. Люди очень любят читать о личном опыте в разных сферах.
«Дорогая, да в тебе все это время пропадала талантливая лгунья. Ладно, это все ради Паши. Эта ложь во благо, она не может быть очень плохой!»
– Вот оно что – эти ваши женские штучки. – Парень опустил руки и снова неторопливо начал оглядываться на монитор компьютера. – Вы можете съездить к нам на дачу: если она не занята плантациями огурцов, пообщается с вами. Это недалеко от города, туда часто ездят электрички.
Настя поблагодарила его и отправилась на дачу к Анне Николаевне по инструкции, наспех набросанной парнем на тетрадном листе. Пока она ехала в автобусе до станции, над городом начали сгущаться тучи. А когда села в электричку, небо потемнело, и стало очень душно. В электричке стояла такая же жара, как и в поезде. Вот только вместо проводников с чаем ходили контролеры, проверяя билеты. Но, в отличие от столичных пассажиров автобусов, люди оказались более ответственные: никто не хотел выпрыгивать в поле или платить большой штраф.
Проехать на электричке требовалось всего одну остановку, и Настя вышла на станции Аульс. Дальше пошла по схеме на листике, предстояло идти около двух километров через лес.
«Теперь понятно, почему его бабуля и дедуля уезжают на дачу на целое лето. В их возрасте часто не находишься от станции до дома».
Небо все сильнее затягивалось тучами, в воздухе витал запах надвигающейся бури. Пропали насекомые и птицы, наступившую тишину нарушали лишь раскаты грома и шелест деревьев. Когда небо осветилось молнией, Настя перешла на бег. Начал сильно болеть бок, но останавливаться было нельзя.
Когда Настя выбежала из леса к деревне, с неба начали падать редкие и крупные капли. Дождь стремительно превращался в ливень. Несмотря на боль, Настя ускорилась и побежала в глубь деревни. Капли падали все чаще и чаще, одежда стала мокрой и неприятной на ощупь, в воздухе витали запахи мокрой земли и цветов.
Пряча лист со схемой в рюкзак, она нашла нужный дом. За невысоким деревянным забором открывался вид на огород и теплицы. За ними стоял маленький домик, обшитый сайдингом, по крыше из бордовой черепицы стекали струйки воды, из трубы шел густой дым. Во дворе никого, калитка была закрыта. Настя вспомнила, что у ее бабушки была такая же и закрывалась она изнутри. Она перекинула руку через верх и сняла крючок с защелки. Дверь поддалась и распахнулась во двор.
Мокрая насквозь, Настя стояла на пороге дома и упорно стучала в дверь. В доме горел свет, но никто не реагировал на стук.
«Если никто не откроет, пойду пережидать ливень в теплицу. Там сухо и есть еда».
Настя уже представила, как в теплице срывает с ветки спелый огурец и надкусывает грубую кожуру, но дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой мужчина со скалкой в руке. Вид у него был воинственный, но, когда он увидел промокшую Настю, тут же опустил «оружие».
– А я уж подумал, воры стучатся, – сказал он низким, хрипловатым голосом. Мужчина был в старом синем свитере, трениках и сланцах. – Заходи внутрь, не мокни. Ты к кому?
Настю начало трясти от холода и волнения. Она вошла внутрь, в доме царила советская обстановка: старый сервант, деревянные кресла, пузатый телевизор, прикрытый вязаной салфеткой, на полу и стенах – разноцветные ковры с оленями, но все было чистым и аккуратным. В проходе появилась худощавая старушка с добрыми карими глазами и морщинистыми руками, от нее веяло теплом и заботой. На шее старушки висел цветной фартук, а в руках она держала черпак. Копну седых волос скрывала черная бандана с надписью «Metallica», повязанная как платок.
«Кажется, я пришла по адресу. Бабуля явно не в курсе, что это аксессуар ее внука для неформального стиля в одежде».
– Здравствуйте, Анна Николаевна, я к вам: ваш внук дал этот адрес, – выдавила из себя Настя, пытаясь унять дрожь во всем теле. – Я хотела найти вас в Гродно, но в квартире был только он. Я журналистка из газеты «Рукодельница», приехала сделать интервью насчет вашего огромного опыта работы швеей.
