Когда ты остаешься

Свет пробивался через полуприкрытую штору и скользил по простыням тёплой полосой, разрезая темноту комнаты на два цвета: янтарный и графитовый. Я лежала на боку, рассматривая фигуру Тимура. Он спал на спине — одна рука закинута за голову, другая чуть касается простыни, будто всё ещё держит меня.
Слова «первый раз» шли за вчерашней ночью, как тихое эхо. В голове было удивительно спокойно; ни капли стыда, ни горького послевкусия. Только насыщенное, глубокое «случилось».

Я вытянула руку, кончиками пальцев коснулась его груди. Он вздохнул, открыл глаза и, увидев, что я смотрю на него, медленно улыбнулся — той ленивой, сонной улыбкой, от которой всё внутри сжимается приятно-щемяще.

— Доброе утро, — хрипло.
— Кажется, самое доброе.

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Он сел, прислонился к изголовью, потянул меня за руку, приглашая под одеяло. Я устроилась рядом, уткнулась носом в его плечо.

— Я пытаюсь понять, — сказал Тимур, поглаживая мою руку, — это было реальностью или мне всё-таки приснилось.
— Если это сон, мы оба спим одинаково, — усмехнулась я.

Я подняла голову:
— Ну... расскажи. Что понравилось? Что не понравилось? — голос дрогнул; задавать такие вопросы оказалось сложнее, чем я думала.
— Понравилось почти всё, — отозвался он спокойно. — Особенно то, как ты реагировала. Не понравилось, что боялся сделать тебе больно. Поэтому местами тормозил.

Он провёл пальцем по моей щеке:
— Моё главное ожидание было, что ты испугаешься и захлопнешься. В реальности ты открывалась с каждой минутой. Это... — он вздохнул, будто подбирая слово, — честно. И очень заводит.

Я замолчала, вспоминая: первое прикосновение внутри, собственный вскрик, слёзы — не боли, а неожиданности. Вдохнула глубже:
— Я думала, что будет страшнее. Что я не смогу расслабиться. Но когда ты смотрел мне в глаза, мозг просто... отключился. Было странно, как боль и удовольствие смешались. Не ожидала, что сразу захочу больше, а не меньше.

Он улыбнулся, губы тронули уголок моего рта.
— Сказать честно, я мечтал увидеть тебя именно такой — не фильтрованной, не застенчивой.
— Ну, я постаралась, — я покраснела, но смех вышел свободным. — А тебе ничего не было неудобно? Я же могла делать что-то... неправильно.
— Неправильно? — он качнул головой. — Разве что могла бы позволять себе стонать громче. Я серьёзно: твои звуки — лучшее, что слышал.

Я фыркнула:
— Звуки — это ещё ничего. Я, кажется, половину времени цеплялась за простыню, боясь сломать тебе плечо.
— Кстати, плечо живо, — он заглянул на синяк от моих ногтей и гордо показал. — Личный трофей.

Мы хохотнули. Смех утих, вновь наступила тишина. Лёгкая, уютная.

— А чего ты тогда боялся? — спросила я.
— Если честно? Ожидал, что после... ты испугаешься. Закроешься. Или скажешь, что всё вышло не так.
— Я же тебе сразу сказала, что хочу медленно и честно. Ты дал именно это, — плечи расслабились. — Думаю, вчера мы прошли самую сложную часть.

Он кивнул и притянул меня ближе.
— Тогда у меня только один пункт в списке «не понравилось»: — он шепнул в волосы, — что ночь закончилась.
— У ночи такое свойство, — улыбнулась я. — Но у нас ещё будет время.

Мы ещё немного полежали, обсуждая мелкие детали: кто первым перехватил дыхание, чья инициатива сбила ритм смешком, как я дёрнулась, когда он осторожно двинулся глубже и страх мгновенно таял, превращаясь в тепло. Эти крошечные воспоминания собирались, как пазл, делая нашу ночь понятной и целой.

— Пойдём завтракать? — наконец предложила я. — Мне кажется, я могу съесть целую пиццу сама.
— Серьёзно? — приподнял бровь Тимур. — После всего, что случилось, твоё тело просит пиццы?
— Моё тело просит углеводов, — я засмеялась. — А потом... посмотрим, что оно попросит к ужину.

Мы встали. Его рука скользнула к моим пальцам, сплела их с моими. Незаметный жест, но в груди потеплело сильнее, чем от любого «люблю». На столе в кухне шумела кофеварка; день казался обычным, но знали мы оба: привычное больше никогда не будет прежним.
.........

