Часть первая
Часть первая
Глава 1: Осенний гранит
Тихий шелест листьев был единственным звуком, нарушавшим безмолвие этого места. Ладонь Итана легла на холодный гранит — на суровый символ самой большой потери в его жизни. Под простым камнем с высеченным именем Жанетт покоилось сердце, которое когда-то билось для него одного.
Он поднялся с колен. Даже здесь, в объятиях горькой памяти, его движения оставались выверенными и точными — спасительный порядок в мире, лишённом прежней опоры. Пальцы нашли в кармане зажигалку, чиркнули. Пламя свечи затрепетало на осеннем ветру, осветив рядом букет свежих георгинов — ярких и стойких, точно она сама.
Бабушка.
Она приняла его, когда ему было двенадцать. Его родители, вечные искатели приключений, отправились в морскую экспедицию к Алеутским островам. Их лодку нашли пустой три дня спустя. Тела так и не обнаружили, и лишь семь долгих лет надежды спустя суд официально признал их погибшими. Но для Итана они умерли в тот день, когда перестали приходить их письма.
Жанетт стала его центром, его якорем, его вселенной. Всё своё свободное время, всю свою пенсию, всю свою нерастраченную любовь она вложила во внука. Именно её руки научили его не бояться муки и специй, чувствовать готовность блюда по аромату. Она подарила ему мир, где царили чистота и порядок, где каждая вещь знала своё место, а душа — возможность отдохнуть от хаоса. Минимализм был не просто стилем — он был спасением.
Именно она, неунывающая и полная жизни, привела его в танцевальный клуб, чтобы вытащить из плена тишины. Она говорила, что ритм лечит раны, которых не видно. Пять лет сальса, бачата и меренге владели его телом. Он и его партнёрша даже взяли несколько призов на местных конкурсах. Но с уходом Жанетт танцы стали слишком громким напоминанием о тишине, что воцарилась внутри.
Рядом, свернувшись клубком и положив пушистую голову на лапы, дремала Мишель. Итан звал её Мишей с самого щенячьего возраста, и это имя стало для него самым нежным прозвищем, словно второй кожей. Его большой, лохматый спутник, его молчаливый хранитель. Она была рядом всегда: здесь, иногда на работе, в магазине, в тихие вечера, когда одиночество казалось особенно острым.
Итан присел на корточки, обняв её за шею. Он уткнулся лицом в её тёплую густую шерсть. «Всё от неё, Миша. Всё, что во мне есть хорошего...» — прошептал он, и голос его дрогнул, захлёбываясь от переполнявших чувств.
Собака глубоко вздохнула, словно в знак согласия, и аккуратно положила свою тяжёлую, умную голову ему на колени. Она знала все его тайны, все невысказанные слова. И в тишине кладбища, под мерцание одинокой свечи, она вновь стала его самой преданной и благодарной слушательницей.
Глава 2: Тихая гавань
Итан излучал тихую, уверенную силу. В свои тридцать пять он носил возраст не как бремя, а как идеально сидящий пиджак — с удобством и достоинством. Высокий и стройный, он двигался с природной грацией танцора, даже в простых джинсах и мягком джемпере.
Его лицо, словно высеченное из тёплого тёмного камня, отличалось чёткими скулами и сильным подбородком. Идеально очерченные, полные губы редко трогала улыбка, но когда это случалось, она озаряла всё вокруг редким, драгоценным светом. Но главное — глаза. Глубокие, как омут, карие, они светились тихим умом и неизбывной лёгкой грустью. В них можно было утонуть, в них читалась целая, нерассказанная история.
Его руки, сильные и с длинными пальцами, жили своей жизнью. Они могли с ювелирной точностью выровнять край скатерти, с нежностью расставить горшки с розами в его миниатюрной оранжерее или утонуть в мягкой шерсти верного пса. Эти руки были волшебниками уюта, способными уловить малейшую фальшь — будь то недосоленный соус или неискреннее слово.
Он не искал внимания, но его присутствие ощущалось как нечто само собой разумеющееся — подобно теплу старого камина или незыблемости каменной стены. В его молчаливой сдержанности таилась бездна спокойствия, а в прямом, честном взгляде — обещание тихой гавани для тех, кто осмелится в неё заглянуть. Он не говорил о верности, он ею был. Не декларировал силу, а служил опорой. В этой немой надежности и заключалась его истинная, скромная красота.
Эта внутренняя сила и врождённое чувство прекрасного обрели своё истинное призвание за стенами ресторана «Розовая Дверь». Здесь, в царстве раскалённых плит, благоухающих специй и отточенных движений, Итан преображался. Он был не просто мужчиной в джемпере — он был Мастером. Шеф-поваром, чьи руки творили магию из простых продуктов, превращая обычный ужин в маленькое произведение искусства. На кухне его спокойная грация сменялась стремительной, выверенной до миллиметра энергией. Здесь он был воплощением уверенности в каждом жесте, каждом вздохе, каждой щепотке соли. Его уважали, к его мнению прислушивались, а его блюда стали визитной карточкой заведения.
Даже в самом сердце кулинарного вихря его мысли неизменно тянулись к дому, словно тихий луч света. Он знал, что в этот час по их с Мишей излюбленным тропам — через парк к мерцающей набережной — неспешно шагала женщина. В её глазах играли искорки, а в руке покоился поводок. Он платил не просто за прогулку, а за драгоценное знание: его пушистый комок счастья, его верный, молчаливый друг, не томится в одиночестве, пока он сам зажигает кулинарные звёзды для других. Это было неотъемлемой частью их общего ритуала, краеугольным камнем того безупречного порядка, который он так бережно выстраивал в своей жизни. Ведь забота о любимых не знает пауз.