Настя старалась говорить спокойно и уверенно, но ее слишком сильно трясло и получалось не слишком убедительно.
– Ох, дитя ты горькое, пойдем, сначала согреешься, а потом говорить будем. – Бабуля всплеснула руками и пошла в комнату. – Иди за мной, дам тебе сухую одежду. Федя, завари нам чаю.
Старик кивнул и пошел на кухню. Анна Николаевна повела Настю в дальнюю комнату с большим шкафом. Старушка достала оттуда черную толстовку, штаны и протянула Насте. Одежда была сильно поношенной, но от нее пахло свежестью. На майке было написано «The Prodigy» и нарисован большой паук в круге.
«До Metallica внучек, видимо, слушал группу The Prodigy. Но сейчас мне все равно, что он слушал, лишь бы эта вещь была сухой и теплой».
Анна Николаевна дала Насте полотенце, чтобы вытереть мокрые руки, лицо и волосы, и плед, сшитый из вязаных кусочков. Когда они пришли на кухню, на столе уже стоял красный самовар с узором в белый горошек, чашки и банка варенья. Настя начала согреваться, сидя завернувшись в плед и попивая чай с малиновым вареньем. За окном шел ливень, вода сплошным потоком стекала по окнам, где‐то вдалеке сверкали молнии и гремел гром.
– Вот теперь рассказывай, чего вдруг к нам пожаловала? – Бабуля села напротив и деловито посмотрела Насте в глаза. – Про журналистку можешь даже не начинать: не поверю я, что журналисты поедут в такую глушь ради меня. В городе полно других швей на пенсии.
«А она куда проницательнее, чем другие. Но не буду же я рассказывать ей правду. А хотя… все равно она вряд ли поверит в то, что я расскажу. Правда всегда страшнее лжи», – размышляла Настя.
Она попивала чай и по порядку рассказывала, зачем ищет Анну Николаевну. Рассказала про убежище в подвале магазина, про бомбардировки, семью Панфиловых, а также про то, что нашла ее данные в архиве Национальной библиотеки. О призраке она умолчала, сказав, что найти Анну было последней просьбой соседского дедули, которому она решила помочь. Под конец рассказа Федор и Анна переглянулись и взялись за руки. Так мило было наблюдать, как даже через столько лет совместной жизни они сохраняют нежные чувства друг к другу. Две морщинистые руки крепко держались друг за друга.
– Расскажите, пожалуйста, как вы оказались в Гродно? – спросила Настя, отпив еще глоток чая. Тепло от вязаного пледа и малинового чая приятно расходилось по телу, дрожь постепенно утихала, но чувствовался легкий озноб. – Судя по архиву, на момент войны вы находились в Минске.
– Как‐как… Очень просто. – Бабуля отставила кружку с чаем. – Меня отправили сюда по распределению после училища. Советский Союз был очень большой, могли и на Урал отправить работать. Повезло, что меня определили не так далеко. Устроилась швеей на фабрику, шили брюки на нужды советского народа.
До войны Гродно был польским городом. И после войны старались отправлять туда как можно больше молодежи, чтобы заселить «своими». А я и не против была: Гродно всегда казался красивым городом, мне сразу здесь понравилось. А потом мы познакомились с Федором – он работал механиком в цеху. Все девчонки с ума по нему сходили, а выбрал он меня. С тех пор вот и живем душа в душу.
«Это мой последний шанс. Это не может быть не она. Точно она. Она так спокойно реагирует на все мои рассказы».
– Извините за нескромный вопрос, – нетерпеливо сказала Настя. – А что с вами происходило во время войны?
Анна Николаевна и Федор молчали, смотря на огород через окно, по щеке старушки потекла слеза.
«Ну же, пожалуйста», – мысленно взмолилась Настя.
Анна Николаевна молчала. Вместо нее заговорил Федор:
– О том, что было на войне, не говорят вслух. Не дай бог кому‐то еще такое пережить. Анюта попала в еврейское гетто в Минске, еле жива осталась.
