Под властью отчаяния. Химера

Я хотел бы быть твоим фотографом
или рисовать тебя мелом.
Я хотел бы быть географом
твоего тела.

© Евгений Соя

Laurel — Shells

Оливер медленным шагом подошёл к двери, ведущей в гостиную. После вчерашнего странного разговора с отцом юноше было, мягко говоря, не по себе. Ночью он долгое время не мог заснуть, желая подняться с кровати и пойти проверить, как там Йоханесс. Однако отец ведь не сумасшедший, верно? Расмуссен доверял мужчине, каким бы неадекватным он не казался подчас. Ольсен — взрослый человек, а у Оливера нет оснований не верить ему.

Парень постучался, но не услышал никакой реакции в ответ. Неприятное ноющее чувство в груди росло и заполняло быстро бьющееся сердце. Расмуссен попытался убедить себя в том, что рассеянный отец просто проспал, забыл завести будильник... да всё что угодно, в самом деле!

Оливер резко толкнул едва закрытую дверь и вошёл в комнату. На диване лежало свёрнутое в комочек покрывало, а на полу — неубранные вещи, которые вчера Йоханесс раскидал по гостиной в порыве странных мыслей. Всё лежало так, как и было оставлено вечером. Не хватало только самого Ольсена и колючих роз.

— Пап! — крикнул Оливер, забегая на кухню. — Папа, где ты? — Ванная комната так же оказалась пустующей. — Папа...

Расмуссен остановился в коридоре, растерянно хлопая большими глазами, отражающими сильный страх обычного напуганного ребенка. Юноша быстро стер подступающие слёзы и ринулся к телефону. Сейчас нет времени на рыдания. Оливер пообещал, что будет сильнее, чтобы помочь отцу.

Парень открыл маленькую книжечку, лежащую возле аппарата, в которой были записаны все известные Йоханессу номера. Расмуссен быстро листал маленькие странички, пытаясь найти фамилии на букву «П». Наконец, Оливер нашёл нужное имя: Эльфрида Пауэлл. Дрожащими руками юноша набрал нужный номер и тут же приложил трубку к уху, вцепившись в неё настолько крепко, насколько мог.

— Алло? — сонно протянула девушка на том конце провода.

— Тётя Эльфрида, это я, — тихим голосом ответил Расмуссен. — Это Оливер. Папа... он пропал. Его нет дома. А вчера он... у него был какой-то странный приступ. Я подумал, что это нервы. Он хотел уехать из города, пока ты ему не позвонила. Вдруг он сбежал, пока я спал? — под конец своей быстрой и пламенной речи парень не выдержал, уже не стесняясь позорных слёз, во всю стекающих по щекам.

— Тихо, мальчик, — ласково произнесла Пауэлл. — Успокойся. С чего ты взял, что твой папа куда-то уехал без тебя? Он любит тебя больше всего на свете, слышишь? Куда он хотел сбежать, Олли? Ты что, его слова вообще всерьёз не всегда воспринимать можно!

— Тётя Фрида, он говорил, что Детройт нас куда-то засосёт, что иногда нужно жертвовать близкими, чтобы спастись. Мне кажется, у него что-то происходит, о чём он не хочет говорить. Он успокоился после того, как поговорил с тобой, но-

— Подожди, с кем он говорил вчера? — кажется, в голосе Эльфриды промелькнули нотки тревоги, что не могло скрыться от ушей Олли.

— С тобой? Поздно вечером, где-то около полночи, — ещё тише ответил юноша.

— Я не звонила ему вчера, — угрюмо произнесла девушка.

— Что? Он сказал, что говорил с тобой! — чересчур эмоционально выкрикнул Расмуссен.

— Тише, успокойся, Олли. Я позвоню ему на работу, я постараюсь всё разузнать. Я подключу Гловера. Ладно? Я думаю, он просто ушёл пораньше в кинотеатр и забыл тебе сказать, — Фрида нервно хихикнула. — Главное, ты не забивай себе этим голову. Собирайся и иди в школу.

— Как я могу идти в школу, когда мой папа пропал? — всхлипнул парень.

— Так, мальчик. Он никуда не пропал. Он на работе, ясно тебе? — более настойчиво произнесла Пауэлл. — Собирайся и иди в школу. Всё будет нормально.

— Л-ладно.

•••

Весь день Оливер находился на чуть ли не самой высшей стадии тревоги, при этом безумно презирая себя за то, что не смог поспорить с Эльфридой и так легко подчинился её приказу. Расмуссен подчас не выносил своего податливого характера и банальную не предрасположенность к спорам и сопротивлению желаниям других людей.

Юноша быстро проскользнул в кабинет, где проходил четвёртый по счёту урок, и быстро сел за свою парту. Не улучшало состояние Оливера и то, что Лекса за весь этот день не объявилась в школе. Конечно, Расмуссен не мог не волноваться за своего единственного друга в этом городе. Ему было достаточно увидеть солнечную улыбку девушки, чтобы забыть все печали и тревоги.

— Олли? — раздался тихий голосок миниатюрной девочки, осторожно прикоснувшейся до руки юноши.

— Д-да, Молли? — тут же зарделся Расмуссен, отводя взгляд от одноклассницы в совершенно противоположную сторону.

— Я хотела спросить, куда мы сегодня пойдем, — смущённо пролепетала девушка, медленно водя носком туфельки по полу.

Оливер больно прикусил нижнюю губу: замотавшись в своих делах, запутавшись в поведении отца, юноша забыл о том, что пообещал Фостер подтянуть её по литературе. Парень должен быть счастлив выпавшему шансу на то, что его отношения с милой одноклассницей сдвинутся с мёртвой точки, однако сегодня Расмуссен совершенно не хотел никуда идти даже с Молли. Юноше нужно было как можно скорее попасть домой, чтобы узнать, что там с отцом. Не было никакого настроения заниматься литературой.

— Что-то не так, Олли? — с нотками грусти в голове спросила девочка, робко посмотрев печальными кукольными глазами на собеседника. — Ты передумал? Н-ничего страшного. Я всё понимаю.

Молли напоминала маленькую выброшенную на улицу игрушку, надоевшую капризному ребенку. Её уже заметно потрепала жизнь, поэтому теперь некогда яркая куколка с лучезарной улыбкой и выразительными глазами утратила вдохновляющую энергию и крепко хваталась за надежду на солнце. Но каждый раз детская наивность доводила Молли до новых шрамов на сердце, поэтому со временем девочка начала бояться очередной ошибки. Оливер тяжело вздохнул и медленно перевёл взгляд на одноклассницу, смотрящую на него с немой мольбой и умирающей надеждой в глазах. Неужели Расмуссен мог поступить как настоящее чудовище, наплевав на чувства и раны Фостер?

Melanie Martinez — Soap

— Я не передумал, не переживай, — Оливер попытался выдавить из себя что-то наподобие улыбки. — Возле школы есть очень красивый парк. Мы можем пойти туда. Ты не против?