Я успела на вторую пару только чудом: волосы высушены наспех, джинсы надеты ещё тёплыми от батареи. С Тимуром разошлись у метро — он поехал в автомастерскую забрать машину после ТО, я — в колледж.

В маршрутке пришла его аудиозапись:

Тимур (шёпотом, но с улыбкой):
«Ник, у меня до сих пор руки дрожат, когда вспоминаю нашу ночь. Вообще-то я всегда думал, что первый раз — это неловко и страшно. Оказалось — офигенно. Остальное обсудим вечером. Я за тобой заеду?»
В животе сразу вспыхнул огонёк; я нажала на диктофон:

Я (тихо, чтобы не слышали соседи по салону):
«Заезжай. Но, если честно, уже скучаю. Держи руки в тепле, они мне ещё нужны 😉»
Он ответить не успел: телефон провалился в сеть метро.

Аудитория по гражданскому праву гудела, как улей. Эля сразу заметила мой «послесвет».

— Сестра, твой блеск виден с орбиты. Скинешь адрес бутика, где продают такую счастливую кожу? — прошипела она, подталкивая локтем.

Я улыбнулась, покраснев:
— Потом. Лекция начинается.

В середине пары телефон завибрировал в кармане джинсов. Номер не определён. Я игнорировала — преподаватель как раз объяснял, что такое узуфрукт. Но через минуту телефон снова ожил. Ещё через минуту — третий раз. Что-то стукнуло внутри.

Я вышла в коридор и нажала «Принять».

— Алло?
— ...Это Николь? — голос мужской, хриплый, будто после крика.
— Да. С кем я говорю?
— Максим... ваш знакомый... ДТП. Срочно... больница №3 на Ленинградке... Он — в реанимации. Тимур... тоже там был? Он трубку не берёт...

Дальнейшие слова тонули в гуле крови в ушах. Я только услышала: «тяжёлые травмы... без сознания... приезжайте».

— Скажите... Тимур жив? — голос сорвался шёпотом.
— Тимур не пострадал. — щёлкнуло соединение, звонок оборвался.
......
Такси мчало по мокрой мостовой, дворники счищали редкий мартовский снег. В груди — пустота и гул одновременно. Я звонила Тимуру пять раз — абонент вне зоны. Шестой — короткие гудки и сброс. Сердце ушло в пятки.

В приёмном покое пахло хлоркой и металлсодержащим воздухом. Бледный флуоресцентный свет ударил в глаза. За стойкой медсестра:
— Фамилия пациента?
— Максим... (горло сжало) Максим Кольцов.

Секунды тянулись резиновой лентой. Наконец, медсестра подняла глаза:
— Третья хирургия. Но... девочка, приготовься. Там плохо.

Я бежала по коридору, и пятки громыхали так, будто ранили стены. Перед дверью отделения — Тимур. Сутулая спина. Сигарета в пальцах, которых никогда раньше не дрожало. Потухший взгляд в точку на полу.

— Тимур... — голос превратился в шепот.

Он поднял глаза. Красные, пустые.

— Я должен был быть за рулём, — выдавил он. — Но хотел забрать тебя раньше, чтобы успеть к вечеру... Он не пристегнулся, а водитель уснул за рулём. Макс погиб на месте.

Я шагнула ближе — он отступил. Резко, будто я воспоминание, от которого больно.

— Не подходи. — голос сухой, словно рвётся на крик. — Если бы не ты, мы бы ехали вместе, и я, может, тормозил бы...

— Тимур, нет... — слёзы сами потекли. — Ты не виноват...

— ВИНОВАТ! — сорвалось. Эхо прокатилось по коридору, медсестра выглянула из-за стойки. Он прижался ладонью к стене, как к расплавленному металлу, — и шипел, будто обжёгся. — Я поехал к тебе... Я обещал, что заберу его. Сказал, через час буду. И знаешь, куда я ехал? За тобой. За... — голос дрогнул. — Я думал о твоём лице, о том, как ты открываешь рот, когда...

Он осёкся. Смотрел так, будто хотел прорваться сквозь меня и изжить боль.

— Уходи, Ник. Не ищи меня сегодня. Я... не могу дышать.

Он резко развернулся и пошёл по коридору к выходу.

— Тимур! — мой крик был больше всхлипом. Он не обернулся. Лифт закрылся, проглотив его силуэт.
............