Глава 3: Обещанный гость
Итан приготовил поминальный ужин и ждал Джеймса. Тот обещал быть ровно в семь, но Итан знал — Джеймс мог забыть, опоздать или вовсе не явиться. За окном медленно сгущались осенние сумерки, окрашивая небо Сиэтла в свинцово-серые тона. В доме пахло запечённой курицей с травами и свежим хлебом — бабушкиными ароматами, которые он бережно воссоздавал годами.
Для проформы Итан набрал его номер, но в ответ услышал лишь монотонные гудки. «Джеймс укатил за город кататься на лошадях со своим новым другом». Итан даже не пытался запомнить имя этого друга: Джеймс менял партнёров как перчатки, и Итан давно перестал следить за их именами.
Он сидел за большим столом, застеленным тёмной скатертью. На нём стояли любимые блюда Жанетт. Пламя единственной свечи отбрасывало трепещущие тени на стену, делая комнату одновременно уютной и бесконечно одинокой. Сам Итан заварил себе облепиховый чай, свой любимый, и его терпкий аромат вился в воздухе тонкой нитью. Для Джеймса же на журнальном столике в красивом металлическом ведре со льдом стояла бутылка шампанского — холодная и ненужная, как и его обещания.
Стрелка часов неумолимо приближалась к восьми, и тиканье казалось неприлично громким в этой тишине. Итан вздохнул, налил себе чай в большую кружку и принялся ужинать в одиночестве. Ломтик хлеба с хрустом подался под ножом, и этот звук одиноко прозвучал в пустом доме.
Глава 4: Ночной визит
Поздний звонок в калитку заставил его вздрогнуть. Сердце ёкнуло — то ли от надежды, то ли от досады. Итан подошёл к калитке. Одним плавным движением он открыл её, мягко отстранив Джеймса и взяв его пальцы, которые тщетно дёргали замок. Прикосновение к его разгорячённой коже кольнуло Итана острой иглой ревности — он знал, что это волнение не от него, а от того, кто уже остался в прошлом. В воздухе витал сладковатый запах дорогих духов Джеймса, смешанный с горьковатой свежестью осенней ночи.
Джеймс наконец поднял голову, растерянно глядя на него. Его глаза, обычно яркие и насмешливые, теперь были наполнены смущением и усталостью, а на щеках играл румянец от холода и пережитого волнения.
— Прости... Я... не знаю, почему не смог с первого раза открыть этот чёртов замок... — пробормотал он, его голос уже успокаивался, становясь тише и мягче, словно ища опоры в непоколебимом спокойствии Итана.
Итан молча забрал у него чемодан, почувствовав его неестественную тяжесть — очередная жизнь, упакованная в спешке. Он снял с плеча сумку с документами и косметикой, и его пальцы на мгновение задержались на мягкой коже ремня, впитывая запах чужого пространства, от которого сердце сжалось. Поддерживая Джеймса под локоть, он завёл его в дом, в тепло и свет, где уже ждал забытый ужин и тихое ожидание, длиною в годы.
Джеймс с шумом упал на диван, и от его тяжёлого вздоха, казалось, содрогнулся весь воздух в комнате. Пахло осенней сыростью, принесённой с ним, и горьковатой пылью разочарования. Миша, дремавшая там же, недовольно спрыгнула и подошла к Джеймсу, тычась холодным носом в его ладонь. Тот вздохнул и потрепал её по макушке, и в его жесте была такая усталая нежность, что у Итана сжалось сердце.
— Прости, дорогая, я не хотел тебя беспокоить, — прошептал он, и голос его дрогнул, выдавая всю накопившуюся усталость.
Увидев, что Миша успокоилась и радостно завиляла хвостом, Джеймс устало взглянул на Итана. Его глаза, обычно яркие и насмешливые, сейчас были тусклыми и потерянными.
— Итан, я чёртовски устал... Этот Джек... будь он неладен... Представляешь, — Джеймс закатил глаза к потолку, и в его позе читалось отчаяние, прикрытое театральностью, — он... он начал приставать ко мне на следующий день! О Боже! — Он театрально вскинул руки кверху, и его пальцы дрожали. — Когда это закончится? Когда кому-то будет нужна моя душа, моё сердце, а не моё тело? И да! Я понимаю, что я прекрасен, но ты же знаешь...
Джеймс перевёл взгляд на Итана, который уже достал чистое пушистое полотенце и домашнюю одежду. Итан терпеливо ждал, когда Джеймс закончит эту из раза в раз повторяющуюся сцену, разыгрываемую после каждого неудачного свидания. В его молчании была не упрёк, а тихая грусть — ведь он-то знал, что готов отдать всё за эту душу, за это сердце, которое Джеймс так яростно искал вовне.
«Я знаю,» — тихо произнёс Итан, и его голос прозвучал как мягкое одеяло, наброшенное на оголённые нервы. — «Я знаю всё. Ты ищешь того, кто "украсит твою серую жизнь красками любви и чистыми помыслами о семье, и сделает тебе предложение..."» Он процитировал Джеймса, чьи монологи всегда заканчивались именно этими словами, и в воздухе повисла знакомая горечь — горечь от того, что эти слова никогда не были обращены к нему.
«Джеймс, иди в душ. Я разогрею ужин, а ты расскажешь мне, что случилось с твоим свитером.» Итан не стал напоминать Джеймсу о годовщине кончины бабушки и о том, что тот обещал быть к семи. Вместо этого он протянул ему полотенце — тёплое, пушистое, пахнущее свежестью и домом, предлагая не уют слов, а молчаливую практичную заботу, которая была единственным языком, на котором он позволял себе говорить о своих чувствах.