Молли тут же расплылась в широкой улыбке и даже, кажется, чуть прослезилась, положительно кивая головой. В груди Расмуссена что-то приятно кольнуло, когда он увидел яркие искрящиеся лучи в глазах Фостер. Кажется, Оливер не мог вспомнить, чтобы девочка ещё когда-то так светло и искренне кому-то улыбалась. Ее пасмурное личико тут же преображалось и становилось во всех смыслах идеальным. Юноша с упоением наслаждался крошечной паутинкой морщинок возле глаз, мягкими щёчками, густыми ресничками и маленьким аккуратным носиком. Расмуссену захотелось заставлять Молли улыбаться вновь и вновь, хотелось, чтобы она была в порядке.

— Нет! Конечно нет! — радостно воскликнула Фостер. — Кстати, где Лекса?

Оливер чуть нахмурил брови, не совсем понимая, зачем Молли интересуется его подругой. Может быть, она просто пытается быть вежливой?

— Я не знаю. Я надеюсь, с ней всё хорошо, — с тоской в голосе произнёс юноша, невольно вспомнив звонкий голосок Лексы.

— Может быть, тогда я сяду к тебе? — пробормотала девочка, состроив парню глазки. Оливер чуть слюной не подавился. Конечно, Расмуссен никогда не общался с Молли настолько близко, но он и подозревать не мог, что Фостер может кидать из печального настроения в кокетливое так неожиданно и резко.

— Если т-ты х-хочешь, — робко кивнул головой юноша.

Девушка улыбнулась Оливеру и быстро перенесла вещи на временное «место жительства». Расмуссен покрывался мурашками от мыслей о том, что самая очаровательная его одноклассница, о которой он тайно грезил столько дней, наконец-то обратила на него внимание и даже сама начала проявлять какие-то действия в ответ. Неужели достаточно было просто предложить Молли помощь в учебе?

Первую половину урока Оливер никак не мог совладать с собой и своими мыслями. Он боялся совершить лишнее движение, чтобы случайно не соприкоснуться с Молли. Фостер, в свою очередь, с большим интересом смотрела на доску и на учителя, фактически не обращая внимания на одноклассника. Как можно быть такой непоколебимой?!

Однако наблюдать без улыбки за тем, как сосредоточенно девочка выводит аккуратные буковки в тетради, было невозможно. Ее брови были сдвинуты к носу, а на лбу проступили едва заметные морщинки. Молли крепко сжимала губы, чуть высунув кончик языка. Фостер была похожа на ребенка, пытающегося прочесть сложную для него книжку: она выглядела так же странно и забавно. Молли обладала исключительной особенностью казаться крохотной девочкой, причем не только внешне, но и внутренне, в чем и заключалось главное ее отличие от остальных одноклассниц Оливера. Так и хотелось купить ей шоколадную конфету, накормить супом с ложки, взять за руку, чтобы она не заблудилась в толпе, отругать за легкомысленный наряд в холодную погоду, а затем накинуть на ее плечи курточку.

— Почему ты на меня так смотришь? — недоуменно спросила девушка, повернув голову в сторону Оливера.

Расмуссен тут же отвел взгляд и мысленно ударил себя рукой по лбу. Ну конечно, разве может парень просто взять и не испортить все?

— П-прости, пож-жалуйста, — пробормотал себе под нос Оливер. С каждой секундой юноша убеждался все больше и больше в том, что никогда не сможет стать рыцарем и защитником для Молли. Он ведь и сам создает впечатление беспомощного ребенка, его и самого ведь нужно ругать за одну-единственную тоненькую рубашку на туловище в холодную погоду.

Однако Фостер не успела ничего ответить на извинения парня, потому что дверь в кабинет резко отворилась. В помещение вошла растрёпанная Лекса, нервно теребящая шнурки, торчащие из рукавов рубашки и угрюмо смотрящая вперед сквозь все предметы и всех людей. Оливер нервно прикусил губу: почему девушка не могла прийти на урок раньше? Меньше всего на свете Расмуссену хотелось ссориться с подругой.

— Извините за опоздание, миссис Уильямс. У меня есть записка от папы, — тихим голосом произнесла Лекса, посмотрев на учительницу.

— Проходите к своему месту. После урока подойдете ко мне, — кивнула головой миссис Уильямс, после чего продолжила объяснять тему урока.

Лекса быстрым шагом направилась к последней парте, по дороге «случайно» задев плечо Оливера сумкой, не сказав ему ни слова и даже не посмотрев на него. Честно говоря, Расмуссен чувствовал себя отвратительно. Подруга всегда старалась держаться оптимистично, но сейчас она выглядела раздраженно и, может быть, даже подавленно. Да и опоздать в школу она просто так не могла. Сейчас Лексе очень нужна была чья-то поддержка, помощь. И Оливер, вместо того, чтобы ее оказывать, весело проводил время с Молли и даже собирался пойти после школы с ней в парк.

— Кажется, у Лексы плохое настроение. Она разозлилась на тебя? — невинно хлопая большими глазами, спросила Фостер.

— Н-не знаю, — ответил Расмуссен, молясь, чтобы Лекса не раздула из мухи слона.

Lil Peep — Flannel

После урока Оливер остался ждать подругу в коридоре возле кабинета. В груди расползалось неприятное чувство. Кажется, парень не совершал никаких тяжелых преступлений, однако с каждой секундой он все больше и больше ощущал себя предателем. Юноша знал, что подруга могла воспринять эту ситуацию в штыки, особенно если она уже была чем-то серьезно раздосадована. Расмуссен мастерски умел портить все, что было дорого его сердцу.

Дверь открылась, и из кабинета уверенной походкой вышла Лекса. Девушка прошла мимо Оливера, не обратив на него никакого внимания, и направилась вперед. Парень пошатнулся на месте, пытаясь побороть неуверенность, но не нашёл в себе сил позвать подругу.

Одноклассница уже поднималась по лестнице на второй этаж, тем самым разрывая тонкие ниточки, связывающие ее с Оливером, разрушая дружбу, выстроенную кровавыми кирпичиками. Завтра Лекса уже не будет здороваться со своим бывшим другом, она даже не кинет на него быстрого взгляда, она проигнорирует его вялую улыбку и скромную попытку проявить доброту. Лекса — первый человек, который относился к Оливеру с пониманием и ради которого сам юноша был готов на многое. Расмуссен видел кровь, стекающую по лестнице. Это слезы животрепещущего сердца, ускользающего от Оливера, убегающего от него, это появляющиеся свежие шрамы. Юноша набрал целую грудь воздуха и бросился вперед.

— Лекса! Лекса, подожди!

Однако девушка словно не слышала, как ее кто-то зовет, уверенно продолжая подниматься по лестнице. Расмуссен осторожно поймал в воздухе ее тонкое запястье, заставив Лексу замереть на месте. Одноклассница сжала кулаки и медленно повернулась лицом к Оливеру. В ее пустом уставшем взгляде тут же заиграли огоньки отвращения.

— Разве тебе некого доставать на переменах? — спокойно спросила девушка.