– О боже… – Настя прикрыла рот ладонью, желая забрать сказанное обратно.
Она вспомнила ужасные истории о жертвах гетто, которые рассказывала Лена. Перед глазами предстала картина, как расстреливают всех жителей дома без разбора и заселяют новых. Где‐то среди них была и Анна Николаевна, но каким‐то чудом ей удалось выжить.
– После всего, что там было, мне хотелось уехать из Минска навсегда, чтобы ничего не напоминало о произошедшем, – сквозь тяжелый всхлип тихо сказала старушка. – Когда мне предложили распределение в Гродно, я согласилась, не раздумывая. Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, – не Панфилова ли я? Нет, дитя, я никогда не была Панфиловой. У меня была фамилия Фридман.
– Как Фридман? Но… – Настя растерянно смотрела по сторонам, внутри расползалась паника, руки снова начало трясти.
– Вся моя родня тоже была Фридман, но никто не выжил, кроме меня. В последний раз я видела братьев и родителей, когда их увозили на машине куда‐то.
Федор сжал сильнее руку Анны, а затем приобнял.
На улице все так же лил сильный дождь и сверкали молнии. Настя неотрывно смотрела в окно, в голове появился белый шум. Так бывает, когда по телевизору заканчиваются все передачи и на экране видна лишь черно-белая рябь. Еще он бывает между радиостанциями, когда приемник не может словить сигнал. Или когда виниловая пластинка прозвучала полностью и иголка ходит по пустой поверхности. Сознание Насти в тот момент походило на такую виниловую пластинку.
– Будешь еще чаю? – Федор в третий раз повторил вопрос, прежде чем Настя отреагировала на него.
– Нет, спасибо большое, – растерянно ответила Настя. – Извините, я задумалась. Если вы не Панфилова, то у меня больше нет вариантов.
– Дитя, я бы и рада тебе помочь, но, увы, ничем не могу, – развела руками старушка.
Настя пробыла у них еще несколько часов, пока не закончился дождь. Анна Николаевна приготовила жареную картошку и котлеты, и они вместе поужинали. Настина бабушка готовила такие же в детстве.
Вещи не успели высохнуть к вечеру, Анна Николаевна сложила их в пакет и предложила ехать в вещах ее внука. Настя еще раз поблагодарила их за все и отправилась обратно на остановку электричек, натянув на голову черный капюшон. Дождь прекратился, но капли воды все еще стекали с листьев деревьев. Тропинки сильно размыло водой, и приходилось обходить глубокие лужи, кеды превратились из черных в коричневые. Электричка пришла почти сразу, и Настя отправилась обратно в Гродно, а затем прыгнула в поезд до Минска, придя к нему впритык.
Пассажиры вагона странно посматривали на Настину одежду: черная большая толстовка с изображением гигантского паука привлекала много внимания. Дети показывали пальцем и что‐то шепотом говорили родителям, бабушки крестились. И только молодой мужчина, сидящий неподалеку с чехлом от гитары, одобрительно кивнул и заулыбался.
«А может, прекратить поиски Анны? Я попробовала, не получилось. Вариантов у меня больше нет, я сделала все, что могла».
Тело начало сильно знобить, бросало то в жар, то в холод, накрывала слабость, словно кто‐то выкачал всю энергию из тела. Настя чувствовала, как поднимается температура.
По мере того как поезд приближался к Минску, становилось все хуже и хуже. Температура повышалась, сил оставалось все меньше. Начало болеть горло, да так, что больно было глотать слюну. У нее хронический ларингит с самого детства: при любой простуде первым страдает горло.
На обратном пути людей было гораздо больше: все сидячие места заняли, и полежать уже не получалось. Чтобы отвлечься, Настя продолжила читать книгу «Колыбель для кошки». Она дошла до момента, где описывался тот самый «Боконон», о котором говорил Андрей. По сюжету «боконизм» – это выдуманная религия. На острове, который описывался в романе, она была под запретом. И именно поэтому все население острова ее исповедовало.
«Если вы обнаружите, что ваша жизнь переплелась с жизнью чужого человека без особых на то причин, – писал Боконон, – этот человек, скорее всего, член вашего карасса».