Глава 5: Ритуалы прощения
Через сорок пять минут Джеймс наконец вышел из душа, окутанный облаком пара и нежным ароматом дорогого геля. Его волосы, ещё влажные, тёмные от воды, прядями обрамляли лицо, а на плечи был небрежно накинут объёмный халат. Джеймс обожал, когда его пышные кудри высыхали сами по себе, без помощи фена, становясь в такие моменты особенно мягкими и податливыми.
На лице Джеймса была маска, и по нежному аромату розы, его любимого цветка, Итан безошибочно узнал её — этот запах всегда напоминал ему о Джеймсе.
Итан уже дважды разогревал курицу с картошкой. Увидев Джеймса с маской, он лишь беззвучно вздохнул и снова отправил блюдо в микроволновку. «Маска — это ещё пятнадцать минут ожидания». Он молча наблюдал, как Джеймс стоял у зеркала, рассеянно разглядывая своё отражение, и в груди снова сжалось знакомое чувство — смесь бесконечного терпения и тихой грусти.
Вдруг взгляд Джеймса упал на портрет Жанетт и рядом с ним — на зажжённую свечу. Из его груди вырвался тихий, сдавленный стон, и он машинально снял маску, оставив на коже бледный след. Подойдя к Итану, Джеймс взял его руку и приложил к своему сердцу, и под пальцами Итана учащённо билось живое, трепетное беспокойство.
«Дорогой, прости... прости меня. Я забыл! Всё забыл. Жанетт... Боже. Она была святой женщиной». Джеймс искренне и нежно любил Жанетт при её жизни. Сейчас в его словах не было ни капли притворства — только природная, неприкрытая вина, проступающая в блеске его глаз. Джеймс всегда был эмоционален, иногда добавляя в свои чувства нотку актёрства, но сейчас он чувствовал вину и признавал её всей душой.
«Ты был на кладбище?» — спросил Джеймс, садясь за стол и отказываясь от маски, его голос звучал приглушённо и искренне.
«Да», — спокойно ответил Итан, и в этом коротком слове была целая вселенная пережитой тишины и памяти. «Убрал мусор, поменял цветы... всё как обычно». Итан тем временем достал разогретое блюдо и, обернувшись, держал его в руках, и тепло от тарелки согревало его ладони. «И да! Я купил цветы и от тебя».
Итан поставил дымящееся, ароматное блюдо на стол. Затем он бесшумно открыл бутылку шампанского и налил Джеймсу в бокал, и золотистые пузырьки весело заиграли в хрустале. Джеймс глубоко вдохнул, ощущая приятный запах еды и сладковатый аромат вина.
«Как же хорошо дома», — произнёс он почти беззвучно и с удовольствием принялся за ужин, запивая его охлаждённым шампанским. И на мгновение в доме воцарились мир и тихое понимание, хрупкое, как стекло бокала.
Глава 6: Разорванный свитер
«Почему у тебя порван свитер? Что случилось?» — Итан, дождавшись, пока Джеймс насытится, поставил перед ним чашку ароматного кофе с лимоном, как тот любил. Пар поднимался тонкой струйкой, растворяясь в напряжённой тишине между ними.
«Он хотел меня, и...» — Джеймс вдруг смутился, его пальцы нервно обвились вокруг тёплой чашки. — «Мы подрались. Джек схватил меня за свитер, а я, кажется, сломал ему нос». Джеймс удовлетворённо кивнул, но в его глазах, помимо мимолётного торжества, плескалась испуганная дрожь. «Да! Надеюсь, сломал, и он надолго запомнит наше свидание».
Итан знал, что Джеймс умеет постоять за себя, но всё равно беспокоился. Тихий страх сжал его сердце ледяными пальцами — ведь завтра мог найтись тот, кто окажется сильнее. Джеймс был хрупким, и ему пока везло: в поисках принца ему попадались в основном приличные парни. Но Итан видел, как его собственные пальцы непроизвольно сжались в кулаки при мысли о том, что кто-то мог причинить боль этому нелепому, прекрасному созданию.
«Я прогуляюсь с Мишей, а ты ложись спать», — нежно обратился Итан к Джеймсу, и его голос прозвучал как приглушённый аккорд в ночной тишине. — «Я тебе всё постелил». В воздухе повисли невысказанные слова, смешавшись с ароматом шампанского и ночной прохладой.
Джеймс подошёл к Итану так близко, что его мягкие, только что высохшие локоны шёлком коснулись щеки. Они были одного роста, но Итан казался крупнее, надёжнее, как утёс, о который разбиваются все волны. От этого лёгкого, почти невесомого прикосновения тело Итана охватила знакомая смесь тоски, желания и возбуждения — горький коктейль, который он научился носить в себе молча. Он машинально отступил на шаг, пытаясь прервать эту сладкую, изматывающую пытку. Но Джеймс воспринял это иначе и снова приблизился, нарушая и без того хрупкую дистанцию. Итану ничего не оставалось, как осторожно, почти с благоговением, рукой убрать мягкие локоны Джеймса, чтобы они не касались его кожи и не разжигали огонь, который он так тщательно тушил годами.
«Ты уверен, что мне не нужно идти с вами?» — Джеймс ласково смотрел на Итана, в его красивые, бездонные глаза, в которых отражался весь свет ночи. Джеймс любил эту красоту, этот глубокий взгляд, в котором он мог утонуть, как в тёплом море, но у него никогда не возникало желания оставаться на его дне — на то были свои причины, страхи и барьеры, которые он сам воздвиг между ними.
— Уверен! Ложись и отдыхай. Мы скоро вернёмся.
Итан взял ключи и позвал Мишу. Они вышли из калитки и погрузились в объятия тихой ночи. Воздух был прохладен и свеж, словно сама тьма дышала покоем. Фонари отбрасывали на асфальт длинные, таинственные тени, а их шаги отдавались глухим эхом в безмолвии спящего города.