— Я понимаю, что у тебя плохое настроение. Я вижу, что у тебя что-то случилось. И я очень виноват в том, что тем, что пустил на твое место Молли, расстроил тебя еще больше. Но, клянусь, Лекса, если бы я знал, что ты придешь, я бы ждал тебя, если бы я знал, что у тебя что-то случилось, я бы сделал все, чтобы не огорчать тебя лишний раз. Я очень волнуюсь за тебя. Пожалуйста, дай мне возможность все исправить. Дай мне возможность помочь тебе! — тихо и быстро произнес Расмуссен, чувствуя, как глаза предательски заслезились от эмоций.

Сейчас оставалось только благодарить судьбу за то, что девушка остановилась и за то, что на лестнице больше никого не было.

Лекса фыркнула и отдернула руку, воспользовавшись слабостью и рассеянностью Оливера.

— Почему ты не сказал, что у тебя что-то с Молли? — прошипела девушка.

— У меня... у меня с ней ничего...

— Не лги, Оливер. Даже если у тебя нет с ней ничего сейчас, то будет в дальнейшем. Потому что теперь я уверена, что ты влюблен в нее.

— Я не...

— Да что ты говоришь? Я не слепая! Я давно замечала эти твои взгляды в ее сторону! Но я до последнего убеждала себя в том, что это не так!

Расмуссен побледнел и замер на месте, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не спровоцировать Лексу на новую порцию недовольства. Почему она так отреагировала?

— Сегодня после уроков я обещал помочь ей с литературой, — медленно произнес юноша. — Да, я молчал, потому что боялся твоей реакции. И, как видишь, не зря. Но разве ты не должна принять это? Ведь разве не так делают настоящие друзья? — четко, выговаривая каждый слог, говорил Расмуссен, глядя прямо в глаза своей подруге.

— Друзья? — после недолгого молчания произнесла Лекса так, словно попробовала это слово на вкус.

Вся уверенность Оливера тут же рассеялась на ветру. Что если девушка вовсе и не считала юношу другом? Но она же была рядом! Однако как можно было быть таким слепым? До того, как в классе не появился Олли, у Лексы совершенно не было друзей. Расмуссен опустил голову вниз.

— Ты не считала нас друзьями, — шепотом подытожил юноша.

Если бы парень не опустил взгляд на пол, то он увидел бы, как заламывала девушка пальцы, как кусала тонкие губы острыми зубами, как прятала за длинными ресницами боль в глазах. Но они оба затерялись в своих мыслях и поспешных выводах и запутались. Лекса тяжело вздохнула, развернулась и ушла, оставив Оливера в полном одиночестве.

Почему внутри вдруг стало так пусто и страшно?

•••

Сидя на последнем уроке за сегодняшний день, Расмуссен никак не мог сосредоточиться на учёбе. Он фактически не обращал внимания на тихие лепетания Молли, целиком и полностью погрузившись в тяжелые мысли по поводу своих отношений с Лексой. Олли перевел уставший взгляд на Фостер, когда та случайно уронила ручку на пол. Девочка казалась счастливой и взволнованной, видимо, ожидающей чего-то интересного от сегодняшнего «свидания» с Расмуссеном. С каждой секундой парень все больше и больше убеждался в том, что не сможет быть хорошим учителем и другом одновременно этим вечером.

— Таким образом, мы выяснили, что Джамбатиста Бенедетти, родившийся в Италии — это выдающийся механик, математик, астроном и теоретик музыки, — продолжала объяснять тему учительница. — Безусловно, он внес огромный вклад в развитие знаний человечества.

— Хотите сказать, что Италия дала миру не только мафию? — раздался чей-то нахальный голос.

По классу пробежался нервный смешок. Оливер невольно прикусил щеку, вспомнив слова отца, который сейчас мог находиться в лапах разъяренных гангстеров.

— Мы все с вами знаем, что мафия зародилась в Сицилии, однако это не повод ненавидеть и презирать Италию. Это по-своему великая страна, которая внесла огромный вклад в развитие науки, искусства и общества в целом, — ответила женщина, пытаясь оставаться такой же спокойной, однако ее голос едва слышно дрогнул.

К счастью, в классе больше не нашлось смельчаков, желающих продолжать развивать эту скользкую тему. Оливер давно заметил, что мафию люди могли бояться настолько сильно, что старались даже не упоминать ее в разговорах, словно достаточно лишь одного лишнего слова, чтобы возле тебя возник мужчина в широкой шляпе с револьвером в руке.

MELOVIN — Under The Ladder

После урока Расмуссен краем глаза заметил, как быстро вышла из кабинета Лекса, словно была панически чем-то обеспокоена. Оливер вспомнил недавний разговор, все еще звучащий в ушах, но быстро отмахнулся от неприятных воспоминаний и решил пойти следом за одноклассницей, чтобы узнать, что она не натворит никаких глупостей.

Все чувства парня навострились. Он бесшумно следовал за Лексой, вовремя скрываясь за поворотами, пока не дошел до женского туалета, куда и зашла девушка. Конечно, идти дальше было бы очень глупо, но Оливер никак не мог унять ощущение страха и беспокойства за свою, пускай и бывшую, но подругу.

— Олли, куда ты делся? Ты сказал, что подождешь меня возле кабинета, — раздался тихий голосок Молли.

Расмуссен обернулся и испуганным взглядом посмотрел на девочку. Выходит, ему сейчас нужно совершить выбор? Вероятнее всего, очень важный, который повлечет за собой большие последствия.

— Мы идем или нет?

Если Оливер пойдет с Молли, то, выходит, его дружбе с Лексой, которая длится гораздо дольше, чем влюбленность в Фостер, конец. Но больше волновало Расмуссена то, что подруга буквально тонула в негативных эмоциях, стала жертвой какого-то неприятного случая, убивающего ее. Лекса, всегда такая сильная и непоколебимая, могла когда-нибудь сломаться, не выдержать.

С другой стороны, если Оливер наплюет на предмет своих воздыханий, то можно позабыть о совместный рассветах и закатах, о тайных миленьких свиданиях, о том, как парень будет подкалывать цветочки в шкафчик Молли. Если Расмуссен выберет Лексу, то его любовь будет гореть пламенным огнем, так же, как и зарождающееся хорошее отношение Фостер по отношению к парню.

Оливер с горечью посмотрел на Молли и быстро подбежал к ней, крепко обняв за плечи, прижимая к себе.

— Молли, прости меня, пожалуйста, — руки парня предательски дрожали, голос становился тихим, а внутри росло чувство паники, но Расмуссен продолжал нежно и беспокойно гладить Фостер по острым плечам, в то время как она сама осторожно сцепила маленькие ручки за спиной юноши, прижавшись головой к его груди.

— Ты хороший друг, Олли, — тихо прошептала девочка. — И именно поэтому ты поможешь своей подруге.

Оливер чуть отстранился от Молли, ласково улыбнувшись на ее слова. Фостер отпустила юношу и сделала небольшой шажок назад.