В книге пояснялось, что карасс – это некоторая группа людей, члены которой часто даже не знакомы друг с другом, но играют тем не менее определенную роль в осуществлении замысла судьбы.
«Так получается, Паша со мной из одного карасса? Мы не знакомы друг с другом физически, но при этом имеем сильное влияние на судьбы друг друга. А Игорь? Мы в одном карассе?»
Примерно за час до прибытия поезда в Минск Насте стало еще хуже, и она уже совершенно точно осознавала, что на общественном транспорте домой не доберется. Все тело знобило, реальность размывалась перед глазами, жутко хотелось спать, мозг плавал словно в тумане. Она начала судорожно листать список контактов, думая, к кому бы обратиться за помощью, но никто не приходил на ум. Раньше она всегда могла позвонить папе, и он забрал бы ее из любой точки мира, не задавая лишних вопросов. Но с тех пор, как его не стало, словно почва ушла из-под ног – Настя потеряла опору, свою семью.
Набрать было некому, но как‐то добраться домой все же надо. Наступив на гордость и обиду, Настя решила позвонить Игорю. Он долго не поднимал, но, когда она уже собиралась положить трубку, послышался его привычный бодрый голос.
– О, привет, ты перестала дуться? – с издевкой сказал он.
Насте было слишком плохо, чтобы обращать на это внимание, поэтому она собрала всю волю в кулак и выпалила:
– Игорь, мне сейчас очень плохо, я еду на поезде в Минск, ты не мог бы встретить меня и отвезти домой? – последние слова прозвучали тише, потому что голос начал садиться и стало больно говорить. У нее часто так случалось из-за простуды.
На том конце провода повисло молчание, а затем Игорь ответил серьезным голосом:
– Извини, но сегодня вообще никак. Я устал как черт и уже выпил пива, за руль не могу сесть. Весь день помогал маме с подготовкой к продаже этой вонючей «Стрелы».
Настя чуть не выронила телефон из рук, в голове прогремел раскат грома, все вокруг потемнело, и ее начало подташнивать. Земля ушла из-под ног, захотелось улететь с планеты Земля в космос и никогда не возвращаться оттуда.
Настя не могла пошевелиться, застыла, словно кто‐то ее заморозил. В голове роился миллион мыслей, проплывали воспоминания о том, как они познакомились, как стояли вместе в очередях к товароведам, вспомнила закаты, круассаны, синюю Volvo и их прекрасный поцелуй под дождем. Вспомнила даже фамилию, которая была указана на документах, которые Игорь протягивал сотруднику ГАИ. «Черняк», как и на золотой табличке в кабинете на столе «королевы ада».
– Ты… ты… О нет… – жалобно пролепетала Настя.
– С тобой там все в порядке? – перебил Игорь.
– Ты – сын Раисы Георгиевны, директора «Стрелы»?! – наконец смогла она выпалить прорезавшимся голосом.
– Ну да, а ты не знала? Мне казалось, я говорил об этом, – с недоумением ответил он.
Настя не смогла больше сказать ни слова и молча повесила трубку. Она смотрела в одну точку до самого прибытия на Центральный вокзал Минска в час ночи. Затем она кое‐как встала, ее штормило от температуры, озноба и шока. Каждый шаг давался с большим трудом, она пыталась изо всех сил не упасть в обморок. Шатаясь, она вышла из вагона и начала вызывать такси, еле держась на ногах. Машин, как назло, не было, заунывная музыка мелодии ожидания заполняла весь разум и казалась вечной. Наконец девушка уставшим голосом сказала: «Через пять минут, серый Citroën», – и повесила трубку.
Дойдя до машины, Настя села на заднее сидение, с большим усилием выдавила из себя домашний адрес и провалилась в сон. Водитель разбудил Настю, когда они приехали к дому, она расплатилась и пошла в сторону подъезда. Когда она доковыляла, опираясь на шершавую стенку, на третий этаж и закрыла за собой дверь, в глазах потемнело окончательно, тело обмякло, и она упала посреди прихожей без сознания.