Миша шла рядом, её пушистое плечо изредка касалось его ноги. Она посматривала на Итана умными, понимающими глазами, словно чувствовала всю бурю чувств, что бушевала в его груди. Она знала — знала каждую трещинку на его сердце, каждую невысказанную мысль, что жгла ему душу.
Глава 7: Кофе с молоком
Джеймс появился в его жизни целую вечность назад. Они познакомились на одной из шумных вечеринок семь лет назад. Итан был там со своей девушкой Беллой, но всё его внимание внезапно приковал к себе этот улыбчивый парень с глазами цвета летнего неба. Джеймс понравился ему сразу — необъяснимо, непреодолимо, как первая весенняя гроза.
У них вдруг нашлись общие темы, и вскоре они уселись в углу на диван, утонув в весёлой, бессмысленной болтовне. Итан уже не помнил, о чём был тот разговор, но навсегда запомнил ощущение — лёгкости, тепла и странной, щемящей радости.
— Эй, кофе с молоком! — кто-то из ребят крикнул им в шутку, и смех прокатился по комнате.
Итан был темнокожим парнем, а Джеймс напротив обладал кожей белой, как свежее молоко. Этот контраст был прекрасен — два мира, два оттенка, сошедшиеся в одном пространстве, словно две половинки одного целого.
Впоследствии, когда они стали неразлучными друзьями, их так и называли — «Кофе с молоком». Даже родители Джеймса, строгие и сдержанные, с лёгкой улыбкой обращались к ним именно так.
И теперь, идя по спящей улице с верной Мишей у ноги, Итан чувствовал ту же смесь нежности и боли — сладкий вкус давней шутки, что стала смыслом всей его жизни.
Глава 8: Соседи
Два года назад Джеймс купил дом по соседству с Итаном. Их участки разделял общий забор, ставший немым свидетелем немых надежд. Однако в течение года так получилось, что Джеймс переехал к Итану, забрав с собой вещи и комнатные растения, словно принеся в его дом частицу своего непостоянного мира. Его дом они планировали сдавать, но найти время для этого никак не удавалось: Итан был поглощён работой, а Джеймс постоянно находился в поисках принца — того самого, что всё никак не являлся. Джеймс лишь изредка заглядывал в свой старый дом, чтобы проветрить комнаты и вытереть пыль, оставляя за собой запах одиночества и чужих духов.
Родители Джеймса, жившие в Нью-Йорке, владели сетью элитных отелей. Они ежемесячно выделяли Джеймсу щедрое пособие, часть которого он с лёгкой небрежностью отдавал Итану — не как плату, а как жест доверия, что лишь подчёркивало болезненную близость их жизней.
Итан давно и глубоко любил Джеймса, ещё до того, как тот поселился рядом. Он тайно надеялся, что совместное проживание поможет ему завоевать сердце Джеймса не только как друга. Но время шло, а их отношения оставались неизменными — прозрачными, как стекло, и такими же холодными для одного из них. Джеймс видел в Итане лишь друга, брата, родственную душу — не более. Итан же с каждым днём влюблялся всё сильнее, и его чувства становились очевидны при любом приближении или прикосновении Джеймса — в сжатых кулаках, в затаённом дыхании, в молчаливом взгляде, полном обречённой нежности. Но, к сожалению, Джеймс этого не замечал. Он был слишком занят поисками счастья там, где оно уже давно жило — под одной с ним крышей.
Итан замер, подняв взгляд к небу, где между редких облаков мерцали одинокие звёзды. Ночной воздух был холодным и чистым, он обжигал лёгкие, но не мог охладить жар в груди. «Если в жизни Джеймса появится кто-то другой, я больше не буду ждать. Я найду своё счастье,» — прошептал он, обращаясь к безмолвным свидетельницам-звёздам.
В его шёпоте смешались усталая решимость и последняя надежда — тонюсенькая ниточка веры в то, что Джеймс всё же увидит, поймёт, обернётся. Но клятва уже была дана, вырвана из самой глубины уставшего сердца. И луна, застывшая в ледяной вышине, безмолвно приняла её, став хранительницей ещё одной несбыточной мечты.
Тишину нарушало лишь тяжёлое, ровное дыхание Миши, прижавшейся к его ноге. Она смотрела на хозяина тёмными, понимающими глазами, словно знала, что он только что отпустил частицу своей бесконечной верности.
Глава 9: Неожиданная свобода
Утром Итан получил сообщение от директора ресторана: кухню ждал ремонт из-за проблем с проводкой, а весь персонал отправлялся в десятидневный оплачиваемый отпуск. В тот же миг на счет Итана поступила внушительная сумма, но звонок уведомления прозвучал глухо, словно в вакууме.
Итан опустился на диван, ощущая, как под ногами уходит привычная опора — распорядок, график, спасительная рутина. Миша тут же положила голову ему на колени, тычась холодным носом в его ладонь. Он запустил пальцы в её шёлковую шерсть, пытаясь ощутить радость от внезапной свободы. Но вместо этого его охватила тихая, но навязчивая тревога: теперь он будет дома, постоянно на виду у Джеймса. Целых десять дней. Десять дней, в течение которых он станет свидетелем каждого звонка, каждой улыбки, адресованной кому-то другому.
На работе Итану было легче. Там, среди жара плит и звонкой посуды, он мог забыться. Там он не слышал томных разговоров Джеймса с поклонниками, не видел, как тот тщательно выбирает одежду для свиданий. Работа была его убежищем, каменной стеной, спасающей от боли, что обжигала сердце, словно раскалённый прут, всякий раз, когда Джеймс произносил «он такой замечательный».