— Не беспокойся обо мне, — нацепив добрую улыбку, пробормотала девочка, после чего резко развернулась и быстрым шагом ушла прочь.

Глупо полагать на то, что Молли этот поступок Расмуссена нисколько не задел. Конечно, она будет это помнить.

Оливер осторожно постучался в дверь, ведущую в женский туалет. Зайти туда просто так парень, конечно, не мог, но в голове совершенно не было мыслей о том, как узнать, все ли в порядке с Лексой. Есть ли внутри кто-нибудь, кроме нее?

Через пару секунд дверь отворилась. Из помещения вышла девушка с двумя толстыми рыжими косами.

— Что ты тут забыл? — фыркнула незнакомка.

— Из-звини... т-там не было девушки с короткими з-золотистыми куд-дрями?

— Там кроме нее теперь никого нет, — кивнула головой школьница и, отпихнув Оливера со своего пути, ровной походкой направилась вперед.

Расмуссен тяжело вздохнул: неужели ему придется зайти в женский туалет? Парень чувствовал себя крайне неловко, однако, кажется, этого настойчиво требовал случай. Юноша постучался еще раз на всякий случай и открыл дверь, тихо и осторожно проходя внутрь.

Lil Peep — Crybaby

Лекса сидела на подоконнике возле самой последней кабинки и что-то писала в своем черно-белом блокноте, который лежал на ее длинных тонких ногах. Оливер прокашлялся и сделал два небольших шага вперед, тем самым обратив внимание подруги на себя.

— Это женский туалет, — твердым голосом произнесла Лекса, после чего вновь вернулась к своему занятию. Больше всего Расмуссена пугали опухшие, видимо, от слез глаза девушки.

— Ты плакала, — прошептал Оливер, больно сжав губы.

— Не твое дело. Выйди.

Парень сжал кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Однако нельзя было просто взять и сдаться. Расмуссен знал, какой упертой может быть Лекса, но это не означало, что она на самом деле такая грубая и злая. Девушке нужна помощь, но она это никогда не признает, тем более сейчас, когда Олли успел ее задеть своими поступками.

Юноша сделал еще парочку небольших шагов, медленно приближаясь к подруге. Лекса резко закрыла блокнот и хищно посмотрела на парня.

— Я не хочу видеть тебя. Уходи! — чуть громче произнесла девушка.

— М-мне жаль, мне п-правда очень жаль, ч-что так получилось, — чувствуя небольшую нехватку воздуха от волнения, тихо начал Оливер. — Н-но раз-зве я сдел-лал что-то крим-минальное? Если я вл-вл-влюбл-лен в Молли, т-то это не знначит, что т-ты значишь для м-меня меньше, ч-чем она. Ты м-мой единственный д-друг, ты м-мой лучш-ший д-друг. Я в-волнуюсь о т-тебе. Я л-люб-блю т-тебя. Я н-не хоч-чу тебя тер-рять, — каждое слово давалась юноше с безумным трудом, Расмуссена словно душили в то время, когда он говорил.

Оливер опустил голову, пытаясь отдышаться, искренне ненавидя себя за свою слабость и беспомощность. Глаза юноши уже намокли от слез, и он ничего не мог поделать со своей эмоциональностью. Ну разве нужна такая нюня Лексе? Олли для нее — лишь очередная проблема, но никак не избавитель от них.

Девушка спрыгнула с подоконника и неуверенно подошла к Расмуссуну, после чего осторожно взяла его за руку.

— Я поступила очень плохо из-за того, что сорвалась на тебе. Прости, я не знаю, что на меня нашло, — нервно теребя пальцами нижнюю губу, произнесла Лекса. — Конечно, ты можешь влюбляться. Я не имею права тебе указывать, я не имею права тебя ругать. Я должна была отнестись к этому спокойно. Если я не доверю Молли, если она мне не симпатична, это не значит, что ты должен разделять мои чувства по отношению к ней. Я тоже не хочу тебя терять, тем более сейчас, когда происходит много страшных вещей.

Оливер посмотрел на подругу и мягко улыбнулся ей.

— Ты считаешь меня своим другом? — задал животрепещущий вопрос юноша.

Лекса слегка нахмурилась и, кажется, даже на секунду задумалась, что не могло не напугать Расмуссена.

The Pretty Reckless — Superhero

— Я не понимаю, как ты вообще можешь задаваться этим вопросом, — серьезно произнесла девушка, из-за чего сердце юноши пропустило пару ударов. — Конечно, я считаю тебя своим другом, дурачок, — хихикнула Лекса, легонько ударив Оливера по плечу.

— Я испугался, это не смешно, — обиженно фыркнул Расмуссен.

— А мне кажется, что очень даже, — продолжала смеяться девушка. — Ты просто не видел свою реакцию.

Оливер широко улыбнулся, любуясь таким светлым и радостным личиком смеющейся Лексы. Наверное, одной из самых важных вещей для парня навсегда останется защита подруги от серой страны бесконечного отчаяния, раздирающего сердце. Она само Солнце, поэтому и должна сеять, светить и согревать своим блеском ледяные души людей.

Невольно Оливер вспомнил своего отца и его странное состояние в последние дни. Улыбка быстро сползла с лица Расмуссена. Запутавшись и заблудившись в своих собственных проблемах, парень совершенно забыл про то, что Йоханесс куда-то пропал. Где он сейчас? Можно ли надеяться на то, что мужчина уже дома?

— Что-то ты помрачнел, — заметила Лекса. — Кажется, нам есть что рассказать друг другу.

— Ты права, — вздохнул Оливер. — Может быть, выйдем... отсюда?

— Выйдем через черный ход, чтобы гребанный Роберт нас не заметил. Пусть думает, что я на дополнительных заданиях, — злобно усмехнулась девушка.

К своему водителю у Лексы была ненависть прямо с того дня, как он у нее появился. Девушка считала, что Роберт нужен был матери не только для того, чтобы тот довозил дочь до школы, а также забирал ее оттуда, но и для того, чтобы контролировать ее действия и знать, что та не сбежит никуда после уроков. Однако свободолюбивая девушка все равно продолжала воевать против правил, придуманных родителями.

Лекса крепко сжала руку Оливера и потащила его вперед, за собой. Девушка весело смеялась и лепетала какую-то чепуху себе под нос. Наверное, так на нее действовала опьяняющая разум свобода. Иногда Расмуссену казалось, что подруга буквально помешана на всяких маленьких преступлениях.

Остановилась Лекса только в небольшом парке, находящемся прямо возле школы. Школьница успокоилась и плюхнулась на скамейку, тут же развалившись на ней. Оливер же скромно присел рядом. Девушка хитро улыбнулась и легла головой ему на колени.

— Ну что, мистер Расмуссен, выкладывай, что тебя там тревожит.

— У моего отца проблемы, — тяжело вздохнул юноша.

— Как же знакомо, — обозленно фыркнула Лекса, на чем парень пока что решил не акцентировать внимания.

