нить ариадны
Разве есть что-то более ярким примером искусства, чем момент, застывший во времени навсегда, как насекомое в янтаре: когда твое лицо обращено к картинам в галерее, горы, цветы, портреты, мазки и штрихи смазывают твое собственное лицо (перед), а за спиной, за открытой дверью галереи слышны колеса скейтов, смех парней и ты тут же вспоминаешь их лица - которые только что выбила в своей памяти, входя в галерею. Они уверенны, легки, опасны, сердце сжимается, когда их ноги касаются доски, когда они поднимаются на велосипеде, колеса делают свою работу... А ты стоишь в галерее, воображая истинное искусство. Это не вылизанные натюрморты и затертые лица на портретах, это не опасные парни на колесах, а то и без. Только они вместе. Это ищущие и нашедшие себя парни и девушки в том, от чего сжимается сердце, что не есть искусством, которые застыли в моменте, находясь прямо под входом в картинную галерею. Вот оно - в тебе, переплетение жизни. Когда садишься сию минуту на лавочку, за спиной проносятся скейты, строятся горы краски, а ты вдруг пишешь об этом. Потому что больше не о чем. Потому что у тебя давно закончились слова о важном. Потому что, закончив свою первую книгу три месяца назад ты получаешь отзывы, хорошие на 96%, а слов сказать, что было дальше, нет. В тебе столько историй, столько пустых листов ждет своих слов, но чертова депрессия, чертова неврастения тянет человека в тебе ко дну, ты так отчаянно боишься потерять людей, что только этим и занимаешься, твои ценности крушатся под давлением обстоятельств и невысказанного. Этот ад засасывает в воронку твою жизнь, твои разговоры о суициде уже не просто разговоры, и давно, ты очень серьезно готова сделать это. Сегодня ты не дошла к психологу потому что к нему нереально попасть внезапно, потому что его двери для тебя, для других не открыты. Потому что твой лучший, самый близкий друг вновь едет, точнее возвращается, и внезапно тебя это трогает, хотя ты рада, что он будет наконец счастлив с сыном, а с другой сторон ты только и хочешь уехать с ним, просто уехать, ездить, потому что он обещал.
А Честер Беннингтон не захотел смотреть весь этот мир, музыкант, рокер, отец шестерых детей, тонкий словно... нить. Его чертова Ариадна удушилась в клубке своих красных ниток. Ты не находишь слов для всего этого. Для бывшей подруги, которую обидела, которая неудачно пошутила, неудачно я захотела подружиться с ее другом, которому... это неинтересно. Потому что твоя подруга жизни вдруг поменяла тебя на мудака, который позволил себе говорить в твой адрес, не только твой, такие гадские вещи, что... даже если ты и хочешь дружить с ним, но это слишком. Это слишком, чувак, я не пойду за тем, кто считает нормальным такое говорить тому, на кого не пофиг. Потому что на твою книгу людям не пофиг, потому что любимый автор ее ценит, другие писатели, важнее меня в этом мире. тоже. ценят. А другая важная создательница искусства очень ценит то, что ты ценишь ее искусство. До колик. До дрожи. До истерик. Исступления. Ненависти. Смерти. Любви. Кончиков волос тех, кто так опасно держится за скейт у картинной галереи. Я так давно утратила свою нить, что она кажется чужой. Вместо того, чтобы следовать чертовой нитке, красной, вымоченной в крови, я хочу найти Ариадну и удушить ее, порезать, отобрать у парней скейт и приложить к ее голове. И тут клубок в моих руках - распутываю я его себе или просто собираю нитки, за которыми пришла? Пальцы настолько изрезаны в кровь, что сигнальная лампа в мозгу сияет красным, как гирлянда. Нет, не сияет, гирлянда просто горит адским пламенем. Минотавр давно настиг меня, он убивает меня каждый раз, когда касаюсь себя ножницами, когда царапаю пальцы, бью себя. Я не понимаю больше, никогда не понимала, где та грань, где кончается он и начинаюсь я. Возможно, этой грани нет, она затерлась от того, сколько раз я ходила по ней, а может ее не было - может, грань я сама. В затемненных очках, с блокнотом на коленях, пустым адом в голове и кровавым месивом стеклянных осколков в груди, не попавшая к психологу (помощь? нет, не слышали!), прошедшая галерею и слушающая вместо музыки колеса, должна устроить себе одинокий вечер кино, зайти в книжный, заполнить чем-то желудок, написать так много слов... Я поглощаю Сумскую, ХАТОБ, говорю в страницу мало связанные слова, думаю посвятить этот текст тебе, другу моей бывшей подруги, которому плевать... Я выдохлась, это все не те слова. Или... Я не знаю, менянакрывает. Я должна пойти в издательство, должна уехать, и ехать, и ехать. Или наконец закончить все это - жизнь. До жути вспоминать твои поцелуи. До онемения сжимать ручку в пальцах, до боли давить ею бумагу. До омерзения ненавидеть этот город. И бережно хранить в себе сердце этого города, где примостились ярмарки ручной работы, галереи, скейтеры и музыканты, которые повергли меня в приятный культурный шок, когда спели в метро дурацкую песенку со смехом, перекрикивая академический вокал через дорогу, а вас разделил шум машин.
Пить горький латте без сахара. Я пошла.
23.07.17