С другой стороны, появилось время заняться домом Джеймса: наконец-то можно было сдать его в аренду и привести в порядок двор, где уже золотились первые опавшие листья. Зима приближалась, и эти дела требовали внимания. Обычно Итан занимался ими по вечерам, при свете фонаря, торопясь и стараясь не шуметь. Теперь же, благодаря этой неожиданной — и такой горькой — удаче, у него было время. Время, которое тянулось, как густой мёд, и было полно его невысказанных мыслей.
Глава 10: Шёлковый пеньюар
Послышался звук шлёпающих босых ног Джеймса по деревянному полу. Не успел Итан крикнуть, что он дома, как дверь распахнулась.
В дверях появился Джеймс. Как и предполагал Итан, на нём был лишь шёлковый пеньюар без застёжек, который едва прикрывал его тело. Мягкая ткань обрисовывала каждую линию, каждую тень, играя на свету перламутровыми переливами.
Итан замер. Воздух вырвался из его лёгких одним тихим свистом. Кровь ударила в голову, оглушая, сжимая виски стальным обручем. Он не мог пошевелиться, не мог произнести ни слова — только смотреть, как шёлк колышется в такт дыханию, обнажая то гладкую кожу бедра, то изгиб ключицы.
В комнате повисло напряжённое молчание, разряженное лишь тиканьем часов. Итан чувствовал, как по его спине бегут мурашки, а пальцы непроизвольно впиваются в ткань дивана. Он пытался отвести взгляд, но был парализован — красота Джеймса, такая небрежная и естественная, пригвоздила его к месту сладкой, мучительной гвоздью.
Он видел всё. И не мог ничего с собой поделать.
Джеймс, не ожидавший того, что Итан дома, немедленно запахнулся и растерянно спросил: «Почему ты дома?» — он хлопал ресницами и ничего не понимал. Джеймс был уверен, что он один.
Итан, который уже пришёл в себя встал и повернувшись спиной к Джеймсу, пробормотал: «Неожиданный отпуск. Прости, я не успел тебе крикнуть».
Джеймс уже наспех одев на себя домашнюю одежду, подходил к Итану. «Всё хорошо, я уже одет», — его голос прозвучал мягко, почти виновато. Он привычно тронул Итана за плечо, но вдруг пальцы его ощутили, как мышцы под тканью стали каменными, напряглись до дрожи.
«Что-то случилось?» — тревога заструилась в голосе Джеймса. Он взял Итана за локоть, пытаясь мягко повернуть его к себе, чтобы увидеть глаза, — но Итан вдруг резко, почти отчаянно, убрал его руку.
Без единого слова, схватив первую попавшуюся куртку, Итан выскочил во двор. Осенний воздух ударил в лицо ледяным уколом. Он прислонился спиной к холодной стене дома, закрыв глаза, и стал жадно, с хрипом, хватать ртом воздух, словно тонущий. Сердце колотилось так бешено, что отдавалось в висках глухим боем.
Он опустил руку к паху, чувствуя жгучий стыд и яростный пульс желания, которое отказывалось подчиняться разуму. «Не сейчас. Только не сейчас...» — пронеслось в голове. Он знал — нельзя возвращаться в дом, пока эта буря внутри не утихнет.
Слепым движением Итан схватил большую метлу и начал подметать дорожки от листьев. Но делал это механически, почти невидящим взглядом. Внутри всё горело. Каждый взмах метлы был попыткой смести прочь не листья, а образ — шёлк, скользящий по коже, тень ключицы, беззащитную близость, что навсегда останется его самой сладкой пыткой.
Глава 11: Неправильные выводы
Джеймс сидел за столом, и минут пять его рука механически мешала ложкой в чашке, где не было ни крупинки сахара. Он забыл его положить, погружённый в тяжёлые, вихреобразные мысли. Его взгляд был устремлён в глубь чашки, но видел он не кофе, а лишь собственную растерянность.
«Что случилось... почему такое напряжение? Это из-за моего присутствия?» — эти вопросы жужжали в его голове, как назойливые пчелы. Он чувствовал ледяную стену, возникшую между ними, и его сердце сжималось от непонятной, но пронзительной тревоги.
«Чёрт, я же и правда, когда нагло переехал к Итану... я же даже не спросил у него. Наверное, я перешёл все границы». Мысль об этом упала, как камень, в тишину его души, поднимая волны вины и сожаления. Он вспомнил, как легко, почти игриво, внёс свои вещи в дом Итана, как будто так и должно было быть. Теперь это казалось ему чудовищной бестактностью.
«Хорошо, что я не сдал дом. Сегодня поговорю с Итаном и перееду обратно». Решение созрело внезапно, холодное и безрадостное. Грусть навалилась на Джеймса тяжёлым, влажным покрывалом, окутав его с головой. Он чувствовал, как по его щекам бегут предательские слёзы, но он даже не пытался их смахнуть.
Он нуждался в Итане, как в воздухе, как в самом родном человеке. Его присутствие было тем якорем, который удерживал Джеймса в равновесии в этом хаотичном мире. Но увы, Джеймс не мог позволить себе большего. Горькая правда резала его изнутри: «Итан натурал, а он, Джеймс, он особенный». Эта разница, непреодолимая и жестокая, разрывала его сердце на куски, оставляя после себя лишь тихое, безнадёжное опустошение.
Глава 12: Попытка побега
Через час Итан вернулся, стараясь казаться спокойным, будто ничего и не произошло. Он вошёл, слегка притопывая ботинками, чтобы заглушить тишину, и подошёл к Джеймсу. «Ты голодный? Давай что-то поедим? Я приготовлю твои любимые бризоли и салат из помидоров и сыра». Его голос звучал нарочито буднично, но внутри всё ещё колотилось — образ полуодетого Джеймса не отпускал, как навязчивая мелодия.