— Он ведет себя странно. Недавно он сказал, что задолжал денег кому-то, но на следующий день сказал, что это не мое дело. Вчера он собирался уехать в Данию, говорил, что если мы не уедем, то все будет плохо, а потом передумал, когда ему кто-то позвонил. А сегодня я проснулся утром, а моего отца... не было. Я думал, что он уехал в Данию, но Фрида сказала, что он бы не уехал без денег, без вещей и без меня.

Лекса испуганным взглядом смотрела, приподнявшись на локтях, на Оливера, задумавшись о чем-то своем. Но через пару минут девушка словно проснулась. Лекса выпрямилась и смиренно уселась теперь уже рядом с другой. Она подбадривающе улыбнулась парню и похлопала его по спине.

— Еще рано поднимать панику. Он обязательно вернется. Возможно, он уже дома, просто ты не знаешь об этом. Ну правда, какие дела могут возникнуть у взрослого человека? А об остальном, мне кажется, тебе стоит с ним поговорить. Однако теперь я поняла, почему ты интересовался работой. Слушай, мы справимся, ладно? Мы поможем твоему отцу. Кстати, будь готов в пятницу.

Оливер открыл рот, чтобы задать миллион вопросов, но Лекса тут же приложила палец к губам и прошипела.

— Об этом мы поговорим завтра.

— Ладно. Спасибо. Я правда надеюсь, что отец сегодня вечером придет после работы и сухо усмехнется, когда я выскажу ему свои глупые мысли, — кивнул головой Расмуссен, водя носком туфлей по земле. — А у тебя что?

Девушка вновь начала терзать пальцами несчастную губу.

— Я сильно поругалась с мамой, — после недолгого молчания вздохнула Лекса. — Даже ночевала у бабушки с дедушкой пару дней. Они добрые и всегда прикрывают меня. И папа прикрывает, когда я ссорюсь с ней. Почему так, Олли? — девушка грубо пнула камень под ботинком. — Почему папа всегда на моей стороне? Поддерживает, интересуется учёбой, не пытается меня контролировать, разрешает гулять допоздна, вызовут к директору — всегда придёт, чтобы меня защитить, потом не будет ругать. Он добрый и классный, покупает всё, что я попрошу. Всё разрешает. А мама... она совсем не такая.

Лекса сжимает пальцы в кулаки и раздосадовано бьёт ими по коленкам.

— Иногда мне кажется, что моя мама меня не любит.

Оливер испуганно округляет глаза. Наверное, один из самых больших страхов каждого ребёнка — узнать, что твой родитель тебя не любит. Парень понятия не имел, что происходит в семье Лексы, он никогда не видел её родителей. Даже на собраниях. Девушка всегда говорила, что у них какая-то очень важная работа, и отец всё узнает от директора или классной руководительницы напрямую отдельно. Если у них сложная и важная работа, то не мудрено, что проводят не так уж и много времени с дочерью, но Лексе вполне может не хватать внимания. Её мама, кажется, очень строгая. Но вряд ли же она такая из-за того, что не любит? Наверное, просто излишне переживает, ведь всё также из-за своей работы не может точно знать, что с дочерью всё в порядке.

— Лекса, я уверен, что это не так, — мягко произнёс Оливер, приобнимая подругу за плечи. — Просто твои мама и папа разные, они проявляют любовь по-разному. Мой папа очень редко говорит, что любит меня, он часто кажется грубым и раздражительным, но я всё равно точно знаю, что он меня любит. Он просто такой сам по себе, вот и всё. Может быть, и с твоей мамой также? Может быть, у неё просто такой характер? Я уверен, что она за тебя волнуется, иначе не стала бы нанимать водителя.

— Она просто не хочет, чтобы я опозорила её славное имя, — сжала челюсти девушка. — Просто боится, что я не оправдаю её надежды и вложения. Но вообще-то ты прав. Она сама по себе такая. Злая. Даже с папой! Он так старается ради неё, цветы дарит... а она... холодная и отстранённая, он словно ей противен, — Лекса шмыгает носом и тут же вытирает его рукавом рубашки. — Бесит, — выплёвывает она. — Почему у всех нормальные семьи, а у ме- — девушка застывает на мгновение, переведя смущённый взгляд на Оливера. — Олли, а каково тебе жить только с отцом? Ты не скучаешь... по своей маме?

— Я про неё ничего не знаю, — немного грустно улыбается парень. — Не думаю, что она хороший человек, если бросила папу и меня. Мне его достаточно. Он хороший. Я был бы счастлив, если бы он смог найти себе кого-нибудь, иногда мне кажется, что он очень одинокий, поэтому постоянно недовольный. Но постоянно что-то не складывается, — он вздохнул.

— Не грусти. Может, и хорошо, что не приходится терпеть какую-нибудь мачеху — они не всегда милыми и добрыми бывают, — Лекса пихает друга в плечо и тихо усмехается.

— Мне главное, что папа был счастлив.

На некоторое время девушка замолкает, явно о чём-то усиленно размышляя.

— Как думаешь, — тихо начала она. — Моя мама такая злая, потому что несчастна в браке с папой? — Оливер поднимает на Лексу растерянный взгляд. — Хотя как такое может быть. Он же такой хороший... я бы хотела, чтобы мой муж относился ко мне также. Наверное, она сама по себе просто злобная, — фыркает девушка.

— Я думаю, что твоя мама тебя очень любит, — вдруг уверенно произносит Расмуссен.

Лекса тихо ахает и опускает голову. Парень мог врать до бесконечности, что ему было хорошо и с одним отцом. Раньше у него были бабушка и дедушка, теперь только вдвоём остались. Но даже тогда Оливер ощущал нехватку чего-то ещё. В школу другим детям обеды готовила мама, не бабушка, другие дети рисовали открытки на дни матери, дарили цветочки на восьмое марта именно маме. И Оливер исподтишка смотрел на нежные улыбки молодых женщин, прижимающих к себе сыновей и дочерей, и завидовал. Папа, заметив настроение мальчика, трепал его по волосам, стараясь отвлечь, и забирал сразу после школы на качели — крошечный детский парк, который Оливеру очень нравился. Йенс никогда не говорил с мальчиком о его маме, почти всё, что он знал об этой женщине, он знал от бабушки. Тоже высокая, бледная, с тёмными волосами. Олли совсем не был поход на Йоханесса, только если поставить их рядом и очень долго присматриваться. Вряд ли загадочная Ида Расмуссен была бы той мамой, о которой Оливер мечтал, читая сказки о счастливых семьях. Но иногда парню снилось, что их больше не двое. Что синяки под глазами отца исчезли, что есть недосоленный рис на обед они перестали, что в их доме теперь пахнет женскими духами. Некоторые мечты всегда останутся мечтами.

Именно поэтому, наблюдая за тем, как Лекса переживала из-за своей мамы, Оливер и переживал так остро.

— И я тоже её люблю. Но иногда мне так не хватает её внимания, — расстроенно бормочет девушка в ответ. — Иногда я просто хочу, чтобы она подошла и обняла меня. Я знаю, что она не такая, она просто не такая! Но... разве я так много прошу?