Джеймс сидел в кресле, погружённый в свои тяжёлые мысли, и вдруг, неожиданно даже для себя, предложил: «Итан, раз ты дома... давай возьмём Мишу и пойдём на пикник, к реке? Ты приготовь еду, а я соберу вещи». Это была попытка сбежать — от напряжённости, от неловкости, от самого себя.
Джеймс легко поднялся с кресла, словно сбросив груз раздумий, и направился собирать вещи. А Итан... Итан от неожиданности такого внезапного, почти интимного предложения чуть не потерял равновесие. Его качнуло вперёд, он едва успел схватиться за край стола, чувствуя, как подкашиваются ноги. Сердце застучало чаще — не от страха, а от щемящей надежды. Пикник. Наедине. У реки. Там, где он обычно скрывался от боли, теперь они могли оказаться вместе.
Воздух в комнате снова стал густым и звонким, наполненным невысказанным ожиданием.
Глава 13: У реки
Солнце уже клонилось к вершинам деревьев, когда они нашли идеальное место на берегу реки — пологий зелёный склон, утопающий в цветах, с видом на бесконечную водную гладь. Воздух был напоён запахом свежескошенной травы, речной прохлады и далёких дождей.
Итан расстелил плед, а Джеймс с радостной неловкостью принялся раскладывать еду. Запах горячих бризолей с травами смешивался с ароматом свежих помидоров и сыра — это пахло домом, счастьем и чем-то таким большим, что не имело названия.
Миша носилась по поляне, пытаясь поймать пастью летающую тарелку, которую они по очереди бросали. Её радостный лай и неповоротливые прыжки заставляли их смеяться до слёз. Особенно Джеймса — он смеялся так заразительно и беспечно, что Итан ловил себя на мысли: ради этого звука он готов на всё.
— Смотри, смотри, она же почти поймала! — кричал Джеймс, хлопая в ладоши, когда тарелка едва ускользала от Мишиной пасти.
Итан смотрел на него — на его сияющие глаза, на белокурые пряди, прилипшие ко лбу от смеха, — и чувствовал, как в груди тает лёд. В этот момент не было ни боли, ни ревности, ни страха. Была только эта река, это небо, этот смех и щемящее чувство полного, абсолютного умиротворения.
Они ели, болтали о пустяках, бросали палку Мише и просто молчали, глядя, как вода уносит вдаль последние солнечные блики.
А потом наступила ночь. Тихо, без суеты. Небо превратилось в бархатный полог, усыпанный миллионами алмазных звёзд. Они лежали на одном пледе, укутавшись в другой плед, и молча смотрели вверх. Даже Миша притихла, уложив голову на лапы.
— Спасибо, — тихо сказал Джеймс, глядя в звёзды. — Это был идеальный день.
— Спасибо тебе, — так же тихо ответил Итан. — За идею.
Они вернулись домой усталые, пахнущие дымом костра и счастьем. В прихожей, под мягким светом лампы, они на мгновение задержались.
— Спокойной ночи, Итан. — Спокойной ночи, Джеймс.
Двери их комнат закрылись почти одновременно. Итан прислонился к своей, слушая, как в соседней комнате двигается Джеймс. В доме пахло яблоками, счастьем и тихой, светлой грустью — будто что-то очень важное случилось, но так и осталось неназванным.
Но сегодня это было не больно. Сегодня это было как те далёкие звёзды — красиво, недосягаемо и бесконечно мирно.
Глава 14: День простых радостей
Утро началось не с тревоги, а с мягкого солнечного света, пробивающегося сквозь шторы, и лёгкого запаха кофе, который Итан уже успел сварить. Они проснулись почти одновременно, в отличном настроении, будто вчерашний пикник подарил им не только отдых, но и обновление.
Вместе приготовили завтрак — Джеймс нарезал фрукты для салата, а Итан жарил яичницу с ветчиной, изредка подправляя её лопаткой. Кухня наполнилась тёплыми ароматами, смехом и лёгкой болтовнёй. Даже Миша виляла хвостом у ног, чувствуя атмосферу единения.
Потом весь день они убирали двор — сгребали опавшие листья, подстригали последние осенние цветы, готовили сад к зиме. Миша «помогала» им — бегала за граблями, таскала палки и валялась на кучах листьев, заставляя их смеяться.
Итан работал молча, но с лёгкой улыбкой, а Джеймс то и дело шутил, напевал что-то под нос и украдкой наблюдал за тем, как мышцы Итана напрягаются под тонкой тканью футболки. Он ловил себя на мысли, как ему нравится эта картина — их общий дом, их общее дело, их тихая слаженность.
Вечером, уставшие, но довольные, они устроились на диване под мягким пледом. Включили какой-то старый добрый фильм — неважно какой, главное — что вместе. Миша улеглась у их ног, тяжело вздыхая после насыщенного дня.
В какой-то момент Джеймс, смеясь над шуткой с экрана, нечаянно коснулся руки Итана. Его пальцы на мгновение задержались на тёплой коже — и тут же отдернулись, будто обожжённые. Но внутри Джеймса что-то ёкнуло — тихо, но ярко.
Он почувствовал тепло. Не просто физическое, а глубинное, спокойное, как уют домашнего очага. И в голове пронеслась мысль: «Как же тут хорошо. Как... правильно».
Он не анализировал это.
Не спрашивал себя, почему именно с Итаном ему так легко дышится. Он просто позволил себе утонуть в этом ощущении — ощущении дома, которое шло не от стен, а от человека рядом.
Итан ничего не сказал. Только чуть повернул голову, и его взгляд на секунду задержался на Джеймсе — тёплый, спокойный, безмолвный.