— Ты можешь попробовать обнять её сама, — робко предлагает парень.

— Я не думаю, что ей понравится, — качает головой Лекса.

— Почему?

— Оливер.

Лекса подняла на парня расстроенный взгляд и робко взяла его за руку.

— Оливер, мои родители — гангстеры.

•••

Avay — Only You

Возле окна стояла крошечная фигурка мафиози, облаченная в длинный шёлковый ярко-алый халат, больше напоминающий кружевное платье. Эрика стояла спиной к двери и, прикрыв от наслаждения глаза, купалась в молочно-голубом свете Луны. Волосы её мягким шёлком падали на расслабленные плечи и ровную спину.

Йоханесс невольно облизнул губы, борясь с желанием нарушить личное пространство женщины и, наконец, притронуться к ней, хоть на секунду, хоть на мгновение, но все же ощутить прохладу, мягкость, почувствовать пульсацию вен, движение волосков, дрожь по коже. Но вместо этого мужчина держал в руках колючие розовые розы.

Ольсен прикрыл за собой дверь, запирая их обоих, себя и Эрику, в том мире, в котором нет места другим людям. Кабинет мафиози был похож на золотую клетку, из которой Йоханесс, если бы была возможность, никогда не захотел вылетать.

Ричардсон обернулась и мягко улыбнулась своему ночному гостю. Художник внутри Ольсена ликовал, желал повторить этот крошечный жест на бумаге еще много и много раз, чтобы никогда не забыть слабый изгиб пухлых накрашенных губ, от которых Йенс никак не мог отвести взгляд. Мужчина почувствовал, как его руки непроизвольно начали потеть, а дыхание участилось в тысячу раз. Он был словно подросток, юный мальчишка, первый раз испытывающий любовное чувство.

Черт, неужели Йоханесс действительно влюбился сейчас, после стольких лет страданий и несбывшихся мечтаний, после многочисленных предательств и после того, как успел в полной мере ощутить, как разбивается собственное сердце? Ольсен улыбнулся Эрике в ответ, потому что она самое прекрасное создание из всех ныне существующих на планете и тех, кто родится позднее. Если Бог щедро подарил Йенсу эту сильную и безумную любовь к Ричардсон, то самому мужчине остается лишь радоваться, беречь ее и до конца дней своих благодарить Небеса. Потому что далеко не все могут понять и увидеть истинную природу мафиози, заметить в ней не монстра и чудовище, а волшебное существо, ангела, спорхнувшего со своего пушистого облака в этот грязный мир мерзких людишек.

— Я ждала тебя, — раздался тихий шепот Эрики. Йенса словно окатили головой свежей морской волной. — Эти прелестные розы для меня? Котик, ты очарователен. Положи на стол.

Мужчина послушно оставил букет на письменном столе.

Ричардсон сделала небольшой шаг вперед. Только сейчас Ольсен заметил, что её маленькие ступни были лишены обуви, из-за чего женщина казалась ещё меньше Она все также немного прихрамывала на левую ногу. Почему она не могла ходить ровно? Что с ней случилось? Йоханесс хотел знать все, что касается жизни Эрики, потому что понимала, что мафиози — самая главная загадка, которую Ольсену придется разгадать, иначе он сам погибнет, иссохнет, как цветок.

Мафиози опустила руки к атласной ленточке, обвивающей талию и удерживающей халат в запахнутом состоянии, сжала тонкими пальцами её краешек. Внутри Йоханесса бушевал настоящий ураган, в истерики бились чувства, мешающие воспринимать ситуацию трезво. Он зачарованно ловил каждое движение Эрики, чувствуя, как по внутренностям растекается что-то вязкое, липкое, сладкое, чувствуя, как отключается рассудок.

— Хочешь помочь мне? — вежливо предложила Эрика, после чего дёрнула за край ленты, и та плавно упала на пол. Полы халата, лишённого пуговиц, распахнулись.

Йоханесс на ватных ногах подошел к женщине, остановившись от неё на расстоянии всего одного шага. Он не мог оторвать взгляда от слегка приоткрывшейся ему замечательной картины, понимая, что никогда за свою жизнь ещё не видел ничего прекраснее. Тонкая слегка порозовевшая шея вела к казавшимся такими прочными ключицам, алый корсет делал ложбинку между аккуратной грудью маняще-привлекательной, а также выделял тонкую талию, кружевное белье подчёркивало её восхитительные бёдра и так сильно контрастировало с бледной кожей длинных худых ног, не лишённых женского изящества. Фигура Эрики была прекрасной: не лишённая изысков и округлостей, она всё равно оставалась худой, на её бёдрах и икрах даже немного вырисовывались края мышц.

— Ближе. Подойди ко мне ближе, — чуть более настойчиво попросила Эрика.

И Ольсен сделал последний шаг, благодаря которому оба теперь дышали одним воздухом на двоих, чувствовали фантомные и быстрые настоящие касания, ощущали тепло чужого тела. Йоханесс аккуратно заправил волосы Эрики за её ушки, после чего осторожно провел по ним правой рукой, но, едва задев ладонью холодную кожу женщины, набрался смелости и прикоснулся пальцами к худой щеке Ричардсон, медленно спускаясь ими к пухлой нижней губе, после чего тут же убрал руку. Ольсен чувствовал кожей, каким неровным и быстрым стало дыхание Эрики, видел, как жадно и нетерпеливо она смотрела наверх, заглядывая прямо в разноцветные глаза своего гостя. Женщина облизала нижнюю губу и загадочно улыбнулась. Йенс гулко проглотил слюну.

— Я еще в нашу первую встречу обратила внимание на твои глаза, — промурлыкала Эрика. — Мне нравится то, что выделяется. Ты выделялся из кучки пьяных развращенных старикашек. Но твои глаза прямо-таки врезаются в память. Их трудно забыть.

Йоханесс тяжело вздохнул, понимая, что больше и секунды не способен протянуть. К искусству, конечно, нельзя прикасаться, можно лишь наблюдать издалека и боготворить, но мужчине необходимо было ощутить собственной кожей, что Эрика настоящая. Её действительно создали, она не плод грёз и страданий. Он, чуть наклонившись, прижался губами к коралловому рту Эрики. Ольсен целовал Ричардсон страстно, больно, сминая податливые губы своими, чувствуя, как Эрика обернула руки вокруг его шеи, сильнее прижимаясь к телу Йоханесса. Художник сжал ладонями талию Ричардсон, пытаясь ощутить каждое её движение, каждую клетку её тела.

Эрика разорвала поцелуй и облизал губы. В её потрясающих бирюзовых глазах виднелись самые настоящие огоньки страсти, разгорающейся все сильнее и сильнее. Женщина хитро улыбнулась и требовательно взяла руки Йенса в свои и приблизила их к своим плечам.

— Разве он тебе не мешает?

И Ольсен был готов поклясться всем, что имел, что этот халат ужасно мешал ему наслаждаться своим настоящим искусством. Эрика истинный шедевр, к которому Йоханессу разрешили прикоснуться, который Йоханессу разрешили познать.