А потом они снова уткнулись в экран, два тёплых друга, разделяющие один плед, один вечер и одно немое, но такое важное понимание — что бы ни случилось, здесь и сейчас — совершенно.
Глава 15: Ревность в ритме сальсы
Следующий день они начали с поездки на машине Итана в большой магазин за городом. Вишнёвый внедорожник мчался по шоссе под ритмичную музыку, а они болтали о пустяках, изредка переглядываясь с лёгкими улыбками. Джеймс любил эти моменты — когда мир сужался до салона машины, до них двоих и до чувства полной свободы.
Вечером, уже дома, Итан неожиданно предложил: «А не сходить ли нам в тот бар, с латинской музыкой? Ты давно хотел послушать живую сальсу».
Сердце Джеймса ёкнуло от приятного удивления. Он всегда обожал такие спонтанные идеи.
В баре царила тёплая, оживлённая атмосфера. Горели свечи, звучала страстная музыка, а воздух пах кофе, кожей и сладкими коктейлями. Итан усадил Джеймса за столик у небольшой сцены и направился к барной стойке.
«Кофе для меня и бокал шампанского для того красавца у сцены», — сказал он барменше с лёгкой улыбкой.
Та вспыхнула, узнав его, и игриво подмигнула: «Как всегда, работаешь без выходных, даже в гостях? Или уже хочешь к нам на кухню?» — Она рассмеялась и невольно коснулась его руки, поправляя полотенце. Её тёмные волосы скользнули по его запястью, лёгкие как шёлк.
Джеймс, наблюдавший за ними, почувствовал внезапный укол ревности — острый и неожиданный. Он видел, как она смеётся, как касается его, как её глаза горят интересом... И что-то сжалось у него внутри, холодное и неприятное.
Но вскоре Итан вернулся с напитками, и музыка заиграла громче — живая, зажигательная, не оставляющая места для грусти.
«Пошли», — вдруг сказал Итан, протягивая Джеймсу руку. «Вспомним молодость».
И они вышли на танцпол. Сначала Джеймс смущался, но потом ритм и энергия Итана увлекли его. Они танцевали — смеясь, импровизируя, забыв обо всём на свете. В движениях Итана была та же сила и грация, что и во всём, что он делал, а Джеймс чувствовал себя лёгким, свободным и безумно счастливым.
В какой-то момент он поймал себя на мысли: «Как же хорошо... именно с ним». И тут же, будто тенью, набежала лёгкая грусть — ведь это всего лишь танец. Всего лишь один вечер.
Но когда их взгляды встречались в полумраке зала, грусть таяла, уступая место чистой, сияющей радости — такой хрупкой и такой настоящей.
Глава 16: Немая сцена
Они вернулись домой поздно, всё ещё находясь под воздействием музыки, ритма и лёгкого головокружения от танцев. Тишина дома показалась особенно гулкой после шума бара. Итан налил им обоим по стакану воды, и они стояли на кухне, словно не решаясь разойтись, боясь разбить хрупкую магию вечера.
Джеймс прислонился к столешнице, не решаясь смотреть на Итана. «Знаешь, Итан...» — он начал неуверенно, играя краем стакана. «Я недавно думал... что, возможно, мне стоит переехать обратно. В свой дом».
Воздух словно выкачали из комнаты. Итан почувствовал, как земля уходит из-под ног. Внутри всё сжалось в ледяной комок страха — страха потерять его, лишиться этого света, этого присутствия, которое стало воздухом для него.
«Нет,» — его голос прозвучал тише, чем он хотел, почти шёпотом, но твёрдо. Он сделал шаг вперёд. «Нет, Джеймс. Не уходи. Пожалуйста».
Он мягко, но с мольбой, положил руку на его плечо. «Я... я так рад, что ты здесь. Ты — мой лучший друг. Ты...» — он запнулся, подбирая слова, которые были бы безопасны, — «ты родной для меня человек. Я не хочу терять это».
Сердце Джеймса упало. «Родной человек». «Лучший друг». Эти слова прозвучали как приговор. Они очертили границу, которую, как ему теперь казалось, Итан никогда не переступит. Он кивнул, стараясь скрыть дрожь в уголках губ. «Да, конечно. Я тоже... ценю тебя. Просто я подумал, что, может, я тебе мешаю».
«Ты никогда не мешаешь,» — тут же ответил Итан. «Никогда».
Они ненадолго замолчали. Джеймс смотрел в пол, чувствуя, как по его душе разливается горькая, холодная волна понимания: «Он никогда не сможет полюбить меня. Для него я — брат. И это всё».
А Итан смотрел на него и думал о том, что это был идеальный момент. Момент, чтобы сказать правду. Чтобы рискнуть всем. Но его сковал страх — слепой, животный, иррациональный.
Он никогда не был с парнем. Он не знал этих правил, этих негласных законов притяжения между мужчинами. Всё, что он чувствовал к Джеймсу, было для него неизвестной территорией — неизведанной землёй, полной и красоты, и ужаса. Он боялся сделать неверный шаг, сказать не то слово, разрушить всё своим незнанием. Его любовь была такой огромной, что этот страх парализовал.
«Ладно,» — тихо сказал Джеймс, ставя стакан в раковину. «Пойду, пожалуй, спать. Спокойной ночи, Итан».
«Спокойной ночи,» — так же тихо ответил Итан, чувствуя, как между ними вырастает невидимая, но прочная стена из всего неназванного и недосказанного.
Они разошлись по своим комнатам, унося с собой тяжесть невысказанных признаний и тихую грусть от того, что идеальный вечер закончился так несовершенно.