Возбуждение обволакивало пеленой, застилало глаза и делало сознание спутанным, затуманенным. Весь воздух в комнате был пропитан запахом Эрики, таким сногсшибательным и неповторимым, его хотелось вдыхать вновь и вновь, им хотелось дышать.

Йоханесс аккуратно смахнул мешающую ткань с острых плеч Эрики. Его взору тут же открылась превосходнейшая картина. Женщина слегка вздёрнула подбородок, странно улыбаясь и с интересом наблюдая за реакцией Ольсена. Мужчина сходил с ума от увиденного, с жадностью впитывая в память выпирающие ребра, острые ключицы, заслуживающие отдельную порцию горячих поцелуев, шрамы на руках, которые оказались весьма рельефными.

Ольсен обратил внимание на то, что на правом запястье была набита небольшая татуировка в виде кинжала и розы. Было ли это связано как-то с «Нацией розы»? Вполне возможно. Художник притянул к себе руку Эрики и покрыл рисунок миллиардом маленьких поцелуев, медленно поднимаясь вверх по руке к плечу и, наконец, провел языком по шее, из-за чего Ричардсон тихо простонала.

— Сними рубашку, — приказала Эрика.

Йоханесс быстро стащил с себя верх, не желая заставлять больше ждать себя или Ричардсон, после чего резко сжал её за бёдра и поднял в воздух. Длинные крепкие ноги обернулись вокруг талии мужчины, руки — вокруг его шеи. Сейчас самая опасная мафиози в городе, имя которой боялись произносить в темных переулках, находилась прямо в руках у нищего художника. Он прижался губами к её губам и, продолжая целовать, отнёс к письменному столу в углу комнаты, усаживая на прохладную деревянную поверхность. Надо признаться, что после прошлой встречи большая часть мыслей Йоханесса была занята именно представлением того, как Эрика отдаётся ему на письменном столе.

The Weeknd — Call out my name

— Блядь, — простонала Ричардсон, когда губы мужчины начали выцеловывать её шею. — Трахни меня уже.

Её тоненькая рука нащупала лежащую на столе коробочку, которую Йенс только что заметил, и выудила оттуда запечатанный презерватив, который тут же запихала Ольсену в карман, явно намекая о том, что настроена крайне серьёзно. Мужчине казалось, что ни с одной женщиной никогда он не ощущал ничего подобного. Он не просто хотел её, он хотел впитать её под кожу, слиться воедино, хотелось её аромат запереть в лёгких, хотел прицепить её к себе, чтобы вечность целовать пухлые губы и нежную кожу, чтобы вечность сжимать в объятиях и вечность любить. Йоханесс не мог поверить, что сама Эрика — та, что появилась прямо из его грёз, та, что вызывала в груди целый ворох эмоций, та, что была причиной бессонниц и спутанных мыслей — отвечала на его поцелуи с не меньшей страстью, прижимала сильнее, цеплялась пальцами за кожу спины.

Он оторвался от шеи Эрики и нежно провёл ладонью по её ноге, заглянув в бирюзовые глаза, горящие от желания. Мужчина усмехнулся и осторожно одной рукой согнул её правую ногу в колене и тазобедренном суставе, чтобы выпрямить рядом с левой ногой для своего удобства. Он стянул с неё нижнее белье, не разрывая зрительного взгляда. В её глазах — ни капли стеснения, несмотря на то, что Ольсен только что обнажил самое сокровенное, самое интимное место. Эрика смотрела с вызовом, с усмешкой, застывшей на губах со слегка размазанной помадой. С требованием и немым приказом.

Йоханесс закинул две длинные тонкие ноги на свои бока, после чего стащил вниз брюки и нетерпеливо надел презерватив. Эрика всё это время ни проронила ни звука, её раскалённые щеки говорили о явном желании, глаза — требовали, но губы молчали, хотя Ольсену так понравилась та жаркая фраза, выброшенная буквально случайно, в полнейшем нетерпении.

Мужчина снова притянул Эрику к себе ближе, собираясь поцеловать, но Ричардсон положила руку на его челюсть, желая, чтобы тот не наклонялся к её губам. Она смотрела прямо в его глаза и довольно улыбалась. Йенс смотрел в её красивые бирюзовые глаза, осознавая, насколько мало уже у него осталось терпения. Не разрывая зрительного контакта, раз уж женщина так захотела, Ольсен медленно вошёл в неё, внимательно наблюдая за каждым дрогнувшим на улице мускулом.

Его заполонили жаркие мучительные ощущения, и он стиснул челюсти, жадно вглядываясь в чужие слегка приоткрывшиеся пухлые губы, в то, как резко и рвано они вдохнули воздух, в то, как острые тёмные брови слегка приподнялись, а бирюзовые глаза распахнулись чуть шире, но не утратили своей решительности. Эрика сжала пальцы на плечах Йенса так сильно, что он ощутил лёгкую боль. Собственные руки опустились же на чужие бёдра.

Мужчина начал медленные размеренные движения, которые вырывали из Эрики тихие вздохи. Он, словно зачарованный, скользил взглядом по её лицу, постоянно останавливаясь на блестящих глазах. В нём было столько чувств и безмерно прекрасных ощущений, что хотелось растянуть этот момент до бесконечности. Одновременно же хотелось поскорее довести женщину до состояния громких стонов и криков. Хотелось увидеть её раскрытой до предела, не прячущей эмоции наслаждения, Йенс был готов буквально на всё, чтобы видеть хотя бы несколько раз в неделю, как она стонет под ним.

Он стал наращивать темп, и Эрика стала дышать чаще и громче, покусывая пухлые губы и стирая остатки помады, Йенс обнял её за спину, позволяя откинуться на свои руки, а затем, не выдержав, всё же разорвал зрительный контакт, чтобы уткнуться губами в выпирающие ключицы. Ему так хорошо было с ней, желание поглотить её целиком и полностью никуда не пропадало. Слишком горячо, обжигающе тесно, но лбу пропустил пот, и Йенс тяжело дышал, продолжая целовать кожу Ричардсон. Эрика теперь фактически лежала на его руках, продолжая цепляться пальцами за спину, наклоняя на себя сильнее. Йоханесс припал губами к её груди, одной рукой чуть оттянул тугой корсет ниже, чтобы увеличить себе доступ. Она была до невозможного хороша, и Йенс не верил в то, что действительно сейчас находился рядом с этой женщиной, а не видел очередной безумный сон.

Возбуждения волнами нарастало, становилось только сильнее. С губ Эрики сорвался первый стон, когда Йоханесс вошёл чуть глубже и сильнее, и теперь он ощутил себя неимоверно счастливым. Её удовольствие смешалось с его удовольствием, ведь мужчине было куда важнее видеть то, как быстро вздымается её наполовину обнажённая грудь, как широко распахнуты губы. Ногтями женщина вонзилась в кожу его спины, но боль была такой незначительной и скоротечной по сравнению с томительным ощущением, с осознанием того, что Эрика отзывается на его касания и жмётся ближе.