Глава 17: Побег
Утро началось с тихой, почти церемонной подготовки. Итан, вернувшись с прогулки с Мишей, двигался по кухне как тень — стараясь не греметь посудой, не разбить хрупкую тишину, что повисла между ними после вчерашних невысказанных слов. Воздух наполнился ароматом свежеиспечённых круассанов и кофе — его молчаливым извинением и просьбой остаться. Приготовив завтрак Итан уехал по делам.
Джеймс не спал. Он лежал с открытыми глазами, слушая каждый звук за дверью. Слышал, как скрипнет пол под его ногами, как шипит масло на сковороде, как аккуратно прикрывается дверь. Сердце сжималось от этой заботы, которая вдруг стала казаться неподъёмной тяжестью.
Он встал, умылся почти машинально, и вода показалась ему невыносимо холодной. Пальцы сами набрали знакомый номер. — Мама, я приеду к вам на пару дней? — голос его звучал ровно, но где-то внутри всё замирало, просило помощи.
— Что-то случилось с Итаном? Вы поссорились? — материнский голос стал мгновенно тревожным, мягким, как тёплое одеяло.
— Нет, мама, мы не ссорились, — он закрыл глаза, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Но мне нужно уехать. И как можно скорее.
Он положил трубку, и в памяти всплыл обжигающий кадр: улыбчивая барменша, её уверенное движение, и — самое больное — как её тёмные волосы коснулись руки Итана. Лёгкое, случайное прикосновение, которое отозвалось в нём пустотой и холодом.
Он медленно поел, почти не чувствуя вкуса. Собрал вещи в тот самый сиреневый чемодан — быстро, будто убегая от самого себя. И сел ждать Итана, глядя в окно на пустой двор. Внутри была лишь тихая, усталая тяжесть — будто что-то важное и прекрасное подошло к концу, так и не успев начаться.
Глава 18: Материнское сердце
Когда трубка в руке замолкла, оставив после себя лишь прерывистый гудок. Мать Джеймса, Элеонор, медленно опустила свой безупречный смартфон на полированную столешницу из итальянского мрамора.
Её взгляд, обычно такой уверенный и собранный, стал рассеянным. Он утонул в идеальной глади встроенной техники на просторной, сияющей кухне их пентхауса на Манхэттене, откуда открывался панорамный вид на шумный город.
Она одна знала. Семья давно приняла ориентацию Джеймса — для них это не было секретом или трагедией. Но лишь она одна видела главную тайну: что его сердце уже семь лет безраздельно принадлежит именно Итану.
Она помнила, как они познакомились — два взрослых, сложившихся мужчины. И с самого начала она видела, как светился её сын, говоря об этом спокойном, надёжном друге. Она видела эту любовь в каждом его взгляде, в каждой шутке, в той неуловимой перемене, что происходила с Джеймсом, когда Итан был рядом.
Итан — натурал. Эта мысль была тяжёлым, неоспоримым камнем на её материнском сердце. Она понимала, что её сын добровольно заключил себя в тюрьму надежды без ключа.
Как помочь? Подтолкнуть? Рискнуть и всё рассказать? Но она дала слово не вмешиваться. Она могла лишь наблюдать со стороны, с болью глядя, как два этих человека кружат друг вокруг друга, словно планеты, обречённые на вечную гравитацию, но неспособные сблизиться.
И теперь, после этого звонка, полного замаскированной боли, её собственная беспомощность показалась ей особенно горькой. Она стояла в центре роскошной кухни, среди блеска и достатка, который мог купить что угодно, кроме единственного, что было нужно её сыну — счастья с тем, кого он любил.
Глава 19: Разбитые надежды
Итан приехал через час, и его сердце, ещё не остывшее от утренней надежды, остановилось на пороге. Он увидел Джеймса — безупречного, элегантного, словно сошедшего с глянцевых страниц, — и собранный сиреневый чемодан у двери. Воздух в прихожей стал густым и тяжёлым, как свинец.
Он смотрел на Джеймса, не в силах выговорить ни слова. В кармане его куртки лежали два билета в кино — на тот самый фильм, о котором Джеймс говорил с восторгом на пикнике. А в баре, который обожал Джеймс, уже был заказан столик на двоих — с видом на вечерний город и бокалом шампанского, который должен был стать началом его признания. Итан решил рискнуть.
— Я уезжаю... эээ... — голос Джеймса прозвучал неестественно бодро, вырываясь сквозь напряжение. — В общем, я не помню место, но, представляешь, мой новый знакомый Кевин из... ой, не важно, я ещё не выучил. Зовёт меня на двухдневную прогулку по озёрному краю в Новой Англии. — Он произнёс это с натянутой лёгкостью, избегая взгляда Итана. — А вдруг это он? Мой принц?
Он сделал паузу, словно ожидая ответа, но тут же поспешил дальше, не дав Итану опомниться: — Ты же рад за меня?
Итан стоял, будто парализованный. Внутри всё замерло. Он видел нервную дрожь в руках Джеймса, чувствовал фальшь в его голосе, но не мог найти слов — они застряли в горле колючим комом.
— О! Прости, приехало такси, и мне нужно бежать! — Джеймс стремительно наклонился, поцеловал Мишу в мокрый нос, схватил чемодан и выбежал за дверь, не оглядываясь.
Дверь захлопнулась, и в доме воцарилась оглушительная тишина. Итан остался стоять на том же месте, один, в пустоте, которая вдруг заполнила каждый уголок.
Его мир рухнул.
Билеты в кино жгли карман. Заказанный стол теперь будет пустовать. Все те слова, что он так тщательно подбирал, так боялся и так надеялся произнести, теперь растворились в горьком осадке на дне души.
Счастье, такое зыбкое и такое желанное, закончилось, так и не успев начаться. А в груди осталась лишь ледяная пустота и тихий, безнадёжный вопрос: «Почему?»
Конец первой части.