Он ласкал губами её мягкие груди, двигался всё быстрее и быстрее и не понимал, как женщина может быть настолько идеальной. Безупречной и сексуальной до одури, настолько, что её хотелось до невозможного, настолько, что кожа горела от её прикосновений. Йоханесс выпрямился и прижал к себе Эрику настолько близко, насколько мог, чтобы грудью ощущать её грудь, чтобы каждой клеткой тела чувствовать тепло её распалённой кожи. Ноги женщины сжались вокруг его талии сильнее, ногти продолжали вонзаться в кожу, наверняка оставляя полосы. Она вскрикнула, одной рукой сжав волосы Йенса, прижалась ещё сильнее и мелко затряслась.

Йоханесс вдохнул сладковатый запах роз, исходящий от Ричардсон, до боли в пальцах сжимая мягкие бёдра женщины, толкаясь в неё ещё несколько раз наиболее глубоко и сильно. Потом он замер, прижавшись губами к плечу тяжело дышащей Эрики. Они пробыли в таком положении долгих несколько минут, прижимаясь друг к другу с какой-то необыкновенной силой. Ричардсон была тёплая, раскалённая до предела, её запах витал в воздухе, её руки покоились на его спине. Только сейчас Ольсен вдруг ощутил, что кожу спины неприятно обжигало, впрочем, это всего лишь крошечная плата за то, что только что произошло.

Он ощущал себя на седьмом небе от счастья. Оказаться в объятиях любой женщины — высшая награда. Йоханесс никогда ещё, наверное, ни к кому так сильно не тяготел. Он так привык к одиночеству, к тому, что сердце даже не ёкало, когда губы другой женщины оказывались его на губах. Привык к равнодушию, привык сам быть безразличным. В конце концов, даже к одиночеству можно было привыкнуть. Что с того, что другие влюбляются, встречаются, женятся, детей заводят?

Однако сейчас Йоханесс ощутил, что безмерно устал от этой пустоты в душе. Ему хотелось её заполнить. Эрикой. Этой прекрасной и сильной женщиной со стальным взглядом. Теперь хотелось любить только её, однако об ответных чувствах Ольсен мог лишь мечтать. Впрочем, он предпочитал об этом не думать, сильнее прижимая к себе Ричардсон, вдыхая и вдыхая, словно умалишённый, её запах, оглаживая её ровную спину, её слегка волнистые тёмные волосы.

Через пару минут Эрика вырвалась из объятий, окинув Йенса внезапно недовольным взглядом, нацепила на себя белье, спрыгнула со стола, чтобы поднять халат и накинуть, запахнув, на острые плечи. Ольсен застегнул джинсы и надел рубашку, не отрывая помрачневшего взгляда от Ричардсон. Что-то было не так. Почему её настроение столь стремительно изменилось? Эрика теперь казалась раздражённой, хотя всего каких-то пару минут назад её красивые стоны заполняли комнату.

Она схватила бутылку вина и плюхнулась на диван, закинув белые ступни на кофейный столик. Женщина вытащила пробку и сделала несколько глотков прямо из горла. Йенс растерянно сложил руки на груди, не понимая, как себя вести.

— Ты точно не девственник? — ехидно выплюнула Эрика. — Отвратительно. Это было отвратительно. Убирайся.

Йоханесс округлил глаза, с немым вопросом глядя на все еще красную от жары мафиози.

— Что ты на меня так смотришь? Думал, что после нас ждут потрясающие отношения и романтические рандеву? Думал, что мы сбежим из Америки в место, где нас никто никогда не найдет, начнем новую жизнь, может, что я тебе ещё и детей рожу? — Ричардсон разразилась в истерическом смехе. — Ты никто для меня. Игрушка для удовлетворения потребностей. Я выбрала тебя, потому что ты никому ничего не расскажешь, потому что ты меня боишься. Я видела, что ты боишься. Я это знаю! Да даже если и расскажешь, то кто тебе, беглому уродцу, поверит? Мне плевать на твои глаза и на твой характер! Мне плевать на тебя! — в конце своего припадка Эрика начала задыхаться от странного смеха.

Ольсен окаменел на месте, не зная, что делать и говорить. Внутри него словно все уничтожили, разгромили, разбили. Сердце словно заточили в железных оковах, не разрешая ему биться без лишней надобности. Никогда еще Йоханесс не ощущал себя на Небесах, а потом так быстро и стремительно летел с них прямо в Ад. Невольно вспомнилось, как Эльфрида назвала Эрику стервой, сцена с сожжением людей заживо, тот мужчина с продырявленным горлом. Может быть, они все правы? Может быть, в Эрике уже давно не осталось ничего человечного?

Однако одна часть Ольсена продолжала задаваться вопросом: кто и каким образом настолько сильно разбил Ричардсон? Ведь она наверняка когда-то была ребенком. Все чудовища, гениальные злодеи, монстры, кровожадные убийцы, насильники и маньяки когда-то были детьми.

— Знаешь, почему ты здесь? Потому что ты игрушка в магазине, дешевая, но необычная, которую я захотела забрать себе. И я всегда получаю то, что хочу. Это благодаря моим стараниям твой любимый кузен стал банкротом! — истерика Эрики достигла своего пика. С её глаз брызнули слезы, но она продолжал дико смеяться, дрожа всем телом. На лице Йоханесса застыл немой ужас, что не осталось без внимания Ричардсон. Мафиози медленно поднялась на ноги и подошла к гостю. — Если ты что-нибудь пикнешь, если ты попытаешься ставить мне палки в колеса, то я убью и твоего недоноска, и старого олуха Гловера, и эту твою девку Эльфриду. Я буду расчленять всех, кого ты любишь, медленно, подвергая их самой мучительной и длительной боли. А ты будешь на них смотреть и кричать от своей беспомощности.

Йоханесс невольно отошел назад.

— Страшно? Тебе страшно, котик? Видеть твой страх — лучшее наслаждение для меня, — губы Эрики расползлись в больной усмешке. Она хмыкнула и подошла к письменному столу, выудив из верхнего выдвижного ящичка коробочку с лекарством, которую швырнула Йенсу. Мафиози замерла на пару мгновений, задумавшись, а затем подняла и букет роз, лежащих на столе. Она поднесла бутоны к носу и вдохнула запах, после чего задумалась, слегка нахмурившись. — Ты появишься здесь снова, когда я этого захочу, — серьёзным тоном медленно произнесла женщина. — Ты не посмеешь мне возразить. А теперь... убирайся. Вали отсюда к чёртовой матери. И свои мерзкие цветы забери — мне твои жалкие подачки неинтересны. Ущербность.

Она резко развернулась и швырнула цветы в сторону мужчины, он едва успел закрыться руками, после чего поспешил почти сразу покинуть комнату, оставив розы лежащими на полу в той злосчастной комнате. Сердце, разорванное на куски, продолжало болеть и кровоточить. И пытаться биться. И продолжать любить.